Рапсодия для двоих

Мелодично зазвонил телефон, и она сразу догадалась, что это балуется Тимоша. Кто же ещё мог трезвонить в такую раннюю рань? Но, взяв трубку, она неожиданно для себя услышала совершенно чужой, чуточку хрипловатый и откровенно наглый голос незнакомого мужчины. Таинственный собеседник чуть слышно прошептал, слегка картавя и пришепётывая, глупую фразу:

– Вас не интересует секс? Готов осуществить ваши самые…, – не успев договорить, он заливисто расхохотался.

Пронзительный смех звучал всё громче и громче, нехотя раскатываясь по всей комнатке, где она была полноправной хозяйкой. Розовые попугайчики вперемешку с бордовыми цветочками испуганно глядели со всех сторон на раздувающуюся от злости Светлану, всем своим видом приглашая её успокоиться и полюбоваться своей изысканной красотой. Вызывающей расцветки обои она приобрела на оптовке по бросовой цене, как любила выражаться её младшая сестра Нюрка, старательно их наклеила и забросила на этом свою бурную ремонтную деятельность. Матери сразу не понравился Светкин выбор, ну а капризная Нюрочка лишь молча скривила губки, презрительно фыркнула и навсегда отказалась заходить в изменившуюся до неузнаваемости комнату.

Нервная после смерти сына, Светка так и не приучилась вести домашнее хозяйство, как того хотела её мать. Молодая неряха даже слышать не хотела о генеральной уборке всей квартиры или хотя бы сезонном мытье окон. Наскоро скинув верхнюю одежду, она сразу шла к себе в комнату прямо в уличной обуви, заляпанной грязью. Видя такое безобразие, патологически чистоплотная женщина тёрла изо всех сил подсыхающие следы стареньким махровым полотенцем, обиженно рыдая от безысходности. Под высокими квартирными сводами её сдавленные всхлипы звучали уныло, как осенний дождик, заставляя Светлану ещё больше страдать от одиночества. С каждым днём она становилась всё молчаливее и отдалённее, зачастую оставляя безответными даже самые простые материнские вопросы.

Роковые случайности не так уж часто происходят в нашей жизни, но порою они оставляют после себя незарастающие шрамы. Иногда люди ломаются от боли и перестают подпускать к себе даже самого близкого человека. Обиженная судьбой Светка сторонилась не только брошенной отцом матери, но и навязчивых соседок с их пустыми разговорами ни о чём. Близких подруг у неё отродясь не было ни в школе, ни на работе. Тихие женские радости, казалось, навсегда забыли о её существовании. Зато тоскливое одиночество незаметно подкрадывалось к ней со всех сторон, загоняя её, словно в капкан, в розовую до тошноты комнату, где она просиживала целые дни напролёт. Скрипучая дверь для надёжности подпиралась старенькой табуреткой, а простенький магнитофончик, доставшийся ей по наследству от почившего в Бозе деда Сергея, включался на полную мощность. Сидя на узкой панцирке, Светка самозабвенно орала непонятные иностранные слова вместе с рычащими то ли от злости, то ли от голода голосами, рвущимися из хрипящих динамиков. А устав от оглушающей музыки, она ложилась на скрипучую кровать и раскачивалась на ней со всей мочи, мысленно перелистывая свою коротенькую жизнь, как бы подводя итог всему тому, что успела натворить за свои недолгих тридцать лет. Размытые образы и обрывки безликих фраз лениво перекатывались в затуманенной голове загнанной в угол женщины, вызывая у неё то лёгкую тошноту, то безудержное желание упасть замертво на пол и зареветь белугой, как того требовала её израненная душа.

