Loe raamatut: «Веселая поездка»
Ну, вот и всё. Сегодня вечером я уезжаю. Закончился мой недельный отпуск-командировка. Завтра с утра я должна быть на рабочем месте и при исполнении.
Но ещё только сегодня, раннее утро. Ещё куча времени. Ещё можно не думать о том, что будет потом, а лишь наслаждаться близостью друг друга. Как же мне этого не хватает там, дома. Я часто представляю себе, что бы было, если бы это человек жил в моём родном городе, где-нибудь рядом со мной… Сумела ли бы тогда я сохранить мой дом – мою крепость?
Он любит меня. Его нежная и пламенная любовь чувствуется по всем мелочам, которые окружают меня здесь, в его доме. Как же приятно, что он любит именно так, и меня тянет сюда, как магнитом.
Комната утопает в цветах. Он не такой, как мой муженёк алкоголик. От того не дождёшься даже пучка укропа в июне. Цветы – это его дань нашей любви. Да, это наша любовь, и я свято храню её. Я привыкла к его обходительности, его вниманию, его нежности. Я уже не смогу принять другого к себе отношения. Здесь о муже лучше не вспоминать, а просто, любить и быть любимой. И как же я люблю его! Я тоже стараюсь оказать ему знаки внимания, привезти ему подарки, окружить своей заботой. Я готова ласкать его бесконечно, пока не окончится срок командировки.
В те несколько дней, которые я выкраиваю раз в два месяца, мы пытаемся максимально насладиться друг другом, чтобы с нетерпением ждать новых трепетных встреч.
Иногда по делам он приезжает в мой родной город. Тогда мне приходится искать гостиницу так, чтобы мы могли, как можно чаще, видеться.
Он предложил мне переехать в его дом навсегда. Но в связи с этим предложением возникает бесконечное множество вопросов, на которые никто из нас не может найти ответа, а сложности мы откладываем «на потом» при каждой новой встрече.
Мы перестали задумываться о будущем. Мы принимаем в настоящем всё, как есть и ценим каждый миг, прожитый вместе.
Сегодня вечером я уезжаю. Он остаётся один. Дома меня ждёт семья, работа и никакой радости в личной жизни, а он остаётся здесь, и будет жить в ожидании нашей следующей встречи, он будет терпеливо ждать…
Время безжалостно, оно не даёт оглянуться назад. Даже если и сделаешь попытку, то будешь жить лишь воспоминаниями о прошлом. Лишь воспоминаниями…
Весь день я прожила в сказке. Вечер подкрался так неожиданно и коварно украл это прекрасное волшебное очарование последних минут, проведенных вместе… Всё, надо торопиться на вокзал.
Городок, в котором он живёт, и городом-то трудно назвать. Это один из самых маленьких и уютных городов нашей страны с одноэтажными домами и с великолепно отлаженной сарафанной почтой. Тут не спрячешься, не затеряешься. Все новости передаются с космической скоростью. Все друг друга знают, все друг о друге всё ведают. Вокзала как такового тоже нет. Есть место остановки поездов, железнодорожная станция. Пассажирские поезда останавливаются на две минуты, чтобы подобрать желающих и продолжают свой вечный путь.
Мы вошли в вагон вместе. Он нёс мой чемодан, у меня в руках была лишь сумка с документами.
Проводница, разбитная деваха, лет тридцати, деловито поковырявшись в носу, покровительственно улыбнулась ему и разрешила проводить меня до места. В билетах, которые я, обычно, покупаю на этой станции, места не указываются. Я должна занять любое свободное место.
– Скажите, пожалуйста, есть ли свободные нижние полки, – спросила я у проводницы.
– А он там, у кунце вагона, – ответила она, мягко выговаривая букву «г».
– Пойдём быстрее, а то я не успею выйти и поеду с тобой, – сказал он, и мы по возможности быстро пошли в указанном направлении.
Мы нашли то, что было нужно в самом последнем купе, возле туалета. Он дёрнул ручку двери купе, пытаясь его открыть.
– Хто провужае, злазьтэ, щас поезд пуйдэ! – Нам вдогонку закричала проводница. Её дикий суржик, косящий под жуткую интеллигентность, чуть не свалил с ног, но времени для оценки ситуации не было.
– Всё, уходи, а то не успеешь сойти, – заволновалась я.
