Дети на дороге

Уроки Терпения

Ранним октябрьским утром доктор Джаз проснулся в двух километрах от города на высохшей к этому времени года траве. Проснулся он уже давно, однако глаза раскрывать не спешил. Сверху он был похож на убитую летучую мышь – так причудливо разметался по земле его плащ цвета мокрого асфальта; может, цвет плаща назывался как-то иначе, но сам Джаз представить себе мокрый асфальт мог не всегда.

Наконец, он раскрыл глаза. Перед ним во всём величии красовался жёлтый пучок травы. Если бы по нему полз муравей, можно было бы запросто почувствовать себя Гулливером в стране великанов.

Пренеприятное ощущение – мобильный телефон в боковом кармане. Особенно если ты – Гулливер в стране великанов.

– Алло! – прощебетал ему в ухо милый девичий голос, заставивший почувствовать дикую зависть оттого, что кому-то сегодня утром может быть хорошо…

– Можно поговорить со Стивой?

– С Константином Дмитриевичем? Одну минуту…

Девушка положила трубку на стол аккуратно, подошедший же Стива схватил её с таким грохотом, что у Джаза мозги едва не вытекли через уши…

– Да! – выстрелил-выкрикнул Стива.

– Привет, Стива, – как можно мягче сказал Джаз.

– Джаз, ты, скотина, полтора месяца на кредите сидишь, моих родных напрягаешь, квасишь как сапожник, – откуда ты, на фиг, взялся, скажи на милость?!.

– Стива, перемены есть? – осторожно спросил Джаз.

– Есть, родной, есть, – заверил его адвокат. – Раньше я тебя никогда не посылал куда-нибудь далеко-далеко?

– Нет, – растерянно ответил Джаз.

– С этого дня буду, – пообещал Стива.

– Стива, есть перемены, или нет, скажи по-человечески! – раздражённо произнёс Джаз.

– А звонить ко мне домой после полуночи в дрезину синим – по человечески?! – проорал Стива.

Между ними повисло молчание.

– Ну, прости, – Джаз переложил трубку из одной руки в другую. – Стива, так есть пере…

– Есть, сукин ты сын, есть. Работает один деятель не покладая рук…

– И как успехи?

– Пока никак, – произнёс Стива тоном уже лишённым какой-либо злобы.

– Чего ж ты разоряешься?

– А ты медали от меня ждёшь? – отозвался адвокат.

– Ладушки, – сказал Джаз. – Будут перемены – проинформируй…

– Подо…

Поздно, родной, мрачно подумал Джаз, вешая трубку…

Если полоскание рта у фонтанчика с питьевой водой можно назвать чисткой зубов, то в таком случае, Джаз тщательно умылся, почистил зубы, вытерся махровым полотенцем (носовым платком, хоть и чистым, зато с какими-то противными на вид крошками) и обернулся в поисках дворецкого с чашечкой кофе в руках.

Вместо этого он наткнулся на взгляд настороженных глаз паренька, лет двенадцати. Мальчик наблюдал за Джазом, очевидно, давно, он даже оставил ради такого зрелища езду на велосипеде. Две пары глаз с разницей в десять с небольшим лет встретились. Джаз спросил:

– Который час?

Мальчик быстро пожал своими худыми плечами:

– Часов девять…

Джаз опустил голову, и сам у себя спросил: ты был счастлив по утрам в свои двенадцать лет?

Осталось узнать своё месторасположение, однако паренёк куда-то исчез. Делиться впечатлениями с родителями? Папа, папа, я видел чудовище с красными глазами и чёрными крыльями… А может он затаился где-то от беды подальше и наблюдает за Джазом своими серыми глазами?

Джаз вспомнил, у кого он ещё видел такие глаза, и ему стало грустно.

Как всегда.

– Привет, Боря.

Боря Карамелькин штурмовал пишущую машинку одним указательным пальцем правой руки. При появлении Джаза его круглое лицо расплылось улыбке «ну-ты-брат-вчера-сделал!»

– Как ты умудрился из машины выпасть? – всё ещё улыбаясь, спросил Боря.

– Как вы умудрились меня потерять, остолопы? – произнёс Джаз. – Ладно, я готовальней был, но ведь кто-то же за рулём сидел…

– Сидел, – радостно подтвердил Боря. – Юрик и сидел!