Розовые покои пестрели детскими игрушками, книжками и карандашами, уютно примостившимися в самых неожиданных местах. Мягкие зайчики, мишки и собачки пылились на полу и на балконе. Зачитанные до дыр книги стояли стройными рядами под Светкиной кроватью или лежали в старинном, вычурного покроя комоде. Всё это великолепие, несомненно, принадлежало не взрослой женщине, самозабвенно рисующей цветными карандашами настоящие шедевры, а совсем маленькому ребёнку. Даже неискушённому глазу было заметно, что малыш здесь не жил очень давно, возможно, даже никогда. А вот Светке казалось, что её призрачный сыночек всего минуту назад покинул своё гнёздышко и вот-вот вернётся, громко топоча крошечными ножками.

Громкое тиканье упавшего на пол будильника подействовало отрезвляюще на хозяйку розовой комнаты, прозванной острым на язычок Тимошей «королевским будуаром». Огромный комод с массивными бронзовыми ручками и раритетное зеркало, косо глядевшее на Светкину кровать, и правда придавали её простенькому жилищу поистине царский вид. Глухой кашляющий звук из материнской комнаты заставил девушку вздрогнуть и осторожно вернуть на законное место телефонную трубку, продолжавшую шипеть и плеваться незнакомым голосом. Хулиганский звонок основательно подпортил утренний сон редко спавшей досыта Светке. Её и без того шаткое представление о том, что мир полон порядочных людей, умеющих ценить душевный покой своих соплеменников, было окончательно разрушено. Светлане даже не хотелось думать о том негодяе (иначе она его и назвать-то не могла!), который находился на другом конце провода. Благо, что теперь наконец-то наступила долгожданная тишина. Облегчённо охнув, она подняла с холодного пола старенький будильник и отвела часовую стрелку на час назад, тем самым обманув себя ровно на столько, на сколько хотелось ещё подремать перед работой. Не успела она прикрыть глаза, как снова затрезвонил телефон. Светка непроизвольно хохотнула в предвкушении расплаты за утреннее издевательство. Быстро прокрутив в голове ругательную «придурку», она уверенно взяла раскалившуюся от чужого голоса трубку и звонко рассмеялась. Вместо незнакомца звонил долгожданный Тимофей, или Тимоша. Так любовно звала его старшая сестра, намертво прилепив к взрослому парню мягкое по мужским канонам имечко.

В школе у Тимофея не было отбоя от красивых девчонок. С видимым удовольствием юные поклонницы нашёптывали ему на ушко гадкие словечки и распевали на разные голоса матерные частушки. Зверел Тимоха от наглого приставания одноклассниц и назло всем заухаживал за Светланой, самой незаметной девчонкой в классе. Застенчивой и некрасивой даже по меркам его друга и телохранителя Генки. Глуповатый парень молчаливой тенью сопровождал по пятам признанного императора школы, беспрекословно приняв свою адъютантскую участь. Смелым его вряд ли можно было назвать. Но за своего «хозяина» он готов был не то чтобы в воду, но и в огонь, наверное, шагнул бы, не задумываясь. Сильно обиделся Генка, когда Тимофей выбрал себе место рядом со Светланой, у большого окна, выходящего в школьный дворик, где впику своим учителям открыто дымили самые заядлые курильщики.

Тимоша многим не нравился своим недостойным по житейским меркам поведением. А тихоне Светке доставалось от него больше других, ведь она была «его девчонкой». Поэтому должна была блюсти себя недотрогой с другими парнями и быть самой крутой девахой в школе. Так Тимоша иногда её дразнил, когда хотел обидеть или показать своё превосходство. А в стороне от друзей беспутный мальчишка нежно называл свою подругу разными смешными, необидными прозвищами: чудище зеленоглазое, курносая обезьянка, рыжая бандитка, а также Светик, Светланка, Светунчик. Обижалась не по-детски «крутая деваха» на Тимофея, всё чаще дававшего волю рукам при одноклассниках. Казалось, все только и ждали момента, когда он небрежно шлёпнет её по пухлой попке или нагло прижмёт к себе, выдыхая прямо в испуганные глаза едкий сигаретный дымок. Глядя вслед красной от стыда Светлане, обиженные Тимохой девчонки жеманно поджимали губки и ехидно хихикали. А веселившиеся от души пацаны незлобиво подтрунивали над императором:

– Таких, как она, пруд пруди, всех не перелюбишь.