– Когда ты приедешь? – спросил он, требовательно притянув меня к себе и страстно целуя на прощанье.
– В конце следующего месяца, как только оформлю командировку. Беги скорее, не сможешь выйти!
– Не волнуйся, у нас ещё тридцать секунд. Я всё успею. Я буду ждать тебя! – крикнул он мне уже на бегу.
Он легко спрыгнул с подножки вагона, когда состав начал медленно двигаться. Он шёл за поездом и махал мне рукой. На глаза навернулись непрошенные слёзы. Как же не хочется расставаться с тобой, любимый, как же я не хочу уезжать! Как долго ждать следующей командировки!
Вытерев слёзы, я подхватила свой чемодан, дёрнула ручку двери купе, и она медленно поползла в сторону.
В купе сидел один мужчина лет пятидесяти. Он был в майке и спортивных штанах. Был он тучный, лысоватый, его большой живот мирно покоился на коленях. Из выреза майки всклочено торчала густая поросль седых волос, и это немного возбуждало.
На столике лежала кипа бумаг. Мужчина в руках держал калькулятор. Его полные губы шевелились. Видно было, как ему трудно. Но он упорно трудился, не отвлекаясь на посторонние раздражители.
Мужчина поднял голову на шум открываемой двери и, увидел меня, втаскивающую свой полупустой чемодан в купе.
– О, сокупница! Ну, тэпэр нэ так скучно будэ йыхать! Тэпэр мы удвох! Заходь, заходь, – сказал он тоже, как и проводница, на диком суржике, выхватывая у меня чемодан из рук. – Ты шо, тут сила? От добрэ, а то ци бамаги мэнэ задралы! Давай, допоможу! Живу людыну бачу! – Он поставил мой чемодан под полку, не спрашивая меня ни о чём, а я не успела сказать, что нужно достать из чемодана спортивный костюм, мыло зубную щётку и кое-что ещё.
«Родственник проводницы» с усталым ехидством подумала я и села на свободное место в углу возле столика. Мне не хотелось разговаривать, ведь каких-то пять минут назад я рассталась со своей любовью и сама не знала, как надолго. Мне хотелось улечься на манящую полку и обо всём забыть до утра, а завтра на работе моя печаль сама собой отойдёт на второй план, лишь где-то в затерянном уголке души будет жить маленькая надежда. Но, видно, такое моё поведение не входило в планы мужчины. Ему было очень скучно, он хотел завязать беседу, невзирая ни на какие мои хитрости.
– А чого вин з тобою не пойыхав? – спросил он так, чтобы завязать беседу. Я понимала, что мой ответ его мало интересует, поэтому промолчала.
– Ну не кажи, як не хочеш. Я ж бачу, що вин тэбэ любыть. Дуже любыть. От, як я свою Наталку, дружину свою. Ми з нэю вже дуже довго живэм, а скилькы пэрэжилы, ты б знала… От, як ти думаеш, скилькы мэни рокив? Та не дывысь на мое пузо, на лицэ мэни дывиысь! – Сказал он, не дождавшись от меня ответа.
Я подняла голову, посмотрела в глаза этому неугомонному пассажиру, и, вдруг, улыбнулась, сама не понимая, почему. Столько в его взгляде было теплоты душевной! Той теплоты, от которой невозможно отвернуться, отгородиться. Всё равно не устоишь, пойдёшь на контакт.
– Ну, не знаю, боюсь ошибиться. Наверное, пятьдесят уже есть, – осторожно сказала я.
– Ага, е, и трохы бильше. А як ти думаеш, скилькы в нас з Наталкою дитей?
«Ну, раз так спрашивает, то, скорее всего, – отец-герой и детей у него не меньше трёх» подумала я, но, чтобы не ошибиться, сказала:
– Четверо?
– Ты майжэ вгадала! – почти ликовал он, – Пьятэро. Тры дочкы и два сына, о!
Теперь я смотрела на него во все глаза. Пять детей, их же надо прокормить, одеть, выучить! Действительно, Отец-Герой! Ведь их пятеро! Вот он и мотается по командировкам, зарабатывает капитал для семейного бюджета.
А я, что делаю я? Удираю из дома в командировку, чтобы хоть какое-то время не видеть своего благоверного алкаша, вечно врущего, вечно пьяного, никогда ни о чём не переживающего? Оставляю свою десятилетнюю дочь на мамино попечение, еду в командировку и, в то время, когда моя дочь живёт без меня, я нахожу свою единственную любовь и забываю обо всех тревогах на свете на срок командировки.
