Loe raamatut: «Реквием по вернувшимся»

Font:

Пролог

Ступенька лестницы под ногой предательски скрипнула. Вероника замерла на секунду и следующий шаг сделала осторожней – по правилам косморазведки. Тут же попеняла себе: какая-такая косморазведка?! Зарок же давала: на два месяца все воспоминания о работе – долой! Она в отпуске и через шесть ступенек увидит Мышонка.

Через пять.

Четыре.

Три.

Две.

Одна. Вероника приоткрыла дверь детской:

– Тук-тук!

Комната было пуста.

С четверть минуты Вероника растерянно смотрела на застеленную кроватку. Затем сбросила с плеча дорожную сумку, снова вышла на лестницу. В старом доме было тихо. Слишком тихо, потому и показался таким громким скрип ступеньки. А ведь мама обычно рано встает, даже по воскресеньям. Может, ушли куда-нибудь всей семьей? Вероника специально не позвонила с космовокзала, не предупредила, что прилетела. Хотела сюрприз сделать. Вот тебе и сюрприз…

Она наморщила лоб, стараясь понять, что происходит. Нет, не могли они уйти: дверь внизу не заперта. Наверное, во дворе, за домом что-то делают, а она так спешила, что и не заглянула туда. Конечно! Папа спит, а мама с Мышонком пошли малину рвать. Пирог, должно быть, ставить собираются, к ее приезду готовятся. Знают, что она обожает пироги с малиной, а в Дальнем Космосе такие звери не водятся.

Мысль о пироге и малине показалась настолько правильной, что Вероника сразу в нее поверила. Опрометью слетела вниз, распахнула дверь…

Крыльцо, бегущая от него дорожка, кованый заборчик с калиткой, улица – ничего этого не было! От ее ног и до самого горизонта тянулась рыжевато-бурая каменная равнина. Выжженная солнцем, знакомая до отвращения.

Она застыла, будто пригвожденная к месту, только плечи передернуло от озноба, от ясного понимания, что самое страшное – не мертвая пустыня перед глазами. Самое страшное – сзади, за спиной. И нет сил, чтобы обернуться и посмотреть. Но и не смотреть невозможно.

Вероника начала медленно поворачивать голову, заставляя двигаться непослушную, ставшую деревянной шею. И, еще не успев оглянуться, не успев увидеть, закричала от ужаса и безысходности.

Дом позади нее тоже исчез. Вспухающая вязкими протуберанцами, алая, словно кровь, стена нависала над головой. Бесконечно высокая, не имеющая ни конца, ни края.

Нет, стена не нависала. Стена наваливалась на нее, медленно и неотвратимо. Накатывала, чтобы проглотить, растворить. Уничтожить.

Вероника вздрогнула, открыла глаза, и кошмар тут же лопнул, разлетелся рыже-алыми брызгами. На смену ему пришли тихий гул двигателя, мягкое кресло, насмешливый взгляд сидящей рядом Коцюбы. На долю секунды вновь стало страшно: где это они?! Но тут же вспомнилось: лунный челнок, они летят на Землю, домой. Уже почти прилетели. Не удержавшись, Вероника схватила подругу за руку, сжала ее пальцы.

Та притворно нахмурилась:

– Ты чего это?

– Я не кричала?

– Нет, только вздрагивала. Кошмар приснился?

– Ага. Горгона. Пустыня и… – Она осеклась, мучительно стараясь вспомнить, чего, собственно, испугалась во сне.

Коцюба, не дождавшись продолжения, снисходительно улыбнулась:

– Ох ты и впечатлительная! Прямо не косморазведчица, а кисейная барышня. Ничего, пару часиков потерпи, а там обнимешь своего Мышонка и забудешь обо всем.

– Ага.

Вероника тоже улыбнулась. Напряжение, сковавшее мышцы, отпускало.

Но неожиданный сон не хотел уходить из памяти. Поэтому, миновав турникет космовокзала, она набрала мамин номер. Черт с ними, с сюрпризами!

Часть I. Конкистадоры галактики

Я конквистадор в панцире железном,
Я весело преследую звезду,
Я прохожу по пропастям и безднам
И отдыхаю в радостном саду.

