Loe raamatut: «Одна ночь из детства… Рассказы»

Посвящаю моим родителям, любимой и единственной сестре, моей Манюне, моим детям и детям всей планеты. Они и есть смысл моей жизни, моя история, и все то, что я из себя представляю.

© Искандер Муратов, 2018

ISBN 978-5-4493-1581-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Что останется после меня?

Лишь мои книги…

Одна ночь из детства…

Иногда я выбегаю в ночь,

Чтобы посмотреть на звездное небо.

В моей жизни есть немало эпизодов из детства, которые сопровождают меня, порой всплывая в памяти в трудные минуты. Они настолько чётко сохранились в моём подсознании, что с каждым таким воспоминанием я понимаю, насколько они важны для меня и что человеческий разум посылает ту или иную информацию из прошлого в настоящее не просто так.

Помню, мне было лет шесть. Я тогда сильно заболел. Обычная простуда, но с высокой температурой. Я был очень слаб. Мама всё время сидела со мной: то даст лекарства, то заварит какой-нибудь целебный чай, то принесёт каких-либо игрушек, чтобы успокоить после неприятных уколов. Помню людей в белых халатах.

Однажды вечером в комнату вошёл отец.

– Оставь нас вдвоём, – распорядился он.

Мама молча вышла, а отец, подойдя к кровати, аккуратно стянул с меня одеяло и прижал к себе. От слабости я сразу же обнял его, положив свою голову на широкие плечи. Отец погладил меня по спинке, поцеловал в горячий лоб и вынес в коридор.

– Я выйду с ним на свежий воздух. Накинь на него его «чапанчик»!

Мать, молча кивнув, исполнила его просьбу.

Мы вышли во двор. На улице было темно, но по-весеннему тепло.

– Болам, (перев с Узб. Сынок) подними голову к небу и посмотри, какие красивые звёзды, – сказал он, чуть приподняв меня.

Я посмотрел на ночное небо. Оно было прекрасным, далёким…

– Красиво, правда? – спросил отец.

– Да, – ответил я.

– Звёзды – это вечность, сынок.

В это время к нам из темноты неожиданно подошёл сосед – дядя Беник.

– А что это вы стоите тут на ночь глядя? – сказал он, угощая меня очищенным апельсином. – На, поешь. Самый лучший на свете витамин! Берта прислала.

Я взял в руки заморский гостинец, поблагодарил дядю Беника. Но есть апельсин не стал – держал в руке.

– Беник, а ты почему не спишь? – спросил отец.

– Да вот не спится что-то… Всё вот мечтаю о переезде. Вышел на кухню чайку заварить, увидел в окно – ты стоишь с малым. Взял апельсин и решил выйти к вам.

– Как Берта?

– Да ничего. Работает. Муж её тоже устроился. – Затем, чуть помолчав, продолжил: – Ну ладно, не буду вам мешать. Побудь с сыном – ты ему сейчас нужнее. А с тобой ещё успеем наговориться вдоволь. А ты, малой, выздоравливай! – сказал он, уходя.

Отец кивнул. Какое-то время мы постояли с ним под огромным небом. Я так и не съел апельсин, сунув его во внутренний карман своего темно бирюзового «чапанчика», сшитого моей любимой бабушкой. Затем обнял отца и положил голову ему на плечо. Он бережно прижал меня к себе и погладил по голове:

– Всё будет хорошо, ты у меня крепкий мальчик! Выздоровеешь, и все забудется…

***

С тех прошло почти тридцать лет. Однажды ночью мне позвонила мать:

– Отец заболел. Диабет замучил его. И печень отказывает, – проговорила она в слезах.

Бросив все дела, я вылетел в родной город. Болезнь прогрессировала. Начались усиленное лечение, бесконечные процедуры… А потом выяснилось, что у отца ещё и цирроз печени. За несколько месяцев от высокого, статного мужчины с густыми волнистыми волосами остался маленький человечек. Он очень сильно похудел, но всё равно держался молодцом – улыбался, а порой даже смеялся, смотря выступления Задорнова по телевизору. Мне было очень тяжело смотреть, как болезнь с каждым днём всё больше и больше забирает моего самого близкого человека, оставляя в его глазах тоску и печаль от невыносимой боли.

В один из таких вечеров я зашёл к нему в комнату. Отец лежал с открытыми глазами. Рядом с ним в тишине сидели медсестра и мать.

– Ну, как он? Говорить может?

– Средне. Но иногда что-нибудь выговаривает.

Несмотря на его слабость и протест медсестры, я взял отца на руки и вынес во двор. Он обнял меня за шею и положил голову на мои плечи. Как в детстве, только наоборот.

