День между пятницей и воскресеньем

Николай. Тогда и сейчас

Николай достал телефон и набрал номер. Абонент недоступен. Набрал снова, усмехнулся, посмотрел в окно. Неужели он опять за свое? Хотя вроде бы и не суббота сегодня. Но иначе он не выключил бы телефон. Знает ведь, старый жук, что ему влетит. Николай убрал телефон в карман и попросил водителя развернуться и ехать в аэропорт.

Он мог бы найти Леонида с закрытыми глазами. За столько лет он выучил тут все наизусть. Не прилет, а вылет, вот сюда, новый терминал. Если не окажется в этом, значит, торчит в старом. Сидит на своем привычном месте у окна или в кафе, смотрит в чашку с кофе, рассматривает пассажиров, улыбается кому-то. Только бы оказался там. Он даже не собирался ругать его и ссориться, но вдруг начал волноваться: а если это не вечная странная блажь, а сердечный приступ? Телефон разрядился, и его друг сейчас лежит в реанимации как неопознанный старикашка, потому что документы с собой он не взял, как обычно, а кошелек мог где-то выронить, да нет, его у него вытащили, конечно, вытащили! Ему стало плохо на улице, и его обокрали, избили и бросили! Стоп, сказал себе Николай, вот тут уже точно хватит. В последнее время он стал ловить себя на том, что всегда начинает первыми прокручивать в голове самые жуткие сценарии, от которых сердце начинало колоть и биться у него самого. Может, возраст? Никто почему-то не предупреждает, что с возрастом приходит вовсе не уверенность и спокойствие мудрого старого льва, а откуда ни возьмись выскакивает трепет подростка: неуверенность, сомнения, страх за все и за всех. Как это подло придумано природой – стареть. Оказавшись на вершине жизни, где наконец-то можно выдохнуть и положиться на собственную твердость, мудрость, опыт, как на надежный навигатор, вдруг осознать, что ты предан. Собственным телом, а потом – и всей жизнью, всем, чего добивался, о чем так мечтал… Он прогнал от себя дурные мысли и быстро прошел по стеклянному переходу в новый терминал, глянул на свое отражение в бесконечных стеклянных стенах и остался доволен. «Мы еще хоть куда, мы еще покажем, на нас еще будут смотреть с завистью, как и положено смотреть на мудрых старых львов, мы ведь еще в силе, мы ведь еще в силе…» – повторял он себе. Или уговаривал.

Стеклянный коридор закончился, распахнулся высокий потолок терминала, он быстро поискал глазами и тут же увидел спину лучшего друга. Так и есть! Старый жук! Сидит за своим столиком, перед ним чашка и блокнотик. Что-то рисует, а может, записывает, делает вид, что занят. Ишь ты. Николай тихо обошел его и положил на плечо руку.

– Ах ты ж… – Леня поднял голову и улыбнулся.

– Думал, спрятался от меня, да? Девушка-красавица, можно вас? – Он отодвинул стул, махнул официантке и уселся напротив. – Что пьешь? Крепенькое?

– Конечно, крепенькое, чаек. Выпьешь со мной?

– Девушка, а мне кофе принесите, пожалуйста и какое-нибудь маленькое пирожное. Совсем маленькое. Есть у вас такие? Совсем маленькие. Вот и хорошо, вот такое и несите.

– Вразнос пошел? – Леонид все еще улыбался. – Пока Тамарочка не видит?

– Ты стрелки-то не переводи. Опять за свое? Давно?

– Сегодня-то? Нет, недавно приехал. А вообще, уже пару месяцев не ездил. Так что ты зря.

– А сегодня чего поехал? Прижало?

– Да не знаю… Наверное… Может, весна, может, давление. – Он засмеялся. – Кто нас, стариков-то, разберет. То ли любовь, то ли давление. А ты чего примчался за мной? Суббота же. Как же Тамарочкин званый ужин?

– Вот, может, поэтому и примчался.

Леонид промолчал, его друг вздохнул, облизнул чайную ложечку, положил на блюдце. Девушка принесла пирожное, но есть Николаю расхотелось.

