Loe raamatut: «Дракон среди нас»
Много ножек из ничего
Порой я не могу найти объяснения собственным поступкам, но потом вспоминаю, что я идиот, и всё становится на свои места.
Из дневника знаткого экспериментатора
Всё завертелось в конце сезона горького мёда по эльфскому календарю – разумеется, с подачи Йеруша. Доехав в запряжённой мурашами телеге до южной оконечности Старого Леса, Илидор и Йеруш попрощались с попутчиками, повернувшими на восток, и пешком двинулись дальше на юг. Без всякой ясной цели – как шутил Илидор, вспоминая слова Конхарда: «Чтобы показывать новые места неуёмным букашкам в своей голове».
Сейчас дракона это полностью устраивало. Чем дальше они уходили от Старого Леса и Такарона, тем меньше давил в спину золотого дракона выжидающий взгляд его отца-горы.
Они с Найло шли по холмам, мимо мелких зацветших за лето речушек, убранных полей, частых людских и редких эльфских поселений. Собирали в лесах грибы и осенние ягоды, ставили силки на мелкое зверьё, жгли по вечерам обычнейшие костры из веток и были настроены друг к другу как никогда миролюбиво.
Иногда пастухи козьих и коровьих стад угощали путников молоком, творогом и мёдом в обмен на сушеные лечебные травы из Старого Леса. Иногда Илидор и Йеруш ночевали в каком-нибудь посёлке, людском или эльфском, чутко ловили отголоски новостей из большого мира – но те по большей части оказывались не новостями, а старостями, а то и вовсе байками или неумными сплетнями. Ни слова про драконов и Донкернас не было сказано жителями этих земель.
Иногда путники прибивались к раннеутренним рыбакам и подолгу пялились на камышовые поплавки в прохладной серой воде. Валялись в кучах опавших листьев, которые поселяне ещё не успели поджечь. Дышали и не могли надышаться прозрачно-пряным осенним воздухом, напитанным тяжестью грядущих затяжных дождей, сыростью глубоко вспаханной земли, запахами кислых ягод, забродивших на кустах.
Обсуждали письменность гномов и эльфские героические эпосы. Дважды по ночам летали – сугубо вынужденно: в небе было холодно и ветрено, Йеруш до трясучки боялся полётов, а Илидор не терпел наездников. Зато за малую часть ночи им удавалось выбраться из глухих непроходимых лесов и преодолеть солидные отрезки пути на юг, вслед за перелётными птицами.
Куда ещё двигаться после излома осени, если не к югу?
Они не строили планов и не заговаривали о целях. Во всяком случае, Илидор был уверен, что они оба по молчаливому соглашению не задают вопросов «А дальше-то что?», стремясь растянуть, продлить это зависшее безвременье.
Но, разумеется, цель у Йеруша была, и выяснилось это на самом деле довольно скоро. В один не особенно прекрасный прохладный день он внимательно изучил ничем не примечательный дорожный указатель, удовлетворённо хмыкнул и подобрался, словно охотничья собака длинь, учуявшая грызуна. Или словно Йеруш Найло, узревший очередное кочерга знает что.
Илидор тоже посмотрел на затрёпанный дождями указатель и не понял, чего тут хмыкать. По направлению прямо значился посёлок Норка, направо – Большое Душево. Йеруш уже свернул направо, зашагал быстрее, бодрее, вцепившись почти судорожно в лямки своего небольшого рюкзака, воинственно сопя и подёргивая правым плечом.
Налетел прохладным стаккато ветерок, взмурашил шею.
Илидор повернул направо вслед за Найло, ускорил шаг.
– Что ты там увидел?
Йеруш, выдернутый из каких-то мыслей, покосился за спину досадливо, но ответил. Он уже знал: если не ответить – Илидор просто остановится, поставит наземь большой йерушев рюкзак со штативами, реактивами, посудой и всякой прочей тяжёлой ёрпылью, сложит руки на груди, изогнёт бровь и будет приветливо улыбаться, пока не получит все ответы, которые желает получить. И ответы, конечно, придётся дать – потому как сам Йеруш этот рюкзак даже не поднимет.
– Видел там знак?
Слишком энергично махнув рукой на оставшийся позади указатель, Найло ушёл в занос и повернулся лицом к шагавшему позади дракону. Тот привычным движением сгрёб Йеруша за плечи и развернул обратно, к пока невидимому Большому Душеву.