Но я каждый раз возвращаюсь. У меня не хватает душевных сил разрушить тот мир, в котором живёт моя дочь. Ведь материальную заинтересованность никто не отменял. И если я всё поломаю, что будет с моей девочкой? Я не в состоянии обеспечить ей нормальное будущее, зарплата моя не внушает доверия, а как ещё подработать, не знаю, не понимаю. Как оказалось, я, имеющая два высших образования, совершенно не подготовлена к новой жизни. Не сумею выжить без поддержки…
Мысли, мысли… Они безжалостно колючи. Нигде от них не укрыться…
Я вернулась из страны своих грёз сюда в купе от какого-то громкого стука.
– Давай за знаёмство выпьем! – Откуда-то из другого, чужого и враждебного для меня, мира я услышала голос свого «сокупника».
Я увидела, что на столике, прямо на документах, появился пятилитровый бутыль домашнего вина, и остолбенела.
– Я не пью, – робко возразила я.
– Та ты шо, цэ ж кампотык! – весело воскликнул он. – Давай, давай, не стисняйся! А в тэбэ запывачка е?
Я вопросительно посмотрела на «сокупника». Я совсем не понимала, чего он хочет.
– Ну, якась йижа в тэбэ е? – спросил мужчина с такой надеждой, что я пожалела, что отказалась взять в дорогу хоть маленький бутерброд!
– Нет, я в дороге не ем, и, специально, не беру с собой никакой еды. Есть только бутылка «Миргородской», маленькая бутылочка.
– Так ты шо, зовсим не йисы? А як же ти завтра? Ти ж мабудь з пойызда на роботу пидэш? Шо, фыгуру бэрэжэш? От дурна!
– Завтра чем-нибудь перекушу в буфете на работе.
– И всэ?! Ни, так нэ пидэ! Я у Львови выйду, тошнотыкив куплю, Шоб було чым зайыдать, а поки шо пый так, воно як кампотык, от побачыш! Нэ пьють тилькы фори люды. Ты ж нэ фора?
– Нет, вроде…
Он налил в, невесть, откуда, взявшийся, пластиковый стакан тёмной, тягучей жидкости. По купе разлился приятный тёрпкий аромат.
– Боже, как пахнет! – воскликнула я, не удержав эмоций. – Откуда же такое богатство?
– Та ты пый, не пытай! Це мэни друзи в дорогу налылы. Дужэ вкусно. От спробуй! Цэ воны сами роблять отакэ.
Он протяну мне пластиковый стаканчик с таким задором, что я автоматически приняла от него эстафету.
– Ты красыво казать можеш? – спросил весельчак. Я пожала плечами, а он продолжал, совсем не обращая внимания на мою скованность: – От ты йыдешь додому. Чы з дому?
– Домой, – эхом откликнулась я.
– От, я ж и кажу: додому. И я тоже йыду додому. Я уже всэ уладнав. Тэпэр можна и додому. Давай выпьем за тэ, шоб у нас у дома всэ було добрэ. Давай?
Я согласно кивнула, понимая, что дома никогда хорошо не будет. Я не в силах изменить навязанный мне мною же самой, опостылевший до безумия, уклад жизни.
Он залпом выпил вино из своего стаканчика. Я понюхала эту тягучую, ароматную жидкость и тоже пригубила.
– Та ты нэ нюхай, ты пый! – сказал он, весело наблюдая за моими действиями.
Я отпила ещё один глоток. Чудесный напиток разлился по рту волшебным эликсиром. Я сделала глоток, и грудь наполнилась теплом. Стало так приятно! Душа повеселела.
– Ну шо? Ну як, вжэ вэсэлишэ? – спрашивал он, весело заглядывая мне в глаза.
– Ты хоч скажи, як тебе зваты-вэлычаты? Мене зваты Мыкола, а ты хто?
– Меня зовут Аля, Алефтина Сергеевна, – почему-то, быть может, по привычке, поправилась я.
– На шо мэни твий батько? Аля и всэ! Я ж нэ кажу, шо я Володымыровыч, я Мыкола и всэ!
