Loe raamatut: «Под крылом чёрного ворона»

Font:

Сибирский приключенческий роман

Глава 1
Выстрел в спину

1

– Теплая волна воздуха успокаивает вас. Вы оставили у порога свои переживания и входите в дом, в свою комнату, в которой вы росли с детства. – Слова спокойные, растягиваются, как время ожидания. – Стираете пыль с книги, оставленной вами на письменном столе, и открываете ее.

Удивление, выразившееся вертикальными морщинками на лбу, над переносицей, и легкая улыбка на лице «спящего» Сергея Михайловича говорили о том, что этот старый учитель, до мозга костей математик и философ, с легкостью поддался чарам своего «волшебника» и «вошел» в тот мир, в котором когда-то жил. Идет по нему и все осматривает, затаив дыхание, что-то вспоминая, то улыбаясь, то грустя, совсем забыв о Михаиле. Теперь лицо «спящего» стало напряженным, он вроде бы всматривается во что-то и пытается в этом найти что-то нужное ему. И, похоже, находит, что-то шепчет про себя, читая, и пальцами правой руки переворачивает лист за листом невидимой книги.

Михаил оставил сознание Комарова наедине со своими видениями и, приблизившись к учителю на полшага, начал раскрытыми ладонями водить над его телом. Теплые волны, посланные правой ладонью Михаила, «омывают» грудную клетку, плечи, горло, лицо старика. И тут же эта рука, развернувшись наоборот, начинает считывать отражающиеся волны, идущие от органов, а левая ладонь утешает их буйность. Но не все удается ему сделать как хочется. В некоторых местах тела старика забили вулканы грязной лавы. Уловив их и поморщившись, Михаил подхватывает ладонями эту «кипящую грязь» и скидывает ее на пол. И не останавливается, все больше и больше делает круговые движения ладонями по часовой стрелке, нагревая смолу, покрывшую густой массой бронхи и легкие учителя. Разогреваясь, смола превращается в кипящую черную жижу и лавою вытекает из внутренних органов его организма и стекает в «графин», «подставленный» Михаилом.

Чувствуется, как его емкость тяжелеет от «смолы», наполняется по горлышко. «Запечатав» его крестами, Михаил открыл перед своим взором икону Святого Пантелеймона и начал молиться ему: «…Великий угодник Христов, терпимый, врач многомилостивый Пантелеймон! Умилосердись над Сергеем, грешным рабом, услышь стенание и вопль мой, умилостиви небесного, верховного Врача душ и телес наших, Христа Бога нашего, да дарует он исцеление от недуга, Сергея гнетущего…»

Перекрестившись, Михаил заново стал повторять молитву и, когда увидел Его, замер. Тонкие черты лица Пантелеймона, вдумчивый взгляд и – слово. Его Филиппов не расслышал, а только почувствовал всем своим телом, попавшим в небесную холодную волну, сковавшую льдом кожу, кости, дыхание, все тело. И подняла пена «графин» с плещущимся в нем через верх кипятком черной грязи, и лазурная молния ударила в него с руки Пантелеймона.

Засверкали в «графине» небесные светло-голубые искры, взбеленился кисель глубокими лазурными всплесками, и туман, вышедший из графина, разошелся по округе, заполонив и глаза Михаила. И сколько ни протирал он их, ничего ему не видно, только яркую золотую руку, приближающуюся к его лицу. И становится она ярче и ярче, до ломоты в глазах, и, как ни прикрывай их от слепящего света, ничто не спасает. И тело изнутри начинает нагреваться, сильно. Во рту пересохло, в глотке. И – погас свет…

Открыл глаза Михаил и ничего понять не может. Создается такое впечатление, что все его тело муравьи изнутри поедают, осы жалят. Замычал он от боли, и тут же что-то вышло из него темное, дымом черным, и ушло в пол, забрав с собой жар, с муравьями и осами.

Смотрит на свои руки Михаил – светлые, на ворсинках волос искорки светло-голубые. Поднес ближе руки к глазам и диву дивится, искры, словно ангелочки, чистят ему кожу и машут ему руками, здороваются. Присмотрелся внимательнее, а это и вовсе не ангелочки, а брызги светящиеся. Удивительно, и лучей солнечных нет, а как светятся, словно от него!