– Знак на указателе? Башня и волна?
– Угу. Это значит, в посёлок возят почту Университета.
– Почту?
– Ну, письма всякие, журналы…
Илидор присвистнул.
– В такую даль? От твоего Ортагеная досюда, наверное, тысяча переходов! И зачем отправлять эту самую почту настолько далеко?
– Чтобы её получали, – буркнул Найло, сгорбился, вцепился в лямки рюкзака и пошагал быстрее.
***
Дракон разглядывал Большое Душево с любопытством. Йеруш – с выражением лица мальчишки, примеряющегося отгрызть мухе крылышки. Посёлок тянулся сонной улиткой по правому берегу невразумительной речки. Илидор её переплыл бы, даже дыхания не сбив. А может, даже камень добросил до другого берега.
На невысоких дощатых заборах висели вверх дном глиняные горшки, кувшины в бело-зелёно-голубой росписи и любопытные старухи в наголовных платках с красно-сине-зелёной угловатой вышивкой. Во дворах квохтали куры, лениво вуфкали собаки. Там-сям поскрипывали двери и колодезные вороты. Вдоль дороги степенно прогуливались жирные желтоклювые гуси, махали крыльями при приближении чужаков.
Глинобитные красно-коричневые дома стояли на удалении от берега, подглядывали за ним застенчиво, чуть выставив из-за заборов скатные крыши, подслеповатые слюдяные окошки, бревенчатые бока. Многие дома прятались за перепутанными ветвями кустов барбариса и сирени, не облетевшими ещё яблоневыми кронами, за заборами повыше, за другими домами.
Почтовое хранилище, как и предполагал Йеруш, находилось при спальном доме – а как ещё это могло быть устроено в не особенно большом посёлке, по дорогам которого рассекает преимущественно ветер?
Можно было подумать, что в спальном доме останавливаются не путники, не люди или эльфы, а куклы. Десятки, а может, сотни их расположились в стенных нишах привхожего помещения. Куколки плетеные, глиняные, деревянные, сидящие на маленьких стульчиках и плетеных коврятах из яркого бисера. На коврятах – тот же мелкий сине-бело-зеленый угловатый орнамент, что на старушечьих платках, и точно так же от него перед глазами скачут мошки.
Посреди привхожего помещения – низкий некрашеный столик, вкруг него кособокие кресла, на столике плетёная чаша с фруктами: красно-зелёные осенние яблоки, сочно-сиреневые сливы. Пахнет тёплым деревом и пыльными тканями.
Входная дверь смотрит на арочный проём в стене, где сумрачно маячит освещённая лампами стойка, сделанная, похоже, из цельного куска неподъёмного опализированного дерева.
Огорошенные кукольно-опаловым великолепием, эльф и дракон какое-то время стояли в дверях.
– Чой-та замерли?
За стойкой шевельнулась сутулая туча. Блеснул лысый череп в свете лампы, комкастые бакенбарды бросили на стену узорчатые тени. Человек за стойкой был одет в блеклое, серое, коричневое, обычное, заношенное – не то из желания показать, что кукольно-коврятная красочность не имеет к нему никакого отношения, не то оставляя за ней право играть тут главную роль.
Илидор первым пошёл к стойке и невольно прищурился: отражение лампы в опализированном дереве играло слишком ярко, пронзительно и многоцветно, а за многоцветьем почти слышался голос камня – почти, неуловимо-раззадоривающе, как лёгкая щекотка в носу.
Человек за стойкой упёр руки в бока. В правой была зажата светлая тряпица – видно, для протирки пыли.
– Яка҆ри меня звать, – сообщил гулким рокочущим голосом.
– Йеруш Найло, – энергично представился эльф, выдернулся из-за плеча дракона, протянул руку с называем на запястье.
И, не дожидаясь, пока Якари считает называй, оперся обеими ладонями на стойку и тут же принялся подпрыгивать, точно собирался перемахнуть через неё. В очередной раз подпрыгнув, Йеруш завис над стойкой на весу, держась на руках. Наклонил голову, посмотрел сверху вниз на Якари. У того даже волос бакенбарды не дрогнул.
– Может быть, для меня есть письмо из университета Ортагеная?
