Без семьи и наследников

Так говорила Вере худенькая женщина в чёрном пальто из букле, с норковым воротничком. Она всё время плакала, никак не могла успокоиться – даже после уколов. Вспомнив об этом, Абоянцева вскочила с дивана, подбежала к окну и стала жадно дышать вечерним воздухом. Сирень уже отцвела, но её аромат ещё чувствовался в благоуханных струях, которые затопили квартиру. От него сладко сжималось сердце, и как будто возвращалась молодость.

Тогда казалось, что ни за что не выскочить. Вера вспомнила, как тридцать первого января, на следующий день после гибели Ружецкого, она сидела в кабинете Захара Горбовского, готовая уже ко всему. А вокруг стояли менты и гебисты, жаждущие её крови. Вера им всё высказала, чтобы не думали, будто она боится. Какие же у них тогда были злобные рожи! Всеволод Грачёв еле сдерживался, чтобы не ударить её кулаком в лицо. Так скрипел зубами, что слышно было в другом углу кабинета. А потом продолжал влиять на следователя, устроившего настоящую психологическую травлю одинокой, слабой женщины.

И вдруг – девятнадцатое августа, тот страшный понедельник, когда Вера рыдала около транзистора, положив голову на письменный стол. Она поняла, что её сейчас увезут в тюрьму и уж там-то выместят свою ярость. Сообразив, что терять уже нечего, Вера Александровна потеплее оделась, собрала кое-какую еду и поехала на Исаакиевскую площадь. Там, привычная к походной жизни, она провела три дня среди защитников демократии и встретила победу.

Как она ликовала, кричала, плакала и прыгала вместе с мальчишками среди не убранных ещё баррикад, когда из Москвы пришла весть об окончательном провале путча! Жалела только, что из-за подписки не смогла выбраться в столицу, к «Белому дому». И радовалась не зря – очень много уголовных дел, в том числе и её собственное, в начале сентября закрыли «за отсутствием состава преступления».

Более того, её фамилию внесли в несколько списков, объявили борцом с коммунистическим режимом и защитником демократии, героически противостоящим путчистам. Ещё тогда пообещали, что будет даже медаль за активные действия в поддержку законной власти; и всех, кого вписали, обязательно наградят.

Абоянцева имела кучу всяких званий и значков, являлась ветераном труда, добилась статуса блокадницы. Теперь бы вот получить ещё ту медаль! Позавчера, двенадцатого июня, в День независимости России, по радио сообщили, что такая награда действительно будет.

Вера Александровна, закинув рюкзак за диван, решила наконец-то принять душ. Никого сейчас не ждала, и её не звали в гости. Ранее заполненные до предела дни оказались нескончаемо длинными и скучными. Раньше она ещё надеялась устроиться на работу, но теперь поняла – всех только увольняют и никого не берут. Абоянцева не хотела признаваться самой себе в том, что капиталистический рай, где она надеялась при своих отличных деловых качествах найти счастье, оказался адом. С каждым днём она всё сильнее чувствовала свою ненужность, покинутость.

Кроме того, рядом витала угроза, и Вера не чувствовала себя в безопасности. Она понимала, что история с Ружецким не окончена. Его сумасшедший братец, которого, кстати, и хотели тогда пристрелить, не скрывает, что живёт по обычаям кровничества. Рано или поздно он явится сюда, и что тогда делать, неизвестно. У него не вышло расправиться с Верой законным, цивилизованным путём, но это лишь распалило ярость. Теперь она думала, что лучше было бы отсидеть. А так Всеволод Грачёв начнёт искать другие способы мести. И, будьте уверены, найдёт…

Хриплая трель звонка разорвала тягостную тишину. Абоянцева вскочила с дивана, радуясь, что кто-то из друзей вспомнил о ней. Внезапно исчезли все страхи, захотелось жить. Вера Александровна теперь была уверена, что её непременно возьмут на работу. Она нашарила ногами домашние тапки и бросилась к двери, бестолково собирая с плеч волосы.

– Кто там? – на всякий случай спросила она. Так советовали поступать по телевизору – во избежание ограблений.

– Я насчёт обмена, – ответил из-за двери мужской голос.

У Абоянцевой перехватило дыхание – это был их пароль, выдуманный ещё Холодаевым. Значит, она опять понадобилась его людям? Только теперь-то чем можно услужить, без доступа к коммутатору?