Сошла тяжесть с темени, с висков, с мыслей, яснее в голове стало, словно грязную раму оконную протерли до прозрачности, и свежесть пришла в дыхание и в сознание, будто из открытой форточки.

– Спасибо тебе, Божий посланник! Аминь! – прошептал Михаил и перекрестился. Поднялся с колен, вернулся к Сергею Михайловичу, а тот еще во сне находится. Хотел было его разбудить, да вовремя от груди его руку отдернул, из которой выглядывают и пытаются укусить его своими острыми жалами множество змей. Перекрестил их Михаил, и прижали свои головы змеи. А на ладони его в этот момент покрывало воздушное легло и обтянуло их кожу, приятно освежая ее. И заново взметнулись к рукам его змеи, но прокусить белесую ткань им не по силам, но не сдаются они и обвиваются между его пальцев. Сдавил свои ладони Михаил и вырвал их из тела Комарова, и бросил на пол, на котором они разбиваются на мелкие кусочки, как льдинки, и тают прямо на глазах.

И как много змей вылезает из норы своей – из груди старика – и бросаются на руки Михаилу, шипя и раскрыв свои пасти. А последняя – самая большая змея… Но, как ни пугает она Михаила своими размерами, длинными и острыми зубами, с которых капает яд, а он сильнее ее. Схватил гадюку за голову и вытягивает на свет божий, и она тут же начинает рассыпаться на мелкие льдинки-стеклышки, падающие на землю и исчезающие в ней.

«Фу-у-у!» – хотел было Михаил обтереть ладонью лоб, но вовремя взглянул на нее: грязная, вся в черной смоле, спадающей с пальцев тягучими сосульками. Подошел он к умывальнику и долго мыл руки, очищая их до белизны мылом. И только после этого пошел будить своего гостя.

– Сергей Михайлович, как вы себя чувствуете? Отдыхали? Прекрасно. У вас теперь все будет хорошо, Сергей Михайлович, чаю будете? Извините, меня долго не было…

Проснулся Комаров, свет в глазах его искрится, радость растягивает в стороны губы.

– Ой, Михаил, а как дышится легко! Мишенька, как заново родился! – И протирает выбритое до чистоты лицо Сергей Михайлович и смотрит на себя в зеркало. – Как будто и вправду помолодел, морщин на лбу почти нет, смотрите! И волосы потемнели, а были седыми, как снег. Правда, Мишенька? И долго я спал?

– Да… – с некоторым удивлением на лице посмотрел на своего бывшего учителя Михаил, – даже не подумал о том, чтобы на часы посмотреть.

– Ой, неужели то, что я увидел во сне, может стать явью? – то ли спросил у Михаила, то ли высказал свое предположение старик. – Это все ваш чай, Мишенька. Что за мед вы мне в него подлили?

– Гречишный. – Михаил придвинул поближе к старику стеклянную банку, наполненную темно-бурым медом.

– Неужели он так действует?

– Вы знаете, Сергей Михайлович, когда у меня бессонница, я его пью, он какой-то магической силой обладает, успокаивает и усыпляет, и сны необычные приходят.

– Вот так и со мной было, Мишенька, – прошептал дед, рассматривая банку. – Дорогой он, наверное, мне как пенсионеру уже не по карману.

– Возьмите его себе, Сергей Михайлович, у меня еще есть.

– Правда? Тогда я вам просто обязан за него заплатить, – стушевался старик.

– Вы, Сергей Михайлович, даже не сможете осознать, сколько я вам должен.

– За что? – смутился старик. – Ведь вы у меня учились архиплохо, и я вас называл фантазером. Помните? Да, да, Мишенька, именно фантазером, вы всегда на доске писали такое… Уж насколько я любитель пофантазировать, но так, как вы, выдумать новую формулу по решению задачки не смог бы. Хотя я в математике был против вас сильнее, – разулыбался Комаров. – И что не менее приятно удивляло меня, у нас с вами ответы сходились. Но, когда вы эту же задачку начинали заново решать, что меня еще больше обескураживало, вы никогда не повторяли придуманной формулы, а писали новую, и снова все сходилось. Удивительно, правда?