Званые ужины были многолетней традицией его супруги Тамарочки. И когда-то, в первые годы их знакомства и супружества, он радовался этой ее привычке, он думал, как прекрасно – какая она чудесная хозяйка, как здорово – ведь это станет их бесценным семейным наследием: собираться по субботам за огромным столом, звать лучших друзей, и чтобы все непременно приезжали с детьми, и чтобы было шумно, и весело, и стол весь заставлен, и дом – полная чаша, и они с Тамарочкой всегда и всё только вместе, только рядом. Поддержка и опора, любовь и счастье. Но совсем скоро его мечты раскололись на тысячу кусочков и испарились. Очень быстро он понял, а точнее, ему дали понять, что званые ужины – это не «посиделки с бездельниками, не достигшими в жизни никаких высот», а ответственные и важные мероприятия, на которые звали исключительно достойных и, прежде всего, полезных людей, людей со связями, от которых в жизни зависит очень многое, буквально все. Так ему это и объяснили, именно этими словами, когда он по наивности решил позвать на субботний званый ужин своих друзей, коллег по конструкторскому бюро. Тогда-то он и узнал о важном тайном смысле этой семейной традиции, а заодно и о том, как Тамарочка и ее папа на самом деле относятся к его друзьям. К нему самому поначалу относились не лучше. Да впрочем, и потом тоже.

Николай был готов жениться еще в восемь лет. Всю свою жизнь он мечтал о семье. Но жизнь преподнесла ему много уроков, так что он научился ждать и быть осторожным. А еще он прекрасно понимал, что жениться, не имея за душой ни гроша, – это нечестно. Муж без денег, без карьеры и квартиры – не каменная стена, а хлипкая картонная перегородка, которая вряд ли будет кому-то нужна. Он шел к своей цели не быстро, но уверенно и решительно. Закончил институт, защитил диссертацию, получил хорошую должность в перспективном архитектурно-конструкторском бюро, преподавал на кафедре, а в тридцать два года обзавелся и отдельной квартирой. Маленькой, однокомнатной, на окраине, но своей. В день, когда ему выдали ключи, он влюбился в Тамарочку. За тридцать два года он успел «намечтать» себе будущую жену до мельчайших подробностей, он уже знал всё про ее характер, знал, как она будет выглядеть: непременно темноволосая, с ярко-голубыми глазами, с тонкой талией и длинными ногами, смешливая и легкая на подъем, заботливая и необидчивая. И чтобы непременно с хрупкими нежными пальчиками, которые он будет целовать. Всегда, сколько бы лет ей ни было. Он представлял себе ее платья, что она любит, как одевается, почему-то он решил, что она будет любить шляпки, а вот косынки носить не станет, и еще у нее будет пальто с меховым воротничком и муфтой. Васильково-синее! Разве можно было в те времена найти такую диковину? Все ходили в одинаково сером или коричневом. Может, Николай сам усложнял себе поиски? Разве можно было найти хоть где-то на свете именно такую девушку? Но в тот день, когда он получил ключи от собственного дома и никаких препятствий для женитьбы больше не было, именно эта девушка в васильковом пальто встретилась ему прямо на улице. Более того, как он потом всю жизнь рассказывал друзьям и знакомым, его Тамарочка свалилась на него прямо с небес, как и положено всем ангелам. На самом деле у нее сломался каблук, и она упала на грязный заснеженный асфальт перед Николаем, неловко подвернув ногу, он увидел ее, оцепенел и несколько минут не мог ничего произнести и даже пошевелиться. Потому что это была именно она – его жена, в точности, до деталей. Только в тонких хрупких пальчиках у нее оказалась не муфта, вместо нее она крепко сжимала… потертую веревку. Оказалось, на Николая упала не одна, а сразу две сбывшиеся мечты – Тамарочка тащила за собой деревянные санки, на которых восседал смешной закутанный карапуз. Сын, понял Николай по тому, как у него застучало сердце, сын, сын! Он пришел в себя, быстро помог Тамарочке подняться, отряхнул пальто, подставил локоть и предложил проводить ее до дома. Она улыбнулась ему самой прекрасной на свете улыбкой. Он даже не стал спрашивать, замужем ли она, ему было все равно, он знал, что женится на ней как можно скорее. Они шли под снегопадом по бульвару и говорили, говорили, как будто никак не могли наговориться после долгой разлуки. Теперь они уже вместе тащили за веревку санки, а он все время оглядывался на малыша и в конце концов не удержался и взял его на руки, да так и нес потом до дома долго-долго, никак не мог отпустить.

