Loe raamatut: «Банк. Том 1»
© Inkoгnиto, 2017
ISBN 978-5-4483-7364-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие автора
По ряду причин автору хотелось бы хотелось сохранить инкогнито. Любителям различного рода сенсаций могу сразу сообщить, что автор не замаскировавшийся олигарх, подавшийся из-за кризиса в литературное творчество, не блудная дочь миллионера и не более искушенный писатель, скрывшийся за псевдонимом из странной последовательности латинских и русских букв.
Все торговые марки, упомянутые в книге, безусловно, являются собственностью их правообладателей. Некоторые торговые марки выдуманы, те же, которые реальны, упомянуты, исходя из личных пристрастий автора, а не из какой-либо рекламной выгоды, получение которой, не то, чтобы до успеха – даже еще до публикации первой книги писателя просто немыслимо.
Упомянутая в данной книге неустойчивость одного из наиболее широко применяемых в мире криптографических алгоритмов на момент написания книги является художественным вымыслом автора. Ничего не взламываемого в принципе быть не может, но пока алгоритм его взлома неизвестен. Художественный вымысел обильно присутствует и в иных событиях в книге, так как это все же роман, а не отчет о происходившем.
Вывод, сделанный одним из героев книги в конце главы 31, уже стал неверным после санкций 2014 года и соответствующего развития внутреннего производства, однако, на время действия событий в книге, казался автору верным.
Некоторые технические подробности в книге упрощены.
Я от всей души благодарен Михаилу Муравьеву, который уже несколько лет назад с юмором объяснил в Интернете современные и с виду сложные экономические механизмы так, что они становятся понятны всем и после их понимания сильно напоминают сказку «Новое платье короля» Ганса Христиана Андерсена (см. главы 14 и 18, http://warrax.net/94/06/finance.html).
Как уже отмечалось, автор достаточно много проработал в банковских структурах. И совсем не в службе безопасности, как может представиться заранее пролиставшему книгу нетерпеливому читателю. По мнению коллег, возможно, и высказываемому из вежливости, автор достиг некоторых достойных профессиональных результатов в достаточно специфической области банковского дела. Поэтому читаемая Вами книга отличается от множества сочинений, написанных людьми, знакомыми с предметом поверхностно. Если книга будет иметь достаточный коммерческий успех, возможно, инкогнито и будет раскрыто. Если нет… что-ж, в настоящее время автор продолжает работать и неудачная попытка издания, либо плохой прием читателями и суровая критика настоящего произведения никак не отразится на писавшем.
Засим, предисловие закончено.
Искренне Ваш, (Подпись неразборчива)
Пролог. Истоки. Начало 200_х
– Нужно расписаться за ознакомление с Приказом.
Подходя к столу, Николаю Владимировичу Старостенко очень хотелось побольнее ущипнуть себя или, ухватив пятерней побольше своих уже редеющих русых волос, как следует за них дернуть. Однако, если он не спал, это было бы воспринято, мягко говоря, с некоторым непониманием. К тому же, было уже больше пяти вечера. Снов до этого он не видел вообще и начать собственную историю просмотра сновидений не с коротеньких сюжетов, но прожить в цветном, высоко детализированном и до нельзя реальном сне весь день было чертовски странным. Кроме того, он уже неоднократно щипал себя и предпринимал иные попытки очнуться у себя в постели – но, увы, без всяких результатов. Каким облегчением было бы проснуться при подходе к столу! Однако сон продолжался. Может, все-таки дернуть себя на людях за волосы – авось санитары примут это за признак выздоровления, если он сошел с ума, и на самом деле сидит в комнатке с мягкими стенами в ближайшей психушке? Он знал очень многих, кто не только хотел, но и страстно желал бы не думая подписаться за ознакомление с таким приказом (хотя бы и