– Толстый?

– Ага.

– Тогда всё понятно, – кивнул Джаз. – Машину хоть не потерял?

– Нет, только крыло поцарапали.

– Серёга не звонил?

Боря метнул на него подозрительный испытывающий взгляд из-под густых бровей и помотал головой…

Дзи-и-и-и-и-и-и-инь!!!

Головной боли не было. И вещи под ногами не валялись. И в квартире никого не было кроме него самого. День начался ещё удивительнее предыдущего. Затем всё стало на свои места.

Это был Юра-толстяк. Запыхавшийся и красный, он сразу же вбежал на кухню и долго пил воду из-под крана. Джаз прошёл следом, тяжело опустился на кухонный табурет, наблюдая за коллегой.

Юра, наконец, отошел немного, опёрся о стену и выдавил:

– Серёгу завалили…

Вот так. Сереге всё же повезло – прожил на четыре дня дольше положенного. Сидел в доме друга-лесника. Лесник пошёл прицепом – умей выбирать друзей, нечего кредиторов на ночлег пускать…

…Жил-был мальчик Серёжа со смазливой внешностью и богатым сексуальным опытом. Последствием этого опыта стала двойня. Супруга родом была из деревни. Естественно, после крестьянских хором проживание вшестером в трёхкомнатной квартире показалось ей чем-то не тем. Картины, может, на стенах не те висели. Потому в одно ухо Серёги неслись поздравительные телеграммы «Ты меня в могилу свести хочешь?!» (от матери) и «Я в этом гадюшнике всю жизнь жить не собираюсь!» (от жены). Серёга долго не думал – взял да и занял денег у тех, кто их имеет.

Кто имеет сейчас деньги?.. Правильно, юноша!

И главное, могли ведь подождать, сволочи, и год, и два, просто хотят поставить на место, таких как Джаз, Юра Карамелькин, и им подобных.

Серёга не успел отдать деньги к положенному сроку. Он не отдал бы их и через год, не отдал бы и через два… не рассчитал.

После Юры появился милиционер. С каких пор знаком? С детского сада… нет… не знаю… Не видел… нет… не-е-е-е-т!..

С трудом дождавшись окончания похорон, Джаз вынул из толпы Вадика-программиста и потащил его с кладбища в город. Перед прилавком Вадик колебался, Джаз – нет.

– Две литровые…

– Алё…

– Джаз, это ты, скотина?

– Я-а-а…

– Я тебя…

– Стива-а-а…

– Что?! – проорал Стива и. Наверное, разбудил свою жену, если та ещё не проснулась.

– Есть какие-ниб… перррр…

Всё, финиш.

Джаз долго пытался понять систему действий Вадика. Точнее, не систему, а логику. Система была проста: выпил и отключился. Где логика? Нет логики. Вот, полюбуйтесь: опытный программист сидит на диване, запрокинув голову назад, опустив челюсть, едва ли не до пола. Как он смог докатиться до такого состояния?..

А ты сам как докатился до такого состояния?

– Джаз, есть… Есть перемены, – сказал кто-то. В следующую секунду Джаз обнаружил, что до сих пор держит в руке телефонную трубку. А в трубке надрывался Стива. То есть Костик. То есть Константин Дмитриевич. То есть, какая разница?

– Ка… Какие перемены? – осторожно спросил Джаз, потеряв всякий интерес и к Вадику, и ко всему остальному вообще.

– Хорошие перемены, Джаз, – устало произнёс Стива. – Завтра перезвони…

– Какое «завтра»! – закричал Джаз срывающимся голосом. – Говори сейчас!

– Я не собираюсь повторять твоей упитой голове одно и то же двести раз. Меня на это не хватит, – адвокат вздохнул. – Надеюсь уйти в длительный отпуск после всего …

– Стива…

– Завтра, Джаз, завтра, – прервал его Стива, – и не забудь зубы почистить…

Завтра.

Всю дорогу к офису Джаз обрывал телефоны в адвокатской конторе. Костика там не было, как не было его и дома. Казалось, всё было подстроено специально, чтобы довести Джаза до критической точки безумия. Где Стива? Ушёл по делам…

…Свадьба. Без родителей и без машины с куклой. Только полупьяные друзья за спиной и кольца – тонкие, как волос. Женщина перед ними с плохо скрываемой насмешкой… вот родилось новое общество в нашей великой стране… Руки дрожали, совсем чуть-чуть, когда расписывались в свидетельствах.