Николай Гумилев

Андрей Лесовской. Земля, пансионат «Сосны», 11-26 июля

Дверь тихо, но вполне выразительно скрипнула. Андрей хмыкнул недоверчиво. Потянул ее назад, медленно, осторожно. Ничего. Опять отворил – опять скрипнула. Надо же, петли скрипят. Настоящая деревянная дверь с настоящими скрипучими петлями. Сто лет не слышал, как скрипят дверные петли. Не сто, конечно, а тридцать, – поправил он себя. Тридцать два для точности, но это не важно, за первые два года жизни поручиться нельзя. Итак, округляем, и получается, что… ни разу в жизни не слышали вы скрипа дверных петель, господин литератор. Упущеньице! И многого вы в жизни не слышали и не видели из того, о чем пишете. Хотя о скрипящих петлях он, кажется, никогда не писал. Скрипят, и пусть скрипят. Они и сто лет назад так скрипели, и двести, и тысячу, и миллион. Нет, миллион это перебор. Миллион лет назад никаких дверей, пожалуй, и не было.

Он засмеялся своей мысли, – беззвучно, чтобы не разбудить дрыхнущую Белку, – шагнул на крыльцо. Крыльцо тоже выглядело как и сто-двести-тысячу лет назад. И их коттедж, срубленный из настоящих бревен. И весь пансионат на берегу маленького лесного озера с невообразимо прозрачной водой. А вот обступившие пансионат с трех сторон сосны с прямыми, рыжевато-смолистыми стволами, с зелеными метелками крон высоко вверху, могли здесь расти и миллион лет назад. Запросто! И невидимые в кронах пичуги таким же радостно-звонким щебетом встречали восходящее солнце в те доисторические времена.

Андрей потянулся, расправляя плечи и набирая полные легкие прохладного, пропитанного хвоей и смолой воздуха. Хорошо! И миллион лет назад здесь было хорошо, и сейчас еще лучше. Вода в озере сверкала расплавленным золотом, так что приходилось щуриться, чтобы взглянуть на нее. Ни всплеска, ни ряби, потому как ни малейшего дуновения ветерка нет. Днем такой штиль обернется духотой невыносимой, но утром – совсем другое дело! Тихое, солнечное, в меру прохладное утро.

Он повертел в голове эпитеты, подбирая подходящий. Спросонок ничего толкового не придумывалось, кроме как избитое «чудесное» и напыщенное «великолепное». Что ж, пусть останется чудесное утро. Чудесным утром чудесно будет окунуться в чудесное озеро.

Он сбежал с крыльца, остановился над невысоким, метра два, песчаным обрывом. Подумал: как Белке не жаль пропускать такое удовольствие? Прямо не Белка, а Сова. Совенок. Ладно, пусть спит, отдыхает от своей косморазведки.

– Йяя! – Он с шумом выдохнул и лихо сиганул на узкую полоску пляжа, а оттуда – в воду.

Вода в озере могла быть и потеплее. Но уж какая есть, ничего с ней не поделаешь. Только и остается самого себя уговаривать, что никакая она не холодная, а бодрящая. Энергично работая руками, чтобы согреться, Андрей поплыл на середину. В общем-то, он был доволен собой. Нет, не так. Он был доволен собой. Или даже так: он был очень доволен собой. Жизнь складывалась лучше не придумаешь. Любимое дело и любимая жена – что еще нужно мужчине? Официально Белка женой пока не числилась, но это не суть важно, это можно опустить. Поэтому, так и запишем: любимое дело и любимая жена.

Писательством Лесовской занимался восемь лет, а с Леночкой познакомился три года назад. И без первого второе никогда бы не случилось. Не было бы такого небывалого, тройного стечения обстоятельств. Тройного везенья.