во сне). Да и зарплата очень существенно повышалась. Но его аналитический ум, отточенный учебой на факультете, выпускники которого в советское время распределялись на «Энергию», попадали на космодром, а одному даже удалось слетать в космос, совершенно не понимал причин происходящего. С утра – неожиданный вызов в кабинет начальника службы безопасности и беседа, в ходе которой он не до конца сумел подавить естественные в такой ситуации движения лицевых мышц. Ответные гримасы начальника СБ на лице не отражались – опыта у того было намного больше и все же Старостенко отчетливо разглядел у того в глазах искреннее веселье. Вертевшийся на языке вопрос «Почему я» Николай не решился задать от растерянности. Потом – его первая, хотя и очень короткая беседа с могущественным председателем правления, во время которой Николай, уже зная, что его ждет, максимально сосредоточился и стоял с каменной физиономией. Но глаза, эти его зеркала души, все равно коварно отражали полнейшее изумление происходящим. Председатель правления, несмотря на краткость беседы, шесть раз отворачивался в окно, очевидно, не желая показывать того, что ему тоже весело и что он видит насквозь полное обалдение стоящего перед ним сотрудника. После этого – звонок председателя в отдел кадров: «Вы позаботьтесь, Анна Ивановна, чтобы Старостенко оформили сегодня». Да уж, попробовала бы не позаботиться! Полностью выбившее из колеи прощание с последней фразой: «Теперь, Николай Владимирович, будем видеться каждую неделю». Возврат на рабочее место и мучительные, но бесполезные попытки наконец проснуться, сопровождаемые тщетными надеждами на то, что во сне отдел кадров может и затянуть выполнение распоряжения председателя. Соображения о том, что если происходящее реально, то это готовящаяся «подстава» начальника СБ с целью устроить из него козла отпущения за все промахи службы безопасности. На такое место он вполне мог пристроить минимум пять своих приятелей по госбезопасности. Кстати – пару-тройку недель назад еще один заместитель назначен кроме двух, уже имеющихся в наличии – что-то тут не то… При обычном карьерном росте еще одну-две должности на уровне начальника управления надо миновать, а тут вверх как быстро двинули, и совсем без родственников в руководстве – поневоле заподозришь неладное! А как тогда с председателем быть – его, что, просто уболтали? Хотя, если верить молве, дурить предправления непросто, многих он простыми с виду вопросами на чистую воду вывел, да и не засиживаются на такой должности люди, которым можно по ушам ездить. Подсидели бы его давным-давно, всяко желающие бы нашлись. К тому же! – ему ведь встречаться с председателем каждую неделю. Шансов разбить все направленные против Николая аппаратные интриги при личной беседе с главным в банке – множество. И все же следующие несколько месяцев надо быть очень и очень настороженным. По своей части проколов у него не было, а по тем делам, которые достанутся, придется очень сильно во все вникать. К тому же, и особых сверхдостижений за последний год у Николая тоже не было, что возвращало его к мыслям о сне. Взгляд на календарь убедил его, что сегодня не первое апреля – для верности Николай, прикинувшись заработавшимся, спросил подчиненных, какое сегодня число.
Когда часовая стрелка ушла за цифру 5, надежда на то, что во сне отдел кадров не работает, ненадолго усилилась. И рухнула, когда зазвонивший телефон неумолимо показал на экране, что звонят не откуда-нибудь, а именно из отдела кадров. Удирать в туалет смысла не было – все равно позвонят кому-то из подчиненных, а те найдут по мобильному телефону. Он поднял трубку и деловитый женский голос пригласил его в кабинет, в котором он сейчас и находился.
– С содержимым Приказа, думаю, уже знакомы. Вот Приказ на столе, если хотите – дополнительно ознакомьтесь, убедитесь и распишитесь в книге ознакомления.