– Дадажон, (перев с Узб. Отец) посмотрите на небо, – сказал я. – Помните, когда я был маленьким, вы сказали: «Звёзды – это вечность»?

Отец с трудом поднял голову к небу и, слегка улыбнувшись, ответил:

– Да, сынок, звёзды – это вечность, но мы подвластны времени. И это даже к лучшему… – И, опустив голову, положил её мне на плечи. Я не удержался, прижал его к себе еще сильнее. Хотелось рыдать словно мальчишка, но возраст берёт своё – и я лишь уронил безмолвную слезу, обнимая своего отца, словно ребёнка.

Через несколько дней его не станет…

Опуская завёрнутое в белый саван бездыханное тело, я спущусь в могилу и долго ещё не буду выходить на поверхность, рыдая, словно мальчишка, обнимая отца, не отпуская… пока не вернется могильщик и толпа людей не испугается доносящегося из могилы рёва.

На третий день поминок, к обеду, к нашим воротам подъедет неприметное такси и из него выйдет сгорбленный старик с тростью. Это дядя Беник. Я узнал его даже через столько лет – подошёл и крепко обнял. Похлопав меня по спине, он сказал:

– Извини, я не мог раньше. Пока дети доставали билеты… пришлось задержаться. Царствие ему… Прими мои соболезнования сынок.

Поздоровавшись со всеми, он тихонько перешёл к дому напротив и присел на старую скамейку под большой чинарой. Я принёс ему туда чайник с зелёным чаем, немного сладостей и вернулся к людям, которые пришли на поминки. А к полудню, когда все начали расходиться, я подошёл и сел рядом с ним:

– Дядя Беник, я постелил вам в гостиной. Спасибо, что приехали.

– Не стоит. Я уже позвонил старому Марку – остановлюсь у них. Спасибо большое. Не приехать было бы предательством по отношению к детству, к нашей дружбе. Хороший был человек. Твой отец очень сильно любил тебя. Помню, как он кричал на весь двор в три часа ночи, что у него родился сын. Перебудил соседей, а меня заставил вытащить мое вино и всех угостить. Представляешь, в три часа ночи! Шебутной он был, но вместе с тем мудрый и справедливый. Теперь от общего двора ничего не осталось, кроме этой старой чинары и скамеечки, – сказав это он погладил кору дерева и краешек скамеечки своими еле дрожащими руками. – Сколько же на своём веку они повидали! Кстати, это дерево посадил ещё мой дед. Я часто вспоминаю, как мы с твоим отцом не раз лазили на него и падали, как делали домики на ветвях, как смотрели на звёзды сквозь молодые ветки… Помню, как будто всё это было вчера, хотя на самом деле – в далёком прошлом. Жизнь наполнена смыслом, сынок. Всё далеко не так просто, как кажется…

С того дня прошло несколько лет. Но каким бы взрослым я не был, и сколько бы седины не появлялось на моей голове. Иногда, хочется снова стать мальчишкой, пусть даже с температурой, вернуться в ту весеннюю ночь, положить голову на сильные отцовские плечи и ничего не говоря, просто обнять. Ничего не говоря…

Бутерброд

Сегодня я хочу вкратце рассказать про одного близкого мне человека – подругу, актрису театра и кино. Давайте назовем ее, ну, например Ольга. (по просьбе, изменил имя главной героини)

Итак… Она окончила Высшее театральное училище имени М. С. Щепкина, в молодости играла на сценах московских театров, успела засветиться в парочке сериалов и всю жизнь мечтала о главной роли в большом кино, но как-то не удавалось. Она всегда говорила, что ее роль впереди, верила и верит в это до сих пор. Вместе с ней верим и мы – ее близкие друзья.

На днях мы говорили по телефону. Ольга рассказала мне про недавний случай, который произошел с ней. Он показался мне интересным. Постараюсь передать вам ее слова в форме рассказа, чтобы было понятнее…

– Знаешь, мне уже под сорок, вряд ли я сыграю свою большую роль, – с небольшим сожалением в голосе сказала мне Ольга. – Хотя в душе все еще верю в это. Ведь немало актрис сыграли свои главные роли, будучи в зрелом возрасте. Недавно я ходила на кастинг исторического фильма. Им требовалась актриса на роль продавщицы яблок. Снова роль второго плана. «Ну ладно! Хотя бы это, если пройду», – решила я для себя.

Пришла, значит, жду встречи с режиссером. Претенденток на роль оказалось много – молодые и красивые девушки, думаю, что почти все из них окончили лучшие профильные вузы. Одна за другой они заходили в кабинет, где проходил кастинг. Изредка оттуда слышались возгласы: «Яблоки, яблоки…» А потом очередная претендентка выходила. Что интересно, у каждой из них были совершенно разные эмоции: кто-то смеялся, кто-то был крайне удивлен, а кто-то даже громко заявил, что режиссер – идиот! Со слов тех, кто уже вышел с проб, я узнала, что он молод, амбициозен и высокого самомнения. Хотя большинство из них такие. На то они же и режиссеры – главные в съемочном процессе.

Так я прождала до обеда, проголодалась и решила перекусить. Отойдя к окошку, я достала из сумочки бутерброд, сделанный мужем. Он положил его со словами: «Вдруг затянется, покушаешь „на скоряк“!» Едва я откусила от него небольшой кусочек, как, по закону подлости, меня позвали. «Да-да, я здесь», – откликнулась я, быстро завернула бутерброд обратно в фольгу, убрала его в сумку и, протерев рот платочком, побежала за ассистенткой режиссера.

Зайдя в кабинет, я заметила, что режиссер и впрямь был молодым – максимум лет тридцати. Симпатичный брюнет, плотного телосложения с большими карими глазами и серьезным взглядом. Рядом с ним стояла целая орда помощниц.

Мне указали на стул. Как только я села, режиссер улыбнулся и заговорил:

– У вас, по-моему, крошки над губой, аж целых две.

– Ой, простите! Я просто отходила пообедать, это все бутерброд, – мне стало неловко. Про себя я даже поругала мужа с его бутербродом. Зачем я вообще его взяла?

– А с чем был бутерброд, если не секрет? – вдруг спросил режиссер.

– Ничего существенного, – его вопрос удивил меня. – Обычный: две горбушечки хлеба с майонезом, долькой помидора, поджаренным кусочком куриного филе и, естественно, листиком салата,

– улыбнулась я.

– Ммм, звучит очень аппетитно! Любите мужа? Кем он работает?

– Ну, как сказать… привыкли друг к другу, наверное. С годами, сами понимаете, любовь как-то проходит. Быт, семья, дети, проблемы – все это выходит на первый план. Он тоже актер, правда, сейчас пока сидит дома. Уж такая профессия на сегодняшний день у нас. Впрочем… бывают и небольшие подработки… Не все актеры востребованы, – ответила я и подумала, зачем он задает мне вопросы, которые не касались кастинга.

– Ну, ничего. Еще все роли впереди, – улыбнулся он и несколько приказным тоном обратился к помощнице: – Дайте ей платье!

Все, до этого молча слушавшие наш разговор, разом зашевелились.

– Пройдите, пожалуйста, за стойку и переоденьтесь, я хочу посмотреть на вас в образе, – сказал он мне.

– Да, конечно, – ответила я и, встав со стула, прошла к ожидающей меня щупленькой девушке – художнику по костюмам. Я сняла с себя вещи, после чего она помогла мне надеть платье через голову и, особо не церемонясь, так затянула на мне корсет, что у меня глаза из орбит чуть не выскочили. Несмотря на потрепанность и простоту ткани, платье было красивым, светло-голубым с небольшими рюшами и небольшим кринолином, как и подобало нарядам для низших слоев. Только знатные особы могли себе позволить платья с пышным кринолином из дорогих тканей.

– Платье вам маловато, – проговорила она полушепотом. – Ну ладно, его сегодня надевали лишь несколько актрис. Так что вам повезло! Остальные сходу не прошли… Так, надо поднять вам грудь, а то она у вас бесформенная.

– А что вы хотели, двоих родила! Не восемнадцать все-таки, – возмутилась я.

Но она не обратила внимания на мои слова и продолжала свою работу: – Вот, вставьте их, – сказала она, протянув мне две накладки.

Я подставила их, грудь сразу же поднялась. Да что там, она норовила выпрыгнуть из платья, декольте которого был уж слишком глубоким.

– Во! Уже другой вид! – также полушепотом проговорила она. – Шикардос! Идите. Едва я вышла из-за стойки, мне всучили тяжеленую корзину с яблоками. Признаться, я аж ошалела, там было, наверное, килограмм пять, как минимум. Режиссер подошел ко мне и, скрестив руки на груди, осмотрел с ног до головы:

– У вас красивая шея.

– Ой, спасибо, – засмущалась я.

– И морщинки на ней естественные, – добавил он, а потом внезапно достал из кармана маркер черного цвета и беспардонно поставил жирную точку на левой груди. Сделав шаг назад, он поднял палец вверх и сказал: – Родинка! По сюжету, у героини должна быть родинка на груди!

Я была удивлена, но не стала подавать виду.