– Да-да! – дрогнувшим голосом ответила Абоянцева и открыла дверь.

На лестничной площадке стоял парень в чёрной майке и кремовых узких брюках. Вера Александровна видела его несколько раз у Иващуги и запомнила из-за красных волос и веснушчатого лица.

– Добрый вам вечер! – Парень, вроде, не обращал внимания на позднее время. – Вы меня, наверное, уже забыли? Я – Максим Ерохин. Со Святославом Игнатьевичем, царствие ему небесное, вместе работали.

– Помню, помню! Проходите. Я только что от подруги вернулась, не одета…

Абоянцева сыпала словами, как горохом. Она была искренне рада. ТЕ люди зря гонца не пришлют – значит, им нужна помощь.

– Я ж не на коктейль, Вера Александровна, а по делу.

Ерохин, тем не менее, выставил на кухонный стол бутылку ликёра «Амаретто», и Абоянцева восторженно завизжала.

– Вы как, вчистую реабилитированы? – спросил Ерохин, подсаживаясь к столу и понижая голос.

– Да, конечно, теперь ко мне вопросов нет.

– Одна дома? – Максим огляделся. – А то вдруг кто-то помешает, а у нас с вами будет важный разговор.

– Я одна, не волнуйтесь, – заверила Абоянцева.

– И не ждёте никого?

– Не жду. – Она сгорала от нетерпения. – Сейчас рюмочки принесу…

Вера суетилась, стараясь угодить гостю. Слава Богу, ночь будет занята. А утром можно опять на залив поехать. Сегодня ведь Троица, и потому утро началось с визита на кладбище. Ещё так раздавили в переполненном автобусе, что еле удалось отдышаться в Комарово. Она всё время старалась устать, чтобы заснуть, но в белые ночи это было трудно. Теперь вот пришёл посыльный от прежних знакомых, что-то хочет передать.

– Вы ведь знаете, что я на Литейном больше не работаю. – Абоянцева сполоснула хрустальные рюмки под краном, насухо вытерли их полотенцем. – Жаль, у меня ничего на закуску нет. Я ведь только что приехала…

– Ничего, перебьёмся! – весело отмахнулся Ерохин. – У нас уж такое право – справляться о друзьях. Как, не нуждаетесь при этих ценах? Может, аванс сейчас дать?

– Что вы, что вы, не нужно! – замахала руками Абоянцева.

Она втайне желала, что Максим стал уговаривать её взять деньги, но тот перевёл разговор на другую тему.

– А то вижу – ремонт у вас брошенный! Ничего, закончим дело, я с малярами поговорю. Они вам из квартиры конфетку сделают. – Ерохин разлил ликёр по рюмкам. – Поручение несложное, вы не волнуйтесь. Трупов не предвидится. Просто нужно будет съездить в несколько мест в городе и в области, передать небольшие посылки. Нам нужен человек с безупречной репутацией, причём в солидном возрасте. Вы – идеальная кандидатура. Ну, за всё!

Максим поднял рюмку и по-детски открыто улыбнулся Вере. Та униженно закивала, радуясь, что её ценят, не могут обойтись. О том, что может быть в этих посылках, она сейчас даже не думала.

– Я к таким вещам не привыкла. – Абоянцева, жеманясь, отпила глоток ликёра. – У-ух, какая прелесть! – И она закрыла глаза, смакуя.

– Вас тут никто не тревожит? – так же участливо спросил Ерохин, снова наклоняя над рюмками бутылку. – Вы уж честно скажите. Может, мы и подсобим. Дело в прошлом году громкое было, с Ружецким, так мало ли…

– Я Грачёва боюсь, – честно призналась Абоянцева. – Он от своего не отступит. Каждый день жду его в гости.

– Угрожает? – вскинулся Максим.

– Нет. Но я что-то постоянно чувствую, тревожусь. Он не простит – не тот характер.

– А-а, ничтяк! – Ерохин снова поднял рюмку. – Ничего он вам не сделает, обещаю. А если что замаячит на горизонте, вы нам быстренько стукните, и мы разберёмся. Ещё раз – ваше здоровье! – И Максим звонко чокнулся с хозяйкой.

Абоянцева, счастливая и размякшая, снова закрыла глаза, наслаждаясь божественным напитком. Ерохин, не спеша, достал из-за ремня брюк короткую деревянную дубинку и сверху ударил Абоянцеву по голове.