Сама надпись в прошитой толстой тетради, гордо именуемой «книгой», напротив его фамилии и инициалов «Ознакомлен с Приказом №1159-К-С» была на вид совершенно невинной. Сам Приказ, однако, коварно лежал на столе, частично закрытый уголком тетради, но его содержимое неумолимо бросалось в глаза:
«Назначить Николая Владимировича Старостенко заместителем начальника Службы Безопасности с…» Дата была прикрыта уголком тетради, что вызывало робкие надежды о том, что это все же сон, однако все портила видневшаяся ниже знакомая роспись с характерным росчерком после должности подписавшего Приказ. «Председатель Правления ОАО «Ультрим-Банк»…
Деваться было некуда. Мелькавшие в голове самооправдывающие мысли типа «Эх! Была не была – хоть во сне больше денег заработаю» были не искренними. Внезапно возникло беспощадное понимание того, что человек чаще, чем хотелось бы, должен делать то, к чему его принуждает судьба. Среди множества интересов Николая значилась военная история и совсем некстати в памяти возник наголову разбитый римский полководец Квинтилий Вар и анализ его действий одним из по-настоящему думающих историков. Все остальные знатоки истории ругали полководца за то, что тот, в еще не появившемся тогда русском стиле, «рванул не глядя» через густой лес и положил три легиона в засаде германцев. И практически никто не рассматривал альтернатив. А на самом деле иных способов действий у незадачливого воителя было совсем немного. Если бы Квинтилий Вар начал обходить леса по берегу Рейна, то потерял бы с месяц и выставил бы себя на посмешище перед всем Римом. Также и тут отказаться от ознакомления с Приказом означало лишь показать себя полнейшим идиотом перед всем банком. Поэтому, мысленно произнеся обессмерченную Вальтером Скоттом поговорку: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет» он взял ручку и оставил на бумаге несколько долей грамма чернил, которые формально приводили Приказ в действие. Оставалось только надеяться на то, что дело не закончится не в стиле приписываемых полководцу последних слов перед завершившим его жизнь взмахом меча: «Квинтилий Вар останется там, где остались его легионы» И снова, в который раз за день подумал: «Ну, почему председатель…».
Сам объект мыслей Николая в это время сидел в своем кабинете, любуясь закатом. Бумаг сегодня было немного меньше обычного и секретарша еще полтора часа назад унесла почти всю пачку, расписанную по исполнителям, за исключением двух-трех документов, о которых председатель намеревался поразмыслить сам. Да и обычную норму бумаг он всегда разгребал не позже, чем к пяти вечера. Мысли отклонились от размышления над оставленными себе бумагами к утреннему визиту. Отложив один особо заковыристый документ, председатель усмехнулся – если верить в расхожую примету про то, что когда о тебе вспоминают или усиленно думают, икаешь, то еще с полудня валяться бы ему под столом полумертвым от икоты с наступлением летального исхода не позднее, чем через 2—3 часа. Ан нет, живой еще… Безусловно, можно было бы развеять все подозрения новоиспеченного зам начальника СБ, которые были написаны у него на лице настолько огромными буквами, что пришлось несколько отворачиваться, чтобы не показать усмешку, но зачем рассказывать о том, что было, в сущности, прихотью? Молодой он еще, новый зам начальника, однако… Хотя уже и не такой молодой, как он в то время, когда основывали банк, находящийся сейчас в первой двадцатке России. Мысли председателя скользнули в собственную молодость, когда он зарабатывал первоначальный капитал, торгуя жевательной резинкой, выпрошенной у иностранцев из Интуриста, потом видеокассетами, джинсами, перейдя в итоге на валюту. Вспомнились доллары, купленные за 14 рублей и проданные за 18 и искренняя радость полученной большой прибыли, на сумму которой сейчас и без слез-то не взглянешь. Припомнил он и казавшееся ему тогда полнейшей авантюрой создание банка – никакого финансового образования, за исключением «прикладного», полученного еще на улице, хотя бы и отточенного до совершенства во время последующих спекуляций, у него не было. «Коммерсант» в то время писал, что если раньше русские собирались на троих, чтобы бутылочку выпить, то теперь – для того, чтобы банк открыть. Великое множество таких на троих созданных банков разорилось в 98-ом, и только единицы добрались до первой двадцатки после 2000-го. А конкуренция, в банковской сфере, которой он так боялся при создании банка… На улице в советское время было намного жестче – гонявшая милиция была еще ничего, но ему чертовски повезло, что госбезопасность попыталась было взяться за него, однако ему чудом удалось выкрутиться не без помощи товарища. А все из-за того заинтересовавшего КГБ американца, пропади он пропадом. При этом председатель даже фамилии-то его не знал. Чудом удалось отвертеться, хорошо, товарищ сообразил, что к чему, но нервы подпортились преизрядно. Взяли бы меня в оборот, но удача тогда улыбнулась широченной голливудской улыбкой во все 32 зуба. Да еще и некстати вспомнился тот сукин сын, председатель правления соседствующего по двадцатке банка, с которым у него была не одна драка в ранней молодости за обладание хлебным местом у гостиницы. Председатель дотронулся языком до моста, стоявшего на месте выбитого зуба, потом напряг костяшки пальцев, на которых, если крепко сжать кулак, еще можно было разглядеть боевые отметины, оставшиеся после ударов об эту гнусную рожу. И злорадно подумал – он еще, небось, не все бумаги разгреб. Если в молодости привык спать до полудня, то в старости от этой привычки вряд-ли откажешься.