Вот так я познакомилась с чудесным, добрейшей души человеком, отцом пятерых детей. Он оказался кадровым военным, полковником. Дома он не был около двух месяцев, и сейчас возвращался после напряжённой длительной командировки из-за границы. Он выполнил задание и не совсем знал, какие сюрпризы ожидают дома. Очень переживал, и строил планы, как действовать в непредвиденных обстоятельствах.
Все дети у него были с семьями, кроме младшей дочери. Она окончила школу в его отсутствие. Он не успел вернуться домой и не был на выпускном вечере у своей малышки. Очень переживал и вёз огромное количество подарков семье. Он боготворил свою жену, не представлял своего существования без неё, но, как и все мужчины, любил хорошо выпить и приударить за слабым полом.
У него было два внука и одна внучка. Это было его богатство, достояние его республики.
Всё это рассказывал он мне, совершенно незнакомому для него человеку, с такой любовью и гордостью, это невозможно было слушать без слёз.
Прошло минут тридцать. Мы стали, как будто родственниками. Казалось, мы знаем друг друга тысячу лет. Трудно было представить, что мы когда-нибудь расстанемся и никогда больше не встретимся. Но жизнь не оставляет места для сантиментов.
Неожиданно дверь купе дёрнулась и приоткрылась. В проём вставилось лицо проводницы.
– Я в вас билэта забрала? – спросила она.
– Нет, – спокойно ответила я.
Дверь открылась пошире, и вся проводница протиснулась к нам в купе. Она по-деловому отодвинула бутыль в сторону, разложила свою сумку прямо на бумаги Николая, совершенно не заботясь об их сохранности.
– Давайтэ ваш билэт. Вам юого повэрнуты в кинци?
–. Да, у меня командировка, надо отчитаться, – сказала я.
– Зараз я до вас у купэ удну дивчыну посэлю. Скандалистку, – безапелляционно сообщила проводница и вышла. Наше мнение богиню вагона абсолютно не интересовало. Нам оставалось только безропотно ожидать пополнения.
– А постель? – закричала я ей вдогонку.
Лицо проводницы снова вставилось в проём двери.
– Зайдэтэ и вузьмэтэ, Груши з субою визьмить. Чы я щэ нусыть вам должна?! – вознегодовала проводница.
– От так. Бачиш, Аля? Я зара пиду и визьму. Ты сыды, допывай. Я прыйду и щэ наллю. В мэнэ рука добра, щаслыва, от побачыш.
Николай пошёл за проводницей, я осталась одна в купе, одна со своими мыслями, со своей судьбой. Дверь купе закрылась, и под мерный стук колёс и покачивание вагона я задремала.
Вечер, нежный и ласковый, как галантный кавалер, приглашая звёздную красавицу-ночь спуститься на землю, успокоил буйные ветра и стал зажигать огни в домах, на фонарных столбах.
Мне приснилась моя дочь. Будто она не знает решения задачи и просит меня ей помочь. Я чего-то злюсь, а потом вдруг понимаю, что решить эту задачу могу только я. Никто другой нам с дочкой не поможет. Я должна найти решение, ведь завтра учительница поставит плохую отметку. Мне будет очень стыдно, если я не решу эту проклятую и такую простую задачу. От злости я сильно бью учебником о стол…
Я проснулась оттого, что загрохотала, открываемая Николаем, дверь купе.
Он внёс постельное бельё, и протянул его мне. Я потянулась за кошельком.
– Нэ трэба грошэй, я всэ владнав, – сказал он тоном, нетерпящим возражения.
Но я не привыкла к подобным подаркам и всё-таки достала кошелёк.
– Я тоби кажу – нэ трэба грошэй! Я всэ владнав, – сказал он, как отдал приказ. Потом взял у меня из рук кошелёк и сунул его в мою же сумку. Вопрос был закрыт и не подлежал обсуждению.
– Зараз до нас дивку прывэдуть. Оту скандалистку. Шукалы, шукалы йий мисцэ, та до нас и послалы. Постэлю визмэ и прыйдэ. Давай свое мисце владновуй.
– А как же вы? Где ваша постель? – удивлённо спросила я, уразумев, наконец, что комплект только один.
– Мэни постэли не трэба, бо я раньше выхожу. Так, шо, давай, влаштовуйся и выпьем знову. Давай, давай. Разговорчики в строю!
