Яранский пришёл домой в приподнятом настроении. Душа так и пела от радостного предвкушения. Наконец-то сбудется его мечта. Осталось подождать каких-то два месяца до отпуска, и он отправится отдыхать в Египет. Да не один, а с семьёй: с любимой женой и дочерью. Все формальности улажены, загранпаспорта оформлены, и вот сегодня утром куплены путёвки в Хургаду. На четырнадцать дней. Трёхзвёздочный отель. Деньги на поездку давно копили, могли бы и раньше съездить, но в прошлом году дочь поступала в институт, а в позапрошлом жену не отпустили в отпуск одновременно с ним. Но теперь счастью уже ничего не мешало. После ночной смены Яранский поехал в турагентство и купил свою мечту. Дома никого не было. Сегодня ночью врач скорой помощи Яранский опять дежурил в бригаде с женой Ларисой, которая работала фельдшером. Но после дежурства Лариса уехала навещать престарелую маму в другой район, и обещала вернуться к вечеру. А дочка была в институте. Яранский заварил себе кофе, удобно устроился в кресле и погрузился в чтение очередной книги про Египет под названием: "Секрет фараона" известного английского египтолога. Много книг уже перечитал Яранский про древнюю египетскую цивилизацию, и мечта побывать на родине великих фараонов, увидеть своими глазами пирамиды в Гизе, прикоснуться руками к стенам древних храмов Луксора, спуститься в гробницы города мёртвых и посетить Каирский Национальный Музей не давала ему покоя. Он буквально бредил предстоящим путешествием, и теперь, когда до мечты оставалось рукой подать, испытывал приятное волнение и лёгкий трепет. Прочитав несколько страниц, Яранский почувствовал, что его клонит в сон. За окном расцвело апрельское утро, и в этот самый момент доктор ощутил себя самым счастливым человеком на свете. Он подумал о том, что у него есть всё, о чём только можно мечтать: любимая верная жена, красавица и умница дочь – студентка-первокурсница медицинского. Решила пойти по стопам родителей, тоже спасать человеческие жизни. И Яранский очень гордился тем, как хорошо воспитал дочь. В общем, дом – полная чаша. Редко найдёшь семью, в которой царит такое взаимопонимание между супругами. Практически ни одной ссоры за двадцать один год брака! Вместе дома, и на работе в одной бригаде. Он – врач, она – фельдшер, его правая рука. И не надоедают друг другу. Вот ведь как бывает. А на дочь свою единственную нарадоваться не могли Яранские. Умная, проницательная, целеустремлённая… Размышления Яранского прервал скрип замка входной двери. Лёгкой бабочкой впорхнула в квартиру Анжела, и быстрыми шагами направилась на кухню.

– Дочка, ты чего так рано? – спросил из зала Яранский.

– А, пап, ты дома? Да две пары было, а с третьей я отпросилась, неважно себя чувствую.

– Что случилось? – обеспокоенный Яранский поднялся и пошёл за Анжелой на кухню. Она быстрыми движениями распаковала какую-то коробочку и сунула в рот таблетку.

– Что ты пьёшь? – с тревогой в голосе проговорил Яранский. – Ты уверена, что тебе это можно? – он взял в руки коробку с лекарством и прочитал название, затем вытащил инструкцию.

– Папуль, ну хватит уже трястись надо мной. Горло заболело. Этот антибиотик широкого спектра действия, всего по одной таблетке в день пить. Курс три дня. Хочу завтра зачёт досрочно сдать, а то до июня сессию сдать не успею, и плакало наше путешествие… – Анжела улыбнулась. – Шучу пап, всё я сдам. Хочу досрочно сдать химию и латынь уже в мае, и тогда на июнь останется всего два экзамена. Зачёты тоже планирую на май.