Стол председателя правления Элдет-Банка, с чьим лицом не раз соударялись руки его более удачливого «коллеги», опережавшего его на 2 места по капитализации в списке крупнейших банков, также освещался закатом. Председатель действительно корпел над бумагами, так как появился в кабинете часам к 12-ти – юношеские привычки искоренению практически не поддаются. Взаимная идущая из молодости неприязнь двух председателей правления была такова, что он бы съехал в другой, раза в полтора больший, кабинет, если бы узнал, что у козла (он говорил о сопернике и намного хуже) окна смотрят в ту же сторону. Тысячедолларовое кресло в «делах бумажных» помогало мало, однако сражение с бумагами морально облегчало то, что один из документов на столе конкурента был написан в буквальном смысле под его диктовку. Тот-то сукин сын небось почти все разобрал, впахивает с самого утра, дубина – да еще и в молодости он не понимал, что иностранцы невольно тяготеют к «своему», минимум, среднеевропейскому времени и поэтому встают позже. Соображения о том, что привычка работать с утра может в перспективе оказаться полезной и долгий утренний сон вызывался банальной ленью, отметались председателем даже в его нынешнем возрасте с ходу и без малейших колебаний. Что уж и говорить о молодости, когда, выспавшись, он подходил к гостинице и ему приходилось «разбираться» по поводу уже занятых местечек. А договориться «по-хорошему» удавалось отнюдь не со всеми. С его точки зрения они занимали место нарочно, прямо как тогдашние глубоко презираемые им людишки-охотники за дефицитом писали с четырех утра списки очереди. Ведь все толкавшиеся у гостиницы, поди, с девками на дискотеках хоть раз, да и танцевали под лирические слова нравившейся ему песни, недвусмысленно показывающей разницу во времени:
Должны ведь были разбираться где и когда солнце всходит и заходит! (то, что был одним из немногих, учившихся в английской спецшколе и абсолютное большинство и не понимало, о чем песня, в расчет, естественно, не бралось). Но справедливости в жизни нет, и мечтать о ней глупо, хотя порой и очень хочется этой самой справедливости. Вот стали бы сейчас часы на то же время, что и в Лос-Анджелесе, именуемом непонятным тогда для русского слуха сокращением LA – он бы и с бумагами расправился и в ресторан какой-нибудь сходил, пока там в 12 дня клиентов мало. Дело дошло до того, что председатель вообще перестал в рестораны ходить – если идти в заведение классом пониже, то все будут пялиться на человека, стоящего не одну сотню миллионов. Даже если тащить за собой пол-зала охраны, от напряженного созерцания каждого поглощаемого им куска аппетит совсем пропадает. Да и в тех местах, где были отдельные кабинеты для VIP-гостей, незримая, не открытая и необъяснимая законами природы энергия любопытства людской массы неумолимо проникала сквозь стены, делая ощущение устремленных на тебя взглядов физическим, как давление толщи воды при нырянии на большую глубину. Если идти в заведение «для своих», то собственной охраны там и не требуется, однако проблема в том, что прогнать подошедших «поговорить о делах» и испортить все настроение совершенно невозможно. Во-первых, там бывают люди, не менее влиятельные, чем он сам, а во-вторых, даже те из пропущенных, кого считали «мелкой сошкой», были достаточно влиятельны для того, чтобы доставить при случае кучу неприятностей, если могли счесть себя оскорбленными по самому мелкому поводу. Не зря еще Никколо Макиавелли писал, что большие обиды человек простить может, а мелкие – нет, а пожелание, сущность которого «отвалите от меня, дайте спокойно пожрать в свое удовольствие в одиночестве», пусть даже и переданное самыми вежливыми словами, несомненно относится к не прощаемой категории. Как там с этим справляются в иных странах, в той-же Америке например? Хотя там около миллиона миллионеров и общество к этому привыкло. Председатель вновь посмотрел на заходящее солнце, еще раз подумал о том, что в Америке сейчас утро и поймал себя на том, что напевает песню Beatles «I’ll follow the sun»2. «Опять в американское утро захотелось? не выйдет» одернул он себя и заставил себя заняться лежащими в лотке бумагами.
