Loe raamatut: «Непринятая жертва. Роман ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА. Часть IV», lehekülg 3

ГЛАВА 4. СОЛНЦЕ МИЧЕ

– Ага! А ну-ка! – завопили мы, врываясь в нашу комнату. Со двора видно было, что в ней зажёгся свет, а значит, явились незваные гости.

Вопреки ожиданиям, в нас не полетело ничего тяжелого и ничьи руки не потянулись нас схватить. Зато наши уже крепко держали двоих, и одним из них был хозяин гостиницы.

– Вы что, ребятки? – хрипло спросил он, потому что Петрик его слегка придушил. Но после этих слов выпустил и даже усадил на стул. Я же заорал с утроенной силой, потому что парень, попавшийся мне, оказался анчу, и я сгоряча подумал, что поймал зеркало. Он тоже заорал, а в коридоре захлопали двери и раздались возмущенные и сонные голоса. Петрик со смехом сказал:

– Отпусти его, Миче, это не Дод.

– Никакой я не Дод, я как раз тот, – подтвердил анчу.

– Тот – это который? – решил уточнить я.

– Тот – это имя, – обиделся он. – А вообще, я тот, к кому ушла Додова жена.

– А-а-а! – протянули мы, и я его отпустил.

– А что ж это она так: от Дода – к Тоту? Чтоб легче запомнить было?

– Ты, Миче, послушал бы лучше, чего он пришел, – проговорил хозяин и добавил: – Это я ему посоветовал. Волшебники же вы.

– Мы? – попробовали отбрыкаться мы. Да как бы не так.

– Я у вас видел ложку самомешающую и самотыкающую вилку. – (Кошмар какой! Это что-то новенькое. Я незаметно показал Чудиле кулак). – Я подумал, что раз вы волшебники, и раз ты, вот ты, – хозяин показал на меня, – тот самый Миче из Някки, то можете Тоту помочь.

Я показал Чудиле два кулака.

Допрыгались. Весть обо мне разлетелась аж по сопредельным странам. Также легко она сейчас дойдет до нашей столицы. Мы бормотали что-то о том, что не такие уж мы и волшебники и не так чтобы из Някки, но упрямый хозяин заставил нас идти с Тотом, хотя в такую пору нормальные люди спят. Сам он тоже отправился с нами. Эти двое толком ничего не объяснили, пообещав, что мы сами увидим и всё поймём. И непременно захотим помощь оказать.

– Ладно, – бормотал мне на ухо Петрик. – Всё равно утром спали бы дольше, чем обычно. Невелика задержка. Подумаешь! Помочь надо человеку.

– Надо, – согласился я. – Но надо же знать, что стряслось у человека. Вдруг у него дома засада?

– Думаешь, Дод пришел к Тоту и, угрожая оставить у него свою жену навсегда, велел притащить нас под любым предлогом? Сейчас всё узнаем, Миче, друг мой. Другой вопрос, сможем ли что-нибудь сделать?

– Погадать, наверное, надо, – наивно предположил я, на что Чудила лишь хмыкнул. Пока он хмыкал, я разговорился с Тотом и проникся к нему большой симпатией. Местным фотографом оказался Тот, а я, как вы знаете, очень неравнодушен к этому искусству. Мы рассуждали на ходу о способах фотосъёмки, а я приглядывался к возможному клиенту. Сколько ему лет? Я специально спросил. Тот сказал, что тридцать. Не может быть. Либо он значительно старше, либо сильно болен.

Едва войдя на Тотов двор, я понял: ой как здесь неладно! Пока я не мог определить, что мне так не понравилось, но сразу стало ясно: гаданием тут и впрямь не обойтись.

В такую поздноту горел свет, и из дома доносился истошный плач младенца. В сенях под лестницей скулили маленькие щенки.

– Слышите, что творится? – спросил хозяин гостиницы. – И вот так у них тут круглые сутки. Додовы проделки, не иначе.

– Почему Додовы?

– А чьи ж? Поди заплатил бабке какой, да и порчу навел.

– Разберемся, – кивнул я. Ох, что мы с Чудилой сделаем с этой бабкой и с этим Додом, если это так!

Жена Тота оказалась маленькой и худенькой-худенькой. Такой же бестелесной была старшая девочка – дочь Тота от первого брака.