Той памятной осенью он, собирая материал для нового романа, добивался разрешения пожить месяц на тренировочной базе косморазведки, изучить антураж, так сказать, изнутри. База, затерянная в приволжских степях, считалась объектом закрытым и, в какой-то мере, секретным, поэтому в Региональное Управление Космофлота он отправился, не питая особых надежд. Но ему повезло (первое везение!): седеющий генерал с озорными искорками в глазах сразу согласился на его просьбу. Литературу генерал уважал, даже один роман Лесовского вспомнил. С такой протекцией Андрей прошел КПП с гордо поднятой головой. Начальник тренировочной базы беллетристику не читал принципиально и, чтобы не морочиться с любознательным литератором, включил его на три недели в экипаж, начавший подготовку к экспедиции. Это было второе везение. А в третий раз ему повезло потому, что это оказался экипаж гиперразведчика «Христофор Колумб». Дальнейшее было предопределено.

Андрей, только что получивший неожиданный статус разведчика-стажера, сидел в пустом кафетерии, неспешно потягивал довольно-таки посредственный кофе и пытался представить, как произойдет знакомство с «космическими волками», прототипами его будущих героев. Он вздрогнул, когда створки двери резко дернулись в стороны и в зал влетела невысокая девушка в голубом тренировочном костюме, с вздернутым носиком, ямочками на щечках и острым беличьим подбородком. Остановилась напротив Андрея, оглядела критично, спросила:

– Это вы, что ли, писатель-стажер? А я – Елена Коцюба, косморазведчик корабля «Христофор Колумб». Буду вашим консультантом.

– Очень приятно. Андрей Лесовской. Но если я стажер, то это не значит, что я писатель-стажер.

– Хм, так вы не писатель? А мне сказали…

– Я писатель, и уже не «стажер»… Тьфу ты… Стажер отдельно, а писатель отдельно.

– Вот как… – Косморазведчица наморщила лоб. – Отдельно, говорите. Вас двое, что ли?

Спрашивала эта девушка-белочка вполне серьезно, но в глазах прыгали хитрые чертенята, и Андрей со образил, что его поддразнивают. А еще – что влюбился в эту озорную зеленоглазую белку. Мгновенно, не сходя с места, влюбился. Это было совершенно невозможно, он никогда не верил в подобные штучки. Но тем не менее это случилось.

События развивались со скоростью межпланетного лайнера. Вскоре они были на «ты», к вечеру Елена стала Леной. А тремя днями позже – Леночкой-Белочкой. И расстояние от первого поцелуя до пьянящих ласк, когда весь мир катится в тартарары, – десять минут. Это был их волшебный, космический медовый месяц. Затем экипаж «Колумба» отправился на орбитальную станцию, где их ожидал корабль, и дальше – к звездам. А Лесовской остался на Земле писать роман. И ждать Белку.

Вторая встреча была спустя восемь месяцев, стандартный срок разведэкспедиции Андрею показался невыносимо долгим. Леночка вышла из лунного челнока и попала прямо в его объятья. Они так азартно начали обниматься и целоваться прямо у турникета, что бортинженер Степа Маслов, проходя мимо, ехидно поинтересовался: «Ребята, вы хоть за угол забежать успеете?» Потом были еще две Белкиных экспедиции и два Андреевых романа. Отношения их оставались все в той же стадии: радостная встреча, отпуск вдвоем, скомканное расставание. Такое вот странное супружество… Официально они брак не оформляли. Кто в наше время оформляет официально? Официально, это когда решают обзавестись ребенком, когда подают прошение в департамент демографии. О ребенке Елена не заговаривала ни разу, кажется, и не думала об этом. Андрей думал. Но не заговаривал…

Плыть до середины озера оказалось куда дольше, чем посмотреть с крылечка. Вдобавок саженками намахался от дурного азарта, устал. Андрей перевернулся на спину, медленно погреб к берегу. Так получалось гораздо легче, только солнце, зависшее над макушками сосен, светило прямо в глаза. Пришлось зажмуриться. Лес вокруг сразу исчез. И озеро исчезло. Он плыл сквозь мирозданье, одинокий маленький человечек против бесконечного космоса. Интересный образ. Что будет чувствовать человек, потерявшийся в открытом космосе? Рядом нет ни корабля, ни шлюпки, никакой надежды на спасение. Ужас? Да, безусловно. Но ужас слишком сильное чувство, он не может длиться долго. Что будет дальше? Отчаяние? Безразличие? Апатия?