Она, даже не открыв глаз, свалилась на кухонный пластиковый пол. Ерохин едва успел выхватить из разжавшейся руки рюмку с недопитым ликёром, поставил её на стол. Не теряя времени, Максим достал из кармана крепкую тонкую верёвку, связал лежащую без сознания хозяйку, утащил в комнату и несколько раз ударил ножом. Оставив окровавленный труп там, Ерохин вернулся на кухню, забрал бутылку с ликёром, вымыл и насухо вытер обе рюмки и поставил их в сервант.

Потом постоял немного, вспоминая, где мог оставить отпечатки пальцев, и подозрительные места протёр спиртом. После этого вернулся в комнату, вытащил сложенную в виде кошелька дорожную сумку, натянул перчатки. Открыв ящик письменного стола, смахнул в сумку пачки денег. Туда же отправил бронзовые подсвечники с пианино, фарфоровую старинную вазу с пастушками, несколько колец, винный серебряный рог со стены. Затем вытащил из секретера альбомы по искусству, запихал их в сумку, вжикнул «молнией».

От порога Ерохин оглянулся, ещё раз взглянул на залитые кровью джинсы и джемпер Абоянцевой. И лишь после этого, не спеша, проверив, всё ли в порядке, Максим закрыл дверь и незаметно спустился во двор, где его ждала иномарка.

Глава 2

Сегодня Всеволод Грачёв проспал, чего с ним никогда не бывало. На сборы осталось совсем мало времени, особенно если учесть, что от проспекта Славы ему нужно было добираться общественным транспортом. «Жигули» он отогнал в ремонт после того, как пьяный мужик подрезал его на повороте, помял левое крыло и разбил фару. От Лилькиного дома до ближайшей станции метро пилить и пилить. Да и то получается другая линия, и нужно делать пересадку. Из-за этих мыслей настроение Грачёва с утра было петельным, и он угрюмо молчал.

Лилия, блестя обручальным кольцом, бесшумно металась по кухне. Любой громкий звук он спровоцировать взрыв, чего ей очень не хотелось. На сковородке трещали котлеты, и запах подсолнечного масла тоже действовал Грачёву на нервы. Воробьи на подоконнике орали так, что хотелось бросить в них гранату. Ладно, что хоть сыновья не шалили, сидели смирно, не пытаясь ни играть, ни драться.

Постаревшая, бледная Лиля с утра ярко накрасилась, чтобы иметь хоть какой-то вид. Она поставила перед мужем тарелку с двумя котлетами, картошкой и зеленью. Чувствовала себя вечной должницей ещё и потому, что муж усыновил Костика с Яшкой. В пятницу они получили новые метрики на детей, где вместо Георгиу Петкуна отцом был записан Всеволод Грачёв. Узнав про то, что бывший супруг сейчас воюет в Приднестровье на стороне президента Снегура, Лиля почувствовала себя ответственной и за его грехи. На детей она смотрела с ужасом, видя в них всё-таки Петкуна, не разрешала им бегать и громко разговаривать. Более того, она стала мальчишек шлёпать, чего раньше никогда не делала.

Всеволод благодарно кивнул, придвинул к себе большую тарелку, разрисованную серыми водорослями, и молча начал есть. Он то и дело поглядывал на часы, проклиная себя за расхлябанность. Надо оформить отпуск, взять из ремонта машину, посадить туда Лильку с сыновьями и махнуть куда-нибудь в Карелию или хотя бы на Вуоксу

Медовый месяц или что-то ещё, но после свадьбы нужно же устроить путешествие. А тут столько разом навалилось дел, что не успеваешь толком выспаться, а где уж выкроить время для общения с детьми? Нет, хватит, сегодня он поставит перед Петренко вопрос ребром…

Из комнаты вернулся Костик, который ходил кормить попугайчиков. Сейчас он уселся за стол, и Лиля дала ему кружку молока с куском булки. Восьмилетний мальчишка стал с шумом тянуть из кружки, не сводя голодных глаз с котлет.

Всеволод сначала ничего не замечал, потом позвал:

– Лилия!

– Что, Севочка? – встрепенулась жена, мывшая кастрюлю.

– Дай Косте котлету! Почему он одно молоко дует? Вчера вечером, смотрю, и сегодня тоже… Что за мужик из него вырастет?

