Людмила чувствовала, что он скажет. Она уже внутренне собралась, принимая удар в глубину своего разбитого сердца. Дыхание сбилось. Женщина перестала контролировать вдохи, выдохи, слезы, истерику. И все же постаралась ответить. Но голос звучал глухо от приближающихся рыданий.
– Но разоблачения не было. Случай признали несчастным…
– К сожалению.
– Я не могу себе представить, что Кристина сделала это. Такая маленькая, хрупкая девочка, с тонкими косичками. Ее обнимаешь и боишься что-то сломать, до такой степени она тоненькая. Прозрачная, как облачко.
– Вспомни, как она портила игрушки нашего сына, рвала его рисунки, ломала карандаши, плевала на обои в его комнате, пачкала его одежду. А однажды на прогулке толкнула его в лужу, и Арсений чуть не захлебнулся. Ты сама мне об этом рассказывала!
– Ты тогда разозлился.
– Еще бы!
– Но я не думала, что она хочет причинить нашему мальчику вред. Это ревность, ведь у нее не было подобного: игрушек, книжек, своей комнаты. Она не знала, что такое материнские объятия. Впервые, когда я обняла ее, она была страшно скована, а потом при любой возможности жалась ко мне как котенок.
– Я имею подозрение, что Наташка с матерью рассказала детям о том, кем в действительности являлся для них Арсений. Никакой не сын тети Люды и дяди Владика, а родной брат.
– Нет, мы сразу договорились, что тайна усыновления не пострадает.
– И все же я уверен, что дети обо всем знали.
– Но это жестоко!
– Зато объясняет поведение девчонки и ее странную ревность. Она не могла понять, отчего родной брат живет лучше и купается в нашей любви. Ведь этих детей никто не любил и не любит! Они камнем висят на шее Наташки. Она бы в любой момент сбежала от них.
С этим нельзя было спорить. Людмила шмыгнула носом, утирая горькие обжигающие слезы.
– Значит, они все в сговоре. Кристина столкнула Арсения из ревности. Привела на кухню и столкнула. А они теперь станут молчать и делать вид, что ничего не знают. Они так и делают. Девочку специально поместили в психиатрическое отделение, чтобы ее залечили психотропными препаратами. Надеялись, что она потеряет память или вообще станет невменяемой.
– Конечно. Детский психолог им неудобен, потому что девочка расскажет ему о том, что случилось. И придется нести ответственность еще и за то, что молчали, прикрывая преступление, а не несчастный случай.
– Влад, но это только наши подозрения.
– Да, но я считаю, что эти подозрения заслуживают серьезной проверки.
– Что же делать?
Влад не ответил. Его зрачки потемнели, губы искривились. Он не знал, правы ли их домыслы, а от этого не знал, что делать. А Людмила впала в остолбенение. Его слова проникли в самую глубь сознания и причинили немыслимую боль, от которой хотелось закрыться.
– Люда, я намерен подать заявление в полицию. Хочу, чтобы они провели проверку.
Она опустила голову, покачала головой. Влад ожидал другой реакции, поэтому был разочарован.
– Тебе все равно?
– Это я во всем виновата.
– Сейчас надо думать о том, как отомстить им! Заставить отвечать. Хотя бы напугать их!
– Я не хочу.
– Почему?
Она пожала плечами.
– Но я думал, что это заявление подадим мы вместе!
Людмила не отвечала. Ей надо было обо всем подумать. Влад обвинял Сулаковых в смерти сына, но ведь именно Людмила привела их в семью! Так кто виноват больше? Незапятнанный образ примерной матери рушился. Получается, что она своими собственными руками убила Арсения. Она отдала его убийцам! Она им доверяла. И это было самое страшное. До какой степени она была слепа и глупа от счастья.
– Люда!
– Я не стану ничего подавать, – тихо ответила она.
– Почему? – его глаза вспыхнули недобрым огнем. Он поднялся и медленно прошелся по комнате.
– Не стану.
– Не понимаю.