Андрей слишком увлекся своими размышлениями, забыл, что озеро вовсе не бесконечное. Опомнился в последнюю секунду, резко перевернулся… в полуметре от грозно торчавших из воды сучьев повалившегося когда-то дерева. Видно, правой рукой гребки получались сильнее, потому и повело в сторону: угодил в барьер, отделяющий их маленький пляжик от широкой песчаной полосы, на которой загорали отдыхающие в пансионате. Впрочем, сейчас там было пусто, если не считать толстенького мужичка, нерешительно пробующего ногой воду.

Мужичок, занятый изучением показаний своего «термометра», оплошности Андрея не заметил. Лесовской аккуратно обогнул дерево, выбрался на берег. Отряхнулся по-собачьи и мысленно сделал себе замечание: ничего ведь не мешало прихватить полотенце, висящее на веревке за коттеджем! Теперь приходилось, во-первых, мерзнуть, так как хоть солнце и поднялось довольно высоко, но утренняя свежесть еще не ушла, и кожа вмиг покрылась пупырышками. А во-вторых, карабкаться на двухметровый обрыв оказалось куда сложнее, чем сигать с него. И когда взобрался, ноги до колен и руки по локоть покрылись слоем песка.

На счастье, рядом с коттеджем предусмотрительно соорудили умывальник, эдакую пластиковую бадейку с пимпой внизу, на которую следовало нажимать, чтобы выдавить струйку воды. «Добро пожаловать в каменный век!» – воскликнула Белка, увидев вчера, когда они вселялись, это архаичное сооружение. Но сегодня оно оказалось весьма кстати. Помывшись, обтершись и зябко поеживаясь, Андрей шмыгнул в дом.

– А куда мой котик от меня убежал?

Пока он купался, Белка успела проснуться и теперь сидела в кровати, замотавшись одеялом.

– Какой же я «котик»? – возмутился Андрей, всеми силами пытаясь не дать лицу расплыться в радостную улыбку. – Я тигр, огромный и злой!

– Тигр? Настоящий?

– Конечно, настоящий.

– Ну иди сюда, проверим. – И отбросила одеяло завораживающе-грациозным движением.

Любимая женщина и любимая работа, два счастья, дарованные Небесами. Андрей никогда не пытался сравнивать, что для него дороже и что важнее. Глупо же сравнивать! Два этих дара настолько переплелись друг с другом, что казались единым целым. Лесовской писал в жанре космореализма, и Белка была его личным консультантом… Если бы его спросили: случись что, кого ты выберешь, свою женщину или свои книги? – он бы растерялся. Какому идиоту стукнет в голову идея подобного выбора? Нонсенс!

Так сложилось, что большую часть времени Андрей всецело принадлежал книгам. Логично и справедливо, что два месяца Белкиного отпуска он должен принадлежать всецело ей. Однако не получалось. И дело не в издательском договоре с четко прописанными сроками, не в кислой мине на лице редактора Феди Саблина, хорошего парня, хоть и немного занудного. И уж точно не в авансе, который следует отработать, – отработает, куда он денется! Просто начинало что-то свербеть внутри. Сначала едва ощутимо, затем сильнее и сильнее. В конце концов руки начинали чесаться почти физически. Казалось, сдохнешь от этой чесотки, если не выплеснешь на чистый лист накопившиеся внутри образы и сцены. Так было и в прошлый раз, и даже в позапрошлый – в их первый совместный отпуск. Тогда зудеть начало через месяц. В этом году Андрея хватило на две недели.

Приступ «графоманской чесотки» скрутил его вечером, после ужина, когда они смотрели что-то там по ти-ви. Андрей давно потерял сюжетную нить глуповатой комедии. Весь прайм-тайм телевизионных каналов заполняли подобные комедии, не менее тупые игры и шоу. Человечество развлекалось, отдыхало от обыденности, вроде бы сытой и благоустроенной, но вместе с тем тревожной, заполненной неуверенностью в завтрашнем дне. Человечество не желало больше подстегивать себя искусственными адреналиновыми инъекциями боевиков и триллеров. Человечество устало от насилия. Наелось этого добра досыта, до отвала.