– Рожей не вышла твоя кошка драная, – хором вторили им возмущённые одноклассницы.

Грустная Светкина физиономия, проплывающая мимо школьных окон, бесила и без того озлобленного на весь мир Генку-адъютанта, только и ждавшего подходящего момента, чтобы ковырнуть побольнее рыжую страхолюдину. Так, втайне от своего хозяина, Генка дразнил Светлану, злобно дёргая несчастную девчонку за длинную рыжую косу. Отрезала бы её Светка безжалостно под самый корень, если бы это помогло удержать в семье отца и вернуть сестру Нюрку. Тогда бы и мать не стала пить вонючую гадость с самой ранней рани – так она обозначила время дочкиных сборов в ненавистную ей школу. Трусоватый Генка норовил обидеть девчонку исподтишка, чтобы рядом никого не было. Ведь грозный Тимофей никогда бы не позволил ему и словечка молвить против Светки, а, тем более, назвать её страхолюдиной. Так что, вопреки огромному Генкиному желанию, это гадкое прозвище не приклеилось к ней и не оставило даже пятнышка на её светлом имени.

Некоронованный император всея школы и его преданные «уши» наводили ужас не только на Генку-адъютанта и его одноклассников, но и на взрослое население околотка. Даже одинокие бомжи и приблудные дворняги, которых Тимофей безжалостно обстреливал из небольшого пистолета неизвестной марки, тут же разбегались кто куда, едва услышав хрипловатый голос молодого разбойника.

Украденное у пьяного бродяги оружие приятно грело Тимошино тело и придавало «наркоману и бандиту» взрослую самоуверенность и показную развязность. Небольшой ствол легко помещался в потаённом кармане стильной джинсовой курточки, не выдавая своего присутствия даже глазастым бабулькам, обладающим неимоверными способностями видеть всех и вся насквозь. Не ведала «рыжая бандитка» о зверских расправах своего любимого над бездомными людьми и ничейными собаками, попадавшими под его горячие, часто нетрезвые руки. В память о преступлениях, совершённых в тёмных переулках, Генка-адъютант наносил новую отметину на грозное оружие своего бессменного хозяина, как настоящий гангстер из старых вестернов. Одержав очередную победу, Тимоша наскоро отмывал свои огромные ручищи от грязи и крови бродячих собак (кошек приятели принципиально не отстреливали, считая добычей мелкой и доступной). Дрожа от возбуждения, он бежал к Светке, норовя тут же ухватить её за большие не по возрасту груди. Нежно нашёптывая девчонке лающие немецкие фразочки, юный искуситель представлял себя в роли коварного соблазнителя и жестокого злодея, погубившего не одну женскую душу. Не понимавшая ни одного слова из услышанной абракадабры, довольная Светка принимала иностранщину за признание в любви. Счастливая девственница заливисто хохотала, игриво прижимаясь к стонущему от порочных желаний Тимофею. «Факин бич» розовела от стыда и восторга, прикрывая маленькими ладошками свою большую грудь. А искушённый в сердечных делах Тимоха открыто издевался над её детской наивностью, продолжая приходить в дом Громушкиных с постоянством настоящего любовника. Светка млела от ласковых мужских рук, но себя соблюдала, страшась чуткого слуха матери. Софья Андреевна после развода с любимым мужем пока не осознала всю глубину своего одиночества и, если бы застала свою дочь с Тимофеем, то спуску ей точно не дала бы.