– Ты что не спишь? – спросил я её, едва войдя в дом. Дети, ночью бегающие по кухне – это ненормально.

– Так Киса ж плачет, – объяснила девочка со слезами на глазах. Это понятно. Если бы мой Рики так надрывался в младенчестве, я бы умер.

– Чего она плачет? – пожелал знать я.

– Он, – поправил меня ребёнок. – Киса – мальчик. Никто не знает, что он плачет. Вроде здоров, а слышите, как ревёт. А летом всё нормально было. А зима началась – и пожалуйста.

– Простудился, – поставил диагноз Чудила. – Но мы не врачи. Только царапинки, зубы…

– У меня болит зуб, – сообщила девочка. – Болит и болит, но дырки нет. А Киса здоров. Тут уже все врачи были. Не простужался он.

Я покачал головой.

– Детка, есть такие болезни, которые просто так не заметишь. Надо обследоваться, в больнице, например.

– Лежали и в больнице, – мрачно поведал Тот. – Ничего не нашли. В больнице сын не плакал. Всё время спал. Галя тоже спала. Поправилась, такая шустрая стала. – Он показал на дочь. – Жена в этот дом возвращаться не хотела, говорит, плохой дом, да и я уж так думаю. Я жену взял нормальную, в смысле веса, румяную на лицо, а видите, что с ней стало.

– Устаёт? – предположил Чудила.

– Само собой. Ноги вообще уже не таскает, да и я слабый какой-то. И так оно каждый год, как холода наступают. И даже просто, как дни укорачиваются, – добавил он шёпотом.

– И сколько лет уже? – тоже шёпотом спросил Чудила.

– Чуть меньше, чем за год до того, как моя первая жена умерла, да ещё с тех пор скоро три года будет, – тихо говорил Тот, пока его жена сморщенной, как у старушки, прозрачной рукой метала на стол всякую снедь. – К тому же, у нас в округе нынче много таких домов. Поэтому я и думаю: это не Дод порчу навел.

– А кто? Первый муж твоей первой жены?

– Не было у неё первого мужа, – обиженно засопел хозяин дома. – Померла она тоже зимой. А летом у нас всё нормально. А как холода – у нас собаки мрут. Вон, у Юськи щенки, как пить дать,

передохнут.

Говоря так, Тот опасливо косился на Галю. Чтобы она не услышала и не заплакала.

На стене висел портрет Тота, фотография с датой в уголке. Выходило, что ещё совсем недавно, он был красавцем. Не было шелушащихся пятен на щеках, глаза горели молодым задором, кудрявые волосы непокорно топорщились и блестели. Не был он похож на высохшего старичка, что каждый шаг делает с усилием. Просто первым парнем на деревне был Тот. Сейчас его внешний вид вызывал жалость, а раньше – восхищение. К плечу Тота на портрете прислонялась хорошенькая девушка, полненькая, с ямочками на щеках, с косой, толщиной в руку, и со счастливой до невероятности улыбкой. Я, было, подумал, что это Галина мама. Но нет. Оказалось – Тотова вторая жена, её мачеха. В голове не укладывалось, что человек мог измениться до такой степени, просто до неузнаваемости.

Мы с Чудилой оглядели Кису и испуганно переглянулись. Если бы мой Рики в младенчестве был таким тощим и заморенным, если бы на запястьях и у губ у него были такие нарывы, я бы… Ну да вы знаете.

– Такие болячки у ребёнка, а врачи говорят, что здоров? – возмутился я. – Ему же больно! Вот он и плачет.

– Болячки недавно появились, а беспокойным он был и раньше, – вздохнула несчастная женщина. – Врачи сказали, что грязь попала и воспаление сделалось от слабости организма. Мазь выписали. За три дня ни капли не помогло.

– Петрик, – шепнул я, отведя его в сторонку. – Помнишь, в твоей книге есть заклинание от беспокойства младенцев. Если бы ты имел способности к исцелению… Хотя что я говорю! Беспокойство – это не болезнь. Беги за книгой.