Тамарочке был всего двадцать один год, она была на одиннадцать лет моложе Николая и не замужем. Малыша звали Петей, и папы у него не было. То есть не было до этого момента. Николай рвался усыновить его еще раньше, чем жениться на его маме. О биологическом отце мальчика в доме Тамарочки говорить было не принято. Нет, говорить о нем было строжайше запрещено. Это был очень приличный и очень богатый дом. Генеральский дом. Павел Яковлевич, собственно, сам генерал, жил со своим семейством в сталинской высотке в роскошной квартире, каких Николай никогда не видел воочию. Почти сто квадратных метров и роскошный вид на прекрасный город. Родители планировали выдать Тамарочку замуж как минимум за перспективного дипломата, но короткий роман с сотрудником дипкорпуса закончился неожиданным и стремительным бегством потенциального супруга и жутким позором для Тамарочки. Признаться в том, что беременна, она боялась до тех пор, пока не стало уже слишком поздно для того, чтобы хоть как-то это скрыть или что-то с этим сделать. Скандал разразился невиданной силы и размаха, мама Тамарочки рыдала, умоляла и буквально висела на руках Павла Яковлевича, преисполненного стремлением немедленно пойти войной на страну, откуда был родом негодный совратитель его единственной дочери, и не просто пойти войной, а стереть ее в порошок. И с карты мира тоже. Придя в себя через пару дней, за которые весь дом успел пропахнуть валокордином, генерал отправил дочь с глаз долой, в Тверь, к своей сестре. Оттуда Тамарочка вернулась уже с сыном. Соседям и друзьям сказали, что отец ребенка геройски погиб при выполнении очередной секретной дипломатической миссии.

Павел Яковлевич быстро нашел для дочери перспективного жениха, известного спортсмена, который как раз заканчивал спортивную карьеру и при помощи влиятельного тестя мог бы заполучить хорошую непыльную должность в олимпийском комитете, но, увы, пару раз сходив с Тамарочкой на свидание, жениться на ней Эдуард категорически отказался. Может, ему не понравилась невеста, а может, он побоялся перспективы сидеть под колпаком у властного тестя, ведь, если верить слухам, звезда спорта был слишком любвеобилен, чтобы ограничиваться одной женщиной, но, как бы там ни было, генерал в очередной раз устроил Тамарочке скандал из-за ее позора, потому что, увы, невесты «с довеском» спросом не пользовались даже при наличии такого весомого аргумента, как тесть-генерал. Обо всем этом Тамарочка почему-то рассказала первому встречному – Николаю, пока они тащили за веревку санки, а потом он нес на руках Петю. Когда они дошли до Тамарочкиного дома и остановились попрощаться под фонарем, Николай, не выпуская из рук карапуза в цигейковой шубке, уверенно и смело сказал Тамарочке: «Я на тебе женюсь». Он не стал предлагать: «Выходи за меня замуж» или спрашивать: «Ты станешь моей женой?» Нет, он слишком долго ждал, чтобы сейчас задавать еще какие-то вопросы. «Я женюсь на тебе», – повторил он. А она так опешила, что кивнула.