В полном соответствии с таблицей поясного времени в западном полушарии действительно было утро. Хотя Хуан вполне мог спать хоть до полудня, он редко это делал. Хоть его… ну, не то, чтобы должность, должностей и штатного расписания в этой организации не было, скорее, признаваемый всеми пост был очень высоким, да он и стал даже родственником самого босса, старые солдатские привычки еще из другого полушария неизменно давали себя знать. Вот и сегодня Хуан встал около восьми утра и, пока жена еще спала, втихую слушал Интернет-радиостанции. Вообще, по его мнению, это было одним из лучших применений Интернета. Можно было слушать радиостанции хоть со всего мира, что он и делал, особо упирая на одну из стран. На минутку он отвлекся на красавицу жену, чья грудь вылезла из под простыни и усмехнулся. Как это ни странно, но после нескольких родов она совсем не утратила красоты, мало того, ее привлекательность даже стала более зрелой. Хоть это и было парадоксально, но своей самой успешной армейской операцией Хуан считал именно завоевание сердца этой красавицы, которая была на четырнадцать лет моложе его. Он усмехнулся, вспоминая об этом. Сколько горячих местных мачо ее штурмовали – не пересказать, и все – без малейшего успеха, однако, у него все получилось! При этом настоящих армейских операций он провел ох, как немало, но эта, хоть и в гражданской жизни – все же явно лучшая… Присмотревшись к жене, Хуан заметил какое-то движение под закрытыми веками и подумал, что она уже не спит. Наблюдательность у Хуана была что надо, без нее он не раз бы умер в своей прежней жизни, не дожив до нынешней… Однако, спустя минуту он подумал, что супруге просто снился сон и вновь одел наушники. Хоть Хуан и звался Хуаном всего несколько лет, но извечная тоска по родине давала себя знать. Обычно он слушал радио без проявления особых эмоций, однако сегодня в момент начала рекламной паузы он услыхал кое-что специфическое и связанное с его новым именем…
– Мальчик жестами показал, что его зовут Хуан…
Прикинув то, какими именно жестами мальчик должен был показывать свое имя, Хуан с огромным трудом сдержал себя от того, чтобы не заржать в голос. Однако, от нескольких конвульсивных рывков он все-таки не удержался. Вот ведь сукины дети! – восхищенно подумал он по-русски. Конечно, Хуан вовсю старался даже думать на испанском языке и порой у него это вполне получалось, но после такого волей-неволей мысленно перейдешь на свою родную речь. Ему вспомнились слова Гоголя из школьной программы о меткости русского слова. Мда, то, что «Выражается сильно русский народ» – это святая правда, да и то, что русский ум действительно живой и бойкий – тоже. Хотя все это было очень давно, да и он уже закрепился здесь с корнями. Воистину, там, где родились и растут твои дети – там и твой дом… А Россия… она уже в прошлом, и, к сожалению, как государство тоже – достаточно было посмотреть на середину 90х, когда были обрублены все концы, связывающие Хуана… ну, даже не со страной, в которой он родился, а с родной территорией. Та страна, которая выдала ему свидетельство о рождении, разлетелась на кучу частей и, по его мнению, все эти части, не исключая и России, уверенно двигались к краху. После расстрела Белого Дома – точно. Для сбивания ностальгии Хуану вполне хватало радио из России, а ехать туда он даже и не думал. Слушающий Интернет-радио не предполагал, что за последующий год ему доведется побывать в России не раз и не два…