Анжела продолжала щебетать своим тоненьким ангельским голоском, а в груди у Яранского как-то неприятно защемило. Дочь была аллергиком. Не переносила почти все лекарства. С самого рождения у неё был диатез, щёки покрывались красной коркой чуть ли не от всей еды. Сидели на строгой диете. В раннем детстве присоединилась аллергия на домашнюю пыль, шерсть животных, пыльцу растений. А уж про лекарства и говорить нечего. Что не примет: сыпь, отёк глаз, кашель и одышка. Поэтому и берегли свою дочь Яранские от любого лечения и, соответственно, от всех болезней. Даже палку перегибали иногда. Всё переживали, чтоб не продуло, чтоб в реке не перекупалась, под дождём не промокла, да ноги не промочила. Контролировали каждый шаг своей девочки. Анжела не обижалась, понимала родителей и покорно надевала шапку по самые брови, по двое штанов с начёсом, да по три свитера зимой.

Анжела вышла из кухни, а Яранский принялся читать инструкцию к препарату. Не успев дочитать абзац "Показания к применению", Яранский услышал из зала сдавленное хрипение и грохот падающего тела. Он бросился в комнату и увидел дочь, лежащую на спине со скрещенными на груди руками. Тело выгнулось дугой. Лицо Анжелы было мертвенно бледным, а губы синими. Крылья носа раздувались как паруса, вены на шее вздулись канатами. Она судорожно пыталась сделать вдох. В широких круглых глазах читался ужас и мольба о помощи. Изо рта Анжелы вырывались свистящие стоны. Яранский понял, что случилось самое страшное – у дочери анафилактический шок. Яранский боялся этого как огня и, как врач, был готов к тому, что такое может случиться. Дома был весь арсенал противоаллергических средств и всего, что нужно для реанимационных мероприятий. Яранский кинулся в кухню, достал аптечку, мгновенно набрал в шприц четыре ампулы преднизолона и вернулся в комнату. Он старался отбросить эмоции, представить, будто перед ним кто-то другой, а он выполняет обычную работу. Руки Яранского тряслись, а в груди бешенно колотилось сердце. С первого раза удалось попасть в вену, и живительное лекарство потекло в кровь Анжелы. Яранский расстегнул блузу дочери и прижался ухом к груди: сердцебиение было редким и едва уловимым. Он снова взглянул на лицо дочери, оно стало совсем белым, а зрачки расширились и будто покрылись плёнкой. Он понял: дочь без сознания. Уже чисто рефлекторно Анжела делала судорожные неглубокие вдохи, грудная клетка её неестественно подёргивалась. Яранский знал, что у Анжелы нарастает отёк гортани, из-за чего она вот-вот задохнётся. "Боже! Помоги!" – взмолился Яранский про себя и снова кинулся на кухню. Он выхватил нож из посудного шкафчика. Сейчас ему предстоит сделать дочери трахеотомию! Чёрт! Попался нож с зубчиками! Он схватил другой нож, который как назло оказался тупым… Яранский судорожно метался по кухне, вспоминая, где лежит точилка для ножа. Наконец он её извлёк из другого шкафчика, и с двумя этими инструментами влетел в зал и застыл над бездыханным телом дочери. Яранский не понимал, сколько прошло секунд или минут, пока он возился в поисках ножа, но теперь Анжела больше не производила попыток вдыхать воздух, и руки её безвольно лежали вдоль тела. Яранский знал, что искусственное дыхание делать бессмысленно в этой ситуации, и, стоя над Анжелой, стал с силой точить нож о точильный брусок. Ужасное зрелище со стороны. И нелепое. Сейчас ему предстоит вонзить нож в горло своей дочери. Ради спасения. И вот, он готов. Вроде бы. Мысли путаются у него в голове, а рука с ножом трясётся всё сильнее, прям ходуном ходит. Левой рукой он коснулся шеи дочери, и ощутил, что кожа стала какой-то твёрдой и синюшной. Он посмотрел на лицо. По телу Яранского пробежал холодок. Он выронил нож и затрясся в рыданиях. Он понял: Анжела умерла. Она задохнулась. Он не смог её спасти. Яранский уткнулся лицом в грудь своей единственной дочери и прижался к ней так сильно, как только смог. Потом он стал трясти Анжелу и приговаривать: "Миленькая, Солнышко моё! Доча! Ты не можешь так! Проснись, Ангелочек мой родной! Проснись! Подумай о маме, как мы без тебя? Родная… Очнись же!"

Через час Яранский впал в ступор. Он сидел на полу радом с телом дочери и внимательно разглядывал белые горошины на красной Анжелиной юбке, которую она сама себе сшила совсем недавно. Потом он стал их пересчитывать. Потом его взгляд заскользил по голой дочкиной ноге и дошёл до стопы. Потом до нежных пальчиков и до аккуратных маленьких ноготков, которые приобрели фиолетовый оттенок. Он вспомнил её маленькой новорождённой девочкой, которую можно было взять на ручки и обнять всю целиком. Сейчас ему захотелось так же вот схватить её на руки, прижать к себе, укачать как малышку, а потом целовать и гладить всю всю всю… А что он скажет жене? Эта страшная мысль свербила его мозг и вгоняла в панику. Лариса не перенесёт этого. Он даже мысли не допускал позвонить ей и сообщить. Ждал и представлял, как она приходит домой и видит… Ужас. Он боялся, что сегодня же может потерять и жену… Она не выдержит такого удара. Внезапно в поле зрения Яранского попала книга, которая валялась рядом с креслом обложкой кверху. И тут в голову остриём вонзилась дикая мысль. А что если… Терять-то нечего! Да! Он попробует! Где-то в середине книги, как он вспомнил, был описан какой-то древний ритуал, с помощью которого жрецы могли оживлять мёртвых. Книга, конечно, была наполовину художественная, но всё, что в ней было написано – это ведь записки учёного, который участвовал в раскопках в пустыне, в городе мёртвых в девятнадцатом веке. Он изучал и расшифровывал древние манускрипты, какие-то надписи на гробницах. Этот учёный-египтолог реально существовал. Вдруг, это правда? Яранский схватил книгу и нетерпеливо стал перелистывать в поисках нужной страницы. Нашёл.

Безутешный отец перенёс отяжелевшее тело дочери на диван. Расправил аккуратно смятую одежду, расчесал длинные светло-русые волосы. Платком, смоченным в тёплой воде, протёр кожу дочки (так надо было сделать согласно инструкции). Затем занавесил плотно шторы в зале. После этого нашёл в холодильнике свечу, поставил её в чашечке в изголовье дивана и зажёг. В комнате был полумрак, но сквозь плотные коричневые шторы всё же пробивался свет яркого полуденного солнца, отчего освещение здесь было мягким, тёмно-бежевым, а лицо Анжелы, озарённое бликами от пламени свечи, вырисовывалось овальным золотистым пятном с чётким ровным контуром. Когда всё было готово, Яранский отключил мобильник. Затем встал на колени над телом дочки в аккурат на уровне груди, раскрыл книгу на нужной странице и приступил к методичному распеванию нескольких комбинаций звуков : "ом- м- м", "омра- ом- м- м", "оум- оум- оум- м- м". Звуки повторялись многократно в разной последовательности. Яранский всё пел и пел их в полном исступлении, почти впал в транс. А на задворках сознания вертелась одна лишь мысль : "Я сошёл с ума от горя". Он понимал, что выглядит и ведёт себя как идиот. Минут через пятнадцать ритуал был окончен, и Яранский в изнеможении выпустил книгу из рук и уткнулся лицом в белокурые Анжелины локоны, шёлковыми лентами спадающие на подушку. Он беззвучно заплакал и почувствовал, как безысходность наполнила всё его существо. Внезапно краем глаза Яранский заметил какое-то непонятное свечение в области головы дочери. Оно было едва уловимо. Мурашки побежали по его коже, не то от страха, не то от неожиданности. Он уставился на лицо Анжелы, широко раскрыв глаза и застыв от изумления. Тонкий молочного цвета луч протянулся от потолка до макушки девушки, и, приглядевшись внимательнее, Яранский увидел, что луч, диаметром не больше двух сантиметров образован множеством мельчайших светящихся капелек, которые упорядоченно и быстро двигались в направлении головы Анжелы. "Будто эритроциты бегут по артерии, только белые", – подумал Яранский. Через минуту луч стал тоненьким, с нитку. А потом и вовсе исчез. Доктор стал интенсивно тереть глаза, так как совершенно им не верил. И вдруг Анжела задышала. Да-да! Ему не показалось! Грудь девушки стала ритмично вздыматься сперва совсем незаметно, а вскоре сильно, как у живого человека! Яранский приложил руку к шее дочери и нащупал пульс на сонной артерии. Пульс был! Она ожила.

– Доченька… Доча… – шёпотом позвал Яранский. Он коснулся её руки – она была тёплой и мягкой. Он взял её руку и ладонью приложил к своей щеке. Поцеловал и снова позвал:

– Ангелочек мой… Просыпайся скорей… Анжела…

Девушка открыла глаза и затуманенным взором посмотрела в глаза Яранского, который навис над её лицом.

– Пап, я… Что случилось? – произнесла Анжела еле слышно и закашлялась.

– Боже, как ты меня напугала, милая моя! Ты отключилась. Потеряла сознание. – Яранский незаметно приблизился к изголовью дивана и молниеносно пальцами затушил пламя свечи и незаметно сунул чашечку с огарком под диван. Анжела неподвижно лежала и дышала полной грудью. И молчала. А Яранского понесло:

– Доченька! Ты верно с ума сошла, выпила какую-то таблетку, чёрт бы её побрал, и тебе плохо стало. Я уже хотел "скорую" вызывать. А потом подумал: "Вот я дурак, я ж сам "скорая!"" Я тебе укольчик сделал, всё теперь нормально! Ты как себя чувствуешь? Всё хорошо?

Анжела приподнялась и сухо ответила:

– Да нормально. Я устала.

Яранский засуетился. Он помог дочери встать и повёл в её комнату. Анжела действительно выглядела как выжатый лимон, была бледной и вялой. Здесь он опустил жалюзи, снял с постели плед и уложил дочку на бок. Она тут же закрыла глаза и уснула. Яранский поцеловал её в лоб и сказал тихонько:

– Ты отдыхай, моя хорошая. Скоро мама придёт. В общем, набирайся сил.

Он вышел из комнаты, дверь закрывать не стал. Зашёл в зал и устало увалился на диван. В душе он почувствовал какое-то опустошение. Впервые взглянул на часы: было всего два часа дня. Странно. Казалось, прошла целая вечность, с того момента, как оборвалась жизнь его дочери. Господи! Да что он, с ума сошёл? Ничего она не оборвалась. Просто Анжела потеряла сознание, и всё! А у него разыгралось воображение. От шока. Не могла же она умереть, а потом ожить от прочтения древнего заклинания. Яранский на цыпочках зашёл в комнату дочки, пригляделся. Анжела мирно спала и спокойно дышала. Его Анжела, любимая и единственная. Конечно же он всё это придумал. Возможно, у девочки был кратковременный летаргический сон? А он, с перепугу не смог нащёпать пульс. Такое вполне могло случиться даже с ним, с врачом. Он настолько сильно испугался за дочку, что у него самого помутился рассудок! Яранский долго ещё себя уговаривал. Затем он прибрался в зале и включил свой мобильник. Пропущенных вызовов, слава богу, не было. Потом вновь зашёл понаблюдать за спящей дочерью и не заметил ничего особенного. Даже где-то в глубине души усмехнулся над собой. Да! Он точно сумасшедший, раз смог поверить в то, что его дочь умерла, а потом воскресла. Ещё через час Яранский окончательно убедил себя в этом. Вскоре доктор сам задремал. Или впал в забытьё, непонятно. Перед внутренним взором кружились страшные картины египетских мумий, которые в полумраке подземных гробниц поднимаются из своих саркофагов и тянут к нему руки-кости в истлевших от времени рваных серых бинтах и поют: "ом- м- м, омра- ом- м- м…"

Яранский проснулся в восемь часов вечера. В памяти всплыло произошедшее. Он направился в комнату дочери. Анжела лежала на кровати и задумчиво смотрела в потолок.

– Доча, ты как? – спросил он участливо.

– Хорошо, – Анжела продолжала смотреть в потолок.

– Давай поужинаем, я разогрею котлетки. Хочешь?

– Не хочу, – ответила девушка. Она встала и медленно проследовала в ванную.

Яранский чувствовал себя не в своей тарелке. Поскорее бы вернулась жена. Он так соскучился по ней, будто бы не видел год! Он всё-таки пошёл хлопотать на кухню. Анжела вышла минут через двадцать с мокрыми волосами, завёрнутая в полотенце. Странно, не в своё, а в материно полотенце. Ну ладно… Неважно.

– Папа, где мой халат? Или вещи какие-то?

Яранский удивился вопросу.

– Ой, ну я-то откуда ж знаю… – смутился он. – Глянь в шкафу у себя.

– Пап, извини, у меня, честно говоря, голова болит. Ты не против, я спать пойду?

– Дочка, а маму не хочешь дождаться? Поели бы вместе… – залопотал Яранский как будто оправдываясь. – Тебе завтра к какой паре? К первой?

Анжела помолчала, потом ответила:

– Да, к первой.

Не дожидаясь больше никаких возражений отца, Анжела просто ушла и закрылась в своей комнате. Примерно час там горел свет (наверное, готовилась к зачёту), потом всё стихло, и свет погас. Ещё через некоторое время Яранский услышал, как дверь немного приоткрылась. Он подкрался к дверной щелке, присмотрелся. Анжела мирно спала.

В полдевятого вечера вернулась, наконец, Лариса.

– Где ты была так долго? – строго спросил Яранский жену.

Лариса улыбнулась. Она всегда улыбалась по поводу и без. Такой уж был у неё жизнерадостный характер. Они с Яранским словно дополняли друг друга как две противоположности, как положительный и отрицательный полюса магнита: она – открытая, весёлая, улыбчивая, уверенная в себе, пышнотелая, как говорится, кровь с молоком. Он – угрюмый интроверт, замкнутый, немногословный, суетливый, но тем не менее, высокий и статный моложавый мужчина в самом расцвете сил. Так вот, Лариса улыбнулась и сказала своим обычным звонким голосом:

– Вадик, я не поняла, а что такого? Ну, задержалась чуток. По магазинам походила. Ну давай же, показывай путёвки! На какое число взял? Хоть бы позвонил.

– Могла бы сама позвонить. Что ты всё лыбишься без конца? – Яранский чувствовал раздражение, и сам не понимал почему. Ему всегда так нравилась манера жены обращать в шутку всё то, что ему казалось неприятным, плохим или важным. Он всегда раньше успокаивался от этого. Но сегодня его это взбесило. Наверное, сказался пережитый стресс. Лариса переменилась в лице. Она прищурилась, подошла вплотную к мужу и заглянула в глаза:

– Ты чего грубишь? Что-то случилось?

– Нет.

– Не ври, Яранский!

– Да не вру я, – он отвёл взгляд и попытался перевести тему, – ничего не случилось. Я разогрел ужин, чай заварил. Иди руки мой, сумку я разберу.

Лариса многозначительно посмотрела на мужа:

– Я сама разберу. Я у мамы поела перед уходом. Садись один. Так путёвки всё-таки где лежат?

– На комоде в нашей спальне.

Лариса пошла разглядывать путёвки, и мимоходом спросила уже из спальни:

– А где Анжела? Гуляет?

Яранский зашёл в комнату и ответил как можно более спокойно:

– Она спит. Тише вообще, ты чё-то раскричалась прям с порога.

Лариса напряглась, и уже на тон ниже удивлённо спросила:

– Как спит? Ещё девяти нет. Вчера она в это время только из кино пришла. А позавчера вообще в одиннадцать ночи явилась с дня рождения подружкиного.

– Ну и что. Она приболела, самочувствие неважное, вот и устала. И потом, ей завтра вставать рано.

– В смысле приболела? Чем? Почему ты мне сразу не сказал?

Вопросы градом посыпались на бедного Яранского. О том, чтобы рассказать жене, что случилось утром, не могло быть и речи. Пожалуй, это первый в их совместной жизни инцидент, о котором он не расскажет ей. Никогда. Это сложно, но ему надо держаться. Вадиму приходилось учиться врать на ходу, в быстром темпе. И, надо сказать, у него не плохо получалось. В общем, Лариса успокоилась на том, что у дочери лёгкая простуда, она прополоскала горло за сегодня уже пять раз с содой, и ничего страшного не произошло. Вечер прошёл за просмотром телевизора. Погретые в микроволновке котлеты так и отправились обратно в холодильник в том же количестве, потому что Яранскому кусок в горло не лез. Спать легли в двенадцать ночи, и в первый раз за двадцать один год брака Яранский не поцеловал жену перед сном. Не то, чтобы забыл, просто как-то был на неё обижен. За то, что он знает и пережил этот кошмар один, а она не знает ничего… Глупо, он ведь сам ничего не рассказал, наоборот, всеми силами пытался оградить от горя любимую женщину. Но иррациональное чувство всё глубже поглощало его с потрохами: как не справедливо, что он один должен "нести этот крест!" Она будет жить так же легко, как и прежде, а он – переживать и не находить себе места. На всякий случай Вадим встал и ещё раз сходил к спальне дочери и прислушался к её дыханию. Всё нормально. Ничего подозрительного. Лёг. Глядя на спящую жену, на её беззаботное и умиротворённое во сне лицо, он вдруг понял, что своими бредовыми мыслями сам роет пропасть между ними. Пока, конечно, только в уме. Но вот ведь сорвался на неё вечером! Ни за что. Под утро Яранского, наконец, сморил сон. Перед тем, как отключиться, он мысленно обозвал себя дураком, и решил, что завтра забудет всё, что ему привиделось относительно дочери и будет вести себя как обычно. Утро вечера мудренее.

Глава вторая

Будильник в комнате Анжелы прозвенел в шесть утра. Девушка встала, пошла в ванную. Яранский к этому времени уже не спал. Это Лариса была соней и использовала выходные чтоб поваляться подольше. А он – типичный жаворонок. А тут ещё сказался пережитый стресс, и Яранский пробудился уже в полшестого и лежал неподвижно, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Анжела пребывала в ванной комнате, как показалось ему, дольше обычного, и он тихонько встал и подкрался к закрытой двери. Стал прислушиваться. Внезапно дверь отворилась, и перед ним предстала дочь. Умытая и свеженькая. Она улыбнулась, и с укором посмотрела на него. Яранский ощутил себя каким-то шпионом, застигнутым врасплох в своём собственном доме. Даже покраснел. И виновато опустил глаза.

– Доброе утро, дочка. Как спалось? Горло прошло? Всё нормально?

– Нормально, – Анжела была не многословна.

– Что на завтрак будешь? – засуетился Вадим.

– Не знаю, – равнодушно ответила Анжела, – хоть яичницу. Да я сама приготовлю, иди.

Яранский вернулся в свою спальню. Естественно, о сне не могло быть и речи. Странно ведёт себя его дочь. Даже в щёчку его не чмокнула, как обычно. Только сейчас он вдруг подумал, что надо бы её показать врачу. Но какому? Неврологу или кардиологу. Что за странные потери сознания у неё? Вдруг такое повторится. Ладно. Попробует уговорить её посетить врача.

Не уговорил. Анжела пришла после института, предупредив его вопрос, сразу объявила, что чувствует себя хорошо, и ничего у неё не болит. И к врачу она не пойдёт.

Потянулась череда серых будней. Почему серых? Да потому, что в душе Яранского поселилась серая тоска. Она крепла и грызла его, будто крыса. В разгар весны всё вокруг виделось ему в тёмных красках: и деревья в ярко-салатовой листве, и тёплое солнце, и его любимая сирень в аллее перед домом. Ничего не радовало. На работу ходил механически, как-то спасал больных. Про путёвки в Египет, которые с того самого дня, когда у его дочери случился анафилактический шок, лежали в комоде нетронутыми, он даже не вспоминал. Злополучная книга "Секрет фараона" пылилась на верхней полке книжного шкафа, также недочитанная. Яранский видел, что в его семье медленно, но верно происходили перемены. Не в лучшую сторону перемены. Он, жена и дочь постепенно отстранялись друг от друга. Явных причин этому, вроде бы, не было. Жена несколько раз пыталась поговорить с ним.

– Вадим, скажи, что происходит? Я не понимаю, чем я тебя обидела? – спрашивала недоумённо Лариса.

– Дорогая, хватит придумывать. Я сам не понимаю, почему ты ко мне переменилась.

– Это я-то переменилась!? – обомлела Лариса.

– Ты, – невозмутимо продолжал Яранский. – То не так я на тебя посмотрел, то не так ответил, то, якобы, нагрубил.

Лариса ещё несколько раз заводила подобные разбирательства, которые оборачивались против неё же самой в итоге. И в один прекрасный день она просто замкнулась в себе и перестала его донимать. "Наверное, решила что я кого-то завёл" – подумал Яранский. И от этого ему стало ещё горче на душе. Он сильно любил жену, но теперь она сама как-то сторонилась его: спать ложилась то раньше, то намеренно позже. Яранский однажды попытался среди ночи приласкать Ларису, но она не отреагировала на его объятья, притворилась спящей. Это был провал, а потом они весь день не разговаривали.

Хуже всего было то, что Яранский однажды заметил за собой вот что: он стал следить за своей дочерью. Ругал себя за это страшно, но ничего поделать не мог. Анжела постепенно менялась. Просто становилась другой. Многие странности особенно бросались в глаза отцу. Во-первых, Анжела перестала разговаривать с ним на медицинские темы. Перестала ходить к нему на дежурства, как часто раньше бывало. Он спрашивал: "Дочка, ну как дела с учёбой? Какой зачёт сегодня сдавала?" Анжела отвечала уклончиво: "Все, какие надо, сдала. Пап, ну ты прям меня контролируешь, как школьницу. Вздохнуть не даёшь!" В общем, близость с дочерью куда-то подевалась. Во внешнем виде Анжелы тоже произошли изменения: она перестала краситься и носить платья. Все, сшитые ею самой наряды аккуратно висели на вешалках. Джинсы и кеды стали повседневной одеждой Анжелы. Причём, как показалось Яранскому, джинсы пригрязнились немного, но дочка не спешила их стирать, что вызывало недоумение. Волосы дочь носила распущенными, никакими заколками, резинками не пользовалась даже иногда. Всё чаще Яранский стал замечать, что от дочери пахнет табаком. Тут уж он смолчать не мог, и решил проявить строгость:

– Дочка, иди сюда. Есть разговор.

– Ну что опять? – возмущённо отозвалась Анжела.

– Когда ты начала курить?

– Я не курила.

– От тебя пахнет табаком.

– Просто я в лифте ехала с мужиком, а он прям возле подъезда только покурил и…

– Не надо врать. Это было не один раз.

Анжела поморщилась и сказала таким тоном, будто сделала одолжение:

– Уф, ну ладно. С девчонками пару раз покурила. Просто попробовать хотела. Только маме не говори. Ну что ты так вылупился? Расстреляй меня ещё за это!

Яранский не поверил своим ушам. Такой дерзости он не ожидал в принципе. Ему захотелось дать ей пощёчину, но он сдержался. Вместо этого схватил дочь за плечи и тряхнул что есть силы:

– Послушай, девочка моя, – отчеканил он, – я не знаю, что там происходит в твоей жизни, если не хочешь, не рассказывай. Но я требую к себе уважения! Ты поняла?

Анжела вырвалась и молча убежала в свою комнату. Хорошо, что Ларисы в тот момент не было дома. Когда она пришла, отец и дочь старались себя вести так, будто ничего не случилось.

С подругами Анжела как-то тоже стала редко общаться. Точнее, домой они к ним не приходили. Яранский слышал, как Анжела разговаривала с кем-то по телефону, и говорила извиняющимся тоном: "Вы уж меня простите, сегодня никак не получится. В следующий раз приду обязательно. Да, мне не здоровится. Всем привет передавай". Яранский сообразил, что так она вежливо отказывается куда-то идти со своими девчонками. И тут доктора осенило. Да! Точно! Как же он сразу не догадался? Она, наверное, рассталась со своим парнем. Вот в чём причина такого её поведения! Девочка переживает. Это же понятно. Тема деликатная, поэтому она ничего и не рассказывает. Яранский повеселел. Он твёрдо решил, что выяснит всё у самого Андрея. Парень ему нравился. Он был ровесником Анжелы и учился в политехническом. Встречались они недолго, месяца три. Несколько раз он бывал у них дома. Но как всё выяснить? Не разыскивать же мальчишку специально, чтоб спросить о том, что между ним и его дочерью произошло. Тогда Яранский решил подкараулить парня возле института, где тот учился, подойти, как бы невзначай, и завести разговор. В свете последних событий своё поведение уже не казалось ему странным. А вдруг дочь, на почве несчастной любви, что-нибудь совершит неадекватное? Вдруг она сейчас находится под чьим-то дурным влиянием, и её надо спасать. Вадим был готов на всё.

Выследить молодого человека дочери оказалось делом не таким-то простым. Во-первых, Яранский не знал его фамилии. Во-вторых, на каком курсе и в какой группе он учится. То есть расписание посмотреть тоже было нельзя. Да и политехнический институт, как оказалось, состоял аж из девяти корпусов, и возле какого здания караулить Андрея было не понятно. Тогда Яранский сообразил, что надо поотираться возле институтской столовой, вдруг парень в неё ходит. Два дня подряд Вадим приезжал к столовой, которая располагалась в подвальном этаже второго корпуса. По нескольку часов он ходил вокруг да около, заходил несколько раз внутрь. Не встретился ему там Анжелин друг. На третий день Вадим заметил, что на него стали оглядываться студенты. И продавщица-буфетчица как-то посмотрела с прищуром. Всё ясно, завсегдатаи столовки заподозрили неладное: странный дядька ходит туда-сюда который день подряд, шатается без всякой цели. Не дай бог, охранника позовут или вообще полицию. Что он тогда будет делать?

Яранский бросил затею со столовой. Стал напряжённо думать и вспомнил, как будучи у них в гостях, парень рассказывал, что играет в баскетбольной команде. Ага. Андрей был невысокого роста и не шибко мускулист. Значит, он не профессиональный спортсмен. Скорее всего играет он именно в институтской спортивной секции. Осталось дело за малым: найти корпус, где у них спортзал. Туда и идти узнавать про баскетбольную секцию. Это было не сложно. И вот он уже прохаживается возле восьмого корпуса взад-вперёд. Подошёл к компании ребят возле входа. Спросил, не знают ли они, в какие дни тренируется баскетбольная команда. Они знали, оказывается тренировка должна быть через час. И вдобавок студенты знали самого Андрея Варламова, второкурсника с архитектурного факультета. Яранский стал ждать. На улице стояла жара, слишком тёплым выдался май. И вот на горизонте показался чернявый паренёк в спортивном костюме и кроссовках и с большой сумкой через плечо. Это и был избранник его дочери. Яранский не медля устремился к нему.

– Здравствуй, Андрей, – начал он, протягивая руку.

– Здравствуйте, Вадим Александрович, – парень замедлил шаг и удивлённо посмотрел на Яранского.

– Мне надо с тобой поговорить об Анжеле.

– Да я и сам хотел бы поговорить о ней, честно говоря. Не знаю с чего начать.

Мужчины отошли в сторонку. Андрей достал бутылку воды, сделал несколько глотков. Видно было, что он взволнован. Яранский взял инициативу в свои руки:

– Понимаешь, с моей дочерью что-то происходит. Она очень изменилась в последнее время. Причин этому я не вижу. Вот и подумал, что может ты в курсе. Вы, случайно, не ссорились? А то у девчонок так бывает: парень обидит, а она обижена на весь свет, зло срывает, грубит, всё наперекор делает, будто хочет доказать всему миру…

– Да боже упаси, чтоб я её обидел! – прервал Яранского Андрей. – Всё как раз совсем наоборот! В общем, мы расстались ещё три недели назад. Это она так решила, а не я.