– От беспокойства младенцев… – задумчиво протянул Чудилка и почесал в затылке, словно дядька на рынке. – Да-да… что-то где-то…

За книгой он почему-то не побежал, а сел за стол, нахмурился и глубокомысленно уставился сквозь дверной проём в детскую комнату. Мы все сели за стол. Неудобно было отказаться. Право не знаю, зачем такие хлопоты, если мы только что со свадьбы. Собака под лестницей заунывно взвыла. Киса зашёлся плачем. Галя привалилась к отцу и взвыла тоже. Я взял малыша на руки, но на него мои сюсюканья не подействовали. Он дрыгал ножками и верещал, как брошенный голодный щенок. Я передал его матери, собираясь минуты через три встать и вежливо отпроситься за книгой. Женщина тихо заплакала, прижав к себе Кису. Друг Тота, хозяин гостиницы, задумчиво отковыривал побелку от холодной печки.

Между тем, в доме Тота было тепло и светло. Неубрано только. Видно, бедной, замотанной и больной женщине не до того было.

Чудила перевёл взгляд на подсвечник в форме оленя, очень красивый, на восемь свечей. Он поставил его перед собой и взял в руки светильник. Тоже интересный по форме. Вроде большого розового цветка.

Тут девочка очень кстати вышла умыться, а я спросил:

– Отчего умерла Галина мама?

Чудила меж тем нагромоздил на столе целую коллекцию ламп, светильников и подсвечников. Свечи были новыми, не тронутыми пламенем, или их вообще не было. Лампы, светильники и люстры не горели.

– Откуда свет? – изумленно спросил Петрик.

Я огляделся. И вправду, откуда?

– Галкина мама вообще болезненной была, – сказал Тот. – Простужалась всё. Как осень – всё пчхи да пчхи. Оттого-то я и купил ей эту штуку. – Он показал куда-то вправо. – Простужаться она перестала, зато стала чахнуть, ну и померла.

– Как я, – всхлипнула хозяйка.

– Ну-ну, будет тебе.

– Как мы все, – печально закончила женщина. – Надо бы дом продать да в другой переехать. Да кто купит? Уже про него повсюду дурная слава. И знаете что? Теперь и впрямь тут много таких домов. Не иначе, как враг светлой Эи вырвался из тайной дыры Вселенной и затаился у нас в Гадючьем болоте, посреди воеводства.

– Что значит, чахнуть? – настаивал я, потому что помнил: где-то я уже слышал это. Кто-то всё время простужался, а потом чахнуть стал.

Ответил мне не Тот, а Чудила. Он сказал:

– Это значит, проблемы с кожей, крошатся зубы, выпадают волосы, болит живот, снижается зрение, царапины долго заживают, люди не спят ночами, а на младенцев нападает беспокойство. Кошки не могут выкормить котят. И дохнут!

– Где я это слышал? – наморщил я свой умный лоб.

– Да, всё так, – прошептала хозяйка.

– Печь почему не топите? – прицепился Петрик. – Лень?

– Сил нет, – объяснила Тотова жена. – Да и зачем? Тепло же.

– Откуда свет? – вскричал Чудила так, что Киса от удивления перестал вопить. – Я спрашиваю: где эта штука?

Я испугался. У моего дружка был такой вид, будто он минуту назад выпрыгнул из окна сумасшедшего дома и дал стрекача. Поэтому хозяин гостиницы спрятался за печь, а остальные, включая Кису, только глазами хлопали.

– Миче, – попросил из-за печки Тотов друг, – скажи этому Петрику своему, чтобы он не того…

– Ты потише, Петрик, – попытался я его вразумить. Не вразумил.

– Где эта ерундовина в форме чего-то, заключающая в себе это самое? – заорал он ещё громче. – Немедленно дайте её мне. Через тряпочку.

Дара речи лишился даже я. Может, кто послабее, и впрямь сходит в этом доме с ума?

Я захотел изловить Чудилу, мечущегося повсюду и раскидывающего вещи, но очень уж он увёртлив.

– Ищи, Миче, – рявкнул он мне. – Ищи эту дрянь.

– Какую?

– Миче, – взывали ко мне, – что он делает?

– Работает, – заискивающе пролепетал я. – Мы, волшебники, всегда так. Входим в транс. А потом выходим, я надеюсь.

– Миче, – кричал Петрик, – найдешь, – не трогай руками. Ты меня слышишь?

– Дяденька, ты что ищешь? – встав перед ним и распахнув глаза, спросила вернувшаяся Галя.

Расшвыривать девочек Чудила не решился. Он даже снизошел до объяснения.

– Радость моя, – сказал он, – это такая штука, где рычаг нужно повернуть налево и хорошенько потрясти. У неё есть какая-то форма. Из неё во все стороны лезут свет и тепло.

– А! – подпрыгнул ребёнок. – Такое подарил мой папа моей

первой маме, чтобы она не болела, только это не помогло. Но от него тепло и светло, и можно печку не топить.

– Где ЭТО?!!

– Вон. Сзади тебя.

Петрик крутанулся на одной ножке и оттолкнул Галю от фигурки кролика из уршала – легкого металла.

Фигурка лежала в люльке Кисы в соседней со столовой комнате. Свет от неё распространялся на все помещения, которые мы могли видеть, но она сама не слепила глаз, и в ней почти невозможно было угадать источник света. Он рождался сам собой в воздухе, но не в фигурке, хоть в ней имелись крохотные, с игольное ушко, отверстия, огонь в ней не жил, как в лампе. Кролик не был горячим, разве что чуть тёплым – Чудила держал его через полотенце совершенно спокойно. Приятное тепло рождалось в воздухе само собой, как и свет.

– У вас такое детям дают играть? – полным ужаса голосом спросил Петрик. – Кладут в люльку к младенцу?

– Ну да. А что? Это не бьется, не царапается, светит даже из-под дивана. Главное, следить, чтоб не пропало. Пусть играет. Забавная вещь, полезная очень.

С ненавистью, которой я и не подозревал в моём Чудиле, он рванул на себя кроличий хвост и треснул зверька кулаком по прижатым к головке ушам.

– Ой! – испугалась Галя.

Свет погас, и стало темно и тихо.

*

– Зажгите свечи и лампы, – раздался голос Петрика. – Затопите печь.

Послышалось шуршание. Избалованные полезным изобретением, хозяева искали спички. Я решил им помочь, но понял, что магия не действует – мне не зажечь огня. В пропитанном энергией странного светильника воздухе мои усилия пропали даром.

Пока обитатели дома шуршали, Петрик говорил в темноте, и голос его дрожал от ярости:

– Эта вещь убила твою первую жену, Тот. Откуда она? Эта штука убивала и вас, а вы: «Порча, порча!» Сохранилась в твоей семье с Мрачных времён? Твой предок не сдал её налево-направо?

– А? Налево чего?

И вот представьте только, что держал мой дружок через тряпочку: изобретение доисторического моего тёзки. То самое солнце, что принёс он в пещеры своего народа и за которое принял смерть от рук приспешников Очень Злого Шамана.

И вот представьте, что полезная вещь из легенды оказалась реальностью… И оказалась убийцей.

Миче из Мрачных времён, Миче, в честь которого меня назвали, оказался убийцей своих соплеменников. По незнанию ли, по другой ли причине – всё равно.

Сомнений не было.

Я же читал древний дневник, который мы между собой называли кулинарной книгой. Я помню, как оно всё было в Мрачные времена. Петрик прав. И надо же – вот так догадаться! Вот отчего в доме у Тота беда

А в конце Мрачных времён какой-то хороший человек в пещере налево-направо за шестнадцатым поворотом забирал эти страшные штуки в обмен на лекарство. Наверное, никто не верил, что от солнц вред и гибель, и требовался сильный аргумент, чтобы люди с ними расстались. Стало быть, нынче у нас на повестке дня лекарство. Помню, я сказал, пока темно ещё было:

– Вы не переживайте, мы вам снадобье сделаем. Прямо завтра получите. У нас в кулинарной книге есть рецепт. Больше никто болеть не будет. Но, правда, откуда у вас это солнце? Из древнего склада в пещере?

– Нет, просто купили. При чём тут пещеры? – удивился Тот.

– Мы все умрём? – пискнула Галя.

– Я вам умру! – вскричал Петрик и топнул ногой. – У меня есть доказательства, что эта вещь опасна. Вам повезло: мы действительно знаем, как сделать лекарство. Но, Миче! Ты важное что-то забыл. Просто так его не дают.

– Нет, я помню. В обмен на этого кролика. Вы отдадите его мне. То есть, я прямо сейчас его заберу. Мы заберём его, да, Чудилка?