Светкин отец, Иван Громушкин, в прошлом – верный муж и любящий отец двух дочерей, прекрасный семьянин и великий градоначальник, после ухода от законной жены тут же превратился в трусливого ренегата и отъявленного негодяя. Молодой партиец начинал свою карьеру в общежитии закрытого типа при танковом училище, куда его по великому блату затолкала вездесущая тётка по матери. Высшее образование и тёткины связи в городских верхах помогли интеллигентного вида красавцу быстро подняться на верхнюю ступеньку властного эшелона. Ивана Сергеевича, работавшего заместителем председателя горсовета, не волновали ни внутрипартийные перипетии, ни охочие до высоких чинов, дорогих автомобилей и норковых шубок женщины. Всё своё свободное от государственной службы время молодой строитель коммунизма посвящал будущим борцам за светлое будущее, бесплатно читая тематические лекции в местном университете.

Классический университет, гордость и надежда всего города, возник на базе педагогического института. Стариннейшее учебное заведение было построено ещё в прошлом веке на пожертвования жаждущих славы меценатов, чьи незабвенные имена были выбиты золотом на мраморной фасадной доске. Будущие покорители вселенной проходили суровые уроки жизни ещё при входе в изрядно подзапущенное местными властями университетское здание. При главном входе-выходе стоял грозного вида то ли швейцар, то ли сам директор, вооружённый старинным моноклем и огромными усищами, будто приклеенными к его сморщенному, вечно недовольному лицу. Наглые абитуриенты, не стесняясь почтенного возраста привратника, ехидно подхихикивая, интересовалась у громыхавшего медалями деда: «Почём опиум для народа?» – и быстро выбегали на улицу. Привычно матерясь, орденоносный дедок с разгона пинал пробегавшего мимо него пацана и гадостно хохотал при попадании в искомую цель. Под начищенный до зеркального блеска сапог то ли дворника, то ли самого президента, по обыкновению, попадали исключительно низкорослые тугодумы или жирные увальни. Взрослым преподавателям не нравились жестокие забавы разношёрстной публики, но молоденькие училки от души хохотали при виде зазевавшегося балбесика, украдкой потирающего свою многострадальную задницу.

Мать Светланы, как на грех, работала в облюбованном Иваном Сергеевичем учебном заведении. По роду своей деятельности ей часто приходилось встречаться с молодым партийцем, зарекомендовавшим себя среди девиц детородного возраста закоренелым холостяком, скучным и в общении, и в постели. Незамужняя преподавательница сразу же заприметила пристальное внимание голубоглазого чиновника с военной выправкой к её урокам и высокой груди пятого с гаком размера. Любовный экстаз не заставил себя долго ждать. Прямо на столе товарища Громушкина, под портретами государственных авторитетов, произошло первое знакомство Софьи Андреевны с экстремальным сексом и его нежелательными последствиями. Ускоренная предстоящими родами регистрация брака Светкиных родителей прошла тихо и безалкогольно, как того требовали бескомпромиссные борцы за трезвый образ жизни.

Счастливые молодожёны поселились в заново отреставрированной квартирке, срочно выделенной им по специальной разнарядке, где и родилась их первая дочь Светлана. Некрасивая, плаксивая девочка, с неуравновешенной психикой, пугающая даже родного отца своим лысым черепом уродливой формы. Родители сопливой, постоянно хнычущей девочки старались не замечать её откровенного уродства, портившего безупречный имидж молодой советской семьи. Но пристальное внимания соседей по дому и просто прохожих, чуть ли не пальцем тыкавших в лицо их дочери, вынудило Громушкиных принять решение родить ещё одного ребёнка. Не остановило их даже болезненное состояние Софьи Андреевны после недавних родов, осложнённых сильным токсикозом и послеродовой горячкой.

Новорождённая Анютка порадовала свою мать громкими криками, длинными белокурыми волосиками, розовенькими ушками и малюсеньким, авантюрной формы носиком. «Красота неописуемая» – прошептала счастливая женщина и тут же потеряла сознание от кровопотери. Отец малютки, которого не интересовали бабьи дела, даже не соизволил уточнить подробности досадного инцидента, произошедшего с его молодой женой. Главное, наконец-то родился красивый ребёнок, точная копия раздувавшегося от гордости отца. За каких-то пару часов новорождённое дитя уже успело всех очаровать своими кудряшками и чудного ярко-серого цвета глазищами, доверчиво моргающими именитым гостям и растущей горе дорогих подарков и пухлых конвертов. А Иван Сергеевич был готов все двадцать четыре часа в сутки демонстрировать укутанную по самый носик девочку и петь дифирамбы своему партийному руководству, подарившему многодетной семье новенький автомобиль.