– Севочка, так нет больше! Я пачку фарша купила, а на две не хватило денег. Тебе две котлеты, да Яшке одну. Он маленький, всё-таки надо…

– А старшему, по-твоему, не надо? – Грачёв так сверкнул глазами, что Лиля съёжилась. – Я тебе не изверг какой-нибудь, чтобы у детей еду отбирать. Дай тарелку, я ему отложу котлету. Быстро, мне некогда!

Лиля подсунула какое-то блюдечко и с укором посмотрела на старшего сына, который глотал слюни.

– И сама ешь! – Грачёв вилкой разделил котлету на две части. – Мне тебя, что ли, учить, как нужно в фарш булку намалывать? Как смерть ходишь, смотреть жутко! Меньше четырёх котлет чтобы не делала. Каждому по одной, ясно?

– Но ведь ты работаешь, тебе больше надо, – испуганно лепетала Лиля.

– А ты на кухне не работаешь? Парни растут, и не хочу, чтобы они больными стали. Денег мало даю, так скажи!

Всеволод смотрел, как жадно Костик уплетает котлету, и скулы его сводила судорога.

– Перейду на другие сигареты, ещё расходы урежу, но чтобы все здесь ели, как полагается! А ты чего мучаешься? Давай, наворачивай, и не говори, что не хочешь.

Лиля со страху даже подавилась котлетой, но не почувствовала её вкуса. Муж хотел задать ей ещё порцию взбучки, но в этом время в комнате и в прихожей зазвонили оба телефона. Костик, проглотив котлету, сорвался с табуретки и умчался прочь.

– Пап, тебя, дядя Андрей! – заорал через секунду.

– Понеслась душа в рай! Что там опять стряслось? – проворчал Всеволод, дожёвывая, и выбрался из-за стола. – Подождать нельзя, что ли?

– Севыч! – Голос Озирского прозвучал празднично, торжественно. – Ты уже в дверях?

– Почти, совсем опаздываю. Что случилось?

– Я только что узнал, что убита Абоянцева. Источник надёжный.

– Кто-кто? – переспросил Грачёв, не поверив своим ушам.

– Вера Абоянцева, бывшая телефонистка и бандитская агентша. Ты, надеюсь, не шибко расстроился?

– Наконец-то хоть кто-то меня порадовал, – откровенно сказал Грачёв. – Как это произошло?

– Кабы я знал! – Озирский говорил со смешком и в то же время взволнованно. – Не ты её, часом? Скажи честно, мне – как в могилу.

– Собирался, да не успел, – откровенно ответил Всеволод.

– Серьёзно? – Озирский подивился такой откровенности.

– Абсолютно. Ты расскажи, как там было. У меня есть несколько минут до ухода. Откуда звонишь?

– Я на Минеральной, в Калининском управлении. На Тимуровской улице проводили следственный эксперимент. Я приехал в пятнадцатое отделение, на Брянцева, а потом к начальству завернул. Зашёл к судмедэксперту и встретился там с Завьяловым, из Выборгского района. Знаешь его?

– Само собой. И что?

– А то, что насчёт твоих отношений с Абоянцевой все оказались в курсе. В восемь утра на проспект Шверника вызвали группу. Абоянцева – личность у нас известная, поэтому ей уделили особое внимание. Она лежала, связанная, посередине комнаты. На теле – шесть ножевых ранений. Смерть наступила около двенадцати ночи.

– И какие предположения? Или это пока тайна следствия?

– Среди прочих отрабатывается версия, что ты свёл с ней счёты. Абоянцева всех подруг задолбала рассказами о том, как тебя боится. Предупреждала их, что, если погибнет, то только от твоей руки.

– Во, сволочь, из могилы пакостит! – скрипнул зубами Грачёв. _ Мало она мне горя принесла, так и теперь не уймётся! Нет, серьёзно меня подозревают? – Радость постепенно сменилась оторопью.

– Совершенно серьёзно, – заверил Андрей. – Что-то такое определённо носится в воздухе. Я бы, на твоём месте, поехал к следователю и выяснил отношения, пока дело далеко не зашло.

– Её обокрали?

Грачёв, придерживая плечом и подбородком телефонную трубку, стал надевать белый летний пиджак.

Испуганная Лилия стояла в прихожей, прижимая к груди смятое полотенце. На лоджии мелькали светлые кудряшки Костика.

