Я стал пытаться сказать им, что хочу встать, но получалось только мычать и судорожно дергаться, тут мужчина по имени Муса всё понял:
– Может в себя пришёл, наверное, ничего не понимает, – посмеявшись не ясно почему, он положил руку мне на лоб, – успокойся, парень, мы тебе ввели кое-что чтобы ты спал, оно к сожалению, парализует, но это тебе на пользу, успокойся.
Однако это меня не успокаивало, я почувствовал ещё укол и заснул, проиграв этот бой с транквилизаторами.
На следующей день меня перебинтовывали и меняли повязки, уколы повторялись, мой страх за сына усиливался, представлялось как моя дорогая женушка выбрасывает его в окно, чтобы угодить своему новому любовнику, да и вещи похуже предоставлял тоже. Каждый день было стыдно за то, что женщины, и особенно та, первая девушка, видели меня голым, а я не мог им слова произнести, только стонать от болей при замене бинтов.
В очередную из таких помывок она, намазав меня чем-то ещё более вонючим чем я, и уже наматывая бинты сказала:
– Завтра не будем тебя колоть, будет больно первые дни, намного больней чем сейчас, так что будь готов, мы так уже лечили не одного человека, а Муса, если ты помнишь, на нем вообще места не было живого, но видишь выжил, главный медик у нас здесь.
Она закончила мои процедуры, и уже собиралась позвать каких-нибудь парней, чтобы уложить меня на койку, но резко остановилась и сказала:
– Меня Аня зовут, если что.
Я не понял к чему это, но моргнул – единственный способ общения, кроме стонов и кряхтения. Она ушла.
Действительно, на следующий день меня перестали колоть, а мазать себя мазями должен был теперь сам, как и кормить себя, и всё остальное, что за меня делали какие-то пацаны и женщины, в последние дни, а может недели, я не представлял сколько я тут нахожусь. И прошло ещё пару дней как я встал на ноги, каждой клеткой тела ощущал свою слабость, опираясь на найденную кривую палку попытался пройтись, но рухнул на землю, а я ещё как-то собирался идти за сыном. Я был абсолютно уверен, что через пару дней смогу за сутки бегать по двадцать километров как раньше и ещё носить на себе по двадцать килограмм снаряжения. Однако реальность была иной, заметив мои жалкие попытки казаться здоровым ко мне подошел высокий и хорошо сложенный, смуглый мужчина, это был тот самый Муса.
– Ты ещё слабоват для такого, – сказал он, поднимая меня, – сейчас тебе разве что сидеть.
Акцент у него был совсем лёгкий, но не южный, под стать внешности, а оставшийся явно после европейского языка. Чуть применив силу, он отвел меня к моей койке, над которой стоял всё ещё не убранный навес от дождя. Уложил на кровать и сказал:
– Не торопись парень, всему своё время, куда тебе лететь так?
Я хотел было рассказать, но язык не слушался меня и это бесило ещё больше. Я с отчаянием смотрел на усыпанное шрамами лицо Мусы, а он добрыми, почти черными глазами на меня:
– Ну что там? Девка у тебя? Подождет, дохлый, среди леса, ты её точно не обрадуешь, – сказал он, а я протестующе мычал, он каким-то образом понимал меня, – а что тогда, мать там осталась?
Я только вздохнул, смирившись с тем, что ничего не получится объяснить, осторожно покрутился в кровати, ища положение поудобней, а Муса ушёл.
Через несколько дней внятная речь стала возвращаться ко мне, как и способность более-менее долго ходить и не стонать при каждом изменении положения тела. Я стал бродить по лагерю, желая найти Анну или Мусу, но нигде здесь не видел их, да и ещё подметил, что зрение за время плена сильно ухудшилось. Может я просто не замечал своих новых знакомых, с метров пяти для меня все лица выглядели одинаково размыто. Тем не менее во время поисков я стал ходить и рассматривать всё здесь вокруг: это была давно заброшенная деревня, со всех сторон которой и даже внутри вырос лес, крыши нескольких деревянных домов были застелены хвойными ветками, в одном, очень большом строении, судя по кресту на двери была больница. Были же и такие строения, у которых через окна и крыши уже пробились молодые деревья. Вообще это всё напоминало, будто какой-то великан взял дома и швырнул их в этот лес, а они все почему более-менее ровно упали, лишь стекла разбились в некоторых.