В это же время в США Питер Джексон припарковывал свою машину на стоянке у одного из офисов VISA International. Стоянка была в привилегированной зоне, поближе к входу. Он приехал на работу намного раньше – по какому-то странному капризу уличного движения пробок на дороге почти не было. Хотя Питер мог позволить себе и задержаться, он редко это делал. Выезжал он заранее, в расчете на пробки, всегда напоминая подчиненным о том, что погода еще хоть как-то поддается предсказанию с помощью суперкомпьютеров, густой сети метеостанций и прочей техники, но поведение миллионов идиотов, которые неизвестно когда выедут на дорогу и создадут затор, прорицаниям неподвластно. Теперь Джексону предстояло пройти через весь офис замеченным только охраной и редко встречавшимися по дороге дежурящими сотрудниками. Он с удовлетворением подумал об этом и ухмыльнулся самому себе: «Да, сильно же в тебе въелась тяга к незаметности, приятель – расслабься, теперь это не является необходимым». Распространенность его фамилии в «предыдущей жизни» Питер считал большим плюсом – хоть Джонов Смитов и больше, но неплохо и так. Даже на своей нынешней работе в первые недели после выхода фильма «Властелин колец» и дурацких вопросов типа «Твоя работа?» желание прибить режиссера было чрезвычайно сильным. И нынешняя, а уж в особенности прежняя деятельность Джексона не приветствовала повышенного внимания со стороны посторонних, а притягивание шуточек про хоббитов, Новую Зеландию, планируемое количество Оскаров и прочую толкиеновско-кинематографическую ерунду очень быстро вызывало мысли о том, что это долбаный режиссер должен умереть, причем не сразу, а в длительных и жестоких мучениях, которые должны продолжаться минимум дня три. Однако Питер быстро приспособился – с широченной улыбкой отвечал «O yes, it’s me»3, а со временем ажиотаж, слава Богу, поутих. Были еще рецидивы, связанные с анонсами еще двух фильмов, но они утихли еще быстрее. Джексон отвечал за контроль соблюдения банками процедур безопасности в регионе VISA CEMEA. Географически этот регион представлял собой голубые и розовые мечты британско-японско-немецких и прочих захватчиков и колонизаторов – слово CEMEA расшифровывалось, как Central Europe, Middle East and Africa4. При этом Россию до самого Владивостока к Central Europe можно еще кое-как отнести, вот но Казахстан… Ни к CE ни к ME он явно не клеился, не говоря уже об А, однако в регионе CEMEA по странному организационно-географическому капризу значился. Попадание на свой нынешний пост Джексон считал большой жизненной удачей, которая, однако, наступила после еще большего краха. Конечно, помогло полученное знание России, и в деньгах он в конечном итоге выиграл, но он бы предпочел остаться на своем прежнем месте, если бы не та проклятая история с детишками. Он опять усмехнулся про себя. Это сейчас «история с детишками» означает неудачливое попадание в видоискатель фотоаппарата в Тайланде с пятилетней девчонкой и последующими взятками полиции или фигурирование в скандальных интернет-хрониках, как те 17 или сколько их там, французских педофилов. В той нашумевшей истории осудили, насколько он помнил, семерых, а остальных оправдали за отсутствием доказательств активных действий – они, как метко говорят русские, только «со свечкой стояли». Уж в его-то «детских делах» сексом и не пахло, да и, строго говоря, детишками они уже не были… Если бы в «прошедшей жизни» Питеру предложили на выбор современный и его собственный вариант «истории с детишками», он без колебаний избрал бы современный, однако прошлого не воротишь. Из-за промаха Питера погибло немало людей, не говоря уже о другом, «сопутствующем», ущербе. Видимо, в качестве компенсации за предыдущее невезение, Джексону довелось наблюдать со стороны крах аналогичного масштаба (хотя и без человеческих жертв) на новом месте работы. Проходя по пустынному коридору, он вспомнил, что творилось, когда в 1999-ом в одном процессинговом центре в России была замечена утечка данных по картам клиентов… Да еще это засекли не они, а MasterCard, что вдвойне обиднее. Головы, хоть и в Америке, полетели прямо-таки с русской скоростью, а ему, как специалисту, знавшему Россию, пришлось оформлять срочную командировку в Москву. Мало кто знал, что службы безопасности VISA, MasterCard да и иных платежных систем сотрудничали между собой, в отличие от прочих коммерческих структур платежных систем, которые вовсю конкурировали, пытаясь оттяпать себе большую долю рынка. В сотрудничестве служб безопасности