Нам ведь всё по фигу, не так ли?

Так, но не стоило в это «по фигу» вмешивать государство.

Ты недостойна нашей семьи – это тесть. Кто его-то спрашивал? Раз ты недостойна его семьи, значит, он недостоин нашей.

После росписи все пошли в общагу, где на выписанную материальную помощь на шестерых человек была накрыта поляна. Кого-то с осмысленным выражением на лице в тот вечер найти было очень трудно. После танцев гости отдавались друг другу практически без разбору – какой трезвый рассудок выдержит подобное?

Один такой рассудок всё же был…

– Боря, – позвал Джаз.

– Чего?

– У тебя дети есть?

– Двое.

Пауза.

– Дважды счастливый человек, – вздохнул Джаз.

В следующий момент зазвонил телефон…

Странно… Он всегда просыпался с убийственной головной болью по утрам, а у окна сидела она и поспешно вытирала молчаливые слёзы. Вот так мы встречали утренний восход. А как он путал этажи! Это целая эпопея! Да и как их можно не перепутать, если крыша залита до самых краёв!

А потом где-то под потолком загорелся белый, засиженный мухами плафон, рядом – какое-то чужое тело, с длинными вьющимися волосами и упругой грудью, а в двери…

А в двери – она.

– Я слушаю! – выкрикнул Джаз, и крик его был полон боли.

– Это Джаз, – голос на том конце не спросил, а констатировал факт: это Джаз. Старый, добрый пьяница Джаз. Можно начинать.

– Костя, где ты был?

– В Караганде, – деловито ответил адвокат. – На встрече в верхах, разумеется, где же ещё. Она звонила, Джаз. Лично.

– Кому – тебе? – изумился Джаз.

– Ну, не тебе же, сукиному сыну!

– А почему не мне?

– А ты взгляни на себя в зеркало – сразу поймёшь, – сказал ему Стива. – Она согласна, Джаз…

У него перехватило дыхание. Джаз ожидал любых трудностей, но чтобы вот так всё просто…

– Не может быть, – пробормотал он в трубку.

– Может, может, – заверил его адвокат, – просто ты её недостаточно хорошо знаешь…

Совершенно незаметно подкралась головная боль. Да что там голова – казалось, все предшествующие депрессии сконцентрировалась в одно целое под названием «боль» и вошло, проникло, как чернила растворилось в кристально чистой воде.

– Стива, подожди немного, – попросил Джаз.

– Да без проблем, – великодушно согласился тот.

Джаз откинулся на спинку стула и сжал руки в кулаки…

Странно…

Ему удалось получить диплом, а ей нет. Он вообще не встречался с ней после развода. С глаз долой – из сердца вон; ты хоть раз вспомнил о ней до того памятного вечера в 406-й комнате общежития, когда дружно отмечали очередную годовщину родной армии и военно-морского флота, когда Юра-толстяк положил тебе руку на плечо и сказал: «У тебя родился ребёнок, Джаз, – Юра улыбался. – Твой ребёнок. Твой сын…»

– Стива, – позвал Джаз.

– По-прежнему с вами, – немедленно откликнулся адвокат и Джаз понял, что его друг безгранично рад так удачно разрешившейся проблеме. Его, Джаза проблеме.

– Стива, ты сейчас занят?

– Если ты собираешься отметить это дело, я – пас, – категорично заявил адвокат.

– Да нет, – Джаз рассмеялся и не мог остановиться довольно долго. – Нет, Стива, мне кажется, нам нужно обсудить детали…

– Я слышу голос уже не мальчика, но мужа, – похвалил его Стива. – Давай ко мне…

Его лишили всех родительских прав. Ему нельзя было ни видеться с ребёнком, ни поддерживать какой-либо контакт. За всем этим виделась твёрдая рука тестя – того самого, который отрёкся от своей дочери годом ранее.

Был ещё один интересный эпизод, нечёткий как старая фотография: малыш в пёстрой вязаной шапочке гуляет перед девятиэтажным домом. Пьяный дядя подходит к малышу. Малыш, увидев пьяного дядю, начинает плакать и кричать…

А из дома появляется дедушка и так сильно стучит пьяному дяде по голове, что тот не выдерживает и падает на землю.