По малолетству «старшенькая» с удовольствием любовалась кукольным личиком Нюрочки. Осторожно гладя маленькие пальчики сестрички, она ласково приговаривала, подражая своей матери:

– Уж ты, красавица моя. Уж ты, лапулечка наша. И у кого же такие крохотные ножки и ручки?

А спустя всего лишь пару безоблачных лет к Светлане не без помощи подрастающей стервочки пришло осознание не только божественной Нюрочкиной красоты, но и своего неисправимого уродства. Сообразительная интриганка чуть ли не каждые полчаса смотрелась в общее зеркало, категорически не желая от него отходить. Широко улыбаясь, как настоящая дикторша из новенького телевизора, она громко произносила едкие, как серная кислота, фразы:

– Неужто Нюрочка самая красивая девочка в этом доме? Неужто у Светки кривые ноги и толстая попа? – заставляя обиженную Светлану пулей вылетать на улицу под унылые увещевания матери.

Девчонки росли совершенно непохожими друг на друга, отличаясь не только по характеру, но и внешне. Не различались они разве что упорным нежеланием заниматься глупыми женскими делами. Обеим сестричкам не нравилась нудная домашняя маета, к которой их так настойчиво пыталась приучить любящая чистоту и уют мать. Софья Андреевна по праву считала себя образцовой женой и матерью. Приветливая, рачительная хозяйка, она постоянно что-то варила и заготавливала в узенькой кухоньке, тщательно отдраивая всё, что попадалось под её трудолюбивые руки. Софочка просто обожала даже призрачную новизну. С мазохистским рвением она чуть ли не каждый день таскала старенькую мебелишку по всей квартире, надрывно выдыхая горячий воздух из нездоровых лёгких. Прирождённая аккуратистка уделяла уйму времени не только нудной домашней работе, но и своим дочерям, старательно приводя их внешность в полное соответствие с партийным этикетом. Особым вниманием она одаривала волосы своих девочек. Заботливо заплетая их каждое утро в тугие, разноцветные косички, она тайком от своего мужа любовалась белоснежными кудряшками Нюрочки.

Ленивые сестрицы исподтишка подсмеивались над «золушкиной» участью своей матери, за глаза давая ей смешные и даже гадкие прозвища. Порою они жалели её больные бронхи, но помочь всё же не рвались. На все просьбы Софьи Андреевны хитрые девицы то выискивали в своих молодых организмах несуществующие болезни, то начинали разом проявлять показное рвение к нелюбимой учёбе. Нюркина ослепительная улыбка с белоснежными зубками, ровными, без единой щербинки или кариесной дырочки, как бы говорила сама за себя:

– Ну не женское это дело двигать мебель, отмывать грязные полы, штопать драньё и стирать чужие майки и трусы.

Светка вторила своей нагловатой не по годам младшей сестрёнке – румянец во всю щёчку, белокурый кудрявый хвостик, стройные ножки, уже тогда росшие от самых ушек.

Надрывающаяся в одиночку мать смотрела сквозь пальцы на Нюрочкины капризы. Но на дух не переносила независимый характер старшей дочери, то по-взрослому сквернословившей, то истово крестившейся обеими руками, хотя не верила ни в дьявола, ни в своё божественное происхождение. Светкино детство жило по красивому сценарию, не вынуждая маленькую особу женского пола ни курить втихомолку от родителей, ни глотать из горла портвейновое чудо совкового производства. И красить волосы в бешено-рыжий цвет её тоже никто не принуждал. Эти суррогатные радости пришли к ней сами по себе с уходом из семьи самого важного в её жизни человека. Розовые очки были безжалостно сняты с её курносого носика и больше никогда не вернулись на своё прежнее место.