Семья отнеслась к нему с большим подозрением, но то, что для других женихов было ужасным препятствием для брака, для Николая стало огромным плюсом и сбывшейся мечтой. Ради Пети он готов был стерпеть что угодно, ему было не привыкать к унижениям и проверкам. В те времена еще не были приняты брачные контракты, но генерал поволок его к своему нотариусу и заставил написать какую-то расписку о том, что в случае их с Тамарочкой развода Николай не станет претендовать ни на какую генеральскую собственность. Он беспрекословно все подписал, ему не нужна была никакая другая собственность генерала, только его единственная дочь и ее единственный сын, которого он усыновил сразу же после свадьбы. Все мечты сбылись. Нежданно-негаданно. Иногда он вспоминал, что в то время постоянно ходил с улыбкой, даже просыпался оттого, что улыбался во сне широко и счастливо. Он так ждал эту новую жизнь, так хотел, чтобы она скорее началась, и вот теперь она вдруг неожиданно смилостивилась и распахнула перед ним все двери. А он шагнул. Не раздумывая…

– Вот поэтому и приперся, – вздохнул Николай. – Слушай, поехали со мной, я тебя умоляю. Я даже не буду ругать тебя за аэропорт, только поехали, а? Не могу туда один, честное слово, совсем не могу…

– Во сколько начало мероприятия?

Опаздывать на Тамарочкины званые ужины членам семьи было не то что запрещено, это было категорически немыслимо.

– В семь, – сказал Николай, не поднимая глаз.

– Половина восьмого, – констатировал его друг, глянув на часы.

Оба вздохнули.

– Ноги не несут? – тихо спросил Леонид.

– Нет, – покачал головой Николай, но тут же бодро встрепенулся и широкой ладонью хлопнул себя по коленке. – Ноги не несут, но водитель отвезет. Поехали, Лень!

– Давай еще пять минут посидим. – Тот даже не шелохнулся. – Смотри, какие люди красивые, все куда-то летят, лето, отпуск. Красота. Какая молодежь стала модная, все симпатичные, смелые, самостоятельные.

– Мы тоже были самостоятельными, – перебил Николай. – Нас жизнь заставляла. А они такие, потому что жизнь у них другая, потому что они сами так хотят. Хотят – учатся, хотят – работают, хотят – женятся или не женятся, хотят – летят. Слушай, – он вдруг задумался и нахмурился, – а чего это мы с тобой никуда не летаем?

– Не-не-не. – Леонид тут же помотал головой.

– Да что за «нет»? Да ты подожди! Ты послушай! Неужели мы с тобой за столько лет не заслужили приличный отпуск, а, Ленька? Вот когда мы куда-то ездили в последний раз? Просто вдвоем! По-дружески.

– Ко мне на дачу, рыбу ловили в прошлом году. Собирались недельку порыбачить, в баньке попариться, но, помнится, Тамарочка уже через два дня тебя домой затребовала.

Замечание про Тамарочку он пропустил мимо ушей.

– Хватит тут сидеть! Хватит торчать тут просто так. Давай уже приедем сюда как нормальные люди, с билетами, с путевками, и полетим!! В какой-нибудь самый крутой санаторий!

– В Кисловодск?

– В какой Кисловодск, Лень? Ну, что ты, в самом деле. Ты совсем отстал от жизни, дружище. Зачем нам Кисловодск, там же одни бабки! Что ты там собрался делать? На бабок смотреть и нарзан пить? Через трубочку? Нет, дорогой мой, решено! Мы с тобой рванем на самый лучший курорт! Можем себе позволить! В честь юбилея нашей дружбы! Сколько мы с тобой дружим? Вот, как раз миллион лет! Так что самый лучший курорт, самый модный! Ну, что скажешь?

Леонид просто пожал плечами, но сопротивляться напору явно перестал. Это все равно было бесполезно.

– Так, давай-ка выясним, куда сейчас летают все самые молодые, успешные, модные. Девушки! – Николай перегнулся через низкое ограждение кафе, пластиковый заборчик, щедро украшенный искусственными цветами. – Девушки! – Две дамы лет пятидесяти в кроссовках и белых спортивных костюмах переглянулись, но остановились. – Скажите нам, милые красавицы, куда нынче стоит полететь в отпуск двум не очень молодым с виду, но юным в душе джентльменам? Вот вы, к примеру, куда направляетесь?

– Мы в Турцию, – хихикнули «девушки».

