Loe raamatut: «Время сомнений»
Одна тысяча девятьсот девяносто какой-то год. Жаркий август не отпускал лето.
Суховей, перемешанный с городской пылью, гонял по мостовым неубранного города пустые банки из-под пива, рваные полиэтиленовые пакеты и помятые страницы рекламных газет.
Магазинчик хозяйственных товаров, в котором я настраивала на компьютере программу, занимал подвальное помещение старинного дома на одной из центральных улиц. От софта требовались некоторые ухищрения: хозяин имеет доступ к движению всего товара, а налоговой инспекции доступна, только, часть данных с целью свести к минимуму «подати» в казну.
Нет, не природная склонность к криминалу вынудила меня оказывать сомнительные, с точки зрения закона, услуги, а отсутствие другой работы в эпоху обрушения рубля и взлетающих цен.
Тесная каптёрка-кабинетик магазина не проветривалась, пришлось выйти на улицу, чтобы отдышаться и поискать помещение, где можно подумать и зафиксировать услышанное, пока оно не затёрлось в моей памяти другой информацией, ибо через два часа меня ждал следующий клиент.
«И не существовало причины, которая помешала бы отправиться к очередному бизнесмену, чтобы получить от него за свой труд порцию «деревянных»», – в этом я была уверена.
Напротив магазинчика, через дорогу, на доме висела вывеска: «Кафе ТЕТ-А-ТЕТ». Я миновала проезжую часть, по которой проносились машины, не тормозя на пешеходных переходах, и оказалась в тёмном глубоком помещение со стенами в грязных разводах, и запылёнными окнами.
Около барной стойки в конце зала светились две лампочки, похожие на ёлочные, наверное, чтобы неприветливая хозяйка могла объяснить, почему ошиблась со сдачей.
Оплатив пирожок и чай, отметив про себя презрительный взгляд продавщицы из-за дешёвого заказа, я поискала глазами место.
Очевидным было, что видеть написанное в этом кафе можно, только, у окна. Там стояла пара столиков, за одним из них сидели две женщины. Невольно, взгляд задержался на них. Одной – лет двадцать, другой – за сорок, похожи между собой, наверное, мать и дочь.
Дорогая одежда, подобранная безупречно, свидетельствовала о материальном благополучии и прекрасном вкусе, а лица и осанка предполагали некоторую избранность. Они не подходили дешёвому кафе.
Я направилась к соседнему столику, надеясь под лёгкую болтовню о моде, бутиках, филармонии или выставке Малевича сосредоточиться на проблемах подвального магазинчика и зафиксировать соображения в письменном виде. Достала из портфеля тетрадь и авторучку.
Соседка постарше сидела ко мне спиной, а молодая – лицом. Большие светлые трогательные глаза, черные длинные ресницы, безупречные брови, нежное лицо, русые тяжелые волосы заплетены в косу. Бедные мужчины. Не худенькая, не модель, большая грудь. А мама лет двадцать назад могла бы стать моделью: спина гибкая и тонкая, как у балерины или гимнастки. В сумке её какие-то документы, предположительно, конспекты лекций. Она не учительница, у учительницы не бывает осанки королевы, и не бухгалтер, во внешности бухгалтеров присутствует чёткость: аккуратная стрижка, деловой костюм. Волосы дамы, пушистые и каштановые, собраны на затылке несколько небрежно.
Я приготовилась к милой беседе хорошо устроенных женщин, что было редкостью в те дни.
Сделала первые записи и услышала тихий голос молодой красавицы:
– Не бойся, мама!
Подняла глаза и увидела, как вздрогнули плечи женщины, сидевшей ко мне спиной.
– Бери, – девушка положила на стол небольшую пачку долларовых купюр, с моего места не было видно, какого достоинства.
– Не могу, девочка, не знаю, что делать, – теперь задрожал пучок каштановых волос на затылке.