Джазу сделали предупреждение. Как если бы показали красную карточку в футбольном матче…

– Ни пуха, – лаконично сказал ему Боря и уехал на своём стареньком «Жигулёнке». Джаз посмотрел по сторонам и, игнорируя пешеходные дорожки, прямо по сухой траве устремился в глубину парка. Была половина девятого утра. Джаз чувствовал себя возбужденно, вместе с тем, сильно нервничал, ему по-прежнему казалось, что всё прошло уж слишком гладко.

Она снизошла до того, чтобы дать ему один раз увидеться с сыном. Он не собирался ничего делать, ни глупого, ни разумного, так как за прошедшую ночь дошёл до состояния, которое называется «хоть верёвки вей». Джаз усмехнулся и без труда нашёл сквер, о котором Стива так долго рассказывал ему накануне.

Докурив первую сигарету, Джаз прикурил от неё вторую. Вторую сигарету он докурил до фильтра, обжёг пальцы и губы. Напугал едва ли не до смерти старушку банальным вопросом о времени.

Джаз нервничал.

Он не хотел закончить свою жизнь так, как закончил её Серега; вместе с тем, он не хотел строить семейную жизнь на деньги родителей жены. А в этой стране самостоятельной семье места не было.

На заводе, сразу за парком, загудел гудок – ровно десять. Сквер остался без изменений, здесь была только осень и Джаз. Это обман, мелькнуло у него в голове, ты ведь поверил ей на слово, Стива? Не взяв никаких письменных обязательств? Если бы она назначила свидание на Луне, Джаз без труда добрался бы туда в течении одной ночи. Так что парк – не самый худший вариант… Стива, почему ты не взял… А может она где-то рядом, сидит и смеётся?

Джаз испуганно завертел головой по сторонам. Ага, вон она, в маскхалате за кустом шиповника, а рядом с нею ее чокнутый папаша…

И тут произошло чудо.

Прямо перед Джазом, на дорожке, появился мальчик лет пяти в пёстрой, ярко-синей курточке, в красной, с помпоном, шапочке и подвязанный в тон шапочке шарфом. Мальчик обернулся в ту сторону, откуда он появился и наклонился к небольшой лужице у бордюра. Послышался женский приятный голос:

– Женя, отойди от лужи…

Каким-то невероятным усилием Джазу всё же удалось встать в полный рост и сделать четыре, невероятно больших шага. Не он приблизился к малышу, как ему казалось, а его сын приблизился к нему. Из памяти выплыл тот самый эпизод, и Джаз подумал: сейчас он увидит меня, заплачет и убежит. Джаз испугался.

Мальчик Женя обернулся и увидел большого и взрослого мужчину. Он не испугался. Ни капельки. Ему казалось, что этот большой высокий дядя сам боится чего-то.

Тогда Джаз присел и протянул ему ладонь. Малыш посмотрел куда-то в сторону и только после протянул ему свою в ответ.

– Привет, – произнёс Джаз.

– Привет, – ответил малыш, удивительно четко выговаривая слова.

– Как твои дела? – спросил Джаз, просто потому что надо было что-то спрашивать.

– Хорошо, – ответил малыш.

После этого он вырвал руку из ладони Джаза и побежал на небольшую детскую площадку на противоположной стороне от того места, где сидел в ожидании Джаз.

– Джаз, – прозвучало в остановившемся на октябре пространстве.

Джаз обернулся.

– Привет, Ксения, – буква «с» получилась у него несколько длиннее, чем требовалось. Так он произносил её имя всегда.

Стройная, не склонная к полноте фигура. Длинные прямые каштановые волосы. Глаза цвета пасмурного неба полные какой-то доброй иронии. Победительница двух институтских конкурсов красоты. Его бывшая, сначала девушка, потом жена. Человек, искренне веривший в то, что его, Джаза, можно переделать в лучшую сторону.

– Ты по-прежнему пьёшь, Джаз? – спросила она мягким и ровным голосом.

– Есть что предложить? – отозвался он. На Ксению он смотрел не больше минуты, вновь повернулся в сторону детской площадки, наблюдая как Женя штурмует висящие на цепи качели. С корточек, однако, Джаз не встал.