Я достала из чемодана спортивный костюм, зубную щётку, мыло, полотенце, постелила свою постель и уже собиралась попросить Николая выйти, чтобы переодеться. Но тут дверь купе снова открылась. В проёме двери появилась рука с постельным бельём. В коридоре слышался звонкий голос обладательницы этой самой руки. В идеоматических и очень крепких выражениях кто-то объяснял своё отношение к нашей проводнице в частности, и к нашей железной дороге вообще.
Наругавшись вволю, женщина переступила порог нашего купе.
Она была, достаточно молода, но не первой трепетной молодости. Ей было лет тридцать, не больше. Одета она была в старый, видавший виды, спортивный костюм и истоптанные, но дорогие кроссовки. Вещи на ней были добротные, фирменные, но уж очень затасканные и не совсем чистые. Она пыхтела и сопела от возмущения и никак не могла успокоиться после сражения с нашей богиней вагона.
В этот момент в вагоне включили свет, который осветил красное, разгорячённое лицо вошедшей дамы. Барышня оказалась довольно привлекательной наружности, но её пышущее жаром от злости и негодования лицо ещё пылало неудержимой яростью.
– Здрасти! Свободно где? – спросила она зло и звонко. Ей трудно было сразу переключиться на мирный лад.
– У вэрху усё свободно, – спокойно ответил Николай.
– От гады, обещали нижнюю полку, от брехуны проклятые! – воскликнула барышня, ни к кому конкретно не обращаясь.
Мы с Николаем изумлённо смотрели на неё и не знали, что сказать, а она не переставала возмущаться.
– От б… и такие, я ж сказала, что вещей много, я одна еду, мне трудно, я же забашляла! И это ещё мурло в юбке, финтиклюшка долбанная, никак не хотела меня никуда определять. Будто я зайцем еду! От, курва толстозадая! Ну, посмотрим, доеду я домой и посмотрю, как она будет знакомиться с моими братиками.
Вся речь вошедшей была, как удобрениями, сдобрена такой ненормативной лексикой, что, видавший многое, Николай не смог совладать с собой.
– Стоять, смирно!!! – вдруг рявкнул Николай. Я, аж, подпрыгнула на своём месте, аж, рванулась с необъяснимой готовностью исполнять команду и пребольно ударилась головой об верхнюю полку, но на меня уже никто не обращал внимание.
Женщина изогнулась, как от удара хлыстом по спине и стала медленно поворачиваться в сторону Николая, будто в замедленных съемках.
– Ну шо, сидай со мною, отут сидай, – довольно дружелюбно, но твёрдо сказал Николай, указывая на свободное место и улыбнулся.
Женщина уставилась на него не то с испугом, не то с негодованием и не могла вымолвить ни слова.
– Ну сидай, сидай, чого стойиш? Я нэ кусаюсь.
– Там в коридоре вещи, – ошарашено сказала она.
– Дэ твойи вэщи? Давай допоможу, – предложил Николай.
– Там, – женщина нерешительно ткнула рукой в дверной проём.
Николай встал и вышел в коридор вагона.
– Ого-го! – послышался его изумлённый голос. – Цэ шо, усэ твое?
– Ну да, а вы думаете, чего я ругаюсь? Я ведь взяла билет назад заблаговременно! Ещё переплатила кому следует и в итоге что?!
– Нэ рэпэтуй. Давай усэ занэсэм у купэ, а потим будэм розставлять, – послышался спокойный голос Николая.
– Давайте, – уже мирно согласилась женщина.
Они стали таскать в купе багаж, а я сидела в углу на своём месте и растирала ушибленную макушку.
А поезд всё ехал и ехал, увозя нас всех вперёд из прошлого в будущее. Каким будет завтрашний день, никто из нас не знал. За окном сгустилась синяя тьма, и только одинокие фонари на миг освещали наше купе, наши лица.
– Ну шо, розсилыся? – Весело спросил нас Николай и подмигнул мне, когда с багажом было покончено, и все сидели на своих местах. – Тэпэр давай з тобою, чортова лялька, знайомыться, – обратился он к новенькой. – Мене звуть Мыколою, оцэ Аля, – указал он на меня, – А ты хто, звидкы,?
– Леся, – уже более спокойно сказала женщина. – Мне до конца ехать.