Я заметил как Муса выходит из того большого дома, который я посчитал за больницу, решив не тратить силы на крик, я целенаправленно, как мог быстро, поковылял к нему, а когда нагнал, то хриплым и тихим голосом сказал:
– Извините, – он обернулся, а я почему-то растерялся, – мне надо поговорить.
– Давай попозже, не сейчас, да и со дня на день будет командир, он лично хотел поговорить с тобой, а нас попросил не трепаться до его приезда.
– Мой сын, – прервал его я резко прорезавшимся голосам, – мне срочно нужно в Новосибирск, как мне отправиться туда?
Его веселый тон чуть сменился, он покачал головой из стороны в сторону, а потом сказал то, что чуть не свалило меня на землю:
–Ты в ничейной земле, знаешь где это, да? – он увидел по мне, что знаю, – Новосибирск сейчас и не в приоритете, да и ты слаб, чтобы отпускать тебя за почти шестьсот километров, машину, извини, дать не можем.
– Вы дезертиры что ли, что это за место вообще и на ничейной земле, я подумал, что это эвакуация была, я слышал там шум какой-то, перед тем как очнулся здесь, – выпуливал я и сам слабо понимал смысл того, что говорю.
– Тебе все расскажет капитан, но могу тебя заверить, что единственные не дезертиры оставшиеся верными изначальной цели, защищать граждан России – это мы.
Он резко развернулся и ушёл куда-то, а я, не зная, что мне делать, побрел обратно на свою койку, в тот день я встретил ещё и Анну, она разносила еду, очень удивилась, когда я с ней почти нормально поздоровался, усевшись рядом она решила поболтать:
– Ну здравствуй, может терпеть скажешь, как тебя зовут?
– Тобиас, – грустно ответил я, – рядовой боевой армии ЦРР. А вы кто такие?
– Тоже боевая армия, – улыбнулась Анна, головой забрасывая косу ржаного цвета назад и отдавая мне тарелку.
– Чья боевая армия?
– Ну России конечно, – так же полусмеясь отвечала она.
Вот это конечно удивительно, а я уже почти подумал, что Франции, но только подумал и ничего не ответил ей, вместо этого задал ещё один вопрос:
– Вам тоже запретили со мной говорить?
– Не говорить, а отвечать на вопросы про это место, помимо этого, что хочешь спрашивай.
– Скажите, кто ваш командир и почему мне нельзя ничего рассказывать, – я почему-то обращался к ней на «вы», хотя она похоже была на пару лет младше меня, Анна же говорила на ты, имела право, после всего что ей пришлось для меня делать.
– Потому что он сам с тобой хочет побеседовать и всё рассказать. – Анна опять улыбнулась, а я только сейчас заметил, что она сидит на стуле рядом, а не стоит надо мной
– А когда меня в дом поселят?
– Муса говорит, что у тебя и инфекция не прошла и ты слишком слаб от антибиотиков, можешь там подцепить новых болезней, – она уперлась в свои колени и так встала, и не в тему продолжила, – самое, большее командир будет через пять дней. Ну я пойду, а ты ешь, это лучшее, что восстановит тебя сейчас, пока.
И Анна ушла, а я хлебал суп, довольно скудный, но после отходов свинарника казался мне блюдом, которым с нами поделились боги. И до приезда этого командира я считал минуты, даже не зная, как он выглядит и что это за человек, он был для меня самым желанным на Земле, помимо сына, только разве что его я мечтал увидеть больше, но тут одно без другого было невозможно. Именно командир мог отправить меня туда, чтобы забрать единственное существо, которое нуждается именно во мне, как-то раз я уже предал одно такое, а горечь от предательства осталась до сих пор.