– Правда. – Михаил улыбнулся и посмотрел на старичка.

Да, да, наверное, так все и было. А вот он, Михаил, в школе про себя звал Сергея Михайловича Доктором Айболитом. Так он был похож на этого героя, сыгранного Олегом Ефремовым в фильме «Айболит‑66». Лицо вытянутое, щеки – впалые в подбородок, говорит с какой-то расстановкой окончаний в слове, словно восклицает их, как артист театра. Хотя все остальные его в школе называли Эйнштейном. Но лицо этого великого ученого физика Михаил не видел и поэтому его звал именно тем именем, которое сам ему дал. И сейчас, в старости, дед так и остался копией ефремовского доктора Айболита.

– Я до сих пор не могу понять, как вам удавалось решать задачи, создавая свою логику решения. И не только я, Мишенька, еще два прекраснейших учителя из других школ соглашались со мной, читая ваши ответы.

– Как так?

– А я запоминал, записывал и показывал своим коллегам.

– Вот как, – удивился Михаил. – Но в девятом классе я списывал.

– Я знаю.

– И поставили тройку.

– О-о-о, мил человек, математика…

– «Чистая математика – это такой предмет, где мы не знаем, о чем мы говорим, и не знаем, истинно ли то, что мы говорим».

– О-о, это говорил не я, Мишенька, а великий Бертран Рассел, великий английский математик. Но, – Сергей Михайлович поднял указательный палец вверх, – не буду затягивать ваше время, сударь. Извините. – Приложив ладонь к сердцу, Комаров немножко наклонил голову, прощаясь. – Но вы же в душе были литератором. О вас много хорошего говорила мне Ольга Степановна. Помните ее? Она говорила о вас как о единственном в классе ученике, который писал сочинения сам и не по учебнику анализировал произведения…

– Сергей Михайлович, не вводите меня в краску, – широко улыбнулся Михаил.

– И она была права, я с удовольствием читаю ваши статьи, – продолжал Комаров. – И причем всегда. О вас знает весь город, Мишенька, и я рад, что я что-то, надеюсь, тоже в вас вложил…

Но Михаил уже не слушал старика, а наблюдал, как у деда на переносице появилась пробирка, быстро наполнявшаяся красной жидкостью.

– Сергей Михайлович, вы извините, у меня сейчас ожидается встреча. Очень важная встреча, по работе.

– Да, да, да! – остановился Комаров и, положив свою руку на колено Михаилу, встал со стула. Укладывая в свой тощий портфель листки с формулами, которые распечатал ему из Интернета Филиппов, приложил руку к сердцу. – Извините, Мишенька, за то, что я так часто прихожу к вам и забираю и так дорогое для вас время, которого, как и мне в моей молодости, признаюсь, всегда не хватало.

Михаил вытащил из кармана раздражающий его бедро мощной вибрацией сотовый телефон и, отойдя от Комарова, приложил трубку к уху:

– Да, Инга, это Михаил.

– Миша, теперь я поняла, почему ты отказываешься искать Виктора. Потому что я выбрала не тебя, а его. И ты мне все время мстишь за это! – Женский голос был очень раздраженным. – Ты радуешься, что он пропал, да? Я поняла, это ты его толкал уйти на поиски «Золотой бабы», чтобы он погиб. Я поняла – это ты!

Михаил отключил звук у телефона, спрятал его в карман и, глубоко вздохнув, посмотрел на Сергея Михайловича, который, несмотря на свои семьдесят с чем-то лет, оставался по-молодецки подтянутым…

– Сергей…

– Ничего, ничего, Мишенька, вы уж меня простите, что я так часто к вам захожу.

– И правильно делаете, Сергей Михайлович. Благодаря вам я немного оттаиваю от этой постоянной контрольной, – нараспев проговорил Михаил и, взяв со стола забытую стариком банку с медом и засунув ее в кулек, открыл портфель Комарова и вложил в него мед.

– Ой, спасибо, спасибо вам, мой дорогой человечище… – Широкая, искренняя улыбка, открывающая сильно пожелтевшие неровные зубы старика, еще больше размягчала сердце Михаила. Он посмотрел в полуоткрытый шкаф и, вытащив из него железную банку китайского белого чая, насильно, не поддаваясь рукам деда, вложил ее в портфель Комарова.

И что-то успокоилось на сердце старика, и кожа на лице светлее стала, грусть ушла из глаз.

Когда дверь закрылась за учителем, Михаил с раздражением начал что-то искать у себя в кабинете, и именно по углам. И только посмотрев вправо, вспомнил, что он хотел найти – икону Святого Пантелеймона. Но ее не было там, а только на столе стояли иконки Христа Спасителя и Божией Матери.

«Так что же это произошло, новое видение?»

Протирая ладонями лицо, Михаил сел за стол и уперся в него локтями.

«Неужели это было правдой, Пантелеймон услышал мою просьбу и обратился к Иисусу с мольбой, чтобы тот помог старику? И, удивительно, после сна старик ни разу не кашлянул, а ведь до этого, что ни слово, то кашель. Сколько лет он курил? Пятьдесят, шестьдесят? Не меньше. На что же его легкие за эти годы похожи? И удивительно, не больше пяти минут он спал и – вдруг. Хотя нет, не пять, – взглянув на часы, невольно удивился их обладатель, – а больше часу. Интересно, никто в это время не заглядывал в кабинет?»

Раздался звонок сотового. Михаил взглянул на экран мобильника и, глубоко вздохнув, положил телефон на стол. Это снова звонила Инга Воробьева.

«Нет уж, сегодня вполне хватит ваших нападок на меня, Инночка».

2

Дома все валилось из рук. Тарелки так и остались лежать грязными в раковине, на столе – не убрана посуда, плов – пересолен. Оставив все как есть, пошел с кухонным полотенцем в зал. Фильмов по телевизору не было – рекламы, политические и экономические каналы забиты onlain о забастовках в Греции, о выборах президента во Франции, о разбившемся русском самолете в Индонезии… Только по одному из телеканалов шло что-то занимательное. Сотрудник МЧС говорит корреспонденту о том, что они, когда сталкиваются с проблемами в поисках людей, обращаются к экстрасенсам, однако это не всегда дает положительные результаты. Многие из них, считает офицер, не способны даже увидеть ауру стоящего рядом с ними человека.

– Да, МЧС России идет на все, чтобы спасти жизни людей. – К камере приближается лицо симпатичной рыженькой журналистки. – И, как вы слышали, в некоторых ситуациях даже прибегает к услугам экстрасенсов. Однако, признают спасатели, толку от этого мало, МЧС несут большие затраты, веря колдунам.

И снова в кадре появляется тот же сотрудник:

– Возможно, есть люди, которые в силу происходящих аномалий, в хорошем смысле, обладают какими-то способностями, – говорит он, – но не теми, к сожалению, которые нам нужны. Так, в прошлом году, когда в Тюменской области пропал вертолет, мы не смогли его найти и поэтому обратились к известным экстрасенсам Тюмени, Екатеринбурга, Москвы. К сожалению, и они не смогли нам помочь в его поиске. Там, куда указывали они, где он упал, его не находили. Не сбылись, к счастью, и их предсказания, что он взорвался, а сильный дождь, идущий в Ханты-Мансийском районе, где он пропал, погасил огонь, из-за чего посланные на его поиск вертолеты со спасателями обломков от машины не обнаружили. Как мы узнали чуть позже, Ми-8 после выхода из строя двигателя не разбился, экипаж смог посадить машину в тайге, никто из пассажиров и летчиков не пострадал. Их нашел не экстрасенс, а егерь.

Что-то еще продолжала рассказывать телезрителям журналистка, показывая отрывки разговоров бичей, говоривших о том, что экстрасенсы не смогли их даже вылечить от алкоголизма, от курения…

Михаил выключил телевизор и погрузился в раздумья. В чем-то эта журналистка и права. Таких людей, которые могут читать мысли, передвигать взглядом предметы, лечить людей, как Ванга или Матрона Московская, и предсказывать людям будущее, только единицы из миллионов. И это вовсе не экстрасенсы, а божьи люди, им ангелы Божьи помогают. И права журналистка, как много среди экстрасенсов шарлатанов.

«Неужели и я такой? – подумал Михаил. – Приходит ко мне человек со своими болями, я рукой проведу по воздуху рядом с его телом и указываю ему, где у него болит, что болит, а тот мне кивает, мол, правда. А змею вытащишь из его болезненного органа, и тому человеку легче становится. Хм, первым было Божье «слово». А значит, и со мной рядом ангел, который помогает мне убрать болезнь у человека. Хотя, – Михаил встал с дивана, – и это, наверное, мои домыслы, не больше. Ведь если бы не вспышка фотоаппарата Витьки Воробьева, то медведь, подкравшийся к нам тогда сзади на два-три метра, которого мы так и не услышали, разорвал бы нас на части. А после того как их Витька с Ингой сфотографировал в ночном лесу, о присутствии медведя они так и не узнали. Ну что-то треснуло сзади, мало ли из-за чего это могло произойти – ветка старая с дерева упала, или птица с испугу сорвалась с земли и налетела на ветку. Смеялись. А когда Виктор из салона принес эту фотографию, все рты пооткрывали – сзади них огромный черный медведь стоял».

Михаил вернулся в кухню, взял чашку с остывшим чаем и остановился у окна. Ночь, ни одной звездочки, накрыла своим крылом город, небо, облака, лежащие на крышах домов.

«Да, а ведь тогда никому и верить не хотелось, что сзади них стоял настоящий медведь. В институте ребята смеялись над ними, мол, монтаж сделан в «Фотошопе» так себе, на троечку, и глаза медвежьи неживые, сразу видно, поэтому их блестками закрыли».

С обиды Витька тогда на ящик коньяка почти со всем курсом поспорил: трое ребят из соседней группы поехали с ним на то место. А Витька спорщиком был всегда заядлым, сказал ребятам, что на том месте следы медвежьи должны остаться. Через час позвонил и кричит, что нашел то место, где тогда они останавливались в лесу, а в доказательство тому был смрадный запах. Медведь метрах в ста от того места, где фотографировались, лежал мертвым. Видно, от испуга у него разрыв сердца произошел. Целый курс тогда поехал в лес на медведя смотреть. А Инга… А что Инга, хвостом крутанула перед Михаилом и за звезду местную, Витьку Воробьева, убившего вспышкой фотоаппарата медведя, замуж выскочила. Вот такие дела…

Хотя, может, и не из-за этого она вышла за него замуж. Витька был сыном директора кирпичного завода, человека богатого и уважаемого в городе, а Мишка – сын вдовы. О Мишке много тогда лишнего говорили. С Афгана пришел, после контузии, мол, «крыша поехала» у человека. Поэтому и в институте к нему преподаватели относились с уважением, на балл оценки завышали, жалели, мол, Мишка-то, герой-афганец, награжден орденом Красной Звезды. Да, да…

Михаил прикрыл форточку, прислушался: несколько комаров все-таки успело залететь в кухню, поэтому нужно дверь быстрее прикрыть, чтобы они не отправились дальше в свое путешествие в другие комнаты.

Открыл кран, отрегулировал горячую воду и принялся мыть посуду.

«Вот кто-то же придумал это «Фейри», минута – и десять тарелок чистые, еще минута – и сковорода без жира сияет. Великий человек придумал эту мыльную жидкость, а может, и нет, а простой, незаметный человек. А я что за свои сорок пять лет придумал? Ну, закончил институт. После школы все мои друзья думали, что я в медицинский пойду, и сам так думал, но, когда в Афганистане на Панджшерской боевой операции у товарища от взрыва оторвало ногу, я так и не смог ему помочь. Хотя вроде бы остановил кровь, хлещущую из ноги, как фонтан, но Колька все равно умер. И вот именно тогда я и решил, идти только не в медицину. Да, да, нельзя идти в медицину, когда по твоей вине может умереть человек».

Рюмка выпитой водки прошла как вода, так и не задев хмелем сознания. Вторую можно было и не пить, хотя… Михаил наполнил водкой в третий раз рюмку и, перекрестившись, прошептал: «За тех, кто остался там». – И осушил ее.

Кусок масла на черном хлебе призывно распластался своей желтой массой под куском копченой колбаски. Но и этот бутерброд слюны не вызывал, есть не хотелось. Михаил отодвинул от себя блюдечко с бутербродом и глубоко вздохнул.

Да, уже на втором курсе, когда он подрабатывал в городской газете, отправился в больницу, чтобы взять интервью у терапевта… Нет-нет, у кардиолога. Да, да, у кардиолога. Но в отделении его не было, медсестра попросила подождать. Зашел к знакомому парню в одну из палат, о чем-то разговорились, Михаил невольно заметил у одного из лежащих на кровати какую-то серую тень, висевшую над ним. Так, мазнул ее глазами и о чем-то продолжал рассказывать знакомому. Но какая-то сила буквально заставила Михаила посмотреть еще раз туда же, и он испугался: тело у того человека начало пылать. Михаил поднялся, подошел поближе к кровати больного и увидел, что под грудью этого мужчины накалилось до красна, как сильно разогретое железо, сердце.

Вместо того чтобы вызвать медсестру, он потянулся руками к этому пылающему органу, взял откуда-то появившийся перед глазами снег и стал струшивать его на горящее в огне сердце. Оно зашипело и стало прямо на глазах остывать. Михаил завороженно, не спуская с сердца глаз, продолжал струшивать и струшивать кем-то поднесенную к нему новую порцию снега, и сердце остывало, принимая нормальный вид, и начало все сильнее и сильнее вздрагивать, а потом заработало, так спокойно, как будто шар, наполовину наполненный водой. То в одну сторону она ушла, то в другую. Тогда он сразу так и не понял, что произошло с этим человеком.

…Очнулся в кабинете врача. Перед ним сидел полный мужчина, подозрительно смотревший на него.

– Ой, извините, – пришел в себя Михаил, – и начал подниматься с кушетки.

– Вы ко мне же пришли? – видно, не в первый раз задавал ему этот вопрос врач.

– К кардиологу Александру Ивановичу Осипову.

– А, да-да, он мне об этом говорил. Вы подождите здесь, он сейчас придет. Может, вам холодной воды, чаю дать попить? – Врач, упершись руками на стол, приблизил к нему свое лицо и всматривался в глаза Михаила.

– Лучше воды, – прошептал Михаил, не сводя глаз с врача.

Дверь тут же открылась, и в кабинет зашел пожилой, худощавый мужчина. Он был высокого роста. Наклонился перед корреспондентом и, не отрываясь от его глаз, покачав головой, спросил:

– Как же вам, молодой человек, удалось это сделать?

– Извините, я корреспондент из городской газеты «Норд» Михаил Филиппов. Я с вами договаривался об интервью, скоро наступит невыносимая жара, и как переносить ее сердечникам, гипертоникам.

– Да, да, помню, – всматриваясь в Михаила, прошептал доктор. – Что вы увидели у Позднякова, когда к нему пошли?

– Кого? – невольно смутился Михаил. – А, у того, что лежал в палате?

– Да, да, – кивнул второй врач.

И только сейчас поняв, что им нужно от него, Михаил начал быстро отвечать:

– Как что? Я даже сам не пойму, Александр Иванович. Мне показалось, что человек загорелся, я к нему, а он не горит, а сердце у него так сильно накалилось, набухло и двигаться перестало, ну, я и начал его тушить.

– Чем?

– Снегом.

– А где же вы его взяли? – с удивлением посмотрел на Михаила пожилой врач, сидевший за столом.

– Так кто-то мне его поднес, – упершись спиной в стену, прошептал Михаил.

– Стоп, стоп. – Александр Иванович остановил своего коллегу, врача, насыпавшего в стакан с водой какой-то порошок и протянувшего его Михаилу. – Он здоров.

Михаил вопросительно посмотрел на обоих врачей.

– И давно вы так можете? – продолжил свой расспрос Александр Иванович.

– Я? Вы о чем, Александр Иванович?

– Вот так лечить людей?

– А я что, я, честно говоря, даже не понял, как это у меня получилось, – развел руки Михаил, не зная, что сказать.

– Мишенька, у этого человека произошел за неделю второй микроинфаркт миокарда. Понимаете?

– Нет.

– Ну вот, как вы видели, у человека сердце пылало. И вы что сделали, остужали его, сыпля на пылающее сердце снег?

– Александр Иванович. – Михаил встал, но доктор тут же взяв его за плечи, усадил назад.

– Успокойтесь. – И, положив пальцы на запястье правой руки Михаила, стал к чему-то прислушиваться. – Пульс нормальный у вас, Мишенька. Нормальный, просто я впервые вижу такого, как вы, человека. Давайте зеленого чая попьем, и я вам все расскажу, все-все, вы только не торопитесь уходить от нас. – И, кивнув своему коллеге, попросив его заняться чаем, улыбнулся корреспонденту. – Инфаркт миокарда – это одна из клинических форм ишемической болезни сердца, протекающая с развитием ишемического некроза участка миокарда, из-за недостаточности его кровоснабжения. То есть это сердечный приступ. Понимаете?

– Все, все, извините, доктор, я все это, что вы сказали, уже давно знаю. Фу, просто какой-то непонятный туман наконец-то сошел с мозга. Честное слово, даже не знаю, что со мной в тот момент произошло, – начал торопливо рассказывать Михаил. – Сначала около того человека увидел темную тень, понимаете? Словно кто-то невидимый стоял над ним. И, главное, эта тень напоминала человеческую вроде бы, ну что-то такое. Потом еще раз посмотрел, а тени нет, а вот человек, лежащий на кровати, начинает воспламеняться. Вот я и вскочил и побежал к нему и почему-то стал тушить его сердце снегом.

– Вы знаете, Мишенька, у того человека недавно погиб сын. Разбился на машине, осталось двое внучат, жена сына, которая еще находится в декрете. Понимаете? К счастью, этот дедушка, которого вы спасали, еще работает и хорошо зарабатывает, чтобы поддерживать семью погибшего сына. Но, инфаркт, а сейчас второй…

– Вы хотите сказать, что той тенью был его сын? – удивился Михаил.

– Может, и так, – присел рядом с ним доктор, – а может, и нет. Вчера хотел отказать вам, поступило шесть человек, и не менее тяжелых, чем Поздняков. А отказаться от встречи с вами почему-то не смог. Вот что удивительно!

– И что теперь?

– Не знаю, выходит, есть такие силы, которые спасли Позднякова. Выходит…

О чем они еще тогда говорили с доктором, Михаил уже не помнил, но то, что Михаил Филиппов каким-то волшебством смог «спасти» человека от инфаркта, по небольшому городу Югорску разлетелось мгновенно. Это больные из палаты слухи распустили, рассказав женам, детям о произошедшей на их глазах истории. А к концу лета, когда Михаил закончил практику в газете и вернулся в свой университет в Екатеринбург, то и там произошло с ним что-то вроде этого. Только не в больнице, а на трамвайной остановке. Он там встретил свою старую знакомую, Зину, студентку с юридического факультета, и рассказал ей о том, как провел каникулы. И вдруг услышал сзади себя громкий женский голос:

– Забери меня с собой!

Михаил резко обернулся – и замер. Совсем юная блондинка в черном шарфе, накинутом на голову, в черном платье, широко открытыми глазами смотрела куда-то вверх и кричала, словно пытаясь кого-то невидимого в небе остановить.

– Я не хочу жить без тебя! – И бросилась под идущий к их остановке трамвай. Но Михаил в одно мгновение удержал и притянул ее обессиленное тело к себе, которое уже находилось в бессознательном состоянии и повисло на его руке…

И тут же кто-то помог поддержать ему ее обвисшее тело.

– Я врач, отпустите девушку, – сказал человек в военной форме и, приподняв ее, уложил тело юной женщины на скамейку.

– Ну, ты даешь, – обняла его руку Зина. – Миша, а как ты почувствовал, что она сейчас бросится под трамвай?

– Как, как? – удивился Михаил. – Она же кричала.

– Ты чего? Она стояла тише мышки, это мы с тобой горланили на всю остановку.

– Правда? – смутился Михаил. – Она меня просто толкнула в спину, и я невольно ее схватил, думал, споткнулась и падает на рельсы.

– А-а, вот как, – успокоилась Зина. – А это правда, что тебя ранили в Афганистане в голову?

– При чем тут это? – глянул в зеленые Зинкины озера Михаил.

– А-а, так кто-то сказал мне. Ты же десантником там был?

– Где?

– Ну, в Афганистане.

– А ты хочешь за героя выйти замуж? – отвел в сторону любопытство курносой «шоколадки» Михаил.

Зинка смутилась и, широко улыбнувшись ему в ответ, стукнула своим маленьким кулачком Михаила в грудь:

– А я и не против! Делай предложение!

– А десантники по-другому и не могут, чуть что, грудью на пулемет. А у тебя пули еще остались? – И, обняв Зинку, прижал ее к себе. Навсегда, получается.

Правда, об этом узнал он через несколько лет, когда решился ей сделать предложение. Именно решился…

3

Придвинув поближе к себе недопитую бутылку водки, Михаил посмотрел сквозь нее.

– Ну, а что делать? Что? Допить тебя и лечь спать или…

Резкий телефонный звонок мобильника его не испугал, Михаил словно ждал его. Номер был незнакомым.

– Михаил Филиппов, слушаю вас, – представился он в трубку.

– Привет, Миша, это отец Виктора Воробьева.

– А, добрый вечер, извините, Виктор Николаевич, – встал со стула Михаил.

– Это ты извини, что так поздно звоню. Миша, нам нужно с тобой встретиться, поговорить.

– Хорошо, я не против, Виктор Николаевич. Когда, завтра? Утром, днем или вечером?

– Давай сейчас, – перебил его старший Воробьев. – Очень нужно именно сейчас с тобой поговорить.

– О Викторе? – спросил Михаил. – Да, но я выпивши, я…

– Да я уже подъехал, сейчас поднимусь, встречай. Да, а можно я с Ингой к тебе зайду?

– Нет, нет, нет, – затараторил в трубку Михаил. – Зина с детьми уехала в отпуск, я тоже скоро уезжаю за ней, через, ну… то есть к ней, и у меня здесь, в квартире, такой бардак…

Но Михаил говорил уже гудкам, барабанной дробью стучащим своими невидимыми палками ему в ухо.

Виктор Николаевич Воробьев был уважаемым человеком в городе. Лет пять назад его, директора кирпичного завода, избрали депутатом городской Думы, а недавно, после выборной кампании, стал главой города. Но для Михаила он так и оставался отцом своего старейшего друга Витьки Воробьева, с которым они жили не только в одном дворе, учились в одном классе, но и влюбились в единственную в их доме девчонку.

Удивительно, но Инга, всегда цветущая, немножко пышная женщина, сейчас была темнее тучи и сильно исхудавшая. Ее почти не узнать. Пропустив гостей вперед, Михаил подал руку Виктору Николаевичу, крупному мужчине, который своей огромной горячей ладонью, вместо того чтобы пожать руку, приобнял его.

– Заходите, Виктор Николаевич.

– Да, да, спасибо, мы по делу к тебе.

Михаил пригласил гостей в зал.

– Сейчас вас чаем угощу с медом.

– Это хорошо, – согласился старший Воробьев, – мы с Ингой к тебе не на пять минут, разговор сердечный.

– Да, да…

…Виктор Николаевич, как и Инга, к чаю так и не притронулся. В принципе, как и Михаил. История, которая произошла с сыном Воробьева, была никому непонятной.

– Ведь я его никогда не принуждал бросить свое хобби, – стукая своим кулачищем по ладони, продолжал говорить мэр. – Взрослый мужик, отец двоих сыновей, а в душе, ну, ребенок! Только что-то новое услышит из истории про ханты, так сразу бегом на раскопки, как будто и у него все это есть, вот совсем рядом.

– Да, да, – согласился Михаил. – Все мы, наверное, несмотря на свой возраст, немножко дети.

– Может, и так, – как-то по-отечески посмотрел на Михаила Виктор Николаевич.

– Мы не раз писали о его находках, – закивал головой Михаил. – За Эсской в районе поселка Агириш он с археологами нашел поселение древних ханты, или манси, а в интервью сказал, что это был другой народ, живший здесь в третьем – пятом веках и даже раньше – арийцы. Я тогда об этом не стал писать в газете, эту фразу из его интервью выбросил, так он из-за этого с экрана телевизора на меня такие нападки устроил.