– Непременно, Анчутка. А вы скажете мне, кто торгует этой дрянью. И у кого ещё это есть. Слышишь, Миче, кто-то узнал, как это делать. Говорили же мы с тобой: была мастерская, мастера и чертежи, и секреты. И могли уцелеть! Миче, да тут весь город может скончаться!

– Не скончается. – Зажегся свет, и я предложил выход: – Мы распустим слух, что в обмен на эти штуки выдаём лекарство сам знаешь от каких болезней, и нам принесут их на блюдечке. Мы объясним, что светильники очень опасны.

– Опять задержимся в пути?

– Ничего не поделаешь.

– Да, – вылез из-за печки хозяин гостиницы. – Распустим и объясним. Только мне что-то не верится.

– Тот, – велел Петрик, – открой все окна.

– Вот именно, – подхватил я. – Надо проветрить, а то волшебство не живёт в такой атмосфере.

Распахнули окна и входную дверь, и едва здоровый морозный воздух вытеснил то, что его здесь заменяло, маленький Киса уже крепко и спокойно спал на руках отца, а Галя, зевая, жалась к мачехе и тёрла глаза. Перестала истошно скулить собака Юська и утихомирились щенки. Я занялся закрыванием окон – всё-таки в доме дети. Чудила сгрёб всё белье из детских кроваток, включая подушки, одеяла и матрасы, и сжёг на дворе. Тот сам швырнул в костёр прочие спальные принадлежности. Галя приволокла собачью подстилку и с чистой совестью отправилась спать, завернувшись в здоровенную старую шубу из сеней. Хозяйка дома заснула прямо на стуле и даже не открыла глаза, когда мы переносили её на кровать.

Друг фотографа поделился наблюдением:

– А я всё думал, что за дела: как явишься весной в тёплый день к Тоту, так ему не до меня и даже не до клиентов. Все в доме в спячку впавши. Вот теперь уже верится, пожалуй.

– Придёшь после обеда за лекарством, – сказал Петрик зевающему во весь рот Тоту. Прихватив нашего хозяина, мы отправились в гостиницу.

– Нет, ребята, вы молодцы, – восхищался он. – Столько времени никто понять не мог в чём дело, а вы раз – и всё. Когда уже можно распускать слух?

– Чем быстрее – тем лучше. Прямо с утра. Мы очень спешим. Кто не успеет – потащится за лекарством в Някку.

ГЛАВА 5. ЧЕРЕЗ ДВЕ ГРАНИЦЫ

Нам ещё пришлось оказывать помощь недотёпе Доду. Он привёл с собой целую банду – и они нас терпеливо ждали. Но усилился мороз – и буйные горожане ускакали по домам, поджав хвосты и забыв о главаре. Он же едва не замёрз насмерть между сараем и конюшней. Мы с Петриком сильно веселились по этому поводу. У Дода надолго пропадёт желание пакостить анчу. Передав балбеса с рук на руки его матушке и доктору, мы, наконец, улеглись и заснули.

С утра, пока ещё мы спали, хозяин гостиницы развил бурную деятельность. Вроде бы даже на площади с помоста объявлено было о страшной находке в доме Тота. Во второй половине дня к нам повалил народ: я едва успевал снова и снова переписывать текст молитвы «Чтобы всё хорошо было». Насколько я понял, он шёл в комплекте с лекарством и выдавался в обмен на солнце хорошим человеком из-за шестнадцатого поворота. Я восстановил текст как попало, даже больше выдумал, чем восстановил: это всего лишь средство успокоения. Я отринул за ненадобностью слова о не ведающих, и развивал тему, что теперь действительно всё должно наладиться… в личной жизни и в материальном плане.

– Делай упор на здоровье, – поморщился Чудила, увидев мой текст. – А то твоя молитва на гадание похожа. «И будет тебе, красна девица, счастье, муж богатый, да коровка молочная, а тебе, добрый молодец – тёща ласковая». Ой, не могу!

Я пожал плечами:

– Да пусть её. В гаданиях я понимаю, могу обнадёжить и успокоить. Могу богатство привлечь. А способностей к исцелению у меня нет. Значит, и толку не будет. И ни про какую тёщину коровку тут не написано. Тоже мне, добрый молодец! Где ты видишь про молодца с девицей?

Однако, подумав, я прибавил слова: «и здоровье будет в порядке».