Глава 30
Я понемногу набирался сил, разговаривал с людьми, но все были отлично предупреждены о том, что не стоит мне сильно растолковывать о нашем местоположении и том, кто же всё-таки этот загадочный командир, чьё имя нельзя называть. Анна была занята, Мусу я вообще не видел за это время, естественно и все мои попытки договориться с теми, кто водил машины о том, что меня нужно доставить в Новосибирск проваливались. Я всё списывал на то, что мне пока не доверяют и если я сбегу вдруг, то чтобы не мог сказать откуда же именно я пришёл, естественно отвезти меня самостоятельно в таких условиях было бы очень большой глупостью. Но тогда у меня сердце билось с такой скоростью, что за день, наверное, выдавало месячную норму ударов. А за пару дней до приезда командира в лагере снова как из ниоткуда появился Муса, который смотрел на меня так, будто он тут всю жизнь ждал меня, мне даже неловко было посмотреть встречно, его взгляд просто на просто пугал меня, но ответить какой-либо грубостью человеку, который тебя вырвал из лап смерти было ещё более неудобно. Ближе к вечеру он всё же подошёл ко мне:
– Пошли сядем где-нибудь, где потише, – сказал он, оглядываясь в поисках места, как бы смотря сквозь меня.
– Пойдём, – пожав плечами ответил я и поковылял за ним.
Мы дошли до одного из многих заброшенных домов, ещё не захваченного лесом, дверей не было, как и окон, но до остальных людей было далековато.
– Анна как-то рассказывала о тебе, называет тебя Тобиасом, мол ты ей рассказывал, что ты не в России родился, приехал сюда, а родители померли потом. – как-то боясь говорил Муса, – ты не подумай, просто мне надо всё уточнить у тебя, правильно ли она говорит.
– Ну да, меня зовут Тобиас, и я родился не в России, и родители уже давно умерли.
– И это я своими руками тянул тебя из свинарника, своими руками колол лекарства, следил за тобой, – вздыхая и будто не веря своим словами говорил он, – Анне там командовал, чтобы поаккуратней с тобой.
– Я не так что-то сделал? – спросил я, не понимая к чему он клонит, – я тут уже несколько недель, сам не помню и не знаю ничего, я никак вас подвести не мог, если бы даже хотел.
– А в какой город вы приехали с родителями, когда из своей страны прибыли?
– Из Германии мы в Смоленск поехали, – не понимая зачем Мусе это, отвечал я, видя, как ему важны эти ответы, – отец там работу долго не мог найти.
– А, если в Смоленск, может тогда… – Муса опять задумался.
– Потом отец нашёл работу на атомной станции в Печоре, ну и там же они…, – тут уже Муса не дал договорить мне.
– В Печоре? И что ты не помнишь меня?
Я не понял почему я вдруг должен его помнить, я подумал, что никогда в жизни не видел этого седого смуглого деда, и вот слово смуглый как-то громом прозвучало в голове, а шум от этого грома отозвался в сердце, которое резко стало выскакивать из груди. Теперь уже я, потеряв дар речи пялился на него, а он видимо понял, что я его узнал, растерялся не меньше моего. Он стоял и глубоко дышал и пытаясь уравновесить своё дыхание длинными и глубокими вдохами пошёл на меня. Зрелище не из самых умиротворяющих, и был бы я здоров на все сто, я бы пулей вылетел из этого дома, но дверной проём закрывал сам Муса, а окна были слишком высоко от земли, чтобы я безболезненно выпрыгнул в них.
– Узнаёшь? – спросил он.
Я молчал, не зная куда мне скрыться от этого Смуглого, чью жизнь я собственноручно отправил туда, откуда он меня вытянул пару месяцев назад. Между нами было всего несколько метров расстояния, которое он преодолевал, как мне казалось час, но всё же неминуемо Муса приблизился ко мне, его глаза наполняли слёзы и это не удивительно, потому что какой бы свинарник не был в Печоре, он вряд ли был лучше моего, расположенного где-то в новосибирской области. Это он, тот Смуглый, который был с Мануэлем и ещё одним ублюдочным типом, который стал первым, кого я прикончил своими руками, а вину за это убийство как раз и свалил на Мусу.