Своего отчима (так теперь обиженная женщина заставляла девочек называть своего родного отца) она видела всё реже. Разлучница Танька отнимала у него почти всё свободное от работы время. Малолетняя Нюрка, росшая полной оторвой, после стремительного развода родителей была отправлена к родной отцовой сестре в Казань. Добрые родственники запугали красивую, развитую не по годам девочку до горьких, почти настоящих слёз страшными россказнями о зверствах татар с русскими девочками. До Нюркиных рыданий никому не было никакого дела. Все составные части некогда дружной семьи жили теперь, как Бог на душу положит. Никто особо не зацикливался на чужих переживаниях, несерьёзных и мелких по сравнению с собственной трагедией.

В чужеродной среде наивная Нюрка разом повзрослела. Потеряв всякий стыд и последние остатки не такой уж чистой совести, она вмиг превратилась в безбашенную пацанку. А спустя годы заброшенная в чужой город беспутная красавица Анна старательно стёрла в своём подъезде все гадкие надписи о легкомысленном прошлом Нюрки-давалки. Выйдя замуж за богатого братана из городской администрации, она первым делом сменила своё паспортное отчество, навсегда вычеркнув из своей биографии предателя отца. Сразу после удачного замужества высокомерная девица решила посетить свою родную семью. Анна Сергеевна (в девичестве – Ивановна) на всю жизнь запомнила, как в далёкие совковые времена татарские родственники попытались вернуть её в родовое гнездо. Но женские осколочки её семьи позорно отказались признавать кровные узы с распутной девкой.

Именно по этой, обидной до сих пор причине Анне Сергеевне мечталось пройти королевой по их замусоренному городишке, звонко цокая высокими каблуками новеньких французских сапожек, гордо подметая тротуар длинными полами дорогущей норковой шубки. Выброшенная из родной семьи женщина мечтала не только вырядиться в меха и дурацкие сапожки, модные разве что в далёком Париже, но и привезти всем своим неблагодарным родственничкам дорогие подарки. Особенно хотелось удивить постаревшую мать. Анна была абсолютно уверена, что её престарелая мамаша уж точно подурнела от бесконечных потасовок со Светкой и пьяных ссор с рыночными товарками. Да и Светка тоже вряд ли похорошела после неудачного романа с Тимофеем, сложных родов и смерти ребёночка, подаренного по ошибке судьбой-злодейкой не ей, умнице и красавице, а этой уродке и дурочке, случайно затесавшейся в их благообразную семью.

Бездетная Анна с тоской вспоминала, как её молодая мать, вкусно пахнувшая карамелью и дорогими духами, прихорашивалась по утрам перед огромным, в медной оправе, зеркалом. Поскуливая тонким голоском что-то про косы и кудри, она не забывала мимоходом чмокнуть её в щёчку и нежно пощекотать за ушком. После ухода отца к Светкиной подруге детства, девице лёгкого поведения по имени Татьяна Снегирёва, весёлое утреннее пение матери переросло в вечерние пьяные дебоши с соседями по лестничной клетке. К одурманенной горем женщине, одичавшей от одиночества, пришло время затяжных запоев и сексуальных оргий.

Младшенькую Нюрочку, бережно хранимую от семейных метаморфоз, срочно эвакуировали из родного дома. Светку же решили оставить с матерью, чтобы она присматривала за опустевшим жилищем, не позволяя местным алкашам растаскивать дедовское добро, зазря пылившееся по всей квартире. Первое время после ухода мужа к молодой нахалке Софья Андреевна ещё продолжала кое-как выполнять свои женские обязанности по дому. Мёртвая от горя женщина по укоренившейся привычке изредка готовила немудрёную еду, ходила за продуктами, протирала старинную люстру, порою забывая выключить свет, горевший в её комнате чуть ли не сутками.