– Да, взяли кое-какие вещи, книги. Подруга Абоянцевой приехала в половине восьмого утра. У неё был ключ, и она вошла в квартиру, увидела тело. Пришлось её водой отливать.

Андрей чиркнул зажигалкой. Всеволод позавидовал, потому что ему было уже некогда курить.

– Но почему-то в грабёж не верится – ни мне, ни тем, кто побывал в квартире. Предположили, что вещи взяли для отвода глаз.

– И сразу подумали на меня? – скривился Грачёв. – Очень мило! Я бы всё не так сделал, скажу прямо.

– В любом случае, смерть странная, – подвёл итог Озирский.

Всеволод представил себе, как он сейчас сидит в одном из кабинетов Калининского управления, положив ноги на журнальный столик или на диван. Андрею всегда и везде разрешалось то, что запрещалось остальным.

– Надо было думать, что дружба с бандитами добром не кончится, – хмыкнул Грачёв. – Они свидетелей никогда не оставляют. Вероятно, она собиралась их шантажировать, требовала деньги. С такой всё станется.

– Ладно, я тебе сказал. Поступай, как знаешь. Но всё-таки обязательно заверни на Литейный. Сегодня на место Сашки Минца новый мужик приходит. Надо его с ходу к себе затащить, чтобы другие группы не перехватили. Ростислав Володов, помнишь его? Захар прямо на выпускной церемонии парня завербовал.

– Похоже, кадр перспективный. Я его видел.

Грачёву хотелось и разговаривать с Андреем, ехать в дом Абоянцевой. Он жалел, что не может раздвоиться.

– Горбовский кого попало и не возьмёт. Он говорил, что Ростислав с отличием закончил Высшую школу МВД. Во Фрунзенском управлении о нём очень высоко мнения. Конечно, Володов польщён тем, что его выбрали среди остальных для работы в нашем подразделении. – Грачёв почесал трубкой лоб. – Ты что, с утра на ногах?

– А как же! Даже со вчерашнего дня – то в моргах, то на следственных экспериментах. Такое впечатление, что по мне прокатился танк. А отпуск уже отгулял, к сожалению.

– Уж конечно! – Всеволод вспомнил вояж Андрея в Молдавию. – Я всё хотел тебя спросить… Как там Флориан? Устроился?

– Я его познакомил с одной красавицей-стюардессой, по имени Лейла Харбедия. Она хотела комнату в коммуналке сдать – на улице Яблочкова, с видом на Петропавловку. Это дальняя родственница нашего Тенгиза по отцу. А мать её – абхазка. Думаю, что скоро погуляем на свадьбе. Только пусть поправится окончательно, а то до сих пор руки в гипсе. Лейла ухаживает за ним, как может, но ведь она часто в рейсах. Квартиру хочет купить однокомнатную, если цена устроит. Если они с Флорианом скооперируются, будет классно. Валюты у него достаточно.

– После особняка ему, наверное, тяжело в коммуналке жить, – сочувственно сказал Грачёв.

– Цветочек говорит, что не это главное. Оказывается, давно интересовался Питером, да всё никак не мог выбраться. Кроме того, националисты его не поняли бы. А теперь он – вольная птица. Днём спит в коммуналке, а ночью уходит гулять, смотреть красоты. Стульчик раскладной на плечо вешает – и вперёд. Садится у Невы – на Стрелке или на Заячьем острове, часами любуется природой. Помешался на белых ночах, представляешь? А утром снова ложится спать. Надо бы массажи ему делать, чтобы руки лучше действовали. Так я сейчас и этим занимаюсь.

– Ладно, давай работать. – Грачёв понял, что всё равно опоздал. – Передай Петренко, что я сейчас заверну на Шверника, в связи с известными событиями. Когда вернусь, не знаю, но надеюсь управиться к обеду. Выйдет раньше – подгребу.

– Всё сделаю. Пока!

Андрей поспешно положил трубку. За время разговора с Грачёвым его дёргали раз пятнадцать. Не переставая солнечно улыбаться, капитан то и дело посылал кого-то в даль заоблачную Он знал, что ему всегда всё простят, потому что долго сердиться на него нельзя.

* * *

Потоптавшись без толку на автобусной остановке и истратив на это десять минут, Всеволод достал удостоверение, раскрыл его и сунул в дверцу «Нивы». Водитель как раз кончал завтракать, и сворачивал газету.