Она не могла объяснить ему, что у нее нет сил погружаться в это дело, вспоминать, рассказывать и снова вспоминать. Ей придется вынуть свою душу перед чужими людьми, которые станут холодно рассматривать ее, осуждать и строить предположения. А затем последуют ледяные вопросы лично ей, Людмиле Харитоновой, какого черта она, усыновив ребенка, пригласила в гости его родню, которая документально подтвердила, что не хочет иметь с мальчиком ничего общего. Неужели Людмила Харитонова настолько глупа, что не понимала, эти люди корыстны, жестоки и неуправляемы? Тайна усыновления была бы нарушена рано или поздно, потому что в этой сложной ситуации нельзя быть уверенным. И именно Людмила Харитонова запустила этот неуправляемый механизм по уничтожению собственного сына!
– Я не могу, Влад!
– Но почему, Людка? Мы обязаны это сделать, довести до конца! И если есть виновные, то пусть они понесут наказание! Пусть все они понесут наказание!
– Я не могу…
– А может, ты тоже замешана?
Он усмехнулся горько, зло и совсем не кстати, заставив Людмилу дико сопротивляться. Слова оправдания собственных действий застыли в горле. Она подскочила к нему и влепила звонкую пощечину наотмашь, затем вторую, третью, не давая ему опомниться. Четвертая повисла в воздухе, Влад перехватил ее руку и сильно сжал, готовый сломать пополам. Удивление сменилось гневом, желанием ответить на несправедливое оскорбление. А Людмила не чувствовала боли, руку не вырывала. Перед глазами встала беременная Алла, и захотелось топтать мужа ногами, грызть зубами, чтобы навсегда стереть эту усмешку с его лица. Ему-то что! У него началась новая жизнь, разве он поймет ее мучения и сомнения?
– Ненавижу тебя!
– Больная!
Он швырнул ее на пол. Она упала к его ногам, тяжело дыша.
– Все равно ненавижу!
– Зачем я только пришел сюда! Оправдываешь свою подружку, дрянь! Неисправимая дура! Тебе все мало горя? Не переживай, они тебе принесут столько, что не унесешь! Чтоб ты провалилась к черту!
В его голосе послышались визгливые нотки. Людмила не отвечала, не могла выдавить из себя ни слова. Горло перехватило в диком спазме. Когда он ушел, и за ним хлопнула входная дверь, то показалось, будто разговор ей приснился. Людмила поднялась, потирая руки, которые сжимал Влад. Наверняка останутся синяки. Она подошла к окну и смотрела, как он выходит из подъезда и садится в машину. Она заплакала, опустившись в кресло и сжавшись в комочек. Влад прав! Она замешана во всем этом! Замешана! Угрызения совести давили, угрожая убить. Зачем она его ударила? Это было слишком жестоко.
Людмила поднялась, когда слезы закончились. Утерлась тыльной стороной ладони и пошла на кухню. Достала из холодильника водку. Дрожащими руками налила немного в стеклянную рюмку. А потом случайно увидела зарядник на подоконнике, отложила рюмку, поднялась с места, взяла зарядник и подключила к нему свой потухший телефон. Экран моментально загорелся, приветствуя хозяйку. Два пропущенных от Влада. Одно смс от оператора сотовой связи. И все. Больше никто не пытался связаться с ней. Людмила тяжело вздохнула, потерла покрасневшие от слез глаза и набрала номер Наташи Сулаковой.
8
Очередное утро началось с тупой боли в голове. Сказывались вчерашний разговор с мужем и выпивка. Неизвестно, что больше. Людмила постаралась заставить себя подняться с постели и умыться. Вчерашний день, когда она решительно взялась приводить себя в порядок, казался настолько далеким, будто случилось во сне или в прошлой жизни. Людмила понимала, что второй рывок ей не совершить. Подумала о кофе, но за ним нужно идти в магазин. От этой мысли мурашки забегали по коже. Боже упаси! Она никуда не пойдет. Людмила не могла находиться среди людей. Снова причесываться, одеваться, переставлять ноги, здороваться с соседями. Лучше выпить рюмочку и послушать какую-нибудь музыку или посмотреть телевизор. Но от телевизора слишком много шума, лучше полежать так, в абсолютной тишине.
Людмила все же пыталась протестовать, подняться и что-то сделать. Сегодня вечером придет Наташа. К ее приходу надо подготовиться, хотя та и так знает, до чего Людмила докатилась. И все же! Сомнения существовали и бились о черепную коробку. Обвинения Влада – всего лишь предположение! Нет никаких доказательств причастности Наташи. Она всегда любила Людмилу и Арсения.
Женщина закрыла глаза. Привычное состояние столбняка начало брать верх. Она ощущала полную беспомощность, не могла сопротивляться. Ей снова стало казаться, что за окном осень.