Выяснилось, что она села в поезд на той же станции, что и я, обошла несколько вагонов и, только в нашем нашлось бедняге место. А багажа у Леси было прилично много. Ей было тяжело, неудобно, плохо, грубость проводников окончательно вывела её из себя, вот она и сорвалась. Но её срыв ускорил поиск свободного места! Как только проводники поняли, что от неё не отмахнуться, засуетились и быстренько нашли бедной женщине искомое. Но остановить приступ её ярости и поток бурной брани было уже невозможно. Она кричала и ругалась, и проводникам ничего не оставалось, кроме как молча делать свою работу, потому, как её ненормативная лексика не поддавалась описанию.
Леся была частным предпринимателем и работала «челноком», то есть ездила в маленькие города или за границу, скупала товары и везла домой. Дома у неё был свой магазин. В работе ей помогали братья.
У Леси было двое маленьких детей. За ними присматривала её мать, потому что безжалостный бизнес не оставлял Лесе времени на домашние дела и детей.
Леся обеспечила своей семье нормальное существование. Семья ни в чём не нуждалась, жила в собственном доме, имелась машина. Отдыхали только за границей. Каким же трудом это всё было достигнуто?! Но Леся привыкла к такому бурному ритму жизни, и уже не могла остановиться.
Привезя товар, выставив его в магазине на продажу, она опять собиралась в дорогу, чтобы снова и снова идти по замкнутому кругу.
Развод с мужем заставил Лесю уволиться с копеечной спокойной работы и заняться таким тяжёлым, неженским делом. Но детей надо было кормить, а рассчитывать на алименты не приходилось, и она приняла решение идти работать на базар продавцом.
В любое время года, в любую погоду, не обращая внимания на болезни и простуды, Леся работала.
Потом, став частным предпринимателем, сама приобрела «точку» на базаре, и дело пошло.
Братья сначала отговаривали, обещали содержать её, и её детей, но потом, втянувшись в работу, сами освободились от своей занятости и стали помогать Лесе в её нелёгком деле.
Свою блистательную лексику Леся отточила на базаре, ненормативные слова быстрее долетали до нужных ушей. Там же научилась выпивать и давать отпор каждому, кто посягал на её свободу, собственность, на её дело.
Замуж больше не выходила, мужчинам не доверяла. Спала лишь с теми, кто был полезен для дела. Постоянных привязанностей у Леси не было.
– Ну, шо, Коля, ты наливаешь? – воскликнула Леся. – Давай мне стакан! А ты шо, Аля, отстаёшь? Мы ж познакомиться должны!
– Да я уже выпила, – промямлила я.
– Давай, я щэ наллю, – с готовностью сказал Николай.
Мне хотелось спать, и чтобы все оставили меня в покое, но Николай, как настоящий гипнотизёр, с помощью своего бутыля, заставил меня пополнить запасы спиртного в пластиковом стаканчике.
– В тэбэ запывачка е? – спросил Николай Лесю. Леся ничуть не смутилась, но еды и у неё не было. В суете, она забыла кулёк с провизией на станции, когда грузила багаж в вагон. Не до еды ей было, остановка всего две минуты, но она нисколько не переживала. Она знала, что голодной не останется, что-нибудь купит по дороге, или кто-нибудь накормит. У неё даже вопрос о еде не стоял. Леся знала, что если она проголодается, то еда найдётся сама собой. Об этом она не беспокоилась. К этому приучил её базар.
– А ты шо, голодный ездишь? Вон, какое пузо откормил! Тебе неделю жрать можно не давать. Куда твоя экономная жена смотрит?
– Ты мою жинку нэ чипай, вона свята. На тоби стакана, трымай крэпшэ, я налываю.
– Ничего себе, машина! – воскликнула Леся, указывая на огромный, пятилитровый бутыль. – Как же ты его попрёшь домой?
– Та шо ж я понэсу додому, як мы його тут выпьемо! Шо ж тут пыть на трёх? Цэ ж кампотык!
Тут даже видавшая виды Леся скорчила удивлённую рожу.
– Ну, ты силён, мужик! Ну, давай выпьем за знакомство и за огромную силу русского духа! Если пять литров твоего «кампотика» нас не свалят, то и мы ещё кое-что можем, правда, Аля?
А я в уме разделила пять литров на троих и окончательно приуныла. Что я буду завтра делать со своей головной болью, посещающей меня каждый раз после грандиозных пьянок?
– Аля, ты пьёшь? Давай не вешай нос! Мы с тобой бабы крепкие, всё одюжим!