Девушка рассмеялась удивительно мелодичным смехом, приблизилась, остановилась рядом с Джазом. Ему хотелось подойти и помочь своему сыну раскачать качели так, чтобы ребёнок коснулся небес, но какая-то часть говорила ему, что он не имеет на это право. Смотреть – сколько хочешь, помогать – нет.

Джаз почувствовал, как Ксения поправляет его причёску и встал, как можно менее резко.

– Что ты ему обо мне рассказывала? – спросил он, не поворачивая головы.

– О тебе не надо ничего рассказывать, Джаз, – ответила она. – Ты сам – как тяжелый и грустный рассказ… И ты сам его написал.

– Значит, он не знает, кто я такой?

– Нет, – сказала она. – И не узнает никогда. Извини, но я…

– Я понимаю, – перебил её Джаз. – Когда можно будет увидеть его вновь?

Девушка вздохнула.

– Никогда, – произнесла она, и слово прозвучало в воздухе как свист опускающегося топора. Джаз быстро перевёл взгляд на неё.

– Как это?

– Мы уезжаем, Джаз, – сказала Ксения. – Уезжаем туда, где можно прожить нормальной, полноценной жизнью.

Джаз вновь посмотрел на ребёнка. На своего ребёнка.

– Ты оставишь мне адрес? – проговорил он. – Номер телефона?

Она невесело улыбнулась:

– Чтобы однажды увидеть тебя на пороге своего дома?

– Нет, – Джаз помотал головой из стороны в сторону. – Я обещаю…

Ксения посмотрела ему в глаза, всё так же улыбаясь. Что-то общее всё же было между этими тремя людьми, оказавшимся в одно время в осеннем городском парке, какая-то неуловимая гармония. Это называлось…

Вернувшись домой, Джаз снял плащ, разулся, поставил перед раскрытым окном самый скрипучий стул и, закинув ноги на подоконник, уставился в разгоравшийся золотой листвой осенний день. Чуть позже он обнаружил забытую им кучу детских сладостей на кухонном столе. Когда и где он это приобрёл – Джаз вспомнить не смог…

август, 1992 год

Вторая причина

Мягкая офисная мебель раздражала, раздражал большущий письменный адвокатский стол, сделанный из пластика, раздражало обилие канцелярских мелочей на поверхности стола и это хитрое устройство, сделанное из пластмассовых планок, висящее на окне, названное слащавым иностранным словом – жалюзи. Пальцы сжимались в кулаки, под скрип зубов выступали желваки на скулах, но Андрей знал, что причина его раздражения, незаметно переходящего в злость, отнюдь не в обстановке адвокатского кабинета, располагающего к продолжительной продуктивной беседе.

Адвокат – в миру его называли Стивой – смотрелся здесь почти смешно. Полный, краснощeкий мужчина двадцати восьми лет, пытающийся изгнать из глубины своих глаз вину. Смешным он был только для Андрея, знавшего адвоката ещё со студенческой скамьи. Ты виновен, Стива, подумал Андрей, на этот раз виновен ты и защищать ты будешь сегодня самого себя.

Однако оттого что в этом кабинете сидел именно Стива, оттого что он был таким родным и близким, оттого что Андрей называл его Стивой, не Костиком, и уж конечно не Константином Дмитриевичем, именно поэтому раздражение не могло перерасти в злость.

– Сколько ей лет? – бесконечно устало спросил Андрей, не глядя на Стиву.

Тот почувствовал, что его последний за этот день клиент не собирается разносить офис на зубочистки, глубоко вздохнул, сложил пальцы в замок и, подняв глаза к потолку, протянул:

– Ну-у-у… Универ она закончила в прошлом… нет, в позапрошлом…

– Она училась в универе? – перебил его Андрей.

– Ну конечно! – воскликнул Стива чересчур восторженно для искренности. – Откуда она бы тебя знала?

– От верблюда, – сказал Андрей. Он поднялся со своего места, – стулья в таких офисах обычно не скрипят, – подошёл к окну. Безликий пасмурный Город открылся ему, прячась за безукоризненно чистым панорамным стеклом. Внезапно Андрей широкими шагами приблизился к адвокатскому столу, наклонился к Стиве – тому стоило труда не отпрянуть к стене.

– Зачем ей это, Стива? – негромко, но потому весомо проговорил Андрей. – И почему она пришла именно к тебе?

– Мы знакомы, – обронил адвокат.