Последнее время Людмила только и жила теми воспоминаниями, где был маленький Арсений, его смех, любознательные наивные вопросы. Она помнила, как он обнимал ее, смешно подставляя щечку для поцелуя. Помнила, как рисовал картинки красками, строил из конструктора мосты и дороги, устраивал гонки на кухне, потому что там пол был гладкий, а в комнате строил город из кубиков и говорил, что пушистый ковер напоминает ему снег. Влад учил его отжиматься и обливаться холодной водой. Людмила смеялась и снимала на видео. Где сейчас эти ролики? Они давно ей не попадались на глаза. Исчезли, как исчез Арсений.
Людмила хрипло дышала, потому что слезы душили ее. Обрывки воспоминаний витали в воздухе. Они больно ранили, норовили убить. Угрызения совести, как грозовая туча, приблизились быстро и непонятно откуда. Людмила уже рыдала в голос и корила себя за тот день, когда оставила мальчика, и он погиб. Начинала переживать этот день заново, с самого утра. Грезила о том, что хватает Арсения на руки и прижимает к себе. Вот теперь ничего не случится! Никто не посмеет причинить ее мальчику вред. Рыдания изводили ее, она теряла силы и лежала несколько часов как мертвая, но потом встала и начала судорожно одеваться. Вышла из дома сгорбившись как старуха и пошла на остановку, села в автобус, который привез ее на кладбище. Медленно шла между памятников, пока не оказалась перед могилой Арсения. Здесь опустилась на скамейку и просидела недвижимо еще несколько часов, не шевелясь, прислушиваясь к мыслям в голове. С наступлением темноты вернулась домой, забыв о том, что должна прийти Наташа. Прошла на кухню, дрожа всем телом от нервного истощения и холода. Она вздрогнула, когда услышала звонок в дверь. Засомневавшись, все же пошла открывать. Через мгновение увидела перед собой Наташу, строгую, недовольную, принесшую с собой запах осенней листвы и разложения. Разум Людмилы продолжал отрицать лето. Она застряла в осенней печали, в том времени, когда погиб Арсений. Увидев подругу, успокоилась, как-то собралась и смогла выдавить из себя улыбку, не такую искреннюю, как раньше, но хоть что-то. Красная юбка, зеленый свитер – яркое нагромождение цветов слепили женщину, будоража нервы. Красота Наташи неоспорима.
– Проходи, сейчас чайник поставлю.
В лице Сулаковой мелькнуло напряжение, она сморщила нос и не спеша прошла в комнату. Аккуратно расправив складки на юбке, присела в кресло.
– Я вообще-то уже третий раз прихожу. Где ты была?
– Ааа, на кладбище ходила.
– На кладбище?
Наташа быстро поднялась и прошла на кухню, где Людмила пыталась достать из шкафа чайные чашки.
– Почему меня не предупредила? Я бы съездила вместе с тобой!
– Не знаю. Как-то спонтанно получилось.
Они помолчали, рассаживаясь за столом друг напротив друга. Чай был готов и разлит по чашкам с отбитыми ручками. Но на этот раз Наташа ничего не сказала. Она выглядела усталой и раздраженной. Ее злило то, что нужно было возвращаться, отношения с дядей перешли грань холодной вежливости. Он узнал, что она брала его машину, и страшно разозлился. Высказал племяннице все, не стесняясь в выражениях, не забыв упомянуть тот факт, что ее сестра была грязной проституткой, а мать трусливая жадная пьяница, которая использовала маленьких детей, чтобы получать опекунские деньги. Он заявил, что прекрасно знает о том, что сотворили с Кристиной, и пусть все они горят в аду. После этого скандала Наташа не могла больше оставаться в доме дяди. Она слабо надеялась, что Людмила пригласит ее, поэтому, скорее всего, придется садиться на последний автобус, который отходит через два часа.
– Я сама собиралась зайти к тебе, Люд, извиниться за тот случай.
– Какой случай?
– Ну, за ту поездку! Не знала, что так получится. Думала, что будет правильно познакомить вас.
– Ты про Аллу? – тяжело вздохнула Людмила.
– Да! Я не знала, что так получится! Не могла подумать, что ты расстроишься!