Светкины волосы плелись не просыхающей матерью каждое утро, несмотря на то, что её «любимая девчонка» (так иногда Софья Андреевна в любовном порыве называла Светлану) с трудом переносила её тяжёлое перегарное дыхание. Косичка, туго заплетаемая материнскими пальцами, придавала взрослой девочке надменно-глупый вид. Поэтому «любимая девчонка» расплетала её тайком и старательно расчёсывала щербатой расчёской, украденной из родительского гардероба.

Пролетели годы, а Софья Громушкина так и не поняла, как она подпортила судьбу своей ненаглядной доченьке, заплетая эту проклятущую, всю в рыжих кудряшках косичку. Да и повзрослевшей Светке иногда казалось, что настоящая причина всех её неудач крылась вовсе не в старомодной причёске, а в ней самой, слишком рано шагнувшей в сложный водоворот взрослой жизни.

Оставшись наедине со своим личным горем, непутёвая мать начисто забыла те времена, когда она следила за каждым шагом своих дочерей, прислушиваясь к любому шороху, доносившемуся из их комнаты. Жёсткий контроль над Светланой в одночасье прекратил существование, уступив своё место матёрому ловеласу и донжуану Тимохе. Роковая минута произошла в отсутствие матери.

В этот солнечный, по-весеннему тёплый день Светка дольше обычного задержалась в классе, а Тимоша привычно шлялся по школьному дворику, поигрывая самодельным кастетом. Влюблённые подростки встретились в кустах сирени, сладостно благоухавшей нежно-фиолетовыми соцветиями. Шаловливые губки разгорячённой беготнёй девчонки нежно впились в Тимошино ухо, едва прикрытое тонкой спортивной шапочки белого цвета, с которой пацан никогда не расставался. Натянув вязаный раритет на покрасневшее ухо, разгорячённый «Ромео» ревниво окинул рыжую «липучку» внимательным взором. Довольный произведённым досмотром, Тимоша тут же возжелал завершить так хорошо начавшийся день на Светкиной скрипучей кровати, доставшейся ей от старого «прелюбодея» Серёги-Тарзана.

В своей прошлой девичьей никчёмке Светка готова была отдать полжизни, лишь бы стать самой крутой девахой, как того жаждал уже подзабытый любовник Тимоха. Пролетевшие, как ветер, годы ничего не изменили в его поведении. И даже внешность, казалось, осталась такой же, как много-много, даже страшно подумать, сколько лет, назад. Большой любитель экстремального секса и дешёвых девок, молодой пофигист давно жил в другом районе, и не было ему дела до когда-то залетевшей от него Светланы. Изредка забегая в их дом на огонёк, Тимоша с удовольствием дегустировал крепчайшую самопалку, сваренную умелыми руками её матери. Лихо, с особым причмокиванием, семейный друг смаковал чистую, как девичья слеза, первачку. Опрокидывая одну рюмочку за другой, он лукаво подмигивал сидящим напротив него женщинам, напряжённо следящим за выражением его красивого, по-мальчишески округлого лица.

Молодого мужчину, как на грех, не волновала ни одна из них. Его статное тело, упакованное по последней итальянской моде, не замечало призывных взглядов ни самой Светки, ни стареющей, но не потерявшей женской привлекательности Софьи Андреевны. Как бы то ни было, но записная самогонщица за собой следила, не забывая аккуратно подводить поредевшие брови и вовремя красить длинные, с кудряшками волосы в огненно-рыжий цвет. Поблёкшее от пития и возраста лицо молодящейся женщины слабо гармонировало с розовым костюмчиком молодёжного покроя, купленным ею по случаю на сезонной распродаже. Тем не менее, искреннее желание Соньки-брошенки понравиться мужчинам, приходящим в её дом опохмелиться или разжиться денежкой до получки, вызывало у Тимофея искреннее уважение.