– Рад вашему знакомству, – отозвался Андрей.

– Давно, – продолжал Стива.

– Мг, – кивнул Андрей. – Я так полагаю, дружба с песочницы?

– Как вам будет угодно, – бесстрастно произнёс Стива. – Если ты вернёшься на своё место, я расскажу тебе всё остальное.

Андрей на свой место вернулся не сразу, это было не в его правилах, держал ещё некоторое время адвоката в кресле своим взглядом.

– Ну, во-первых, – начал Стива, как только Андрей устроился на стуле, – это великолепная возможность привязать к себе мужика…

– Что? – искренне удивился Андрей. Стива вздохнул, но повторять ничего не стал.

– Во-первых, Стива, это яркий признак безумия, – сказал Андрей.

– Ну, это субъективно, – пробормотал адвокат. – Она не чокнутая.

– Тебе придeтся это доказывать.

– Моего слова тебе недостаточно? – вроде бы обиделся Стива.

– В таком… – Андрей замялся, не найдя подходящего слова, – раскладе ничьe слово не может быть достаточным. Из всего услышанного и увиденного я могу сделать следующие выводы…

– Само внимание, – заверил его адвокат.

– Она, или чокнутая, как мартовский заяц, или…

Андрей вдруг запнулся, нахмурился, вновь уставился за окно, замер, как будто актeр в стоп-кадре.

– Или – что? – невинно поинтересовался Стива. Андрей вздрогнул при звучании его голоса, повернул голову и посмотрел на адвоката так, словно увидел его впервые в жизни.

– А что «во-вторых», Стива? – спросил Андрей…

Всё началось с места работы Андрей и продолжилось в офисе адвоката, Константина Дмитриевича. Преуспевающего адвоката, надо заметить. По специальности Андрей был филологом, но преуспевающим филологом его нельзя назвать было никак. Тем более что работал он в отрасли весьма далёкой от филологии и гуманитарности, вообще. Андрей опасался со стороны своего босса реплик вроде: «Мужики, а у меня тут деятель один пашет с высшим образованием, пошли, покажу…», но его боссу было абсолютно наплевать, кто у него работает – выпускник университета, или зэк, оттоптавший пят лет общего режима. Работает человек – и работает, много не пьёт, не опаздывает, трудолюбив, ответственен. Что ещё нужно требовательному начальнику?

Коллеги по работе изредка бросали Андрею вслед многозначительные взгляды, слишком уж интеллигентное лицо, раньше таких на фирме не наблюдалось, но потом привыкли и взгляды бросать перестали. Тем более что работа происходила не на фирме. Они производили ремонт квартир: обои – твёрдые, жидкие и газообразные, накладные потолки, пластиковые оконные рамы и сантехника, пол-паркет, линолеум, обивка деревом, покраска стен, – в общем, найти Андрея на фирме было практически невозможно.

Прежде он работал в паре с парнем ненамного старше себя по имени Юра. Воспоминание об этом партнёре вызывали у Андрея судороги на лице, как при скрипе железа контактирующего со стеклом и конвульсивное сокращение мышц всех частей тела. Юра был глуп, ленив, и – это самое страшное – болтлив. Как какая-нибудь провинциальная радиостанция на волне FM. Он болтал без умолку, – про футбол-хоккей, волейбол, женщин, мужчин, детей, кино, телевидение, дискотеки, казино. Юра был абсолютным специалистом в любой области. Он даже в филологии разбирался, – узнав это, Андрей не выдержал, выложил боссу некоторые соображения относительно несовпадения характеров у двух выявленных особей.

Босс – мужик лет сорока в кожаной куртке местами протёртой едва ли не до дыр, с вечной щетиной на лице – выслушал Андрея очень внимательно, ничего не сказал, но на следующий день Андрей работал в паре с нескладным мужичком, которого все называли Лукич. После Юры это было манной небесной, к тому же Лукич чуть ли не с пелёнок работал на стройке.

Они объявились вдвоём с Лукичём на фирме – это называлось «прийти на наряд», на самом деле, просто для того чтобы отметиться – расписаться в толстом гроссбухе секретарши Нели под аккомпанемент её глупенькой улыбки, и отправлялись «на объект», как говорил Лукич. Когда Андрей уже отложил шариковую ручку в сторону, отвесил дежурный комплимент Неле и развернулся по направлению к двери, секретарша пропела:

– Андрюша, а вам звонили…

Она была немногим старше его, но называла на «вы» всех, от уборщиц до шефа. Непонятно, почему Андрей обратил на это внимание только теперь, может быть, потому что раньше их беседы не были продолжительными и продуктивными.