– ОРБ, майор Грачёв, – представился Всеволод. Водитель, видимо, аббревиатуру эту знал, потому что побледнел и выронил газету. – Тебе Литейный по пути?

– А если откажу, пристрелишь? – попытался пошутить мужик, но у него это плохо получилось

Губы растянулись, как резиноваые, и застыли. Наверное, какие-то грешки за ним водились, но Грачёву сейчас было не до того.

– Тут же, на месте прикончу, – в тон ему ответил Всеволод. – Так везёшь или нет?

– Везу, куда денешься.

Водила так и не ответил, по пути ли ему. Всю дорогу он молчал, только вздрагивал, словно действительно чувствовал себя пол дулом. Правда, до дома Абоянцевой ехать не пришлось – Грачёв отпустил его у Технологического института и пересел на метро. От «Площади Мужества» до дома Абоянцевой было недалеко, тем более что подошёл нужный трамвай.

Всеволод вошёл в подъезд, где кодированная дверь была подпёрта камнем. Туда-сюда бегало столько народу, что не имело смысла каждый раз открывать её вновь. Человек двадцать соседей во всё горло обсуждали ночное убийство. Одна из женщин клялась, будто слышала, как около двенадцати ночи под окнами урчала машина. Туда сел парень в майке, а перед этим кинул в багажник сумку. Не оттуда ли? Ведь подъезд в доме всего один.

РАФ «Скорой» и милицейская «Волга» стояли рядом у сиреневых кустов. Квартиру стерёг щупленький юноша в серой форме, который всё время отгонял любопытных. Увидев документы Грачёва, он вытянулся и отдал честь.

Двое понятых, следственная бригада, участковый, сотрудник уголовного розыска и ещё масса всякого народу заполнили однокомнатную квартиру с просторной прихожей, вместительной кухней и лоджией. Всеволод, проходя, осмотрел замок – нет, не выломан и даже не вскрыт. Видимо, Абоянцева впустила убийцу сама. Через окно, пусть открытое, он вряд ли мог проникнуть. Шестой этаж, причём не последний, а находящийся посередине, под застеклённой лоджией – это Грачёв определил, ещё стоя во дворе.

– А вы, простите, кто?

Лысый, хитроватого вида дядька предпенсионного возраста, в голубой бобочке, распоряжался на месте преступления. Сейчас что-то писал, а потом поднял очки на лоб. Перед ним лежал раскрытый паспорт Абоянцевой.

– Предполагаемый убийца, – усмехнулся Всеволод. – Грачёв моя фамилия. Не слышали? Из криминальной…

– А-а, конечно! – Следователь встал и протянул руку. – Хорошо, что вы пришли, а то я уже про вас тут с утра знаю. Меня зовут Пахомчик Юрий Михайлович. Вы были знакомы с убитой, как я понимаю?

– К сожалению, да. – Грачёв пожал руку следователю. – Где труп?

На полу остались только пятна крови и меловой контур. Фотограф уже кончил снимать и ушёл.

– Ждём транспорт. Вот, пишу направление в морг. – Пахомчик неопределённо мотнул головой в сторону кухни. – Хотите взглянуть?

– Да, не мешало бы, – согласился Грачёв. – Значит, убита ножом?

– Да, шесть ранений. Мог бы и почище сработать. – Пахомчик отдал направление судмедэксперту. – Он ведь не новичок в таких делах. Сперва ударил потерпевшую по голове тяжёлым тупым предметом. Чем-то типа бейсбольной биты.

– Дверь я уже обследовал – чисто, – сообщил Грачёв. – На окнах никаких видимых повреждений?

– Нигде ничего, – развёл руками Пахомчик. – Впустила сама – тут без вопросов. Значит, хорошо его знала, раз не испугалась даже ночью. А вот вещи похищены – подруги всё проверили. Деньги, подсвечники, ваза, книги, ювелирные изделия…

Рядом, в кресле, всхлипывала пожилая женщина в цветастом платье и индийских разноцветных бусах – та самая, что обнаружила труп. Услышав знакомую фамилию, она позеленела от ужаса, потому что совсем недавно добросовестно выкладывала следователю всё, что слышала от Верочки относительно её врага.

– Вы думаете, инсценировка? – предположил Грачёв.

– Есть такая мысль, – не стал уточнять Пахомчик. – Вы давно её в последний раз видели?