не было ничего неестественного – любая прореха в безопасности на любом участке работы с платежными картами, будь то изготовление, транспортировка, хранение, выпуск, выдача клиентам и, в особенности, обслуживание, аукнется всем. Точно так же сотрудничают большинство структур, связанных с безопасностью. Взять хотя бы обмен информацией о неисправностях между механиками конкурирующих авиакомпаний. Однако сотрудничество сотрудничеством, но и своеобразная конкуренция между службами безопасности тоже была. Заключалась она в том, что все старались найти что-то первыми и застолбить это первенство при сообщении о проблеме остальным. Это считалось признаком особой бдительности, правильной организации и, попросту говоря, класса. Хотя и от везения тут, как и везде, зависело многое, по но общепринятому мнению, вся суть работы службы безопасности и заключалась в том, чтобы исключить все сторонние факторы и не зависеть от удачи, чей-то проявленной бдительности и прочих случайностей. Усаживаясь в кресло в своем кабинете, Питер подумал, что это задумано разумно. Правила и процедуры должны быть выстроены так, чтобы исключить зависимость от капризов фортуны. Проблема, однако, как и с многими разумными задумками, была в том, что все правила, директивы и прочие руководящие указания в значительной мере действовали только для уже выявленных способов мошенничества. А для того, чтобы разобраться с чем-то новеньким и требовалась та самая удача, которая, справедливости ради, ходила рука об руку с постоянной бдительностью и непрерывным анализом информации. С этим сочетанием удавалось обнаружить и вовремя поднять тревогу удавалось бы всегда. Однако, многие прозевавшие что-то всегда жаловались именно на отсутствие удачи. Не оправдывать же собственную самоуспокоенность, как предыдущий начальник неофициально называемого русского сектора. Понадеялся он на «русскую паранойю» в плане безопасности, не обратил достаточного внимания на сообщения о подозрительной статистике операций и вылетел с работы. Джексона спасло и одновременно продвинуло наверх то, что он строго в рамках своей прежней компетенции вовремя поднял проигнорированную его прежним боссом тревогу. Расчищая спам из электронной почты, он, как и многие столетиями раньше, размышлял о загадочной русской душе. С одной стороны – действительно есть здоровая паранойя, вызванная вполне разумной боязнью внешнего нападения и шпионажа – ему ли не знать. С другой стороны – полагание в критически важных вещах, как это там у них говориться «на русский авось». Несомненная креативность и при этом неумение воплотить в жизнь множество гениальных задумок. Японцы, только читая их журнал «Наука и Жизнь» и запуская в производство описанные там «домашние хитрости», озолотились. Кстати, о японцах – он обратил внимание на e-mail по поводу профилактики возможных проблем в Японии, поступивший из ответственного за безопасность по тамошнему региону. Да, японцы тоже народец изобретательный – помимо всемирно известной электроники, автомобилей, прочих достижений сумели и запустить в производство приемники банкнот, которые принимают деньги пачками, разбирают их покупюрно, проверяют каждую, прогоняя через десятки пар валиков по различным детекторам и выкидывающими фальшивые купюры обратно. Банки уже далеко не первый день их ставят, но неделю назад он сам смотрел на это чудо техники на выставке. В жизни, когда устройство находится в сейфе банкомата, не увидишь, как все это работает, а на выставке со снятой боковой крышкой, когда видно, как банкноты разбираются по одной, проносятся между роликами на долю секунды задерживаясь над датчиками, зачем-то наматывается на большой барабан и затем сматываются с него… Точная работа механики и электроники восхищала, но при этом странным образом возникало какое-то неуловимое и непонятное предчувствие… Отвлекшись от воспоминаний, Питер вчитался в суть возможных проблем и подумал, что в это время проблемы в Японии еще спят – там около полночи.