Светлана была абсолютно уверена, что любовной связи между её бывшим, некогда желанным и любимым мужчиной Тимофеем Гордеевым и её матерью не было. Но крепкая дружба между ними, видимо, возникла не на пустом месте. Знающие люди поговаривали, что все Гордеевы приворовывают в соседнем городке и потом, якобы, по дешёвке сдают краденое Светкиной матери, имеющей с продажи неплохие дивиденды. Так ли это было на самом деле, никто из «знатоков» не мог ни подтвердить, ни опровергнуть. Да и лавочку по продаже «антиквариата» вскоре пришлось прикрыть по причине ареста самого главного поставщика по имени то ли Жорик, то ли Жоржик – никто из перекупщиков краденого не знал ни его национальности, ни настоящего имени. А вот Софье Андреевне несказанно повезло: самогонную криминальщицу не выдал ни один из покупателей горячительного напитка, продаваемого ей в пластиковых бутылочках под видом домашнего лимонада.

Долгими зимними вечерами, сидя за кухонным столом, Светлана обречённо выслушивала свою учёную мать, нудно вещающую о тех благах, которые девушка могла бы иметь, будь у неё любое, лишь бы высшее образование. А всего полгода назад Софья Андреевна, видя горькие слёзы потерявшей ребёнка дочери, молчала не только об учёбе, но и вообще обо всём, что касалось её дальнейшей судьбы.

– Девчонка должна отойти, – шептала она Ритке, призвание которой было заговаривать острую сердечную боль. Ритуля, прозванная Коброй за изворотливый ум и длинные тонкие руки, успокаивала своих пациентов лечебными настойками из сваренного ею самолично самогона с добавлением каких-то ею же собранных на соседнем пустыре травок, заговорённых проверенными веками молитвами. Знахарка местного значения творила за символическую плату привороты на любовь под бормотание одной ей известных божественных заклинаний. Но, как все богобоязненные повитухи, не брала никакой платы за криминальные, не всегда благополучно заканчивающиеся аборты.

Матери стало известно о прогрессирующей беременности Светки от неё самой, безутешно скулившей над злополучным тестом, давно проверенным горемычными девицами и плодовитыми молодками. Яростное шипение матери, готовой убить или покалечить до смерти бледную, трясущуюся от испуга девчонку, никто не слышал, кроме её глупой, беспутной доченьки.

Ни одна душа никогда не узнала об их общем бабьем горе. Даже всезнающие, до всего любопытные соседушки, злые языки которых успели обсудить все Светкины грехи и грешочки, не догадывались, какая распутница и прелюбодейка живёт с ними в одном подъезде.

Не наказала себя Светка страшным по всем меркам грехом детоубийства. Да и мать не настаивала на избавлении от невинного младенца. Тихонько поплакав на дорожку, приутихшая бабуля отправила несостоявшуюся невесту и жену к дальним деревенским родственникам, приютившим её на весь долгий, нерадостный срок выхаживания прижитого невесть от кого дитя. Мать, конечно же, предполагала, кто обрюхатил её любимую доченьку, поэтому никогда не приставала к ней с расспросами о маленьком гадёныше, вызревающем в её животе, огромном, как американский арбуз из рекордной книги Гиннесса.

Молодёжная жизнь Светки, грустившей вдалеке от родного города, больше была похоже на тюремную отсидку. Обесчещенная девушка не смела и пикнуть про танцы или кино, хотя все развлекательные мероприятия ежедневно проходили в шаговой доступности от её «тюрьмы». Тем более, что местный клуб, заплёванный и обкуренный веселящимися после нелёгкой работы сельчанами, всегда был готов принять хоть самого чёрта, не то что беременную чужачку. Жестокая, любопытная до всего племянница, тоже Светка, прочно уверовала в грехопадение своей молодой тётки. Нарочито громко смеясь, она брезгливо тыкала указательным пальцем в Светкин округлившийся животик. Ухмыляясь во весь рот, пакостливая девчонка ехидно приговаривала нараспев:

– Фу, какой гадёныш растёт в животике у Светочки. Ну и где же наш папочка? Сидит наш папочка за совращение малолетних…