Я закрыл дверь, поставил сумку под вешалку, и пошел исследовать мое временное жилище. Я уже несколько успокоился, по крайней мере, я убеждал себя, что нет особых причин для волнений. «Что ты как баба» – сказал я себе. Да, боятся только слабаки, а я сильный и могущественный. Приговаривая под нос, я вошел в зал, который был прямо по курсу.
Здесь все было чистым, опрятным, но чувствовалась бедность и одиночество умершей хозяйки. Здесь была металлическая блестящая кровать со стальными шарами на спинке, которая была накрыта покрывалом из разноцветных лоскутов. Над кроватью – тонкий серый ковер, где были приколоты черно-белые фотографии, какие-то бумажки, медали. У другой стены – «хельга» с витриной, за которой стояла пыльная «парадная» посуда, фарфоровые фигурки. Между стеклами – выцветший детский рисунок с корявой надписью, «любимой бабушке Люде на день раждения». У другой стены – шкафы, где стояло множество книг с блеклыми корешками, лаковый стол. На столе – вазочка с лекарствами, бумажная икона.
Была там тумбочка с ламповым телевизором, на котором, расставив босые пластмассовые ноги, сидела кукла. Такими в мое детство играли девочки – светлые волосы, голубое платьице, синие глаза, жесткие щеточки ресниц.
В квартире был спертый воздух, и мне казалось, что немного пахнет мочой. То, что мне было неуютно в этой квартире – ничего не сказать. Сотни раз я пожалел, что не выбрал гостиницу. Пусть алкаши, пусть наркоманы – но это была бы нейтральная территория, ничейная, безопасная. У меня было понимание, что я вторгся в чужое сокровенное пространство. Как будто я вошел в дом, когда хозяйка не ждет гостей, а занимается очень личными делами – принимает таблетки, молится, рассматривает и гладит рисунки внучки, ходит по квартире в ночнушке… Смерть унесла хозяйку, оставив здесь все как есть, сделав из квартиры памятный, покрытый паутиной, склеп.
Теперь моя тревога вместе с ужасом заполнили меня, я понял, что не смогу здесь остаться ни на минуту. «Все это ерунда – убеждал я сам себя – это просто обычный мандраж. Ты просто очень впечатлительный мальчик. Все нормально». К сожалению, аутотренинг не удавался. Я не понимал, как можно ходить по коричневому полу, садится на эту кровать, пользоваться этим столом. О том, чтобы пойти в ванную, на кухню, не могло быть и речи. С трудом заставив себя сесть на стул, я решил позвонить в гостиницу. Найдя в интернете номер, я тут же набрал его.
– Да – прохрипел мужской голос
– Доброй ночи. У вас есть свободные номера?
– Гостиница закрыта – прохрипел невидимый мужчина – Ремонт сейчас, я сторож.
И повесил трубку.
Как ни странно, разговор с живым человеком придал спокойствия. Ерунда. Просто впечатлился смертью какой-то бабушки. Мало ли кто умирает. Сейчас лягу на кровать, раздеваться не буду, утром пойду представляться директору. Будет работа, и будет спокойно. Здесь даже уютно, а у меня больная фантазия. Стыдно, нужно быть сильным. И ничего со мной не будет, я могу все контролировать! Я же вот сейчас взял, и избавился от страха. Все под контролем, и я вообще никогда не умру. Я все могу, и со мной никогда и ничего не произойдет. А чтобы со мной ничего не произошло, я должен контролировать тревогу.
Я сел на кровать с ногами, потянулся, откинулся на серый ковер, и начал представлять яркое, ласковое солнышко, которое должно осветить это скорбное обиталище, в котором я оказался каким- то диким случаем… И. неожиданно заснул. Мне снились сны.
У меня есть комната, а в комнате есть только стол. И на столе лежит то, что мне прислали авиапочтой – гроб с телом молодой женщины. Из- под крышки гроба выбиваются черные, длинные женские волосы. Они жирные на ощупь, и пахнут тлением. Это непорядок, гроб должен быть закрыт. Иначе он будет пахнуть! Я беру и закрываю этот гроб, но мне это не удается, волосы скрылись за крышкой, но вылез зеленоватый девичий пальчик, и тлением пахнуло еще сильнее. Я пробую закрыть эту крышку еще раз, но и теперь я не могу этого сделать, крышка стала как-то меньше, и стало видно половина лица покойницы, и запах стал уж очень явственным. Но мне не было мерзко, он был очень привычным, и вызывал скорее раздражение. Я злился на себя, что не мог выполнить простейшей вещи – закрыть гроб. Дальше было как в плохом комиксе – закрывал голову – вылезали ноги, закрывал ноги – вылезали волосы. По рукам текла пахучая жидкость, в носу стоял сладкий, густой, как вата, запах. Кто мог подумать, что дело всей моей жизни – укладывать в гроб строптивого мертвяка. Наконец я закрыл крышку, и, наконец, понял, что гроб этот – не мой, а то, что мне его отдали – совершенно не мое дело. Радостный от этого осознания, я вбежал на трап самолета и закинул его внутрь.
Но, когда я вернулся к своему столу, гроб стоял на своем законном месте, и крышка уже потихоньку сползала, хотя труп отнюдь не был ожившим. Он просто был. Я разозлился, но быстро нашел решение. В руках возник моток скотча, и я с радостью накручивал липкую ленту на домовину. Тело уже было обнажено, так, что я чувствовал его холодную мягкость, черные волосы полностью вылезли из гроба. Но я накручивал скотч, я сматывал вместе и зеленые руки, и волосы, и ноги. Тело уже полностью выкатилось, но я связывал его, потому, что если не свяжешь, оно будет действовать, оно будет пахнуть, оно будет лежать на столе, и оно чужое, не мое… И я не хочу с ним жить. Тут я ощутил чье-то присутствие. На мое занятие смотрели, и смотрели строго – почти все мои родственники. Они стояли поодаль как на семейной фотографии. Там были дедушка, бабушка – яркие, узнаваемые фигуры, были папа с мамой, но они были словно стерты ластиком, от них остались лишь черты лица, и пылающие, как угольки, глаза. Были совсем неузнаваемые фигуры, разной степени «проявленности» – от серых теней, до чернейших субстанций, которые как будто манили в бездну. Под их оценивающим взглядом, с липким трупом на руках я взобрался на трап самолета…
Я стою на пороге своей дачи, но потом мой старый, знакомый дом, где я провел много счастливых часов превратился в длинный коридор. Это самый необычный коридор, из всех, что я видел – он был обшит металлическими листами – от пола до потолка, и напоминал очень широкую вентиляционную шахту.
Я стоял, даже не мысля идти вперед – там я пропаду. Почему-то именно это слово звучало в ушах – «пропаду, пропаду»…Затем в звук этого слова вмешался другой, очень громкий, металлический. Это, несомненно, было бряцание цепи, и оно приближалось и приближалось, это длилось несколько часов. Наконец, вдали туннеля я увидел его обладателя – это была огромная лохматая собака серого цвета. И она бежала на меня с определенной целью – разорвать.