Получившийся каламбур Андрею понравился. Именно до отвала – как раз этим человечество и готовилось заняться: отвалить со старенькой загаженной матушки-Земли. Захотелось немедленно записать, развить мысль…

Комнату заполнил заразительно веселый хохот – подсказка, что в фильме прозвучала очередная шутка юмора. Белка тоже хихикнула. Андрей же, воровато косясь на жену, спрятал руки за спину и принялся остервенело чесать. Не помогало. Графоманский зуд чесанием не лечится.

– Лен, ты смотри, а я пока попробую поработать, – начал он осторожно.

Белка оторвала взгляд от экрана.

– Бросаешь меня?

– Как же я могу свою Белочку бросить? Я тут рядышком буду.

– Ну вот, опять за работу, значит, я тебе надоела. – Она надула губы, то ли и правда обижаясь, то ли готовясь подразнить Андрея.

– Да я самую малость. Попробую, вдруг писать разучился?

– Знаю я эту «малость». Усядешься, и полночи тебя от клавиатуры не оторвать. А мне что делать прикажешь?

– Отдыхать, смотреть ти-ви, отсыпаться. У тебя же восемь месяцев выходных не было.

– Не преувеличивай. Мы что, в экспедиции круглые сутки только и делаем, что работаем? К тому же за две недели в карантине отоспалась – выше крыши. Вот уж где точно, нечем больше заняться, только спать и ти-ви. А здесь у меня муж есть. Так что не отпущу я тебя работать, и не надейся. Не хочешь со мной фильм смотреть, не нужно. – Она щелкнула пультом, обрывая новую порцию хохота. – Придумывай, чем займемся. Гулять пойдем? К озеру?

Андрей обреченно вздохнул. Вечерний моцион, в отличие от утреннего, он недолюбливал, ибо был тот чреват комариной экзекуцией. Где эти зловредные зудящие твари прятались днем, неизвестно, но стоило солнцу опуститься к горизонту, как они выбирались из укрытий. Внутрь домика доступ им был заказан, но на берегу они хозяйничали вовсю, никакие репелленты не спасали! Самое странное, Лену комарики не трогали, – «У меня кожа как у слона толстая, зубики поломают!» – зато на Андрее отыгрывались сполна.

– Нет, гулять не хочу, – покачал он головой. – Ты же знаешь, там комары…

– Знаю-знаю, съедят тебя, сладенького, – энергично закивала Белка. Ясно, что не воспринимала она комариную угрозу всерьез. – Всю кровушку высосут, вампиры проклятые.

– Не смешно. Давай лучше… ты мне о Горгоне расскажешь.

– Чего? – осеклась Белка. – В каком смысле?

– В прямом. Расскажи мне об экспедиции на Горгону. Почему вы ее так назвали? Какая она?

– Отчет почитай, если интересно.

– То отчет, а то рассказ очевидца. Совсем разные вещи.

– Ну, если хочешь… – неуверенно пожала плечами Белка, – тогда слушай. Название для планеты придумала Медведева…

– Да? А я слышал, что привилегия давать имена новым планетам принадлежит командиру.

– Во-первых, не перебивай! А во-вторых, ты же знаешь Медведеву: что она сказала, то Круминь и сделает. Она придумала, а командир официально утвердил.

– Странное имя для планеты. Горгона Медуза – это чудовище из древнегреческой мифологии. Тот, кто имел несчастье встретиться с ней взглядом, превращался в камень.

– В мифологиях я не разбираюсь, – хмыкнула Елена. – По мне – название как название, ничем не хуже Карбона там или Сакуры. Никто из нас в камень не превратился, все благополучно вернулись на Землю. А планета сама по себе – так, ничего особенного. Чтобы тебе понятно было: нечто среднее между Землей, Марсом и Венерой.

Понятней Андрею от этого сравнения не стало, но перебивать Белку еще раз он не решился. Сама объяснит все, что посчитает нужным.