– В прошлом году, зимой, она навела на нас с братом бандитов. Потом приходилось встречаться с ней на очных ставках. В последний раз это было в начале августа прошлого года, а потом её дело закрыли. Она ведь защищала Мариинский дворец во время путча, и это обстоятельство перевесило всё. Я с вами откровенен, поэтому прошу верить мне. Не скажу, что сейчас очень расстроен. Скорее, наоборот. – Грачёв сделал шаг к кухне. – Тело там?

– Да, – рассеянно сказал Пахомчик, уже в который раз внимательно рассматривая комнату.

Протолкавшись между возбуждёнными понятыми и ещё какими-то официальными лицами, Всеволод вошёл в кухню и присел на корточки. Он уже привык видеть мертвецов под простынями, но этот труп вызвал такое волнение, что даже затряслись руки. Грачёв отогнул уголок проштампованной чёрным простыни, еле сдерживая торжествующую улыбку.

«Ну, вот и всё, Мишка! Вот и всё. Хорошо, что я руки не замарал – так ей даже горше…»

Всеволод вспоминал, как на таких же носилках тащили брата, а потом – Катю Корсакову. Перед глазами до сих пор стояла морозная ночь, вспоротый пулями джемпер Мишки, лебединая шапка медсестры. А сейчас перед ним лежала Абоянцева – с чуть приоткрытым ртом, откуда ещё сочилась кровь. Шесть пятен изуродовали нитяную ткань джемпера. Всеволод подумал, что Абоянцева особенно не изменилась – она всегда походила на покойницу.

«Вы ловите преступников? Да вы не имеете права, слышите? Вы и вами охраняемое государство – вот корень всех бед нашего народа! Но колосс на глиняных ногах уже рушится… Империя погибнет. И тогда на пустом месте наступит новая жизнь. Я уничтожала врагов… Мои единомышленники уже у власти, и они всё разрушат…»

– Неблагодарными оказались твои единомышленники, паскуда. Первая окочурилась в своей новой жизни, когда всё разрушили, – одними губами сказал Всеволод.

Он чувствовал, что Абоянцева сейчас всё слышит. Между прочим, хорошо, что он не имеет отношения к делу. Ни за что не стал бы искать убийцу, который просто восстановил справедливость.

– Всеволод Михайлович, можно вас? – Пахомчик заглянул в кухню и жестом пригласил Грачёва в комнату. – Она ведь перед смертью пила дорогой алкоголь, а бутылки нигде нет. Я искал тару из-под ликёра «Амаретто» или чего-то похожего. Подруга говорит, что и рюмок на столе не видела.

– Она не могла помыть и убрать? – спросил участковый.

– А зачем? – удивился Пахомчик. – Во-первых, она в обмороке лежала довольно долго. Во-вторых, все знают, что в таких случаях вещи трогать нельзя.

– Да, верно вы говорите! – вмешалась соседка, приглашённая в качестве понятой. – Женщина эта рано утром в квартиру ко мне позвонила. Белая, как бумага, и шатается, будто пьяная. Зубы так стучат, что слова вымолвить не может. Показывает пальцем на дверь Веры, просит, чтобы я с ней пошла. И почти сразу, сердешная, на руки мне упала. В милицию-то пришлось звонить сыну, потому что я с подружкой возилась.

– Ясно. Давайте, ещё раз пройдёмся. – Сотрудник уголовного розыска шепнул соседке, чтобы она пока вышла из комнаты. – Может быть, убитая ещё перед смертью успела убрать со стола?

– Я тоже поучаствую, – решил Грачёв и скинул пиджак.

Абоянцеву вперёд ногами пронесли с кухни к дверям. Соседки завыли, закрестились; мужчины стояли молча и смотрели в пол.

– Вот тут, в серванте, двенадцать хрустальных рюмок, – сообщил капитан из угро.

– Две из них недавно вымыты, на остальных – слой пыли, – продолжил Пахомчик, подойдя поближе и вооружившись лупой.

– Бутылки нигде нет, – сообщил участковый, возвратившись с кухни. – Нашли три старые, не знаю, какого лохматого года. Все отечественные. Потерпевшая, как видно, не очень-то чистоплотной была.

– Интересно. – Всеволод смотрел на искрящиеся под ярким солнцем рюмки. – Выходит, она выпивала с убийцей. Так?

– Вполне может быть. Многие со своими убийцами выпивают, – сказал Пахомчик. – Только почему он потом уничтожил или забрал бутылку.