Лекарством ведал Чудила. Он варил снадобье в кастрюле, позаимствованной у хозяина гостиницы, разливал его поварёшкой в принесённые баночки и скляночки. Вместе мы объясняли местному населению, призванному распускать слух, что к чему и где нас искать тем, кто не успеет. Мы не могли сидеть здесь вечно. Мы рвались в Някку, а потратили на кошмарные светильники несколько дней, потому что люди ехали со всей округи, и мы имели беседу даже с местным воеводой, тоже купившим в свое время древнее солнце Миче и потерявшим из-за этого новорожденного сына, мать и жену.

Всевозможных фигурок набралось у нас семьдесят шесть штук: котят, зайчат, собачек, барашков и птичек, и мы не знали, что с ними делать. Зарыть? Отроют. Бросить в реку? А если они отравят воду, а потом выплывут где-нибудь? Везти с собой? А если мы сами скончаемся от их воздействия? А если нападут разбойники, убьют нас, а фигурки снова расползутся по свету?

Мы решили везти их с собой и зарыть уже в Айкри, в диком лесу, где даже археологи вряд ли когда-нибудь будут производить раскопки.

Кто возродил древнее солнце? Мы не добились ответа. Какие-то торговцы рекламировали замечательный товар, а местные жители купили новинку. Каждый год находились покупатели. Причем, многие знали, что это, и так и называли: солнце Миче. И опять нехорошее было связано с моим именем, опять его трепали на всех перекрёстках.

Мы бросили мешок с фигурками в сани, сели и поехали на юг. И при этом рассуждали о том, что какая разница, сейчас или позже начать сильнее распускать слухи для Воки Ловкача. В конце концов, мы же волшебники, так что он со своей бандой ещё пусть попробует добраться до наши шкур. Мы сдадим его соответствующим службам, а повезёт, так и стравим их где-нибудь, пусть разбираются друг с другом, и отвлекутся от нас. Очень кстати подвернулись светильники, теперь и те, и другие устремятся куда следует. А то пока бы до них вести дошли.

– С Воки удачно получилось, – вздохнул Петрик. – Родителям и соответствующим службам лучше бы не знать, что мы уже так близко к Някке, к столице.

Я тоже вздохнул: лучше бы да, но так уж вышло.

А очень скоро, за невысокой Ласской грядой, на новой равнине, снег сменили дожди и распутица. Мы продали сани, купили ещё коня для поклажи и продолжили путь верхом. И очень переживали за наших животных: мешки с солнцами болтались на их спинах. Не заболели бы. Мы ежедневно вливали в них лошадиную дозу лекарства, хоть они и сопротивлялись.

Фигурок становилось всё больше. Нас догоняли и встречали у околиц. В каждой из трёх стран, что мы пересекли с севера на юг, наблюдалась та же картина. И мы теперь были абсолютно уверены, что весть о нашем приближении дойдёт до столицы Някки раньше, чем мы. Конспиративной квартиры и сложных, изнуряющих, чар личины было не избежать.

Прямо на границе Акети и Тонки тощий и бледный служака, на котором форма болталась, как на удочке, бросился нам в ноги и долго бормотал о том, что мы спасли его дочерей, бесценное его сокровище. Этой зимой они с женой думали, что лишатся девочек, невест, красавиц, но тут до него дошли слухи о вреде проклятых солнц. И вот оно, его собственное, пожалуйста – в обмен на лекарство. Едва погас светильник, как и жене лучше стало, и дочкам, и сам он словно бы ожил. Короче, на границе у нас проблем не было.

Покидали мы Тонку в печальное время: умерла мать двух королев: королевы этой страны и нашей собственной. Ходили слухи, будто она тоже не устояла перед сомнительной пользой солнц и имела одно в своих апартаментах. Петрик, лично знавший пожилую женщину, плакал, как маленький, и долго был очень грустным.

– Кто? – спрашивал Петрик пустое небо. – Найду – руки поотрываю.

– Дело у негодяя хорошо поставлено. Агенты бродят по всем дорогам, – подхватывал я.

Мы видели много горя, принесённого великим и, вроде бы, благородным изобретением, и Петрик день ото дня становился всё злее и всё больше спешил.

Мы очень хотели поймать кого-нибудь из агентов, продающих солнца. Допросить их – вот что было нужно. Но пока не удавалось.

– Негодяй свернул производство и прикрыл лавочку, – сказал я. – Это даже плохо, Чудилка. Спрячет записи, станки, материалы. Потом всё это кому-нибудь достанется. Всё повторится, может, чуть по-другому.

– Не думаю, что свернул производство. Понимаешь, Миче, это же оружие. Настоящее оружие. И может кому-то ещё пригодиться. Догадайся, кому. Побольше бы сведений – и мы сами прихлопнули бы лавчонку.

Узнали мы немного: восстановленные солнца продают лет пять, никак не больше, может, чуть меньше.

Нам показывали дома, где за эти годы погибли целые семьи. Торговля шла на окраинах нашей страны и в ближних, а может, и дальних, странах.

Жертвами носителей тепла и света становились всё больше женщины, дети, телята, щенки и прочий молодняк. Кошки сбегали из дому. А вот взрослые мужчины воздействие солнц почему-то переносили легче, но за пять лет оно всё же доконало многих. А один помещик три года назад купил солнца на свой конный завод, надеясь создать породистым лошадям хорошие условия. Он лишился их всех и, не понимая в чем дело, снес конюшни и, построив новые на другом месте, собрался поместить солнца в них. Он думал, что на скакунов напала заразная болезнь, опасная и для конюхов тоже. Никто не хотел работать у него, пока мы не объяснили в чем дело.

Мы с Петриком поражались: отчего в легендах и сказках не сохранилось указания на то, что эта вещь вредна для здоровья? Описывались интриги и столкновения двух врагов, желание дорваться до власти и получить выгоду, а пока бушевали эти страсти, народ вымирал. А кто-то сидел в пещере налево-направо от колодца Пустоты, тихо собирал изобретения в обмен на лекарство и молитву и ни словом не упрекнул ни Очень Злого Шамана, готового поставить под угрозу само существование анчу, ни этого изобретателя Миче, который не соображал, что делает. Или соображал и лишь прикидывался добреньким? Где он странствовал, каких идей нахватался? Почему отказал Очень Злому Шаману в сотрудничестве и более выгодной продаже солнц? Ему и так было хорошо? Или он имел другие цели? Оттого ли рассердился Злой Шаман, что Миче не захотел шагать с ним рука об руку к вершинам богатства и власти? Или до Шамана дошло, что прекрасное солнце Миче – зло? Кто знает? Даже Хрот не знал.

И всё же Петрик говорил мне:

– Это Корки. Вот помяни мое слово: Корки это, и всё тут.

– Да брось, Чудик, они и так богаты. Уж насколько я их не люблю, но у тебя просто предубеждение какое-то. А ведь ты собираешься жениться на дочери их клана. Нельзя обвинять без доказательств. Надо искать среди тех, кто внезапно разбогател года четыре назад.

– Корки рвутся к власти, и деньги им нужны, чтобы укрепить своё положение. Ты вспомни: они содержат тьму головорезов и поддерживают пиратство. К тому же, может, это их просто радует – обладание таким секретом, – возражал Петрик.

По его мнению ухудшение здоровья рыбаков Някки было связано именно с производством солнц.

– Помяни моё слово, – снова начинал Чудилка, – производство где-то ниже Идены. Неправильно устроенное производство отравляет воду и рыбу. И любителей рыбы. Ты знаешь: несколько лет мы читаем сообщения о том, что речная рыба то и дело всплывает кверху брюхом. Священная роща у Катиты роняет листья уже в конце лета. Мы сами наблюдали камыши странного вида – потемневшие и со стеблями, словно завязавшимися в узлы. А вы мне тогда что сказали? «Ничего страшного, Петрик, это просто сорт такой»! Надо же – сорт! Лесные животные, приходящие на водопой, и домашние собаки, пьющие воду из Някки, болеют, лысеют и долго не живут. Коровы дают отравленное молоко, а его пьют дети…

– Да-да, ты говорил, что доктора встревожены, но не могут понять причины… Ещё людям стало неспокойно жить на берегу, а младенцы в домах у воды не спят, капризничают и плачут. Мы это знаем, потому что заходили в дома у Някки, разговаривали с людьми.

– Отравлена Някка, наша родная река. Я говорил тебе: где-то в низовьях. А наши семьи в нашем городе пользуются этой водой. Понятно? Мы сами в нашем путешествии пользовались. Мы пользовались дома все эти годы!