– Все! Решено! – воскликнул Николай. – Леня! Мы летим в Турцию! И как можно скорее!

Если бы он знал тогда, что уже во второй раз спонтанное решение заставит его жизнь совершить неожиданный крутой поворот… Наверное, он помчался бы к самолету сразу же, не теряя ни одного дня. Но он этого не знал. Они с Леонидом поднялись, расплатились и, оставив официантке щедрые чаевые, отправились на парковку. Пока шли, жаловались на ноющие коленки и давление, поддерживали друг друга то за плечо, то за локоть. Они знали, у них все еще впереди, просто надо пережить всего один званый ужин.

Леонид. Тогда и сейчас

Водителя они отпустили и поехали на машине Леонида. Тот всегда ездил за рулем сам, даже когда стало ныть колено и сдавать зрение. Зрение он поправил в дорогой модной клинике, а водить машину не собирался бросать еще как минимум тридцать лет, как он гордо говорил своим друзьям. На самом деле это было для него очень важно – водить машину: это значило оставаться на плаву, держать руль в руках.

Чем ближе они подъезжали к дому – сталинской высотке, тем мрачнее и задумчивее становился Николай, пока окончательно не замолчал. Леонид не задавал вопросов. В конце концов вопрос задал сам супруг хозяйки званого ужина:

– У тебя же тоже бывает, что домой не хочется?

– Бывает. – Леонид пожал плечами. – Но у меня дома по-другому. У меня дома никого, ну, или я сам. А у тебя полная чаша: Тамарочка, дети, внуки, шум-гам. У меня что: хочу – с телевизором, хочу – без телевизора. Вот такая компания.

– М-да… Чаша… – Николай смотрел в окно и не поворачивал головы. – Может, еще женишься, Лень?

– Может, и женюсь. Мы с тобой еще хоть куда женихи. Странно, что очереди нет.

– А с Зиной после развода так ни разу и не разговаривали по душам? Ты мне не рассказывал ничего. И с Таней? Как Таня-то?

– А чего рассказывать, Коль? Таня отлично, замужем, муж – отличный парень. Виделись с ними недавно. Да и у нас с Зиной все очень хорошо, честное слово. Бывает так: развелись, а на душе хорошо. Как-то правильно. Когда надо было – сошлись, а когда уже ничего не надо было – разошлись. Очень все по-хорошему. Без обид.

Лучший друг Николая очень долго ходил в холостяках. С кем его только не сводили, каких невест ему только не сватали. Но нет, романы не складывались, невесты сменялись и испарялись, Леонид по-прежнему все время проводил на работе. Он как одержимый делал карьеру, которая, похоже, заменяла ему и дом, и семью, не позволял себе никаких буйных выходок, не отличался любовью к выпивке и интрижек с коллегами не крутил. А может, и крутил, но делал это так ювелирно, что даже самым заядлым сплетникам не перепадало ни одной смачной крошки хоть каких-то подробностей. Нет. Он казался непогрешимым. О его единственной странности и слабости знал только один самый близкий друг – о том, что он ездил в аэропорт. Когда-то почти каждый день, потом реже. Потом он все чаще стал ездить туда пассажиром, как будто, не дождавшись по эту сторону, вдруг бросился искать по другую. Жадно летал по миру, в самые разные страны, смотрел, запоминал, фотографировал, записывал, привозил безделушки-сувениры, как будто собирал для кого-то архив впечатлений: вкусов, запахов, и щекочущую легкость в затылке от бесконечных дорог, и холод шелковых простыней в дорогих отелях, и скрип сломанных оконных рам в придорожных крошечных гостиницах, жаркие ветра, обжигавшие лицо, и ледяные реки, ломившие кости. Он бережно складывал в этот свой странный «архив» сутки длинных пересадок в чужих аэропортах, где он тоже по привычке садился ждать и всё смотрел, смотрел на пассажиров, просеивая их бесконечный поток. Потом он возвращался домой, в свою работу, бросался в нее с головой, не оставляя себе ни дня, ни часа свободного времени. А если это время все-таки выпадало, он снова ехал в аэропорт ждать. «Такая уж у меня причуда», – пожимал он плечами и больше ничего не объяснял. Но, с другой стороны, какая разница, какие у кого причуды. Кто-то варит на даче самогон, кто-то собирает старые значки и медали, кто-то заводит трех любовниц, а кто-то ездит в аэропорт ждать. Ничего такого. Просто пожилой человек. Просто кого-то ждет.