– Могли пальцы остаться, – предположил участковый.

– Мог бы просто вымыть или обтереть, – возразил Грачёв.

– Может, рюмки вымыла она сама и поставила в сервант. А потом уже это случилось, – предположил розыскник. – Бутылку и прихватили – от греха подальше. Меньше предметов – меньше улик.

– Видимо, так, – согласился Пахомчик. – Сама она это сделать не могла. Если остались старые бутылки, на кой ляд ей выносить новую?

– Если предположить, что Абоянцева была отравлена вином из этой бутылки, – продолжа размышлять Всеволод, – зачем было бить её по голове, а потом шесть раз – ножом? Для верности, что ли? Тогда и без яда можно обойтись. Короче, очень интересная история, очень!

– То, что это – не пьяная ссора, видно без очков. – Участковый присел за стол. – Там всё совсем иначе выглядит.

– Такую версию я отмёл сразу же, – подтвердил Пахомчик.

Откинув тюлевую занавеску, он смотрел на кишащий народом двор. Голоса собравшихся, как митинге, долетали даже сюда, на шестой этаж. Следователь вышел на лоджию и перегнулся через ограду.

– Граждане, потише! Прошу вас. Неприлично так себя вести, когда человека убили. Надо людьми оставаться при любых обстоятельствах. Да, Анатолий Семёнович, – повернулся он к участковому. – Выпивали они культурно. А вот ссорились ли, и почему, пока не ясно.

– Банальное ограбление тоже вряд ли имело место, – предположил сотрудник уголовного розыска.

Он был почти альбинос, и носил элегантный серый костюм.

– С таким хозяйка вряд ли уселась бы выпивать.

– Связана была профессионально. Тут тоже оставили почерк, – добавил Пахомчик.

– Я же говорю – она работала в интересах организованных преступных группировок. Разумеется, многих там знала, – раздельно произнёс Грачёв. – Я ведь не случайно обращаю на это внимание. Конечно, бывает, что алкоголь заливают в рот потерпевшим, чтобы сбить с толку следствие. Но здесь, похоже, было не так.

– Я тоже об этом подумал, – признался следователь. – Нет, выпивала она добровольно, ещё при жизни. Когда алкоголь заливают в рот насильно, как правило, он весь остаётся там или стекает наружу.

– Так вот, послушайте мою версию, – настойчиво попросил Грачёв. – К ней мог прийти в гости знакомый бандит, которому она доверяла. Уж не знаю, чем он объяснил этот визит, да ещё ночью, но Абоянцеву ничто не насторожило. А во время распития или после него улучил момент и стукнул хозяйку по голове, потом докончил ножом. По какой причине, можно только гадать. То ли просто решили убрать свидетеля, то ли Абоянцева подала повод. Стала шантажировать, например. Так или иначе, но искать нужно в этом направлении.

Выскочивший на минутку участковый снова заглянул в дверь.

– Там соседка есть. Вроде, какого-то подозрительного типа видела из окна в двенадцатом часу. Ночи светлые, а она на втором этаже живёт. Говорит, хорошо рассмотрела. Рыжий он был…

– Давайте её сюда, – распорядился Пахомчик. – Валерий Вячеславович, обратился он к блондину, – надо, чтобы твои ребята прошлись по всем её знакомым. И выяснили, был ли среди них рыжий.

– Не завидую, – покачал головой Грачёв. – У неё знакомых – хоть пруд пруди. Ей всегда недоставало общения. Связывалась, с кем попало, демонстративно им помогала. Юрий Михайлович, я, конечно, вам не советчик, и вы можете послать меня подальше. Но всё-таки обратить внимание на криминальную сторону её бурной жизни. Друзья вряд ли что-то знают про этого рыжего, а вы просто перепугаете их подозрениями. Дело в том, что человеку, который профессионально связывает жертву и умело уничтожает улики, вряд ли нужны её подсвечники и ваза с пастушками. Тут что-то другое… А вот что – предстоит выяснить. Да, убийца хотел, что его приняли за случайного грабителя. Поэтому он унёс с собой бутылку, которой в том случае быть не могло. Кроме того, имея возможность обойтись вообще без крови, несколько раз ударил Абоянцеву ножом. По той же причине он не особенно прятался от соседей. Их показания могли лишь подтвердить выбранную версию. Безусловно, друзья убитой его никогда не видели, и потому можно не делать лишнюю работу.