Однако источник не выявленных и даже еще не наступивших проблем в области безопасности в пригороде Токио бодрствовал. В старости требовалось меньше сна, да и постоянно будоражащее уязвленное самолюбие сначала отодвинутого в сторону, а затем, хоть и с почетом, но все же недвусмысленно изгнанного на пенсию заместителя руководителя часто не давало уснуть до четырех-пяти ночи. «Или утра?» – подумал Киоши Онода. Впрочем, какая разница – теперь он может спать хоть до часу дня, заняться-то ему, в сущности, все равно нечем. Конечно, можно продолжать вести дневник в интернете на японском и английском языках, выкладывать результаты своих занятий фотографией на общедоступный интернет-портал, смотреть телевизор… Но это все не то, хотя он занимался упомянутыми делами для того, чтобы занять неимоверное количество даже не свободного, а скорее пустого времени. Нерациональная бессмысленность этих занятий была очевидной для него, но надо же, в конце концов, чем-нибудь заниматься? Хотя бы и этим. Его очень-очень дальний родственник Хиро Онода вообще 29 лет занимался внешне намного более бессмысленным делом – партизанил на Филиппинах после капитуляции Японии. И вышел он из джунглей только по команде своего командира, доставленного на остров Лубанг исключительно для отдания этой самой совершенно необходимой команды. Но у того был приказ, которому в армии нужно повиноваться и все эти 29 лет его жизнь была подчинена заданной командиром цели, а в чем смысл нынешнего существования Киоши Онода? Особо учитывая то, что он остался на свете совершенно один, без близких родственников. «Наверно, надо было все-таки нарушить слово, данное матери» – подумал он. Онода родился в 1937 году и был младшим из пяти братьев в семье. Беременность была нежданной и случайной – его мать очень надеялась на дочку после четырех братьев, но опять родился мальчик. Храня верность древним самурайским традициям, все его братья умерли не от старости… Как и его отец, которого он помнил отчетливо только одну неделю в 1944-ом во время очень краткого отпуска – во время предыдущих посещений Киоши был слишком мал. Через неделю после выхода отца в море в его эсминец попали две торпеды, сброшенные с палубных самолетов американского авианосца. Судно разломилось пополам и затонуло практически мгновенно. Из команды не спасся никто, весть о потоплении донес уцелевший корабль, которому было не до спасательных операций при авианалете. Двое братьев сгинули на Гвадалканале, одному была оказана честь «божественным ветром» ударить по американскому авианосцу и один погиб во время разгрома Квантунской армии. Когда мать в 1945-ом узнала о зачислении его брата в камикадзе, она крепко взяла Киоши за голову, так, чтобы смотреть глаза в глаза. И очень тихим голосом, так, чтобы гордившийся собой брат не услышал, сказала: «Киоши, дай мне слово, что ты никогда, повторяю, НИКОГДА, не будешь иметь ничего общего с армией». Горе и мольба в ее глазах были настолько сильными, что навсегда врезались в его память и Онода сказал: «Да, я даю тебе слово». Впереди было извещение о смерти еще одного брата и не жизнь, а скорее, доживание его матери, долг которой был воспитать своего последнего сына. Она умерла только тогда, когда он закончил университет, и на спокойном лице умершей совершенно непонятным образом отражалось чувство выполненного долга, который не давал ей умереть от горя сразу. Киоши повернулся на футоне и машинально уставился на колесики кресла, освещаемые лунным светом. С 1981 года он спал один – жена умерла от рака. Его дядя пережил ее на два с половиной года. В конце жизни тот детально изучал родословную предков и выявил родство со знаменитым воином. «Хотя, возможно, он и соврал о родстве, для того, чтобы ободрить меня после смерти жены» – подумал Онода. Но ему не хотелось узнавать правду об этом. Так или иначе, после смерти всех родственников, работа более чем на двадцать лет заняла весь смысл его жизни и обиды в очередной раз воскресали в памяти вместо сна..