Лет пятнадцать назад он вдруг женился. Именно вдруг. Потому что ни о каких романах, ни тем более о помолвках и готовящейся свадьбе никто из друзей и знакомых не знал и даже не подозревал. На работе, а он тогда уже возглавлял известную юридическую компанию, начался переполох. Все, затаив дыхание, ждали и гадали, кто же стал счастливой избранницей шефа. Особенно учитывая факт его крайней разборчивости и многочисленных отвергнутых невест – умниц, красавиц, состоятельных и состоявшихся, коллег и их дочерей, моделей и студенток, которым он преподавал. Новоявленная супруга оказалась самой что ни на есть обычной, очень простой и ничем не выдающейся. Леонид позвонил Николаю и сказал: «Я женюсь. На Зине. Ей негде жить». Его друг на секунду лишился дара речи, нервно сглотнул, а потом положил трубку, прыгнул в машину и помчался разбираться в случившемся.

Но ничего особенно не случилось. Зина была старой подругой Лени, они дружили еще со студенческих лет. Она была даже не подругой, а «своим парнем». Они вместе ходили в походы, готовились к экзаменам, помогали друг другу с переездами и особенно запутанными делами в судах. Ее, эту Зину, никто и никогда не воспринимал как возможную жену Леонида, она была именно другом, надежным плечом и внимающим ухом, которому можно рассказать что угодно, таким другом, что приедет в три часа ночи с бутылкой водки, когда надо выговориться и выслушать. Она довольно долго была замужем, но крайне неудачно. Мужа ее вечно заносило в какие-то неприятности, разборки, аферы, кредиты, драки и чужие постели. А в одно прекрасное утро он сообщил, что разводится с ней, и потребовал покинуть их семейное гнездышко, поскольку куплено оно было на деньги его родителей. Она хотела громко рассмеяться, потому что грозить отобрать что-то у одного из лучших адвокатов города – занятие весьма опрометчивое, но вдруг почувствовала такое облегчение, что быстро собрала свои вещи, забрала дочь-подростка и ушла. Они с Таней доехали на метро до самого конца своей синей ветки, вышли на улицу, и Зина позвонила лучшему другу. «Мне негде жить и у меня нет мужа», – сказала она. «Чем помочь? Что тебе нужно?» – спросил Леонид, а она сказала: «Мне нужен дом». Потом подумала и добавила: «И мне нужен муж».