– Кто? – спросил он.

Неля вдруг засуетилась, начал рыться в своих настольных бумагах. Ревнует, что ли, отвлеченно подумал Андрей.

– Какая-то девушка, она не преставилась, – прощебетала Неля. – Обещала перезвонить… Позже…

– Но ведь меня здесь не будет, – сказал Андрей. Кто мог позвонить сюда в половине восьмого утра?

– Я передам, если что будет нужно, – сказала она негромко, как будто приглашала к себе домой.

– Буду вам обязан, – ответил Андрей.

Это было начало. Нет ничего удивительного в том, что он не придал этому никакого значения, потому что, приехав «на объект», они обнаружили, что материал есть, но нет клея, нужно или ждать клей, или ехать самому, или ждать хозяина, а если не ехать, и заняться сантехникой, половины инструментов всё равно не хватает, но Лукич может сделать всё вообще без инструментов и, если хозяин не появится до обеда то…

Насыщенный, плодотворный день для филолога!

– Стива, давай посмотрим на это объективно, – сказал Андрей, – ты же это любишь.

– Давай, – с готовностью отозвался адвокат, устраиваясь на небольшом диване. В руках у них дымились чашки с кофе. Кофе приготовил Стива, потому что секретарша уже ушла.

– В стране разруха, – произнёс Андрей.

– Угу, – согласился Стива.

– Шахтёры стучат касками…

– Угу.

– Зарплату нигде не платят…

– Угу.

– Фабрики заводы закрываются ежедневно пачками…

– Угу.

– Уровень жизни понизился до невозможного…

– Угу.

– Что – «угу»?! – взорвался Андрей, расплескав кофе. – На кой черт ей это нужно? Деньги девать некуда?

– Ты знаешь хоть одного выпускника универа, которому некуда девать деньги? – поинтересовался Стива.

– Знаю, – рявкнул Андрей, платком вытирая ладонь, залитую кофе.

– Вот как, – произнёс Стива. – И кто же это?

– Ты.

– Действительно, – пробормотал адвокат, – Про себя я как-то забыл…

Вечером того же дня к нему домой пришёл Джаз. Андрей не видел его давно, трезвым – наверное, вообще никогда не видел. Хотя нет, на первом курсе Джаз, кажется, был почти святым. Или на втором?..

Андрей жил с родителями, его мать уже прошла стадию, во время которой всеми силами пыталась женить сына на порядочной девушке, но контролировать контакты Андрея с гостями не перестала, лицо её выглядывало из-за плеча Андрея, он был довольно высокого роста.

Джаз не поздоровался с нею, возился со шнурками своих ботинок, потому и впечатление у матери Андрея о нём сложилось неблагополучное.

Как всегда, Джаз был немногословен и хмур. Андрей отвык от его скверной дикции, это лишний раз напомнило ему, что виделись они давно.

– Что? – переспросил Андрей, и Джаз тут же вцепился взглядом в его лицо, искал насмешки, или издевательства. Не нашёл.

– Подежурь сегодня в офисе, – повторил он. – С семи до семи. Тебя там знают, проблем не будет…

– А ты почему не можешь? – спросил Андрей.

– Стрела у меня, – Джаз не прятал взгляда, но Андрей был непреклонен и проницателен.

– Ага, – кивнул он. – Вон, матери моей расскажи – она поверит. Кому ты лапшу на уши вешаешь?

Джаз глубоко вздохнул, зажал ладони между коленями.

– Я уезжаю, – коротко пояснил он. – Ненадолго… А потом надолго…

Впервые, не за долгие годы, а вообще впервые, Андрей увидел, как засветились глаза Джаза.

– У вас компуцер в офисе есть? – спросил Андрей.

– Есть, – кивнул Джаз. – И игры есть. Не соскучишься!..

Чем занимается контора, в которой работал Джаз, Андрей так и не понял. К утру ему было глубоко на это наплевать, – спал на стульях, одетым, потому что к утру резко похолодало, умылся под краном и на работу пришёл с нечищеными зубами, а впереди ждал новый трудовой день, а тело ломило от недосыпания.