–А теперь кричите во весь голос: «Яблоки, яблоки, спелые яблоки, покупайте яблоки»… и ходите, ходите по комнате! Представьте, Франция, восемнадцатый век, улица полная лавок, везде люди, торговцы и так далее.

– Во весь голос? – переспросила я.

– Конечно, во весь голос!

– Яблоки, яблоки, спелые яблоки, покупайте яблоки… – заголосила я.

Режиссер все это время стоял и смотрел, затем приблизился ко мне и вдруг, изменившись в лице, спросил: – Красавица, а почем яблочки? Может, угостишь? – сказал он, глядя на мою грудь и пресловутую «родинку».

Его глаза сверкали. Я поняла, что он вошел в роль, но не знала, как мне быть. Ответить? Но ведь у меня и текста не было! Нужно было что-то делать: либо импровизировать, либо попросить текст. Нет! Какая я актриса, если не могу войти в образ и придумать на ходу? Интуиция взяла свое:

– Такому красавчику мне и яблочка своего не жаль! Бери, угощайся, молодой человек! – сказав это, я не сдержалась и рассмеялась.

– Ничего смешного! Это кино, исторический сюжет, по которому продавщица яблок играет, если даже не ключевую роль, но существенную! – режиссер снова стал серьезным и, вернувшись в кресло, скомандовал. – Все, снимайте это тряпье. Можете идти. Мы вам позвоним.

– Хорошо, – ответила я и, наконец, поставила корзину на пол. «Интересно это был триумф или провал?» – подумала я, быстро снимая платье и переодеваясь в свое. Выходя в коридор, я заметила, что режиссер уже общался с другой претенденткой.

На улице шел снег. Я села на скамейку, вытащила из сумки недоеденный бутерброд и стала жевать его. Мимо меня шли люди, проезжали машины, останавливались автобусы, но я не обращала внимания на их мелькающие силуэты. Перед моими глазами все еще стоял образ режиссера с его быстрой сменой настроений, художника по костюмам, платья с чудовищно глубоким декольте, тяжелая корзина с яблоками и этот маркер, метка которого осталась на моей груди… Все это было как обычно: приходишь на кастинг, мечтаешь о роли, обнажаешь душу, выкладываешься по полной программе и ждешь благоволения судьбы. Надеешься, что тебя возьмут… Мои размышления прервала трель мобильного. Это был муж.

– Привет, ну ты где?

– На остановке сижу, жую твой бутерброд.

– Ну как? Все прошло нормально?

– Да, как сказать… Дома расскажу. Впрочем, как и обычно на всех этих кастингах. Правда, мне еще никогда на груди маркером родинки не рисовали, – засмеялась я то ли от отчаяния, то ли и вправду мне было смешно.

– Ого! Надеюсь без эксцессов?

– Ну, конечно, нет. Какие могут быть эксцессы, тем более на кастинге.

– Ну хорошо. Все, не сиди на холоде и дуй домой! Ты кушать, наверное, хочешь? А бутерброд – это не еда! Я достал из наших закромов прошлогоднюю перловку, решил приготовить рассольник. Как раз и огурчики соленые пригодились, а то стояли без дела в холодильнике. К твоему приходу все будет готово! Да и дети скоро придут со школы, покушаем вместе.

– Ура-а-а! Я обожаю твой рассольник! Зайду, куплю черного бородинского хлебушка и бутылочку вина.

– Ну купи! А ты деньги с собой взяла? – засмеялся он.

– Да, у меня на карте остались же те семьсот рублей.

– Слушай, а может без винца? С деньгами то итак не «фартит»! – Да фиг с ними! Есть повод!

– Да? Какой? Думаешь, возьмут на роль? – Может и возьмут, не знаю пока… А повод в другом.

– В чем же?

– В бутерброде!

– Да ладно, я же серьезно…

– И я серьезно! Во всем коридоре, среди всех претенденток, только у меня в сумке лежал бутерброд, сделанный мужем, наверное… Ты знаешь, вроде все как обычно, как у всех или никак у всех, но… что – то есть такого ценного в этом обычном завернутом в фольгу бутерброде. И это наверное внимание… Ну все! Остальное дома скажу! Ужасно хочу горячий рассольник с бокалом вина! Конечно, сочетание не ахти! Но по своему родное и теплое.

Мне еще хотелось сказать, что я люблю его, но передумала. Решила сделать это уже дома, глядя в глаза, а не так, по телефону. В душе, я сожалела о фразе, сказанной режиссеру, что любовь со временем уходит на второй план.

Через пару недель мне позвонила ассистентка режиссера и сообщила, что кастинг я не прошла, хотя была близка к победе. Ну что ж, я не отчаиваюсь, значит, это была не моя роль…