Loe raamatut: «Ивовая свирель. Шесть книг в одной»

Ива Афонская

Font:

Иллюстратор Ива Афонская

Оформление обложки Ива Афонская

ISBN 978-5-4490-1382-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1 КНИГА «ТИШИНА»
1980—1987

Предисловие

«Она ещё не родилась,
Она и музыка, и слово,
И потому всего живого
Ненарушаемая связь».
Осип Мандельштам

Это моя первая книга. Я думаю, что стихи принадлежат не нам и пишутся не нами – они посылаются нам свыше, чтобы мы передали их людям, и поэт – не создатель, а только передатчик между Богом и людьми. Мне не нужны ни слава, ни известность. Стихи – это красота, добро и свет, и я просто хочу, чтобы красоты, добра и света было больше.

* * *

Что есть тишина?

Тишина – когда ещё не сказано слово. Тишина – когда рождается слово. Нет ничего прекрасней тишины и белого листа бумаги, на котором ещё ничего не написано. Родившись, слова теряют что-то от своей высоты и силы. Истина в тишине, и всё по-настоящему выразимо только в молчании. Это знали все большие поэты. «Молчи, скрывайся и таи… Мысль изречённая есть ложь» (Тютчев). «Останься пеной, Афродита, и слово в музыку вернись» (Мандельштам).

Когда мы хотим сказать самое важное, то чувствуем, что это не передать словами, и тогда мы замолкаем. То, что не передают слова, передаёт тишина.

Тишина искренна и честна. Ода и гимн поют громко. Ложь кричит, пытаясь всех убедить. Правда тиха – ей не нужен громкий голос: она будет услышана И ТАК. Поэтому Иннокентий Анненский поёт «Тихие песни». Громко ораторствует трибуна. Душа говорит тихим голосом. Но правда всегда на стороне души. В тишине мы слышим голос своей души и своей совести. Голос души – поэзия, она тиха, но в ней истина.

Тишина – это мука первоначальной немоты, в которой поэт должен выстрадать своё слово. Оно рождается страданием, поэтому ему можно верить. Тишина – это колыбель слова. Пусть же слово вырастет в этой колыбели. Тихое слово, искреннее и честное, в котором истина и свет.

Вступление к книге

Благословляла раньше слово —
благословляю тишину,
когда, неведомо и ново,
к рожденью слово не готово,
а ты – а ты идёшь ко дну,
без слова ты – жилец без крова
и обделённый на пиру.
Я в пустоте ищу опору,
барахтаюсь в глубоком рву.
Как эта тишина сурова —
благословляю тишину.

1985

Как рождаются стихи

Как рождаются стихи?
О, они приходят сами!
Вдруг, из сна, из темноты,
кружат вместе со снегами.
Вот оно приходит, вроде,
спазма боли горло сводит.
Вдруг захочешь тишины,
в целом мире: стих и ты.

1977

Из первых тетрадей

Юность припомниться ранняя,
первый суровый мороз.
Словно у птицы израненной —
голос, звенящий от слёз.

Мир, как река за излучиной,
нами впервые открыт.
Сердце страдать не приучено
и, не окрепнув, болит.

Это лишь голос ломается,
вовсе не сердце, чудак.
Сколько ещё тебе маяться
в жизни придётся – вот так.

Жизнь пронесётся кометою,
мучась, сгорая, любя…
Песня моя недопетая —
верую только в тебя.

1985

Звёздный плащ

Шумит застолье, праздничные тосты…
Оставила за этой дверью я
свой синий плащ, на нём мерцают звёзды,
и белого крылатого коня.

Но вот – во власти вдохновенья снова
я слышу, как мой конь несётся вскачь,
в тиши полночной цокают подковы
и в небесах раскинут звёздный плащ.

Поэт – что делать – для земли не создан.
Пускай я здесь – и всё же нет меня.
Его, поэта, так и тянет к звёздам,
в путь оседлать крылатого коня.

1980

Фея-ночь

На улицах тёмных,
средь окон бессонных,
мерцанья и тени,
и зданий громады.
У лип наклонённых
– аллеи влюблённых,
и лиц устремлённых
вечерние взгляды.

Проспектов наряды —
огней водопады,
всё – тайны и краски,
всё – чувства и звуки,
ломают преграды
и встретиться рады
дыханья и взгляды,
и души, и руки.

Ночь бросит на город
свой царственный полог,
в огнях и мерцаньях
таинственны лица,
в крови нашей холод,
в сердцах наших голод,
и час уж недолог,
где чудо свершится.

В душе – пробужденье
и преображенье,
для взлёта достаточно только усилья.
В нас крови движенье —
как зелья броженье,
и с болью, в мученье
прорежутся крылья.

И в переплетенье мерцанья и тени,
манящие окна волшебницы ночи.
Минут вдохновенья, вечерних видений,
ночных откровений горящие очи.

Ночь что-то бормочет,
чудес напророчит,
в арбатских проулках
плащ Воланда свищет.
И жар таких строчек
рождается к ночи,
что средь многоточий
весь день ты их ищешь.

Как занавес —
свесился сумрак меж кресел,
скрещаются шпаги
желаний и взоров.
Наш выход чудесен
в таинственной пьесе,
и отзвуки песен
в душах актеров.

II

Стих города дневного шум,
свет дня сменили краски ночи.
В краю видений и пророчеств —
во тьме вечерней я брожу.

Жизнь и фантазии игру
ночь так запутывает сложно,
что разделить их невозможно,
как разделить огни и мглу.

Идут в обнимку явь и сон,
и мир мечты перед глазами
с его ночными фонарями
блестит и манит, невесом.

Подъезды прячут тени снов,
огни во мраке ярко-резки,
в глазах видения и блески
несуществующих миров.

Доносит звуки чудных снов
ночного ветра колыханье,
и на щеке моей касанье
несуществующих миров.

Мы чувствуем в душе приход
иной, необычайной жизни.
В ночи – таинственной отчизне —
тебя неведомое ждёт.

1982—1999—2005

По звёздам

Я странствовала в сумрачной ночи,
приюте одиноких и поэтов.
Одна звезда была мне путеводной,
протягивая мне свой тонкий луч.
Был звёздный дождь и звёздная метель.
Сентябрь сменял обманчивый апрель.
Жизнь насыпала полные ладони
своих чудес, а я ждала ещё,
и шла искать неведомого чуда.
Но нагружала жизнь котомку горя
всё тяжелей и тяжелей, и скоро
была так тяжела котомка горя,
что было мне уже не до чудес.
Я шла до звёзд, но шла я по земле,
изранив до крови о камни ноги.
Земля вдали лишь на звезду похожа,
и светом светится голубоватым.
На самом деле-то она из грязи,
и красоту в ней трудно уберечь.
Путь неустанно начиная снова,
взамен страны своей миражной грёзы
я попадала только в царство слёз.
Но, пошатнувшись на дороге звёздной,
я устояла – и помог мне выжить
меня манивший слабый звёздный свет.
И чудилось: есть смысл в происходящем:
недаром я иду, пути не зная,
как будто поняла, куда идти.
И в этом мире, маленький, быть может,
но, как звезда, я свой оставлю свет.

1984—2005

«Поезд жизнь»

Куда несёшься, жизни поезд?
В мельканье вёрст, годов, минут,
всего таинственнее повесть —
чем твой кончается маршрут?

Он предначертан иль случаен?
Но впереди – один лишь мрак.
…Пускай же нашей жизни тайна
нам будет тайной – лучше так.

1982

В дороге

«Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовёт нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты? Между тем время проходит, и мы плывём мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня».

Александр Грин «Бегущая по волнам»

Не предавай свои мечты!
Рассудка голос равнодушный
тебе прикажет быть послушным
банальным мненьям суеты.

Быть у других на поводу,
в плену их логики бескрылой,
всё вне обычности унылой
отбрасывать, как ерунду.

Но ты приедешь в поздний час
на полуночный полустанок,
где, как обещанный подарок,
НЕСБЫВШЕЕСЯ манит нас.

Тогда садишься в поезда
за ним в погоню, но неправый
опять петляет путь лукавый,
и снова предана мечта.

Ушёл твой поезд, ветер стих.
Признать тебе мешает гордость:
ты зря не верил в сердца зоркость,
не верил в силу рук своих.

В твоей душе идёт борьба,
ТЫ выбор делаешь. Решайся!
И выдумкой не утешайся,
что жизнью властвует судьба.

1982—1999

«О, время злое…»

О, время злое,
мне в висок не целься,
средь пораженья не труби победу.
Наш поезд уж давно скатился с рельсов,
а я всё думаю: куда-то еду.

Не чувствуя: жизнь топчется на месте,
и весь наш поезд – старая телега.
А нам приносят радостные вести
о достиженьях общего пробега.

Гремят на каждой станции фанфары
и так трещат торжественные речи,
что катастрофы не слышны удары,
и не видать, что кто-то искалечен.

О, время злое, мне в висок не целься!
Ведь я-то знаю: ты не промахнёшься.
И сколько ни юродствуй и ни смейся,
но от тебя, о Время, не спасёшься.

1981

«Я стала редко видеть звёзды…»

Я стала редко видеть звёзды,
и реже вспоминаю сны,
как прежде, не тревожит воздух,
кипящий запахом весны.

Уже давно не верю в чудо,
не тороплюсь пожать руки.
Лежат на дне сознанья грудой
надежд ребячьих лоскутки.

Мне кажется, что жизнь поблёкла
с тех пор, как стали мы взрослеть,
и душу хочется – как стёкла —
от пыли тряпкой протереть.

Но та устало шепчет: где уж,
не хватит сил на долгий срок.
Душа изношена, как ветошь,
и позабыла, что есть Бог.

Её измаяла забота…
Судьба, пошли ты ей, не мучь:
чтоб светлое коснулось что-то —
как в стёкла светит солнца луч.

1983

«Жизнь – лотерея на нечет и чёт…»

Жизнь – лотерея на нечет и чёт,
мы же приходим, чтоб фишками двигать.
Каждый из нас – как закрытая книга,
кто-то откроет и, может, прочтёт.

Этой надеждой все и живут.
Всё-таки будет печально, не скрою,
ежели нас никогда не откроют,
иль прочитают, но не поймут.

1984

«Читаю книгу жизни день за днём…»

Читаю книгу жизни день за днём,
но то и дело вырваны страницы,
там символов неясных вереницы,
и сноски непонятным языком.

Порою мне так страшно сознавать,
что тёмен смысл её безумной речи,
её намёков и противоречий,
что до конца страниц – не прочитать.

Подчас схожу от бешенства с ума,
судьбе своей пеняя в укоризне:
зачем, скажи, в библиотеке жизни
мне недоступны многие тома?

Я черновик судьбы пишу: на бред,
на глупый бред он, кажется, походит,
и всё сильней от замысла уходит
нелепой этой повести сюжет.

Махну рукой: борись иль не борись,
пойду скитаться в суете столичной,
покажется столица хаотичной,
бесплановой, загадочной – как жизнь.

Но, не снеся бесцельности ходьбы,
вдруг побреду, устало и сутулясь.
Сродни запутанности этих улиц
запутаны дороги у судьбы.

До старости, как каторжный, неся
письма и книг тяжёлые вериги,
я до конца не разгадаю книги,
и переделать повести нельзя.

1984

Витраж

Я стала странно жить и привыкать уже,
лишь сердце бередит неясная тревога.
Поблекнуло стекло в оконном витраже,
видна в простом окне
бесцветная дорога.

Я стала забывать,
в чём изменений суть,
и чем обычный мир
мне кажется тревожен.
Иду вслед за толпой,
как все, обычный путь:
ведь только он один
мне виден и возможен.

Бывает иногда – почудится душе,
что за чредою лет стезя моя поблёкла…
Но помнится едва,
что в старом витраже
когда-то, может быть,
другие были стёкла.

1984

«Тверской осеннею порой…»

Тверской осеннею порой,
в косметике огней столица,
блеск фонарей над мостовой,
и в сумраке прохожих лица.

Кружит осенняя листва
под горьким ветром одиночеств,
надежд, мечтаний и пророчеств
чуть слышно шепчутся слова.

В твоих деревьев темноту
я затеряюсь и укроюсь,
и новой душу обрету,
как переписанную повесть.

И, как асфальт после дождя,
жизнь кажется светлей и ярче
пусть наша жизнь – закрытый ларчик,
с волшебной тайной бытия.

1982—1999

Рождество

1

Сегодня будет Рождество,
весь город в ожиданье тайны,
он дремлет в инее хрустальном
и ждёт: свершится волшебство.

Метели завладели им,
похожие на сновиденье.
В соборах трепет свеч и пенье,
и ладана сребристый дым.

Под перезвон колоколов
забьётся колоколом сердце.
И от судьбы своей не деться —
от рождества волшебных слов.

Родник небес – тех слов исток,
они из пламени и света,²
рождаются в душе поэта,
и в слове возродится Бог.³

Колдуй же, вьюга-чародей,
твоя волшебная стихия
преобразит в миры иные
весь этот город и людей.

Встречаться будут чудеса,
так запросто, в толпе прохожих,
и вдруг на музыку похожи
людские станут голоса.

1983—2005

II

«…красота есть воплощение в чувственных формах того самого идеального содержания, которое до такого воплощения называется добром и истиною …красота нужна для исполнения добра в материальном мире, ибо только ею просветляется и укрощается недобрая тьма этого мира».

Владимир Соловьев «Общий смысл искусства»

«Потребность красоты и творчества, воплощающего ее, – неразлучна с человеком, и без нее человек, может быть, не захотел бы жить на свете…»

Ф. М. Достоевский «Ряд статей о русской литературе»

Снег идёт на Рождество,
падает, как милость Божья.
Снег идёт – и волшебство
в этот день случиться может.

Тишина и чистота,
и ничто их не нарушит.
Верь: недаром красота,
раз она спасает душуи.

Свыше послана тебе,
чудодейственная сила,
это – смысл в твоей судьбе,
ключ к разгадке тайны мира.

Снег идёт – и, чуть дыша,
смотрим мы на мир крылатый.
Пробуждается душа,
омертвевшая когда-то.

Снег идёт, снимая боль
у души обледенелой.
Как снежинка – на ладонь
приземлится ангел белый.

1987—2005

«Зазеркалье»

У меня случился странный день:
подошла я к зеркалу – и что же:
Вижу там лица чужого тень,
на меня как будто не похоже.

В зеркале другой, там нет меня.
Или, может, это только снится?
Стала зеркалом хрустальным я,
отражающим другие лица.

Вдруг потеряно моё лицо
в галерее вечных превращений?
Беспрерывно крутится кольцо
череды волшебных изменений.

А когда любовь ко мне пришла,
думала, руки его касаясь:
наши души – словно зеркала,
так близки, друг в друге отражаясь.

Суетой по городу гоним,
повстречается в толпе прохожий.
Вздрогну, на бегу столкнувшись с ним:
в прошлом на него была похожа.

В зеркала чужих смотрю я глаз,
и своё ищу в них отраженье:
вдруг случится увидать сейчас
в будущем себя хоть на мгновенье.

2

Боюсь я зеркала впотьмах
коснуться взглядом на лету:
ведь ночью в тёмных зеркалах
мы видим только темноту.

Но даже самым ясным днём
не страшно ли тебе, мой друг,
что вместо отраженья в нём
ты пустоту увидишь вдруг?

Своя таинственная связь
у зеркала и темноты:
то в нём скрываются, таясь,
то открываются черты.

Оно, как суд, меж суеты
свою являет правоту,
и к зеркалу подходишь ты,
но видишь только пустоту.

А если отраженья нет,
ты не рождён, пусть жизнь прошла…
Проходят, не найдя твой след,
как мимо чистого стекла.

Не обретёшь себя никак,
в судьбе, как тьме ночной, кружись,
до зеркала – не только шаг,
а путь к себе длиною в жизнь.

Тот счастлив, кто в конце пути,
всё это смог в конце концов:
однажды к зеркалу прийти
и обрести своё лицо.

3

Внушает зеркало испуг
иллюзией пространства, кроме
пространства комнат в нашем доме,
как будто разрывая круг
существований, измерений,
привычных мер, привычных мнений,
доступных для касанья рук
вещей – испугом откровенья
от зеркала повеет вдруг.
О том, что есть другая жизнь,
куда нет доступа, и тайна
хранится за стеклом хрустальным.
Она из тех, что не вложить
в решётки формул. Это выше
сознанья нашего, как крыши
над нашим домом – Млечный путь.
Я вглядываюсь в двойника,
гадая, нет ли в нас различья,
моё ли в зеркале обличье,
и вправду ль нет его, пока
я не войду – я не уверен:
быть может, закрывая двери,
я оставляю двойника.

1984—87