Через полчаса он приехал за ними на самый конец синей ветки. У двенадцатилетней Тани появилась отдельная комната с окнами на восток. У Зины появился дом. И муж. Они как-то очень быстро все решили, ничего толком не обсуждая и ни о чем не договариваясь. Так бывает с людьми, которые дружат всю жизнь, срастаются в один организм и понимают друг друга без слов и обсуждений. Зине нужен был дом и муж. Леониду нужно было жениться. Так было логично и правильно, человек с его карьерой и положением не мог и дальше оставаться странным холостяком-отшельником. Это вызывало подозрения, вопросы и сплетни. Успешный человек должен быть успешен во всем. Семья – это тоже достижение, показатель надежности, степень доверия. Они поженились. И прожили вместе десять очень хороших, надежных и правильных лет. В доверии и уважении. В уюте, с запахом яблочных пирогов, с елкой под самый потолок на Новый год, с бесконечными разговорами и смехом на кухне, с мерцающими вечерними сумерками, когда по телевизору старый фильм и никому не хочется вставать с дивана и включать свет. Они вместе выходили из дома на работу и всегда предупреждали друг друга, если задерживались допоздна. По воскресеньям он непременно готовил свое фирменное жаркое, и они старались выбраться куда-нибудь втроем. Она гладила его рубашки и подбирала к костюмам галстуки, а он покупал на Восьмое марта ее любимые нарциссы и французские духи. «Нина Риччи». Одни и те же. Он знал, какие она любит. Когда они были еще студентами, она однажды рассказала, что мечтает об этих духах, и он привез ей их из своей первой заграничной командировки. Купил в аэропорту в дьюти-фри, потратил почти все свои командировочные, но ужасно гордился и радовался. Продавщица спросила: «Это для вашей жены?» А он рассмеялся и сказал: «Нет, это другу». С тех пор он всегда дарил их Зине на Восьмое марта. Они по-прежнему рассказывали друг другу обо всем и уважали личное время и личное пространство. Она иногда ездила в отпуск с подругами, никогда не отчитывалась о стоимости купленных нарядов и не спрашивала, куда он ездит по субботам. Субботы были его временем. Таня росла, закончила школу, поступила в институт, вышла замуж. К ней приходили подружки и всегда завидовали идиллии, которая царила в доме: «У тебя не родители, а влюбленные голубки! Вот бы нам так в их возрасте». Леонид водил Зину в театры, она сопровождала его на важных мероприятиях, они ездили в круизы и на рыбалку, любили одни и те же старые фильмы, и у них был «свой» ресторан, где они почти всегда заказывали одно и то же. Все десять лет на вопросы Николая «Ну как у вас?» его друг говорил: «Все отлично», – и никогда не лукавил. Они с Зиной были идеальной парой, это был идеальный брак. Спустя десять лет Леонид однажды вернулся домой, где, как обычно, пахло вкусной едой и тихонько бормотал телевизор. Зина сидела на кухне. Почему-то в пальто.

– Сядь, – сказала она. – Нам надо поговорить.

Он сначала ничего не понял, но послушно уселся на стул напротив нее.

– Я больше так не могу, – сказала она. – Мне нужно рассказать тебе обо всем. Мы же друзья, Лень? Я могу рассказать тебе обо всем как лучшему другу?

Он кивнул. Разумеется.

– Мне нужен твой совет, – сказала она. – Только честный. Как лучшего друга. Как бы ты поступил, если бы знал, что твой любимый человек, твой муж – он тебя не любит? Совсем не любит. Как женщину. Дай мне совет. По-дружески.

У него по спине пробежал холодок, но он нашел в себе силы посмотреть ей в глаза и кивнул.

– Рассказывай. Я твой лучший друг, и я все выслушаю.