– Размерами Горгона не вышла, а уж атмосфера, – и вовсе не чета земной. Давление – шестьдесят килопаскалей на условно нулевой отметке, температура на экваторе за четыреста тридцать по Кельвину зашкаливает. Терморегулировка скафандров еле спасала, хорошо хоть гравитация маленькая – ноль пять земной всего. На полюсах комфортней: триста двадцать – триста тридцать в среднем. Так что там и реки текут, и маленькие моря есть, правда частично пересыхающие. Поверхность планеты – в основном базальтовые плато. Круминь все время затылок чесал. – Лена засмеялась, представив эту сцену. – Как так, говорит, два миллиона лет назад тут кипело все, а сейчас – тишь да гладь? Мы ни одного действующего вулкана не нашли, ни одного активного процесса в земной коре не зарегистрировали. Будто весь рельеф – горы, плато – сформировался сразу, в один присест, к тому же за очень короткое время. Только в полярных областях сохранились древние щиты. И еще одна странность: планетная кора слишком тонкая получается, судя по нашим измерениям. В районе экваториального плато три-четыре километра до границы Мохо¹. Круминь первое время ходил так, будто боялся, что провалится.

О геологии планеты Леночка могла долго распространяться, но Андрей поспешил перейти к чему-нибудь более веселому и понятному:

– А растения там есть?

Белка нахмурилась было недовольно, что ее снова перебили. Но обижаться раздумала, замотала головой.

– Не-а. Никаких следов органики. Даже в морях чего-нибудь примитивного, типа сине-зеленых водорослей, нет. Стерильная планета. Ника так расстроилась, с таким убитым видом ходила, что Круминь во все три моря высадки делал. До самого дна зонды спускали и сами на шлюпке ныряли. Ну, ее понять можно, – хочется ведь открыть какую-нибудь неизвестную форму жизни. Да просто почувствовать, что полезна! А тут вторая экспедиция – и пусто. Никакой работы для экзобиолога.

– В следующий раз повезет.

– Может, и повезет. – Лена кивнула. Посмотрела на Анд рея: – Что, достаточно я о Горгоне рассказала?

– Это называется «рассказала»? – Он презрительно выпятил губу. – Это так, предварительное описание, типа синопсис. Ты расскажи, как вы прилетели, как высаживались, что видели. Свои впечатления, мысли. Настоящий рассказ, это, знаешь ли, не на один день работа.

– Ого! Что я тебе, писатель? – Белка подпрыгнула на тахте. – Отчеты о химических анализах я сочинять умею, а книжки – это твоя забота.

Она улыбнулась лукаво.

– Давай лучше, как всегда? Ты напишешь, а я прочитаю и скажу, где у тебя полная лажа, а где – ничего, смахивает на правду.

– Так ты ж меня работать не отпускаешь!

Лена прищурилась, и глазки ее, и так чуть приподнятые к вискам, сделались совсем беличьими.

– А, так это шантаж был? Подлое вымогательство?

– Какой шантаж? Ты же сама хочешь, чтоб я все время рядом сидел. Если ты будешь о космосе рассказывать, тогда я наверняка никуда от тебя не отойду.

Лена задумалась. Кивнула нехотя:

– Только смеяться не вздумай! И до конца отпуска комп свой гадский даже не надейся включать! Понятно?

– А вдруг забуду что…

– Это уж твое дело! Серое вещество в черепушке тренировать нужно, чтобы не забывать.

Андрей развел руками:

– Как скажешь.

– Так и скажу. – Белка помедлила. – Что, прямо сейчас начинать? Сию минутку? О-хо-хо, горе мне, горе… Ладно, слушай. Экспедиция начиналась в полном соответствии с полетным заданием…

1.Граница (поверхность) Мохоровичича (сокращенно Мохо) – нижняя граница земной коры, на которой происходит резкое увеличение скоростей продольных и поперечных сейсмических волн. Плотность вещества также возрастает скачком. Поверхность Мохоровичича прослеживается по всему Земному шару на глубине от 5 до 70 км. (Здесь и далее примеч. автора)