Я был уверен, он собирается нанести мне вред, но не понимал, как, да и от шока я просто оцепенел, со стороны это длилось секунды, для меня там всё происходило вечность. Через мгновение Муса как бы рухнул на меня, обняв всё тело так, что казалось он переродился в огромного удава, тяжелое и частое дыхание заставляло думать, что возможно старик даже плачет, но это конечно вряд ли.
Я должен был что-то сказать, но ничего не приходило в голову, чтобы могло не прозвучать по-идиотски в этой ситуации. Потом всё же Муса отпустил меня и глядя прямо в глаза сказал:
– Когда меня в Печоре освободили, я ещё долго брыкался, не понимая, что эти русские делают, думая, что они там уничтожили мою семью, которая осталась в Англии, и теперь я убью столько русских сколько захочу, – он бешено вдыхал воздух, – вон наш третий и тебя убить хотел, но Мануэль не давал, говорил, что вы с ним оба немцы, не стоит, да и какой от тебя вред. Пьянки, гулянки, ну ты помнишь сам, и кто-то задушил Уэйна.
Он не договорил, потому что я сказал.
– Я задушил, взял в ванной штаны и задушил, вы были настолько пьяные, что я мог бы и тебя задушить следующего, но он изводил меня больше, а ты почти не трогал.
Муса немного опешил от такой информации.
– Я просто не мог поверить, что это сделал такой как ты, ты же там весил пятнадцать килограмм на вид.
Я пожал плечами, а Муса продолжил:
– Потом Мануэль прицепился ко мне и сказал, что это сделал я, и отправил меня в печорский свинарник, там было человек десять, а грязной работы, как у тебя, было меньше, но нас приводили показывать перед солдатами, как предателей, нарушителей дисциплины, каждый мог нас избить, плюнуть, да хоть заставить жрать своё дерьмо, я устал считать дни которые там провёл, к концу месяца я мечтал только о смерти, но ускорить процесс не хватало смелости, а потом в одно морозное утро к нам ворвался солдат в нашей же форме, но говорил по-русски.
– Ну да, так тогда работали в Печоре военные, я был там в тот день, когда в город вошли русские.
– Оказалось, что всех солдат вырезали, до единого, лишь небольшая потасовка на рассвете случилась, но дом был окружен и шансов у ЕА не было никаких всё равно.
– Я украл форму у Мануэля, отдал русскому солдату, а он таким образом, ночами, доставал формы других солдат, и когда они добыли штук сто этих форм, тогда и было нападение, это было красиво.
Муса усмехнулся, он вёл себя достаточно спокойно, но я всё равно побаивался, что он сейчас откуда-то выхватит нож и всадит мне его в глотку, а я не успею даже заметить блеска лезвия.
– Ты, Тобиас, ты меня спас, – грустно сказал он, – если бы не свинарник, меня бы зарезали вместе со всеми остальными, я не сразу это понял, а потом мне рассказали, как работают такие отряды, первый год, я думал, что посвящу жизнь тому, чтобы найти тебя и убить, ещё в свинарнике, каждый раз, когда меня таскали голого, когда избивали и прочие вещи, я думал только о тебе. Да и после освобождения, я подумал, что это высшие силы так подстроили, чтобы я избавил землю от такого урода как ты. Но если бы не ты, то высшие силы избавились бы от меня.
Я не мог решиться сказать это или нет, но всё же не сильно большой ум приказал признаться:
– Но и это я сказал Мануэлю, что ты убийца этого Уэйна, – никогда не знал его имени, помню его как Стандартного, – он орал на меня, а я боялся и ляпнул хоть что-то.
– Да я знаю, что это ты сказал, кто ж ещё то, но ты косвенно спас меня, а я напрямую спас тебя.
Я кивнул, мы ещё долго говорили о всяком, вспоминая наши свинарники, оказалось, что со времён Мусы есть небольшие изменения, например, теперь предателей и преступников держат не для издевательств, а для грязной работы, не желая рисковать солдатами, ведь их придётся лечить, если что случится. Я рассказал о своей жене и о сыне, порассказывал и том, как складывалась моя жизнь в Печоре. Была уже глубокая ночь, а мы пошли домой, я пытался расспросить Мусу про Анну по дороге, но он ничего толком не говорил, ну и ладно.
Всю ночь я не мог уснуть, лишь только под утро отрубившись в крепком сне. Проснулся я как обычно от рассветного холода, подумал, что это спание на улице надо заканчивать, пошёл к домику, где жила Анна и стал ждать, когда она появится, чтобы успеть снова поговорить, до того, как ей надо будет заниматься больными. От холода меня немного потрясывало, солнце, вроде бы яркое пробивалось сквозь еловые ветки и туман, но почти не отдавало тепла, хотя по идее уже наступило лето.
Сбоку я услышал шаги, человек явно старался не шуметь, а это значило, что он либо идёт кого-нибудь здесь убить, а может и меня лично, либо это настолько вежливый солдат, что не понятно, как он переместился сюда из девятнадцатого века. Я так же медленно стал поворачивать голову, жалея о том, что у меня нет вообще никакого оружия. Боковым зрением я начал замечать мужчину, который застыл в позе делающего шаг, с одной ногой навесу. Я так же медленно перевернул тело полностью и уже глядел на этого странного чужака прямым взглядом.
Это был очень высокий человек, с грязным лицом и такими же грязными руками, плутоватые светло-голубые глаза из-под густых чёрных бровей издевательски смотрели на меня, а рот расплывался в такой же, улыбке, он будто хотел без слов хотел сказать мне, что знает мой самый грязный секрет, хоть такого и не было, то кажется ещё пару минут этого взгляда и секрет появился бы. Чёрная длинная борода спускалась сантиметров на десять от нижней губы, голова же отдавала синевой от недавно сбритых волос. Я прямо чувствовал, что знаю его, что уже видел тысячу раз, но мне мог вспомнить где это было, а тут он дал ещё одну подсказку голосом:
– Ну Тобасик, ну ты что? – весело спросил он. – Я вот тебя сразу узнал, ещё в Нижневартовске, ты дурачок – отпустил одного из самых разыскиваемых людей, никто правда не знает моего лица, но за информацию о такой группировке как моя можно было бы стать богатым человеком.
Он засмеялся, а я уже терял голову от того, что я точно его знаю, но кто это?
– Ты что не помнишь, что в Нижневартовске отпустил вражину, у тебя что, склероз в таком раннем возрасте?
– Я помню, что отпустил солдата, но там не видно было даже лица.
– Солдата? – он смеялся, – ой, да ты такой же юморист, как и в десять лет был.
И вот тут до меня дошло, что это тот, у кого я хотел служить с самого окончания школы, меня будто какая-то сила подняла со скамейки возле дома Анны, это был Максим, за эти годы его изрядно потрепало, по годам ему должно было быть около тридцати, но выглядел он как человек, которому около сорока, в гражданской одежде, с чёрными руками и такими же чёрными грязевыми пятнами на лице.
– О, это наш командир, Тобиас, – послышался голос Анны за спиной, – он так вас ждал, – обратилась она к Максиму.
Глава 31
На следующий день Максим уже уехал, даже не рассказав куда, однако до своего отъезда действительно прояснил мне всю картину. Оказалось, что я нахожусь на нейтральной территории, чуть севернее Байкальской Республики, и теперь их отряды будут «грабить» именно её, а в мою ЦРР пока не планируется наведываться. К слову, весь грабёж заключался в том, что они нападали на свинарники вроде моего, чтобы вызволить оттуда пленников, а потом восстанавливать их здоровье, как сказал Максим, такие люди уже точно никогда не захотят служить тем, кто их туда отправил, мол Муса вон уже почти десять лет с ними, я немного напрягся от его имени, хотя знал, что этот Смуглый ничего плохого мне делать не собирается.
А дальше оказалось ещё интересней: Максим был как обычно на задании, где-то за уральскими горами, после Печоры он всё углублялся и углублялся в сторону Москвы, как тут его огорошили новостью о смерти Мусаева, в те годы прямым руководителем Максима как раз и был Анатолий Лукин, бывший руководитель Сибирской Республики, которую я и захватывал, видимо для того, чтобы оказаться в свинарнике.
Отряд Максима отозвали обратно, как и все подобные формирования.
По дороге назад он получает звонок с новыми указаниями и просьбой держать этот разговор в секрете. Разговор с самим Лукиным.
Тогда Лукин и рассказал, что Мусаева убили заговорщики, чтобы поделить власть, а его сын Иосиф сейчас скрывается в нейтральной территории с небольшим отрядом солдат, там помимо Иосифа все школьники, ни одного офицера и Максиму нужно ехать по определённым координатам, он мне даже на карте показывал куда именно, но сейчас я это место назвать не могу, забыл, в общем, нужно ехать туда и найти парня. На тот момент Иосиф был немного старше меня, Максим сказал, что он совсем не похож на свой возраст, выглядит так будто ему можно набросить лет десять.
Он отыскал Иосифа Мусаева, который примерно месяц прожил, скрываясь в заброшенных деревнях, чтобы усложнить поиски себя от врагов, но при этом предусмотрительно крутился в одном районе, чтобы и свои могли найти, Лукин пообещал отправить за ним, и парень ему верил. А позже начались нападения на Сибирскую Республику, Максим стал одним из главных людей, которые добывают человеческие ресурсы, именно он когда-то увёл часть гражданских из моей ЦРР, он же устраивал засады в лесах и полях когда мы захватывали города сибиряков, а Иосиф при этом проявлял какое-то нечеловеческое мастерство, он помимо того, что выглядел на лет двадцать пять, так ещё и будто все эти двадцать пять лет не переставая стрелял и метал ножи, а так же учился ходить настолько тихо, что даже такие опытные как Максим могут его упустить. Из-за улыбки рассказчика, я не понимал, это шутливое преувеличение или он на самом деле такой.
После почти года непрерывного изматывания от ЦРР, сибиряки больше не могли сопротивляться, и в тот день, что я, сам того не зная, поймал Максима, помешал ему осуществить его «подлые» планы. Он собирался отсидеться где-нибудь в этих заброшенных окраинах, чтобы потом изрядно нам подпортить жизнь. Где-то заминировать, где-то набросать шашек с отравляющим газом. Он просто был уверен, что никто из нашей армии не отдаст приказа зачищать и так пройденные территории, а кто-то взял и додумался.
Но случилось то, что случилось, солдаты армии Сибирский Республики по приказу их главнокомандующего сложили оружие, а дальше им был предоставлен личный выбор, естественно люди, настолько преданные своему делу как, правило отказывались служить Центральной Республике, тем более лично Гронскому, и тут же становились трупами. Были и те, кто соглашался сменить сторону, их было немного, но их и не могло не быть совсем.
Максим не убежал куда-то бесцельно, спасая себя, как я подумал, когда отпустил его в тот день. Он отправился искать Иосифа по городу, узнать, что с ним, будет ли он жив или окажется среди этих принявших гордую смерть. Но Иосиф оказался ещё сложней, не подчинившись командованию он остался в доме, как и Максим, собираясь заняться тем же самым, что и он: подрывом, отравлениями, убийствами. Они просто чудом нашли друг друга и сбежали, как и ещё несколько тысяч солдат из других городов Сибирской Республики, все они были разведчиками, как Максим. Несколько недель сибиряки прятались лесах ничейных земель, а потом Муса предложил освобождать пленных из свинарников.
– И что первым был именно мой? – спросил я Максима про место своего заключения.
– Нет конечно, – ответил он, – в основном мы грабили за горами, там, где командуют европейцы, там людей намного больше, а значит и пленных, сейчас у нас отряд по всей стране разбросан примерно на тысяч десять человек, правда пленников там очень маленькая часть, но это пока.
– Это же ничто, – вздохнул я, – что бодаться с моими и Байкальской, когда у них там около миллиона солдат.
– С той стороны тоже русские люди, даже среди боевых офицеров не все так верны Гронскому и Котову, когда они узнают, что Иосиф жив да ещё и заправляет такой вот мини-армией, найдутся те, кто присоединится к нам приведя с собой солдат.
– Иосиф самый главный? – удивился я, – в двадцать лет или сколько там ему должно быть.
– А что такого-то, он рос в армии, его воспитывал только отец, да и ты его не видел, для него война как вода для рыбы, настолько хладнокровных и расчётливых людей я пока не встречал.
– Ладно, к вам присоединятся, ну пусть будет армия в сто тысяч, это всё равно ничто.
– Нам сто и не надо, можно в два раза меньше.
– Я не понимаю.
– Я сам толком не понимаю, но Иосиф как-то убедил китайцев оказать нам помощь, давать нам технику, топливо оружие.
– Взамен на что? – спросил я, точно же не просто так.
– Я не знаю, Тобасик, но мы возьмём любой город имея пятьдесят тысяч солдат, особенно на новейшей технике.
Я ничего не ответил, потому что мне нужно было обдумать, то что я сегодня услышал.
Мы ещё поговорили о всякой ерунде, а на следующий день Максим уехал, попросив меня поскорее поправиться, я и к нему пристал с проблемой, которая волновала меня сейчас куда больше судьбы России: мой сын был в руках неадекватной женщины, которая ради собственной выгоды могла раскрутить его за ногу и бросить в стену. Ладно, это может быть я преувеличиваю, но тогда мне примерно так и казалось. Командир сказал, что подумает, и мол это не должно быть сложно, теперь мы будем долбать Байкальскую Республику с разных сторон, пытаясь выкрасть пленных, чтобы про нас немного позабыли за горами. Я правда ничуть от этого не успокоился, но деваться было некуда.
Анна каким-то образом понимала моё беспокойство, которым я уже сам себя бесил, зная, что всё равно ничего не могу сделать, переживал и не находил себе места целыми днями. Она же пыталась меня отвлечь разговорами и у неё получалось, иногда после дней, когда я обычно слонялся туда-сюда или валялся, а она носилась между солдатами, нуждающимися в помощи, она всё же приходила в дом, который я облюбовал для себя и мы подолгу разговаривали о всякой ерунде, причём меня ещё надо было завлечь, потому что первые минуты я разве что злился на неё, не знаю, как она это всё могла стерпеть. А главное зачем.
Через несколько недель Максим появился снова, узнал у Анны кто из солдат готов вернуться в бой, она перечислила ему их, указав и на меня, и действительно, помимо немного подорванного здоровья, которое теперь можно было восстановить разве что хорошим питанием и сном, я был в полном порядке, твёрдо стоял на ногах и так же твёрдо шёл. Был в своём сознании. В общем вполне нормальный солдатский экземпляр. Максим кивнул, а вечером подошёл и сказал, будто бы не желая, чтобы слышали другие:
– Я узнал, – почти прошептал он, наклоняясь ко мне.
– О чём? – не понял я.
– О сыне твоём, или тебе уже не надо?
Я немного опешил, потому что тогда я даже не поверил, что о нём можно что-то узнать, и стал расспрашивать подробнее, а Максим охотно рассказывал: оказалось, что Наталья не врала, и действительно перебралась в Байкальскую Республику, а её новым мужем стал один из младших офицеров, командующий второго уровня. У меня аж брови поднялись, она-то говорила о каком-то влиятельном человеке, я подумал, что это приближенный Котова, генерала Байкальской Республики, чуть ли не второе лицо в их «государстве», а оказалось, что это всего лишь второй уровень. Ну естественно это бесконечно круче рядового вроде меня, но не так круто, как она рассказывала.
– Подарок тебе будет: через неделю поедем в этот городок, так что не забывай мою доброту.
– Я не забуду, -ответил я, когда немного отошёл от шока.
– С утра поднимаемся рано, и ты уезжаешь со мной, а теперь иди отдыхай, а мне ещё надо переговорить с Мусой или Анной.