И она сказала ему все, что хотела. Как дотошный юрист, она не упустила ни одного факта, ни одного вещественного доказательства. Она подробно рассказывала лучшему другу о своем браке, о своем муже. Ему самому о нем же самом. Ничего не скрывая. В основном она говорила только об одном элементе, который отсутствовал в их браке, и это был факт, его невозможно было оспорить: в их прекрасном браке недоставало лишь одной детали – любви. Не дружеской, не братской, не товарищеской, а страстной, сумасшедшей, неразумной и нелогичной любви. У них был идеальный правильный брак, построенный на взаимном уважении, понимании и доверии: редкий, уникальный случай, о котором твердят все психологи! Вот о чем надо мечтать, вот к чему надо стремиться. Прописное счастье, в котором бы жить и радоваться. Но идеальный брак на вкус оказался пресным прогорклым пирожком без начинки. Это был бесконечный скучный фильм, жить в котором Зина отказывалась. Потому что она была влюблена в Леню. До сих пор. А он в нее не был. По-прежнему. Она влюбилась в него еще студенткой, а когда поняла, что с его стороны мужского интереса к ней нет, согласилась на роль «своего парня», но все равно верила, что это изменится. Даже когда в первый раз выходила замуж и когда уходила от первого мужа, она верила. Когда они с Леней наконец поженились, она уже не верила, а твердо знала: теперь все изменится, она дождалась! Но в первую брачную ночь он чмокнул ее в щеку, пожелал спокойной ночи и тут же заснул в пижаме, застегнутой на все пуговицы. Конечно, у них был секс, но совсем не такой, каким она себе его представляла, и не тот, какого она хотела. И если в дружбе они всегда были как будто единым целым, то в сексе становились абсолютно чужими и посторонними другу людьми. Стоило им снять одежду, и между ними тут же вырастала ледяная стена. Хотя она очень старалась, но ее муж как будто ничего не замечал. И теперь она честно признавалась во всем лучшему другу. По щекам у нее текли слезы, она нелепо слизывала их языком, улыбалась и говорила, говорила. О том, как покупала дорогое белье, делала эпиляцию, втирала в кожу самые душистые кремы, как она соблазняла, заигрывала, возбуждала и покупала инжир и устрицы – афродизиаки, способные растопить и камень. Ей так советовали. Она успела воспользоваться всеми советами, у нее было полно времени, целых десять лет, она пыталась заставить его ревновать своими отъездами с подружками, она была по-честному страстной в постели, но весь ее пыл исчезал очень быстро, потому что это ведь невозможно, когда твой муж с тобой в постели только потому, что так надо, так положено, и он не хочет тебя обижать. Так ей казалось. Он ведь спал с ней просто потому, что не хотел ее обижать? Разве можно обижать лучшего друга. Если у них и был секс, то всегда в спальне, всегда с почищенными зубами и после душа, всегда с выключенным светом и под одеялом, всегда одни и те же дежурные позы и прикосновения. Она знала, что он будет делать сейчас, а что потом, куда положит руку, и так – каждую минуту, она все это знала наизусть. А еще ее муж в постели всегда молчал. Он был внимательным и нежным. Но он молчал. И никогда на нее не смотрел. И вот это было невыносимо… Она вздохнула, помолчала, а потом призналась лучшему другу, что подозревает – у ее мужа есть другая женщина. И попросила совета: что же ей делать? Лучший друг очень долго не отвечал. Он думал, как поступить. Как муж? Схватить ее и не отпускать? Разубедить, расцеловать и сделать вид, что этого разговора не было? Но она пришла за советом не к мужу, а к лучшему другу.

– У твоего мужа нет другой женщины, и он все эти десять лет не спал ни с кем, кроме тебя, – сказал Леонид. – Об этом даже не думай. Твой муж готов ради тебя на любые подвиги, он никогда тебя не предаст. Он готов отдать тебе все.

– Кроме своего сердца? – подсказала она. – Потому что оно очень давно кем-то занято.

– Да, – кивнул он. – И как твой лучший друг я могу дать тебе только один совет: уходи. Твоему мужу будет больно, он будет мучиться совестью и скучать. Но он переживет. А ты должна уйти. Ради страстной, сумасшедшей, нелогичной и безумной любви. Потому что она того стоит. Это я говорю тебе как твой лучший друг.

Ему даже не пришлось подавать ей пальто. Она знала, что он скажет, и заранее собрала вещи и оделась. Когда они стояли в дверях, он заметил на тумбочке ее духи и протянул ей коробочку, но она покачала головой.

– Я всегда ненавидела этот запах, – сказала она. – В юности увидела флакон в каком-то журнале, и мне их очень захотелось. А когда ты их привез, я была так счастлива, но запах… Он оказался таким сладким и прилипчивым, что меня чуть не стошнило. Я ненавидела эти духи, просто не хотела тебя обижать.

Зина ушла. Он купил ей большую квартиру, чтобы у нее был дом. Она по-прежнему помогала ему с запутанными делами в суде. Иногда они даже пили кофе вдвоем. Они больше не были мужем и женой, для этого им не хватило совсем немного, но и друзьями они больше не были, для этого они слишком далеко зашли. Вернуться назад с той стороны перейденной черты было невозможно. А может быть, муж так и не сумел простить лучшего друга. Или наоборот? Но, если честно, и Зина, и Леонид после развода не выглядели грустными или несчастными. Все случилось так, как и должно было быть. Она вскоре опять вышла замуж. По любви. Она заново влюбилась. А Леонид так и не разлюбил аэропорты.