Леся, Леся, она пила наравне с Николаем и нисколько не пьянела, а у меня уже основательно заплетался язык. Я уже заблудилась в пространстве и времени, мне уже на всё было наплевать. Мне впервые за много лет было легко и беззаботно. Со мной были такие приятные люди, они любили меня, они жалели меня. Я, как будто, снова вернулась в детство. Боже, мой, как здорово!
– Ты дывы! Аля зовсим видъйыхала! – воскликнул Николай.
– Да она просто нетренированная, не обращай внимания, Коля, давай, наливай, пусть перекимарит до Львова! – слышала я, как в волшебном сне, разговор двух эльфов, и мне было так хорошо, так спокойно, так уютно!
– Ни, вона, мабуть, голодна. В нэйы ниякойи йыжы нэмае. Зараз будэ Львив. Я выйду, шось куплю, якыхось тошнотыкив-рыгачыкив, шоб вона чогось пэрэкусыла, шоб нэ пьяною була.
– И я, как на зло, забыла пакет с едой на станции!
– Ничого, я всэ куплю. В нэйи дуже паганэ жыття, я ж бачу! Йыйы трэба пожалиты. Вона хороша жэнщына, я ж бачу!
– Та ты шо, Коля, ты шо, всех жалеешь? А чего же ты меня не пожалеешь?
– И тэбэ жалию, та ты така, шо за сэбэ постоишь, а вона нэ така, нэ вмие вона…
Их разговор, как журчащий ручеёк успокаивал нервы, а они всё говорили и говорили, и было так приятно, что о тебе, хоть кто-то в кои-то веки позаботился…
– Ну от и Львив. Пойызд стойыть двадцять мынут, то я пиду, шось куплю, – словно из пустой бочки, услышала я голос Николая. – Эй, Аля, шо ты хочэш пойысты? – спросил он у меня.
Но мне было так хорошо, так не хотелось просыпаться! Я бы так ехала и ехала, хоть на край Земли, хоть в небеса, неважно зачем, лишь бы все беды и тревоги не догнали в пути.
– Оставь её в покое, не видишь, устал человек. Купи что-нибудь вкусненькое, питательное, ну, ты сам знаешь, что. Иди, иди, а то останешься во Львове, в своих командирских спортивках и в драных тапочках. Ещё тот видок будет!
Николай ушёл. Леся занялась устройством своего места. Я опять провалилась в какую-то липучую мглу, из которой никак не могла выбраться уже пару часов…
– Аля, ты переоденься, пока Колюни нет, а то так в платье и доедешь, – услышала я сквозь липкую дрёму.
– Аля, ты слышишь? – меня уже тормошили Лесины руки, не давали мне укутаться своей дремотой. – Вставай, Львов проспишь!
В соседнем купе что-то громко стукнуло, послышались недовольные голоса. Кто-то громко ругался. Этот шум окончательно разбудил меня. Спать больше не хотелось, хмель больше не докучал, и состояние моё было прекрасным.
– Что, уже Львов? А где Николай? – спросила я.
– Опомнилась? Он пошёл что-нибудь купить поесть.
– А сколько поезд стоит?
– Двадцать минут. Ты не вопросы задавай, а переодевайся. Ты же всё достала и сидишь на этой куче. Давай, быстренько переодевайся.
Мы обе сменили одежду, прибрались, а Николая всё не было. Я начала волноваться. Всё-таки из-за меня человек пошёл в буфет за едой, хоть я его и не просила.
Я вышла в коридор и выглянула в окно в надежде увидеть знакомое лицо, но тщетно. Николая не было, а до отхода поезда оставалось семь минут.
Заходили новые пассажиры, искали свободные места, ругались, смеялись, тащили свой багаж, прощались.
Но вот по коридору в направлении нашего купе задвигалась какая-то процессия. Впереди шёл молодой человек с двумя внушительными чемоданами. Он заглядывал в каждое купе, ища свободное место. Все места были, очевидно, уже заняты, и лишь в нашем купе была свободна одна верхняя полка.
Молодой человек оценивающе осмотрел меня с ног до головы и спросил: – Вы из этого купе?
– Да.
– У вас что-нибудь свободное есть?
– Да, одна верхняя полка.
– Вот, чёрт, Фёдор Степанович, только верхняя полка, что делать? – сказал молодой человек, растерянно оборачиваясь к мужчине, идущему сзади.
– Саня, я же тебе сказал, что мне срочно надо ехать. Этажность уже не имеет значения. Надо было раньше чухаться. – Густым басом сердито сказал мужчина. – Очень жаль, что нет нижней полки, но что поделаешь, если обстоятельства против тебя! Поеду, уж как придётся. Ты, балбес, не взял билет на скорый, я тебе это ещё припомню. Ладно, давай, укладывай чемоданы и проваливай. Через неделю встретимся.
Молодой человек втащил чемоданы в купе, а мужчина остался в коридоре вместе со мной. Он уже собирался со мной заговорить, но…
– Фёдор Степанович! – Послышался из купе голос молодого человека, – Тут всё заставлено, некуда поставить ваши чемоданы!
– Ты не дури, Санёк, укладывай багаж и убирайся к чертям, чтоб я тебя неделю не видел и не слышал!
– Да я не дурю, Фёдор Степанович, тут действительно всё заставлено, некуда ваши чемоданы девать!
– Ну, что ж, если ты такой неуклюжий, то бери мои чемоданы и беги с ними за поездом.
– Фёдор Степанович, вы сами посмотрите, а потом говорите!
– А над дверью ты смотрел?
– Нет, – нерешительно сказал молодой человек. – Да, тут можно пристроить оба чемодана.
– Ну вот, а ты говоришь, нет места! Ты должен всё проверить, а потом имеешь право голоса, понял?
В дверном проёме купе появился глупо улыбающийся Саня.
– Всё, давай, улепётывай, завтра созвонимся. Давай, давай, шевелись, а то поедешь со мной и за меня будешь ответ держать.
– До свиданья, Фёдор Степанович!
– Ты ещё здесь? А ну, давай отсюда, быстро! Отчёт готовь! – скомандовал Сане новый наш «сокупник».
Саня убежал, мужчина зашёл в купе.
– Вы не уступите мне нижнюю полку? – Услышала я его голос.
– А я на верхней еду, не ко мне обращайтесь. – Это уже Леся.
– А кто на нижней, эта молодая леди в коридоре?
– Да.
Я перестала прислушиваться к разговорам в нашем купе. Поезд вот-вот тронется, а Николая нет и нет. Я очень переживала, что он не успеет, отстанет, поезд уедет без него…
Состав легонько качнулся и пошёл, дернулся, остановился и опять медленно двинулся вперёд, постепенно набирая скорость. И в этот момент я увидела Николая, выходящего из здания вокзала. Он увидел, что поезд пошёл, смешно подпрыгнул и помчался догонять наш вагон. Я не ожидала от такого тучного мужчины, как Николай, такой прыти. В несколько прыжков он догнал ускоряющийся поезд, вскочил на подножку вагона, и, вот, он уже идёт по коридору с пакетом в руке, отдуваясь, но весёлый, счастливый.
– Ну шо, пойыхалы? – весело сказал мне Николай. – Пишлы у купе, я запывачку прынис. Дужэ вкусно будэ. Пишлы.
С этими словами он вошёл в наше купе.
– О, у нас гости? – спросил Николай нового пассажира.
– Нет, это новый пассажир. – мрачно сказала Леся.
Николай прошёл к столику и положил на него пакет с едой прямо на бумаги, ничуть не беспокоясь об их сохранности. Из пакета выпало несколько пирожков. Они медленно покатились по бумагам, оставляя за собой жирные следы, на что Николай не обратил никакого внимания.
– Ну шо вы вси повставалы? Давайтэ сидайтэ, спробуйтэ, шо я прынис. Дужэ вкусно. Давайтэ, давайтэ. Сядэмо, выпьемо, пэрижэчкамы закусымо, поговорымо.
Я ужом прошмыгнула на своё место, Николай тоже занял свою изначальную позицию. Леся бесцеремонно подвинула нового пассажира и села рядом с Николаем. А новый пассажир стоял в нерешительности. Ему нужна была нижняя полка, но обе полки уже имели своих хозяев, и никто не собирался идти этому самовлюблённому типу на уступки.
Новый пассажир был довольно крупным мужчиной, но его полноту скрадывали высокий рост и великолепная осанка, даже можно сказать, военная выправка. Одет он был с иголочки. И часы… Золотой «РОЛЕКС», это не наша «ЧАЙКА». Он, как кот переступал в своих дорогущих мягких модельных туфлях и не знал, куда ему сесть. Оставалось одно свободное место, на моей полке.