– Йеруш Найло, – медленно повторил Якари, пожевал губами.
Отвернулся. Аккуратно положил тряпицу на столик рядом с собой. Принялся неспешно и тщательно складывать её. Йеруш, сильно стукнувшись пятками, утвердил себя на полу и стал жрать Якари глазами. Тот медленно и обстоятельно разглаживал тряпицу и не то о чём-то раздумывал, не то собирался с духом.
Наконец обернулся к путникам, упёр руки в бока и уставился на что-то под стойкой. Лицо Якари было застывше-напряжённым, и теперь казалось, будто бакенбарды топорщатся на нём воинственно.
– Йеруш Найло. Да. У меня есть письмо для Йеруша Найло.
Эльф с явственным трудом удержался от победного возгласа и от какого-то движения – словно рябь по воздуху прошла. А Якари поднял, наконец, взгляд – такой же приветливый и живой, как захлопнутые ставни.
– У меня есть для тебя письмо, но я его тебе не отдам.
Йеруш поискал и не нашёл достаточно хорошего ответа на это дивное заявление. Дракон хмыкнул, выбрался из лямок большого рюкзака, облокотился на стойку. Якари сложил на животе ладони-лопаты.
– Лихота у нас завелась по осени, вот чего. Притом лихота незнамая. Не мавка то, не вомперец болотный и ничто другое понятное. У речки оно трётся, а то и в ейной глуби. Зловредная и неуглядимая совсем. Вроде как сам воздух бегает!
Йеруш смотрел на Якари ободряюще, словно говоря: «Ну-ну, и когда ты захохочешь над этой дурацкой шуткой?». В отличие от Илидора, Йеруш не водил знакомства с гномами, ходившими в глубокие подземья и верившими во всякие странные вещи, потому не понимал, что Якари говорит серьёзно. А тот задрал подбородок и заявил:
– Так что письмо я тебе отдам, когда эту лихоту отыщешь и скажешь, чего она такое. И как её утихомирить. Ясно говорю?
Улыбка слиняла с лица Йеруша, и дракон рассмеялся его растерянности. Золотые бусины драконьего смеха звонко раскатились по привхожему помещению, настучали куколок по головам.
– Так, – отмер Найло. – Это не шутка, значит? А если я не собираюсь тут ничего углядывать, если я просто развернусь и уйду?
– Скатертью по гузну, – сердечно напутствовал Якари. – Подожду другого учёного умника, который приедет за письмом.
Илидор хрустнул пальцами и подался вперёд, но Якари и бровью не повёл, вообще едва ли обратил на него внимание.
– Я на тебя Университету нажалуюсь, – запальчиво заявил Йеруш.
– Жалуйся. Мне твой эльфячий университет не указ и власти у него тут нет, да он и не услышит тебя здеся. Кто почту от него привозит, как думаешь, – университетский посыльный? Как бы не так. Обычный человечий поштарь возит, через пятые руки.
Дракон хрустнул пальцами другой руки. Йеруш оскалился.
– Да что такое-то! Ну скажите про эту лихоту местным властям и не морочьте мне…
– Сказывали, – перебил Якари. – Те и слушать не стали. Если б лихота нам головы отжирала, вот тогда б владетели почесались, но она лишь по мелкости шалит. То садок рыбный отвяжет, то бельё в реку утащит. Или вот бабу по ляжке шлёпнет – какой с того вред?
– И правда, – почти промурлыкал дракон. – Какой с того вред?
– Зима идёт, – глухо ответил Якари. – Волчье время, смутное, колдовское. Ни к чему нам на пороге зимы незнамая лихота – кто ж ведает, а вдруг она на зиму не приляжет? Или приляжет прям тут?
Илидор и Йеруш, быстро переглянувшись, убедились: никто из них не имеет представления, о чём говорит Якари. А тот добавил:
– Да ещё и время свадеб на носу. Сына мельника женим уже завтра, а через три дня выдаём замуж дочку Талимы-вдовицы, а затем…
– И что, на свадьбе из-под стола вылезет речная лихота и заухает?
– Заухать она, мож, и не заухает, а от если к молодым прицепится, так всему селу житья не станет, и не видать нам боле ни урожая, ни приплода, и мало будет таких, кто доживёт до будущей осени. Не отдам письмо, говорю я, пока не скумекаете, что за лихота у нас завелась и как её прогнать её! Повертитесь тута, посмотрите, как чего. Завтра на свадьбе погуляете опять же, будете сыты-пьяны, оно вам плохо, что ли? А заодным делом, может, чего и узнаете. Тока говорить об этом никому не надо, ага. Боюсь я, лихота уже кой-кому из наших яйцев-то в ухи пооткладывала…
***
По улице шли девицы, пели что-то негромко и развешивали на заборах яркие тряпочные венки с длинными лентами – украшали Большое Душево к завтрашнему свадебному гулянью. Илидору чудилось нечто зловеще-неправильное в неживых цветочных венках, в тягучих песнопениях.
Они с Йерушем шли к реке, и девки, не прерывая своего занятия, не прерывая пения, поворачивали головы им вслед. «Как будто магичат нам издохнуть в страшных корчах», – неожиданно Найло оформил в слова мутненькое ощущение Илидора.
Хотя оба знали, что невозможно намагичить ничего подобного.
Взвилась мелкими брызгами стайка воробьёв, расселась на невысокой уводной вербе. Медленно прошествовала им вслед грязно-белая кошка: хвост трубой, ноги клешнями. Воробьи переливчато ругались и качались на ветвях. На приречных мостках бабы полоскали бельё, тревожно зыркая по сторонам.
Из-под воды слева поднялся вдруг пузырь воздуха, распластался по поверхности воды и вместе с течением медленно поплыл к мосткам, покачиваясь. Через прозрачную воду видно было, как илисто-песчаное дно медленно взошло бугорком размером с кошку и тут же осыпалось, исторгло новый пузырь. Йеруш покосился, не замедляя шага.
Якари их предупредил: «В песке зарыта рыба-глот, что со времён наших дедов там живёт. Она безобидная. Если тока близко не подходить и песок не каламутить».
– А если подходить и каламутить? – спросил его тогда Найло и получил исчерпывающий ответ:
– Тогда обидная.
Осень гнала с севера и запада стылые ветра. Йеруш был бледен, заброшен и зяб. Он старался лишний раз не смотреть на Илидора: от вида дракона делалось ещё холоднее, поскольку у того не было тёплой одежды. Илидор пока и не особенно в ней нуждался, ведь драконы созданы выживать в подземьях Такарона, а там бывает уж куда как холоднее, чем в южных людских землях в конце сезона горького мёда. Хотя и было непривычно-неуютно среди осенней зябкости, дракон бы не отказался от стёганой куртки и тёплых штанов, которые полагались донкернасским драконам в осенние и зимние сезоны.
Песок. Камыши. Мёрзлые осенние водоросли. Чуть наклоняя голову, Илидор выслушивал что-то под землёй, а Йеруш брёл вдоль берега, ворча себе под нос, ёжась от колкого приречного воздуха. И вдруг подобрался. Сверкнул глазами, вытянул шею из тёплого ворота куртки. Сделал шаг к воде, другой.
– Интер-ресненько!
Ноги Йеруша разъехались, подломились, он рухнул в прибрежный песок, растопырив колени под разными и одинаково неудобными с виду углами. Уставился на что-то в воде, чуть приоткрыв рот, склонил голову к одному плечу, к другому, надул щёки, задёргал носом. Илидор, ушедший вдоль берега дальше, вернулся.
– Что там?
Найло протянул руку со спазматически скрюченными пальцами, посмотрел на неё неодобрительно, потряс ладонью. Указал на цилиндрические, с палец длиной предметы, торчащие из песка. Илидор сначала принял их за камешки, но потом разглядел поднимающиеся к поверхности пузырьки – словно внутри камешков кто-то дышал.
– Это моллюски, Илидор. Называются «ногти русалки», и ты знаешь, что с ними не так?
– Да, у них идиотское название.
Йеруш ещё какое-то время смотрел на раковины, сидел и смотрел, сложив пальцы шалашиком и едва касаясь их губами, а потом вдруг принялся рисовать сердечки на песке.
– Ты сломался? – с надеждой спросил Илидор.
Внутри сердечек Йеруш быстро-быстро чёркал цифры и незнакомые дракону закорючки – косые линии с кружочками в верхней и нижней части.
– Эти моллюски – морские. Наглухо, до невозможности и бесповоротно морские.
Илидор присвистнул. Глаза Йеруша сияли, щёки чуть разрумянились, пальцы зарылись глубоко в холодный песок.
– Какого шпыня морские моллюски делают в речке? Это великолепный вопрос, о, какое счастье, когда в мире есть такие невозможно убийственные вопросы, какое счастье, что ты не способен двинуться с места, пока не найдёшь ответов! Или пока решишь их не находить! Чтоб этот Якари был здоровенький, как хорошо, что он не отдаёт мне письмо, у-у-у, я бы загрыз его за это!
Дракон хлопнул крыльями.
– Я могу придушить этого увальня или треснуть разок по черепушке, или просто мечом ему помахать. Он тут же отдаст твоё письмо и ещё десяток чужих сверху, в качестве аморальной компенсации, и мы пой…
– Нет! – отрезал Найло и с силой ахнул кулаками по песку, сминая начёрканные в сердечках цифры. – Не надо никого душить! Не смей!
– Но так же нечестно, – крылья плаща снова хлопнули. – И тебе наплевать с высокой горки на проблемы этого посёлка. Может…
– Нихрена ты не понимаешь, – прошипел Найло, отбивая каждое слово ударом ладоней по песку. – Да, мне наплевать на этот посёлок, и я сам хочу треснуть Якари, но если здесь завелась водная аномалия? Неужели ты думаешь, что гидролог в здравом уме…
– В каком-каком?
Подбежали двое мальчишек лет десяти, остановились в нескольких шагах, горячо о чём-то споря, потом подошли к Илидору и Йерушу, одобряюще подталкивая друг друга.
– Дяденьки, а дяденьки! Мы давеча в лесу логово видели.
Йеруш обернулся, как укушенный в зад, и мальчишки отпрыгнули.
– Чьё логово?
– Незнамо чьё.
– Но вонючее.
– Оно тама, у излучины, прям над берегом!
– Тока ветками завалено и будто обрыв!
– С воды видать, а с берега не видать!
– И воняет так, словно в ём подохло чего-т нехорошее!
Всё это мальчишки тараторили, пятясь под бешеным взглядом Йеруша, и наконец, развернувшись, убежали к приятелям, увязая в песке и постоянно оглядываясь, словно боялись, что эльф за ними погонится. Перед обиталищем рыбы-глота уже носились другие мальчишки в непоразмерных осенних одежках с плеч старших братьев, чумазые, тощие и громкие, как осы.
– Татыщ! Татыщ! – орал самый высокий, белобрысый, и изображал нечто вроде броска копья в реку.
– Фью-и! – свистел-подвывал другой и носился вокруг первого, растопырив руки, словно птица.
Третий степенно отколупывал кусочки макухи от большого, неровно сломанного куска. Отколупанное бросал в воду, и Илидор мимовольно потянул носом, ловя запах давленых подсолнуховых семечек – не уловил, далеко. Четвёртый мальчишка, самый мелкий и тощий, тоже то и дело отламывал от куска макухи, только не бросал добычу в воду, а украдкой жадно заглатывал сам. Не то изображал рыбу-глота, не то был голоден, а может, и то и другое сразу.
Илидор толкнул Йеруша локтем, указал подбородком на мальчишек.
– Что там за рыба у них в песке?
Найло дернул головой, и в его шее хрупнуло.
– Не знаю. Я гидролог, а не рыболог.
– Рыбы же плавают в воде! Разве ты не разбираешься в рыбах?
– Слегка, – Найло дёрнул головой в другую сторону. – Я слегка разбираюсь в ёрпыльной туче вещей, связанных с водой. Донных рыб знаешь сколько, знаешь, нет?
Йеруш вскинул руки, растопырил пальцы высоко над головой.
– Может, это парахлит какой-нибудь или мимикус, ой, слушай, ну какая разница! Это же не рыба вылезает из воды щупать баб, не рыба путает сети, нет! Рыба так не может, у неё плавники! В донных рыбах не водятся аномалии, так что пусть себе сидит, глаза таращит, ну какая разница!
Найло согнул-разогнул пальцы, вцепился в свои локти, сжался весь, съёжился, выставил вверх острые плечи, отчего куртка повисла на нём, как на палке. Неровно остриженные пряди волос покачивались у левой щеки и правого уголка рта, и сейчас это придавало Йерушу страшно жалостливый вид.
– Как же зябко, просто омерзительно. Почему я не рыба, интересно? Рыбы не зябнут.
На песок поодаль приземлилась крупная ворона, смотрела на Йеруша чёрными глазами, залитыми волчьей тоской. Перья блестели, как лощёная шерсть. Бабы с мостков расходились, забрав корзины с бельём.
– А знаешь, дракон, жрать рыбу полезно для работы мозга. Потому ты любишь рыбу, наверное, хах!
– А я подумал, потому тебе нужно выдать хорошего леща, – тут же отбрил Илидор. – На логово-то пойдём смотреть?
– Да на кой оно нам?
– Как это на кой? Неведомо чьё вонючее логово в лесу – это же страшно интересно, разве нет? Нет? Я так и думал. А ещё, кажется, я слышу подземный источник во-он там, под холмом, и он звучит как-то непохоже. Нужно подойти ближе, расслушать.
– Источник?
Йеруш обернулся в ту сторону, куда указывал Илидор, словно до этого не видел холма за деревней.
– А что значит «непохоже»?
Илидор не успел ответить: к ним шла одна из женщин, что полоскали белье на мостках. Свою корзину она передала товарке и шагала к Илидору и Йерушу с какой-то неохотной решимостью, как и давешние мальчишки. Дракон смотрел с интересом, как она подходит, шагая размашисто и принуждённо, точно её одновременно толкают в спину и держат за ноги. Очень сосредоточенной она была – высокая молодуха в опрятном тёплом платье и меховой жилетке поверх, через плечо перекинута толстая коса цвета ячменного колоса, и красными намёрзшимися руками молодуха всё теребит эту косу, точно прося у неё уверенности.
Остановилась в пяти шагах, глядя поверх плеча Илидора, и завела, вроде ни к кому не обращаясь:
– Старики кажут, в посёлке стал быть осенний злой дух. Взялся от ведьминой старой хаты и тут стал быть. Опасный дуже и зловредный.
Только что отрешённо сидевший на песке Йеруш вдруг вскочил на ноги с возгласом «Да что ж вас всех так прорвало-то?» и молодуха, ойкнув, отпрянула. Илидор встал между ней и Найло, лучезарно улыбнулся:
– Он не кусается.
– Я не кусаюсь? – Удивился Йеруш.
Женщина несмело улыбнулась Илидору. Найло попытался обойти его, но был схвачен за руку крылом драконьего плаща, слегка скручен и обездвижен в позе, напоминающей знак Ϡ, которым эльфы сокращают фразу «и всё такое прочее».
– Так откуда взялся дух? – вежливо переспросил дракон.
– Ведьмина хата в лесу стоит, недалечко, – женщина отёрла ладони о шерстяную юбку. Ладони были маленькие, пальцы красные, негнущиеся от ветра и холодной воды. – Сама ведьма померла давно, а хата всё стоит, стоит и не разваляется…
Илидор оглянулся на Йеруша, крыло выпустило руку эльфа.
– В этом есть какой-нибудь смысл? – тихо спросил дракон.
– Да мне почём знать? – сердито прошипел Йеруш. – Я не разбираюсь в ведьмах, заброшенных домах и невидимых злыднях! Я гидролог, а не лихолог!
– Старики молвят: то с ведьминой старой хаты стелется по посёлку злыдний дух, – бубнила молодуха и переминалась с ноги на ногу, опустив взгляд, теребя косу.
Илидор посмотрел на неё, чуть прищурившись, склонив голову, и этот наклон головы чрезвычайно не понравился Йерушу. Он вцепился в плечо Илидора и тихо прошипел:
– Так, дракон, даже не вздумай! Просто не смей!
– Чего ещё мне не вздумывать?
– Связаться с ещё одной женщиной, вот чего! – Йеруш шипел и махал свободной рукой, как покалеченная мельница, и молодуха попятилась. – Это плохо заканчивается! Я даже представлять не хочу, что случится в следующий раз, может, тебя на вилы наденут, а я не хочу, чтобы тебя надевали на вилы, я к тебе привык, ты уже даже почти меня не бесишь, ужасный дракон, нет! Да!
Илидор улыбнулся уголком рта, и это вдруг рассердило Найло.
– О-о, я ошибся! – выплюнул он и выпустил драконье плечо. – Ты по-прежнему невыносимо меня бесишь, Илидор! Делай ты что хочешь, в самом деле!
Развернулся, едва не упав, и пошёл к воде, сердито выбрасывая ногами фонтанчики песка и на ходу вытаскивая из карманов стеклянные пузырьки, обмотанные подвявшими зелеными листьями, чтоб не цокались друг об друга.
Илидор шагнул к молодухе, и та зарумянилась.
– И ты хочешь показать мне ведьмину хату? Очень-очень хочешь?
Женщина сделала шаг в сторону, с прищуром глядя на дракона. Лицо её побледнело, узкий яркий рот стал казаться хищным.
– Дух злобный, – повторила с нажимом. – Всем сразу надо ходить на хату глядеть, не к добру меньше трёх быть. Старики так говорят.
Илидор рассмеялся, и смех его проскакал цветными бусинами над водой, над холодным песком, умчался к лесу, рассыпался там на осколки среди зябнущих деревьев.
– Почему ты стараешься увести нас от реки?
Взгляд женщины забегал. Она что-то промямлила, но дракон не слушал. Шагнул к ней, и обманчиво-безопасными пальцами обхватил оба её запястья. Она дёрнулась раз, другой, забилась всем телом – с тем же успехом можно было вырываться из кандалов, Илидор едва покачнулся.
– Что тут творитс-ся? – голос его стал шипящим, змейским. – Что находится за холмом?
– Ничего! – Воскликнула она и перестала вырываться. – За холмом нет ничего!
Дракон выпустил её запястья и отступил, улыбаясь до изумления ехидно.
– Я так и подумал.
***
Йеруш ворчал и распихивал по карманам пробирки, в которые едва успел набрать воды. Илидор целеустремлённо шагал через посёлок по направлению к холму, почти тащил за собой Йеруша, а местные провождали их внимательными взглядами. Кто с любопытством и надеждой, точно желая и не решаясь что-то подсказать, кто с сердитой тревогой, словно тоже желая и не решаясь помешать чужакам свободно шляться по округе.
Йеруш ощущал недобрые взгляды плечами, словно их касались одновременно десятки мелких коготков. У Илидора то и дело щетинилась на загривке чешуя, несуществующая в человеческой ипостаси.
На лавочках там и сям сидели мужики и бабы, загадывали друг другу диковатые загадки: «А как волосы кручёны, щёки бледны, поглядит на кого – словно ей монету задолжали!».
Ребятишки гоняли воробьёв. Из некоторых дворов неслись протяжные песни на несколько женских голосов. Кто пел о кудели-дороге, кто о богатом урожае, о добрых приплодах в каждом хорошем дому, и слова песен были светлые, радостные, но тягучие мотивы и горестные надрывы в голосах певуний навевали тоску. «Будто котёнок умер», – поморщившись, оценил Найло.
Сразу за околицей необъяснимо захотелось свернуть с дороги. Спрятаться неведомо от чего. Тугой пузырь чуждой магии, которую ощущал Илидор в подземном источнике, здесь становился плотнее.
– Глянь на деревья, Найло.
Йеруш посмотрел.
– Они голые. Такое бывает по осени, знаешь.
– Они словно горелые. Или нарисованные в небе углём.
Найло только фыркнул, ещё больше помрачнев, запахнулся в куртку, выставил вверх плечи. Каменисто-травяной холм приближался, и спустя ещё два десятка шагов Йеруш спросил:
– Так что, ты слышишь здесь воду?
– Угу. В этих камнях есть вода, и она какая-то… не знаю, тугая?
– Эй, а ну стоять! – хлестнул вдруг по спинам чуть запыхавшийся, чуть гнусавый голос с характерной для этой местности протяжной «е-э».
Илидор и Йеруш от неожиданности действительно остановились, обернулись.
Дорога в этом изгибе была пуста и сокрыта густыми кустарниками пожелтевшего любистока. Единственный дом, из которого можно увидеть этот участок дороги – пустой и полуразвалившийся, с просевшей крышей и давно сгнившим крыльцом, маячит за обвалившимся забором слева.
Нарочито вразвалку, выравнивая дыхание после быстрой ходьбы, к ним приближались двое мужчин. Один – амбал в заношенной шерстяной одежде, с лицом, не обезображенным проблеском мысли, и кулаками размером с горшок. Глаза его под косматыми волосами блестели, как у хворого. Второй человек, горбоносый, с заметными залысинами, походил на поджарого цепного пса, которого следует держать в поле зрения, если не желаешь беды. Злоба в его взгляде была утробной, глубинной. Такой человек, пожалуй, не начинает нового дня, не пнув собаку, не отвесив оплеуху ребенку, не свернув шею курице.
– Дальше хода нет, – заявил амбал.
Илидор смотрел на него с вежливым интересом.
– Почему? – Спросил Йеруш, сделал полшага вбок и назад, отступая за плечо дракона.
Точно так же горбоносый встал чуть за плечом здоровяка, оценивающе и угрюмо изучал чужаков. Здоровяк перевёл сумрачный взгляд с Йеруша на Илидора.
– Неча вам там.
– Посмотрим, – насколько мог спокойно проговорил Йеруш.
Дракон всё молчал, лица его Найло не видел, но приободрился, убедившись, что детина не рвётся в драку. А то ведь если кинется – кто знает, сумеет ли Илидор ему навалять. Дракон, конечно, сильный и крылатый, но селянин, вскормленный на деревенской сметанке, на полголовы выше дракона и тяжелее раза в полтора. Такой одним ударом вышибет полчелюсти зубов. А горбоносый, пожалуй, способен голыми руками выцарапать человеку печень.
– Не на что там смотреть, – после долгой-долгой паузы негромко произнёс горбоносый. Голос у него был хриплый и низкий. – Усадьба заперта от чужаков страшечными заклятьями. Худо будет, если заклятье вас разорвёт. Иль оскопит.
Йеруш уже открыл рот, чтобы ляпнуть: чушь! Нет такой магии, способной… Но упреждающе дёрнулось крыло драконьего плаща, и Найло промолчал.
Под ежино-царапучим взглядом горбоносого было физически неуютно, будто Йеруш стоял босиком на острой щебенке. На кой шпынь он во всё это влез, спрашивается?
Из-за поворота, чуть запыхавшийся, появился ещё один амбал, почти неотличимый от первого.
– Неча ходить к панской усадьбе, – немедленно высказался он.
Панская усадьба, значит.
Свежепоявившийся здоровяк сделал ещё несколько быстрых шагов и почти упёрся в Илидора. Йеруш сглотнул внезапно пересохшим горлом. Не нужно обладать богатой фантазией, чтобы понять: если это тело просто свалится на дракона, то сплющит его в блинчик. Как их только выращивают, таких здоровенных? И почему это так жутко – когда сильный и крылатый дракон, так беспечно стоящий между Йерушем Найло и чужой злобностью, выглядит вовсе не сильным и даже почти не крылатым, а совсем небольшим, щуплым и каким-то… ломким?
С Илидора, конечно же, станется выхватить меч. Или звонко рассмеяться и отвесить шутку. Или начать напевать – но Йеруш был уверен, что в стоящих напротив людях нет ничего настолько умного и светлого, к чему может обращаться драконья песня.
– Ну неча – значит, неча. Не больно-то хотелось, – наконец отмер Илидор.
Что-то про себя решив, сгрёб Йеруша за плечи и повлёк по дороге обратно, обойдя обоих здоровяков и горбоносого, как пустое место. От всех троих воняло хлевом и луком. Все трое обернулись, словно связанные, одновременно, через правое плечо, и тяжело смотрели в спины чужакам. Взгляды скреблись и царапались, от них хотелось втянуть голову в плечи.
Найло задрал подбородок. Он был уверен, что не обойдётся без каких-нибудь напутственных слов, и один из амбалов не разочаровал:
– Приглядывать буду.
– Приглядывай лучше, чтоб тут никто от скуки не помер, – бросил через плечо Илидор.
– Какого бзыря мы уходим? – придушенным шёпотом спросил Йеруш уже за поворотом, хотя и сам прекрасно знал – какого.
Дракон шкодно улыбался, точно ничего пренеприятного сейчас не произошло.
– Не драться же с ними. Хотя можешь вернуться и подраться, если хочешь, конечно.
Йеруш ускорил шаг.
– Я и сам понял, что они бы тебя поколотили.
Илидор расхохотался так, что на кустах съежились листья любистока.