Следующим утром мы встали вместе с рассветом, точней Максим, казавшийся очень бодрым, встал и разбудил меня. Я быстро оделся в свой единственный на то время наряд из лохмотьев, нам предстояло пройти километров десять до нашей цели, такие большие расстояния были не случайны, ведь давали возможность сбегать, да и идти столько лесами мало кому хотелось бы. Вряд ли кому-то в голову пришло бы искать тут поселения. Я подумал попрощаться с Анной, но Максим сказал не будить её, она мол и так устаёт, я принял эти аргументы.
Через несколько часов мы прибыли на место. Это был лесной лагерь наподобие нашей больницы, только здесь уже все были здоровы. Максим сказал, что тут около тысячи солдат и нам в общем-то будет несложно что-нибудь повытворять помимо захвата пленников, мол гражданских больше уводить некуда, я же захватил Сибирь, заставил людей страдать. Это была шутка, но мне стало жутковато, я-то винил себя в этом не на шутку, а можно было просто бесконечно промахиваться, лениться, тупить и делать всё, чтобы воевать намного хуже, чем я это делал. Но все умные задним умом, там конечно, в момент битвы ты не думаешь ни о чём, кроме как о том, чтобы выжить сегодня. Я спросил про Иосифа, оказалось, что его пока здесь нет, зато «моя жонка», – как сказал Максим, точно будет в Братске, а Иосиф присоединится к нам уже там.
Мне нашли одежду, естественно гражданскую, больше мы как бы и не армия, а простые люди, несмотря на тёплую погоду дали куртку – чёрный потасканный бомбер, под который я должен был прятать автомат, и что меня удивило так это он: невероятно лёгкий, настолько удобный, что мне уже не терпелось пострелять, Максим покивал с улыбкой, понимая мои ощущения, видимо он когда-то подумал тоже самое, так же мне дали пистолет и нож, такие же – новые и китайские. А вот с обувью и штанами повезло поменьше, может они тоже и были китайскими, но всё же очень старыми, грязными, дырявыми, мужчина, который их выдавал сказал мне:
– У нас старая коллекция пацан, весна-лето десятилетней давности.
– Если бы десятилетней, то дырок было бы в два раза меньше, – ответил я.
Мужчина усмехнулся в ответ.
Через несколько дней мы выезжали в Братск, наконец-то я дождался этого.
Глава 32
В оранжевом летнем тумане, проглядывался ещё спящий маленький и типичный русский городок: пустые, поросшие лесом окраины и редкий свет где-то подальше, в высотных домах. Я брёл в своем новом прикиде, первый раз за очень много лет он был гражданским, кроссовки на удивление оставались внутри сухими, хоть я и шёл по мокрой траве, боковым зрением я видел своих людей, и сейчас мы продвигались к местному свинарнику, где было человек шесть нарушителей, а всего в городе около ста мародёров, солдат низшего ранга, которые в общем-то и солдатами не считаются, они заняты отъёмом еды у населения, ну и не только еды конечно, так же тут было пару офицеров и не больше десятка боевых солдат. Максим говорит, что это его любимые города, тут можно вырезать всех и в таких маленьких точках обычно нет офицеров высокого ранга, поэтому контроль намного слабее: никто не отгребёт за сон на посту, пьянство, превышение своих полномочий, часто солдаты просто на просто напивались вместе с офицерами, у нас в Новосибирске нельзя было про такое и подумать, пить только с разрешения высшего руководства, если кого унюхают, то за это конечно не свинарник, но проступок серьёзный.
Сегодня солдаты в слежке не спали, но я даже особо не успел сообразить, как они глотки были сняты, классически, ударом ножом в почки, кем-то из наших, я был примерно в пятидесяти метрах от поста и наблюдал, сегодня мне разрешили только наблюдать, смотреть и учиться, ну что ж: я был удивлён, потому что будто какой-то призрак подобрался к тем бедолагам и заставил неестественно корячиться, зажимая рот грязной рукой. Может это был сам легендарный Иосиф? Он тоже здесь, смогу спросить у него лично, ему всего-то двадцать с небольшим, а говорят про него все как про великого полководца, я про самого Мусаева не слышал столько уважительных отзывов, сколько про сына, который не так давно просто военную школу окончил.