– Ната пользуется, – пискнул я, зажмурившись от ужаса и думая о том, что для женщин это особенно губительно. – И мама моя!

– Вот-вот.

– Но ни Кохи, ни Хрот ничего такого не говорили. Они хорошие люди, не стали бы молчать, – пробормотал я. – Вспомни, Кохи хотел защитить родителей от обвинения в измене, но при этом пытался предотвратить нападение пиратов. Он бы придумал что-нибудь, если бы знал, чем занимаются родичи. Придумал бы для их защиты, но поговорил бы с нами, чтобы попытаться искоренить причиняемое зло.

– Хрот у них в семейке считался бедным юродивым, не таким со всех сторон. Будут они с ним откровенничать? Мадина – девчонка, а Кохи… Ну, ты знаешь, Кохи они просто не любили. Коркины дети отстранены от дел. Может быть, только Яков… Вот ему ещё один повод для мести: мы загубили семейный замечательный бизнес. Лишили дохода. А ну как до Корков дойдёт, что можно использовать светильники, как оружие?

– Лучше молчал бы ты, Петрик. Как ТЕБЕ такое в голову приходит?!

В одном городе мы наткнулись на драку и благоразумно не стали в неё встревать. Били двух агентов, продававших солнца и не успевших удрать восвояси. На мой взгляд, очень правильно делали. Кто-то узнал их на рыночной площади. Когда парней загребли в тюрьму, мы с Петриком попросили разрешения побеседовать с ними. Так как все вокруг были наслышаны о нашей антисолнцевой деятельности, нас пропустили к этим двоим.

– Болваны, – в числе прочего и непечатного сказал им Петрик. – Вы что творите?

– Мы продаем полезную вещь, и нам за это хорошо платят.

Возрожденное солнце несёт тепло, свет и здоровье, – ответили они. – С какой стати вы мешаете нам? Мы занимаемся этим уже два года.

– Я – три с половиной, – пробасил чернобородый парень. Он дернул себя за бороду, и в его руках остался чёрный клок.

– И как здоровье? Улучшилось? – ехидно спросил Петрик.

– Ну, мы же вечно на холоде, по дорогам мотаемся, едим что попало…

Их, дуралеев, обманывали, как и всех прочих. В начале осени каждый раз новый человек привозил им товар в тот городишко, где они обитали. Мы объяснили, до какой степени они не правы. Чернобородый плакал, закрыв лицо руками. За три с половиной года он потерял родителей, сестру и молодую жену, купив в свой дом два солнца по цене одного. Акция для агентов.

– Сколько вас всего? – спросил я.

– Понятия не имеем.

– Значит, работаете вместе не с самого начала?

– Сперва я с другим человечком работал, да он того… Помер. Старый уже был. Лет сорок.

Я только хмыкнул. Несмотря на чёрную бороду и статус вдовца, агент был в том возрасте, когда люди старше тридцати пяти кажутся глубокими старцами.

– Кто делает это? Где?

– Так не знаем мы. Говорим же: каждый раз разные люди привозят товар, а потом за деньгами являются и процент платят. Процент хороший.

Похоже было, что они действительно ничего не знали. Но Петрик воскликнул:

– Корки! Я чувствую, что это они.

Я не хотел быть пристрастным, но как-то так выходило, что скорей всего. Оставалось загадкой, где производство и как добыть доказательства, более веские, чем показания двух напуганных простофиль.

И вот настал день, когда мы выехали на берег реки Акс, на границу нашей страны, и день, когда мы с Петриком поняли абсолютно чётко: следы производства светильников ведут в Някку. Ладно, пусть не в саму столицу, но точно – в ту сторону. Смешно и не очень достойно: мы руководствовались слухами, как истинные сыны нашего города. Правда, Петрик руководствовался ещё и данными о здоровье рыбаков.

В крепости на границе двух стран, Акети и Някки, соответствующие службы встретили нас как родных, с хлебом-солью и кучей солнц. Желающих получить лекарство было столько, что им не хватало места в крепости и посаде. Палаточный городок вырос в чистом поле. Пришлось провести и у Акса несколько дней, готовя зелье и переписывая молитву. Это мы раздавали абсолютно бесплатно. Но я заработал кучу денег, гадая и продавая амулеты.