Людмила больше ничему не удивлялась. Ей не хотелось ничего говорить, задавать вопросы, ругаться, утверждать, что Наташа лжет. И ведь на этот раз она действительно лгала, потому что ложь была слишком очевидной. Ложь предполагала дурные намерения. Людмила задумалась, а действительно, для чего нужно было Наташе везти ее в общежитие? Для того чтобы та увидела беременность соперницы? Перед ней открылся полумрак сознания, где скрывалась истинная правда. Хотела ли Наташа, чтобы Людмила помирилась с мужем, как утверждала? Или это была часть плана, до сих пор не совсем понятного, но определенно ведущего к разрыву? Людмила не может иметь детей, а Алла может, поэтому Влад выбрал ее. Это понимание должно было сломить Людмилу окончательно. И ведь сломило, но еще оставались силы, потому что основной удар она получила не от этой шокирующей новости, которая уже ничего не меняла. А от смерти сына. Наташа не понимала этого. Она не любила детей, и не знала, как можно страдать от того, что умер сын.
– Что-то я себя плохо чувствую, – пробормотала Людмила, поеживаясь, отводя от Наташи глаза.
– Я могу налить тебе пива или вина, что у тебя есть?
– Нет-нет… – испуганно запротестовала она. – Просто недомогание, наверно, давление упало.
– У меня в сумочке есть аспирин.
Людмила отрицательно покачала головой и снова улыбнулась. Она вдруг действительно ощутила сильное недомогание и слабость. Сомневаясь, что в этом ей поможет аспирин, сделала несколько больших глотков сладкого чая.
– А, может, вызовем скорую и попросим, чтобы тебе померили давление?
– Да нет, сейчас пройдет.
– А у меня тоже голова болит! – вдруг пожаловалась Наташа. – Звонила женщина из опеки, требует показать Кристину с Витей детскому психологу. Такая противная! Денег что ли ей дать, чтобы отвязалась? Ну, где я возьму им детского психолога? Что это вообще за профессия такая? Кто ее придумал? Так что мне надо возвращаться. Мама с ума сходит. Она одна не справится.
Ложь звучала отвратительно, потому что правда была известна. И с чего Людмила решила, что эта женщина ей близкая подруга, что она все понимает и способна помочь? Несомненно, сильное разочарование вызывало разоблачение скрытых подлых поступков, в которые были вовлечены маленькие дети.
– И Витю тоже?
– Да-да, – раздраженно ответила та. – Просто с ума можно сойти!
– А что в этом плохого?
– А что хорошего? Еще только психологов недоставало! Мама – опекун детей, она не дает согласия на это обследование. И не даст! Я с ней полностью согласна.
– Но ты говорила, что Кристину хотят удочерить, – осторожно заметила Людмила. – Одно это обстоятельство предполагает консультацию психолога. Девочка может не справиться.
– Она уже три месяца на лечении. Может, хватит ее мучить?
Людмила была ошарашена и растерялась, не зная, что отвечать. Разве отказ от ребенка не мучения для него? А ведь именно это она собиралась сделать с Кристиной.
– Кажется, ты сама что-то говорила про психолога.
– На этом настаивает опека. Не мы.
– А что в этом такого страшного? Не могу понять.
– Серьезно? – возмутилась Наташа. – Не можешь понять? Детей запугают и заставят признаться черт знает в чем! На то они и психологи, чтобы запугивать.
– Ты не преувеличиваешь?
– Может, и преувеличиваю, но никак не могу отделаться от мысли, что из этого не выйдет ничего хорошего, – попыталась улыбнуться Наташа.
Людмила была слишком шокирована этим разговором. Но очень хотелось вывалить на голову подруги правду. Психолог был раньше, еще при живой Ольге! Потому что она била свою дочь, и педиатр заметил следы побоев. Как же вы с мамой не заметили этого, если посторонний человек заметил?
– Еще чашку?
– Нет, спасибо! – угрюмо ответила Наташа. Она была погружена в свои мысли, поэтому не обращала внимания на задумчивость Людмилы. – Женщина из опеки утверждает, что у детей, возможно, сильное потрясение от потери – сначала матери, а потом брата. Я устала объяснять, что ни Кристина, ни Витя не считали Арсения братом. Он был для них просто друг, не более.
– Ты не говорила детям о том, что Арсений был их братом? – переспросила Людмила, пытаясь выглядеть как можно спокойней.
– Нет, конечно!
– А Татьяна Анатольевна?
– Мама?
Их глаза встретились, и Людмила поняла, что задала верный вопрос. Он попал в цель. Наташа сглотнула, на лице вспыхнули красные пятна. Людмила отвернулась, пытаясь подавить удушающее разочарование. Сгорбилась и попыталась успокоить бешенное сердцебиение, которое отзывалось болью в груди.
– Значит, она сказала им.
– Мама? Нет, конечно! Люда, неужели ты не знаешь маму? Она очень добрая, тихая, кроткая! Да, одно время она выпивала, но с этим покончено! У нее педагогическое образование, она работала учительницей в нашей деревенской школе! Разве могла бы она рассказать детям? Ты что! Конечно, нет!
– Да-да. Но даже если дети считали Арсения другом, не более, как ты сказала, все же произошло на их глазах.
– Ну, конечно, они получили потрясение, соглашусь. Но при чем тут психолог? Он не нужен, уверяю тебя. Он бесполезен и ничего не изменит. Кристина уже получила нужное лечение.
– А Витя?
– А Витя-то тут при чем? Он ничего не видел.
– А кто видел?
– Да никто ничего толком не видел, Люда! Прошу тебя, поверь! Мы все в шоке! Мама плачет каждый день, спать не может. Мы сами хотели бы знать, что же произошло, и отчего Арсению захотелось забраться на подоконник. Он был слишком активным и избалованным. Прости ради бога, прости, Люда! Но поверь, мы с мамой не заслужили того, что сейчас происходит! Не заслужили!
– Избалованным.
– Я неправильно выразилась, прости. Просто голова разрывается от этих проблем.
Людмила кивнула, не веря ни одному слову. Истинная картина потихоньку открывалась ей. Она начинала понимать, что же произошло в тот роковой день, и отчего погиб ее сын.
– Не понимаю, отчего именно сейчас? Ну что они к нам пристали! Дети прекрасно жили до того, как Кристину пришлось поместить в больницу. И разве у нас был выбор? Девочка нуждалась в лечении, вот ее и положили на лечение. А теперь оказывается, что мама как опекун неправа. Но разве она доктор? Специалист? Нам что сказали, то мы и сделали!
– С этим да…
– Вот я и говорю, зачем нам психолог? Кристина пошла в первый класс и много пропустила из-за болезни, с этим я согласна. Но все поправимо! Она выздоровела, вернется домой. Я обязательно найму для нее хороших репетиторов, да и мама позанимается с ней! У нас дома чисто, никаких долгов и кредитов. У детей есть еда и одежда! Ну, что не так? Что они к нам пристали?
– А Татьяна Анатольевна согласится позаниматься с Кристиной? Ведь она педагог…
– Если я ее попрошу, согласится! Да куда теперь денешься, придется выпутываться!
Людмила находилась как в бреду, скорее угадывала по губам, чем слышала то, что говорила Наташа. В ушах звенело, тело охватили привычные страх и паника. Она удерживала себя, чтобы не сорваться с места и не побежать.
– Я уже придумала, что сделаю! Обращусь в суд, что детей отрывают от учебы, секций и репетиторов, а потом жалуются на плохую успеваемость. Мама говорит, что лучше денег дать, чтобы отстали. Но я боюсь, как бы хуже не стало. Эта женщина из опеки какая-то идейная что ли. На все у нее имеется ответ. Говорит, что переживает за детей. Будто мы с мамой за них не переживаем! Все-таки это наши дети!
– Оставь все «как есть», —тихо заметила Людмила, пытаясь успокоиться, борясь с собой из последних сил. – Пусть детей проконсультирует психолог.
– Ты с ума сошла?
– Я считаю, что детям нужны эти консультации.
– Ты хоть представляешь себе, что это будет за процедура? Детей будут наводить на определенные вопросы, требовать определенных ответов. А результат предоставят органам опеки, которые будут манипулировать этим заключением по своему усмотрению. Я же знаю! Психолог, если он профессионал своего дела, вытащит на свет любую информацию, даже самую секретную и ничтожную.
– Ну и что? Это же дети! Какая у них секретная информация?
Наташа замешкалась с ответом, и Людмила решилась взглянуть на нее.
– Конечно, у детей нет никакой секретной информации, просто, к слову, пришлось! Люд, ты пойми, я хочу, чтобы нас оставили в покое. Чем мы хуже других семей? Детям и так пришлось несладко после смерти Оли! Я пытаюсь уберечь их.
– Понятно.
Она поднялась, отошла к окну и распахнула форточку. В помещение ворвались свежий летний воздух и шум проезжавших машин. Людмила с завистью смотрела на прохожих в ярких одеждах, смеющихся, куда-то спешащих. Ей хотелось уничтожить женщину, которая еще что-то говорила, находясь позади нее. Она до такой степени растворилась в своей лжи, что ставилось под сомнение ее существование. Уж не призрак ли это, не фантазия измученного мозга?
– А кто хочет удочерить Кристину?
– Один учитель. Он одинокий, живет с мамой.
– Отчего вдруг он захотел удочерить именно Кристину?
– Откуда мне знать! Все сложно, Людка! Все так запуталось.
– Да.
– Я уже сама не знаю, что лучше. Раньше считала, что нельзя отдавать Кристину. Но теперь сомневаюсь. Мы не справимся с ней и со всеми проблемами, которые из-за нее происходят. Если мы ее не отдадим, то опека нам шагу не даст ступить. Станут контролировать каждый рубль.
– Наташ, неужели тебе самой не хотелось разобраться, отчего все так произошло? И развязать запутанный клубок.
От твердого вопроса за спиной наступила тишина. Людмила обернулась и столкнулась с забитым, испуганным, неуверенным в себе существом, наряженным в яркие тряпки. Красота Наташи спала, оголив трусливую сущность.
– О чем ты опять?
– Если бы ты попыталась понять и разобраться, то перед тобой встала бы ясность насчет Кристины. Она ли виновна, или действительно произошел несчастный случай. А теперь ты боишься психолога, вдруг он докопается до правды, которая может оказаться неприглядной и ненужной. Потому что в любом случае вина ляжет на вас, взрослых, так называемых опекунов.
– Так называемых?
– Да, так называемых. С Кристиной произошла беда. Ее избивала собственная мать, а вы молчали. Потом рассказали, что у нее есть родной братик, который живет в чужой семье, только об этом говорить не стоит, это секрет. Так? Вы говорили ей, что братика никто не хотел, и если бы не люди, то он был бы мертв и закопан?
– Откуда ты это знаешь? Это ложь!
– Кристина могла столкнуть моего сына. Возможно, ненамеренно. А вы все видели и промолчали. Вы надеялись, что все успокоится, продолжали закрывать глаза на то, что девочка сходит с ума от неразрешенных проблем. Но не вышло. Кристину пришлось положить в больницу. Понимаю, что сейчас психолог неимоверно пугает вас, ведь он выяснит у нее правду. А правда вам не нужна. И удочерение Кристины – это еще один шаг, чтобы уйти от ответственности. Вам не хочется признавать, что вы сломали ребенка своим равнодушием. Пусть за это отвечает кто-то другой, не вы. Одинокий учитель! Вы даже на это согласны.
Наташа вскочила с места, потная и красная. Откинула с лица волосы и выкрикнула, брызгая слюной:
– А сама-то ты! Сама-то! Где ты шлялась, пока мы приглядывали за твоим ребенком? Мы-то не обещали следить за ним, это твоя обязанность! Только твоя! Ты хочешь его смерть повесить на нас? Ничего у тебя не выйдет! Ничего! Мы не подписывали бумагу, что обязались приглядывать за ним! Не подписывали! Или у тебя есть такая бумага? А? Есть? Вот то-то! А у меня своих проблем по горло, чтобы еще думать про твои! Что ты понимаешь! А то, что Арсений погиб, – только твоя вина! Не надо было бросать его, это тебе любая опека подтвердит! Твоя вина! Больше ничья!
Людмила стояла бледная, с опущенными руками. Слезы высохли, губы плотно сжались. Наташа, испуганная собственными словами, не понимая, что с этим делать, но осознавая, что отношения испорчены навсегда, пятилась к двери. Вот она скрылась в прихожей и зашуршала обувью. Затем хлопнула входная дверь.
Людмила осталась одна. Наташа не отрицала того, что Кристина могла совершить с Арсением. Не отрицала, а значит, было именно так. Девчонка столкнула мальчика с подоконника. Этот поступок окончательно разрушил ее психику, поэтому она оказалась в больнице и провела там три месяца. Людмила сцепила дрожащие похолодевшие пальцы. Она медленно повернулась к окну, из которого восемь месяцев назад выпал ее четырехлетний сын.