Лукич решил, что он с бодуна, предложил купить лекарство, Андрей отказался, боялся активного продолжения, это было чревато потерей нынешнего партнёра и возвращения Юры. Неля о новых звонках не сообщила, о старом не вспомнила, даже глаз на него не подняла…

Всё же к обеду ему удалось почувствовать себя человеком настолько, чтобы подумать: а как Джаз собирается рассчитываться с ним за ночное дежурство, если он уехал? Он уехал не насовсем. А потом насовсем, – расслабься. Я пытаюсь, сказал сам себе Андрей.

Когда-то давно, много миллионов лет назад, на традиционной студенческой пьянке в общаге Стива, едва держащийся на ногах сказал ему: «Ты такой вот добрый, отзывчивый, с большим сердцем и душой, на самом деле делаешь всё это из жалости к нам убогим, боишься, что сядем тебе на шею, свесим ноги, – и всё равно делаешь всё, о чём тебя не попросят. Если бы ты был девушкой, Андрюша, то очень быстро стал бы шлюхой, потому что не смог бы отказать никому… из жалости к нам, мужикам…»

Он бегал тогда за Стивой по всей общаге, будущий адвокат проявил удивительную сноровку для своего состояния, всё-таки Андрей загнал его в тупик коридора на каком-то этаже, но сделать с ним ничего не смог, двинул кулаком в плечо и пошёл назад… Потому что Стива был прав. Жалко было их всех, дураков…

Оказалось, что окна открытыми они оставили зря: утренняя сырость пропитала древесину, пришлось везти её в сушилку, потянули спички, выпало ехать Лукичу, Андрей остался «на объекте», стоял перед раскрытым настежь окном. Там, за стеклянной преградой, моросил противный октябрьский дождь, невидимый глазу, но ощутимый для кожи. Андрей подбрасывал вверх молоток, вращая в воздухе причудливой траекторией, он возвращался в его кисть, рукоятка звонко шлепалась о ладонь. Процесс, требующий определённого навыка и таланта.

Да, ему было жалко их всех. Но Андрею не хотелось думать, будто делает всё это он из жалости. Он идёт навстречу, помогает, чем может – из жалости? Не много ли жалости для одного человека? Очередная форма мании величия – я добрее всех вас, пользуйтесь моей добротой. Не самая тяжёлая форма. Стива, например, бесплатно вообще ничего не делает, ни из жалости, ни по доброте своей душевной. Может быть, именно потому добился чего-то за столь короткий срок – как же, практикующий адвокат! После насыщенного периода обучения все теряли друг друга из виду, но его, Андрея, почему-то находили всегда. Нашёл Джаз, не поинтересовался даже, как у него идут дела, не рассказал, как идут дела у него самого, без предисловий вытащил из него эту самую жалость, наступил на неё ногой так, чтобы задыхаться стала…

Молоток, описав очередную плавную траекторию, опустился уже не в его ладонь, а на пол, щедро усыпанный стружкой и обрезками обоев. Андрей устремился к окну, смотрел, высунувшись наружу, в глубину двора, пристально рассматривал фигуру под большим чёрным зонтом, стоящую на асфальтированной дорожке по диагонали пересекавшей территорию ограниченную четырьмя домами. Фигура была одинока, ни единого человека не было больше вокруг, кто-то, стоящий под зонтом, смотрел на него, так же пристально, как и он сам – Андрей чувствовал это. Почти сразу же промелькнуло воспоминание о вчерашнем звонке, подсознание связало воедино телефонный звонок и стоявшего под зонтом человека. Рассмотреть что-либо на таком расстоянии было практически невозможно, однако Андрей был уверен, что это – девушка, что он знает её, и она знает его.

Можно было крикнуть через весь двор, позвать её, что ли, но тогда иллюзия могла рассеяться, потеряется тот невидимый контакт, который связывает их сейчас. Кто ты, проносилось у него в голове, откуда ты и зачем пришла? Молчаливый ответ стоял под мелким дождём, белел правильный овал лица укрытый зонтом. Неужели тебе тоже что-то нужно от меня, спрашивал Андрей. А в следующую секунду в квартиру, опустошённую ремонтом, с грохотом вломился Лукич с криком: