Loe raamatut: «Путешествие за смертью. Книга 1. Mогильщик из Таллина»

Выражаю искреннюю благодарность Константину Рубинскому.

«То, что я отдал, останется со мной. То, чем я владею, потеряно для меня. Никто да не думает слишком высоко о себе, ибо жизнь человеческая неуловима, словно дым».

Надпись на кенотафе собора Святого Олафа в Таллине в память о первом инициаторе постройки Хансе Павелсе. 

Глава 1. Происшествие на Карловой улице

Суббота, 28 августа 1920 г.

Электрические часы на церкви Святого Карла в Таллине показывали без четверти три пополудни.

Господин в широкополой шляпе и тёмно-синем костюме с белой сорочкой и галстуком, завязанным виндзорским узлом, мирно сидел на скамейке под липой. Казалось, он настолько был поглощён чтением газет, что не замечал ни яркого солнца, слепившего торопливых извозчиков, ни щебетанья птиц в кронах деревьев, ни таксомоторов, деловито снующих мимо. В руках Ардашева был номер «Последних известий», издававшихся на русском языке, и «Биржевые новости», ещё пахнущие типографской краской.

Бывшая Ревельская губерния Российской империи, а теперь демократическая Эстонская республика, совсем недавно обрела независимость, и местные жители ещё не привыкли к новому названию столицы. Чаще всего город именовали Ревелем. Что касается улиц, то здесь дело обстояло гораздо проще: с 1882 года названия писались на трёх языках – немецком, эстонском и русском. И потому на любом из них прекрасно звучали: Брусничная, Вересковая и Клёновая.

Ещё в начале года эстонская армия под командованием полковника Йохана Лайдонера, – а проще говоря, Ивана Яковлевича Лайндонера, полковника русской императорской армии, возглавившего после Февральской революции Эстонскую дивизию – в союзе с Северо-Западной армией генерала Юденича, заручившись поддержкой британского флота, отразила попытки Советов захватить всю территорию Эстонии.

Большевикам не оставалось ничего другого, как пойти на заключение Тартуского (Юрьевского) мирного договора на крайне невыгодных для них условиях: Эстонии перешла часть территории с преимущественно русским населением; Р.С.Ф.С.Р. передавала прибалтийской республике пятнадцать миллионов рублей золотом и отказывалась от каких-либо имущественных претензий Российской Казны; Советская Россия безвозмездно уступала Эстонии всё движимое и недвижимое имущество, находящееся на её территории (порты, военные и гражданские суда, технику и т. д.). Россия давала «Эстонии «преимущественное право на лесную концессию, площадью в один миллион десятин в пределах Петроградской, Псковской, Тверской, Новгородской, Олонецкой, Вологодской и Архангельской губерний».

Несмотря на это, большевики сумели сгладить поражение, добившись не только установления двусторонних торговых отношений, но и режима наибольшего благоприятствования без каких-либо пошлин и транзитных налогов. Даже фрахтовые тарифы для Р.С.Ф.С.Р. теперь не могли быть выше тарифов за однородные товары местного назначения. Эстония предоставила Советской России места для погрузки и хранения товаров не только в Таллине, но и в других портах страны, причем сборы за них не могли «превышать сборов, взимаемых с собственных граждан в отношении транзитных товаров».

Статья, которую читал Ардашев, приводила перепечатанную из советских газет речь Ленина на IV конференции Губернских Чрезвычайных Комиссий, где красный вождь, захлёбываясь от радости, витийствовал с трибуны: «Капиталисты из всех сил мешали заключению мира Эстонии с нами. Мы их победили. Мы заключили мир с Эстонией, – первый мир, за которым последуют другие, открывая нам возможность товарообмена с Европой и Америкой».

Клим Пантелеевич прекрасно понимал, что для находящихся в международной изоляции большевиков Таллин стал чёрным ходом в цивилизованный мир, перевалочным контрабандным пунктом. Именно поэтому он здесь и оказался. Вернее, не только поэтому…

Две недели назад Ардашев получил шифровку от господина Тамма или агента Сильвера (капитана Волкова), имевшего в Ревеле фотоателье, и промышлявшего изготовлением фальшивых европейских паспортов, о том, что по рекомендации надёжного и проверенного человека к нему обратился некий господин, явно из России, и попросил достать шведский паспорт на вымышленное имя. Свои услуги фотограф оценил высоко, но стоимость гостя не смутила, и он оставил аванс в половину суммы. Следующую встречу господин Тамм назначил через две недели.

Посетитель ушёл, но агент, закрыв фотомастерскую, проследовал за ним. Всё стало ясно, когда визитёр скрылся за массивными дверьми «Петербургской гостиницы». Совсем недавно это здание было реквизировано эстонским правительством и сдано в аренду советскому представительству, которое пока ещё возглавлял старый большевик, друг Ленина Леонид Борисович Оржих.

Волков выяснил личность будущего владельца фальшивого паспорта. Им оказался Михаил Иосифович Минор – помощник Оржиха по коммерции. По данным другого весьма осведомлённого источника из той же «Петербургской гостиницы» Минор провернул в интересах Советской России два десятка весьма сомнительных торговых операций, присвоив, по самым скромным подсчётам, около двух миллионов шведских крон. Его шведским контрагентом был господин Крафт – известный в определённых кругах гешефтмахер и любовник свояченицы Минора. Узнав, что по решению коллегии Наркомата госконтроля Р.С.Ф.С.Р. в Ревель для ревизии коммерческих сделок Советского представительства прибудет Рабоче-Крестьянская Финансовая Инспекция, Минор начал искать возможность обзавестись шведским паспортом.

Получив эту информацию, глава российской заграничной резидентуры решил лично провести вербовку красного дипломата.

Ещё в марте не без помощи бывшего премьер-министра Чехословакии Карела Крамаржа Ардашев получил гражданство этой страны.

Детективное агентство «1777» теперь было переоформлено непосредственно на Клима Пантелеевича, чему его помощник Вацлав Войта был несказанно рад и тут же предложил «шефу» отметить сие «величайшее в истории частного сыска событие» в ресторане русской кухни «У Донату». Идею «босс» одобрил, но ресторан выбрали другой. У Вероники Альбертовны и Марии Калашниковой – супруги Ардашева и секретаря детективного агентства – ещё были свежи воспоминания о прошлогоднем происшествии в этом заведении, когда советский шпион прислал на день рождения Клима Пантелеевича подарок – снаряжённую и готовую к взрыву бомбу.¹

Имея чехословацкий паспорт, Ардашеву не составляло никакого труда получить любую европейскую визу, в том числе и эстонскую.

Вербовка Минора прошла успешно.

Для советского чиновника, пришедшего за паспортом, и спокойно ожидавшего хозяина ателье, который отлучился за документом, появление Клима Пантелеевича стало неожиданностью. Толстый, лет пятидесяти, едва, уместившийся на стуле человек с круглым лицом, жиденькой бородкой и такими же редкими усами, испуганно забегал глазами и осведомился:

– Простите, а где господин Тамм?

– Он пошёл за вашим фальшивым паспортом, – небрежно бросил Ардашев и плюхнулся в кресло напротив.

– Пожалуй, я зайду в другой раз, – вставая, робко проронил визитёр.

– Сядьте! – велел Ардашев и опустил руку в карман пиджака.

– Простите, а почему вы мне приказываете? – покорно усаживаясь на стул, вопросил Минор. – Кто вы такой?

– Ваш друг. И хочу вам добра.

– Надо же! Я сразу так и понял. Как вас величать?

– Зовите Иваном Ивановичем.

– Ивановым?

– Угадали.

– Какое редкое сочетание имени, отчества и фамилии! Случаем, не из России? – уже окончательно овладев собой, сострил дипломат.

– Отрадно, что к вам вернулось чувство юмора. Значит, вы готовы меня выслушать.

– Что вам от меня надобно?

– Ничего особенного. У меня есть некоторые вопросы, а у вас – ответы. Мне нужно две-три встречи в месяц до тех пор, пока вы ещё работаете в советском представительстве. А как его покинете – мы навсегда расстанемся.

– А я если я не соглашусь?

– Уверен, что согласитесь. Вы умный человек и не захотите, чтобы вашему начальнику Георгию Александровичу Стародворскому – уполномоченному Наркомата внешней торговли в Эстонии – на стол легли подробные сведения о ваших мошеннических сделках с господином Крафтом, любовником вашей свояченицы. Надо отдать должное вашему проворству: вы умудрились не только перетянуть в Ревель почти всех родственников, но и дать им возможность кормиться от советского представительства в Эстонии. А впрочем, я могу и не сообщать о вас Стародворскому, а послать копии банковских счётов, открытых Крафтом на ваше имя в Стокгольме, напрямую товарищу Бейтнеру, занимающему должность начальника отдела местных заграничных агентур в Наркомвнешторге. Говорят, он бессребреник и садист. Сказывают, хвалится, что лично вывел в расход сто душ офицеров в восемнадцатом году. Думаете, он вас пожалеет? Ничуть. Он напишет рапорт, и Коллегия ВЧК заочно вынесет вам смертный приговор. Вас уже не спасёт ни шведский, ни американский, ни любой другой паспорт. Они даже искать вас не будут. Вы сами придёте на Лубянку и вернёте всё что украли у советской власти. А знаете почему? Потому что прежде они похитят вашу жену и дочь. Согласитесь, это словосочетание «украденное у советской власти», звучит смешно, ведь сама эта власть воровская и незаконная, занимающаяся убийствами и грабежами, которые теперь она называет «приведением смертных приговоров в исполнение» и «конфискацией имущества» социально чуждых элементов.

– Вы беляк?

Ардашев пожал плечами и выговорил:

– Я патриот России. А большевики – ненавистники всего русского народа, вооружённые антироссийской теорией немца Маркса, который ещё в «Учредительном Манифесте Международного Товарищества Рабочих» сетовал на европейские державы, попустительствующие, так называемой экспансии России, набирающей силы после Крымской войны. Помните?

– Допустим.

– Не хочу утомлять вас расхожими фразами Маркса о «славянских варварах», «иге славян» и «зловещей фигуре России». Скажу одно: вы совершенно правильно делаете, что боритесь с большевизмом экономическим путём. Я вас понимаю. И, в свою очередь, если вы захотите, сделаю всё возможное, чтобы обезопасить вашу семью от мести чекистов в любой стране, куда бы вас не занесла судьба. Или, как я сказал в самом начале, оставлю вас в покое после нескольких наших встреч и не буду мешать вашему бегству из советского представительства. Но для этого, дорогой Михаил Иосифович, мне понадобится ваша помощь.

– Какая именно?

– Я уже упоминал. Это сущая мелочь, всего лишь ответы на вопросы.

– Надеюсь, мне не придётся ничего подписывать?

– Ни в коем случае. Обязательство о сотрудничестве и неразглашении подписывают при вербовке. А мы – друзья и верим друг другу на слово. Вы поможете мне, я – вам. Согласны?

– Хорошо. Спрашивайте.

– С какой целью Стародворский прибыл в Ревель?

– Трудно сказать, – замялся Минор, – но, сдаётся мне, что его прислал сам Ленин.

– Даже так? – удивлённо приподняв голову, спросил Ардашев.

– Он как-то обмолвился, что давно знаком с Елизаровым, мужем Марии Ильиничны, сестры Ленина.

– Газеты писали, что в прошлом году он скончался.

– Да, от сыпняка.

– Итак, вы не ответили на мой вопрос.

– Какой, простите?

– Для чего Стародворский сюда приехал?

– Да откуда мне знать! – возмущённо вскинул руки чиновник.

– А я думал, что вы действительно хотите остаться целым и невредимым, дорожите семьёй и своим будущим благосостоянием, – глядя в лицо собеседника, выговорил Клим Пантелеевич и поднялся. – Жаль, что я в вас ошибся. Желаю здравствовать. Правда, протяните день-два, не больше.

– Постойте, куда вы? – Минор поднял умоляющий взгляд. – Могу я рассчитывать на вашу дискретность?

– Безусловно.

– Всё дело в золоте.

– В каком золоте? Ведь Эстония по условиям мирного договора его уже получила, – с сомнением проговорил Ардашев и вновь опустился на стул.

– Речь идёт о другом золоте, – вытирая грязным платком мокрый от пота лоб, пояснил дипломат. – Стародворский должен не только контролировать, но и снабжать валютой всё наши заграничные организации.

– Какие именно? И кто их возглавляет?

– Это коммерческие фирмы, контролируемые Коминтерном. В Лондоне – Красин, в Берлине – Копп, в Копенгагене – Литвинов. Кроме того, хватает и тайных отделений Коминтерна.

– Кто перевозит деньги?

– Либо дипкурьеры в вализах, либо командируемые в зарубежные страны посланники. Свои чемоданы они возят по всей Европе. Например, сюда не раз приезжал Александр Бронштейн, брат Льва Троцкого. Коминтерн не может существовать без денег, он прожорлив! Троцкий и Ленин грезят мировой революцией. А для её свершения нужно выпускать коммунистические газеты в Европе и Северо-Американских Штатах, снабжать оружием и листовками профессиональных революционеров, и для этого необходимы огромные суммы. Валюта, доставшаяся по наследству от царского режима, почти закончилась.

– В каком номере «Петербургской гостиницы» остановился Стародворский?

– Он поселился в «Золотом льве». Комната № 26. Там ему спокойнее. У него конфликт с Оржихом. К тому же Георгий Александрович прям, как Ильич, почти не пьёт и совсем не курит. Живёт бобылём. А Оржих, мало того, что хронический сифилитик, так ещё и попойки через день устраивает. Стародворский, как я понял, должен возглавить представительство в Эстонии вместо Оржиха. Осталось дождаться окончательного решения Совнаркома и Чичерина.

– Охрана у него есть?

– Нет. Латышские стрелки стерегут только «Петербургскую гостиницу».

– Золото, пароходы, железнодорожные составы из Ревеля в Россию… – вымолвил Ардашев и задумался.

– А здесь всё взаимосвязано. Вам, вероятно, известно, что правительства всех стран, до Америки включительно, наложили эмбарго на торговлю с Россией?

– Конечно.

– Мы ничего не можем продать и купить. Правда, с царских времён у нас остались золотые империалы. Но как выручить за них валюту, если русскому золоту объявлен бойкот? Выходов несколько. Можно обменивать валюту контрабандным путём, но тогда курс золотого империала будет очень низкий. Кстати, товарищ Оржих именно этим и занимается, не забывая и шкурный интерес. И поднимает сумасшедший куртаж! А ведь он, как и я, старый большевик. Мы вмести гнили в Туруханском крае…

Минор задумался на несколько секунд, очевидно, предавшись воспоминаниям, но вскоре продолжил:

– Немногим выгоднее задействовать банк и с его помощью при покупке товаров открывать аккредитив и уже потом расплачиваться за него золотом. Но и это ведёт к убытку, потому что банк своего не упустит. Лучше всего продавать золото на Стокгольмской бирже.

Ардашев вынул коробочку монпансье «Георг Ландрин» и предложил собеседнику.

– Благодарю. Но я не ем сладкого. Сахарная болезнь.

Клим Пантелеевич положил крохотную конфетку под язык и осведомился:

– Постойте, а как вы собираетесь выставлять империалы на Стокгольмской бирже, если продажи всего советского запрещены?

– Очень просто! Красин, Чичерин и Ленин придумали следующий ход: империалы придут в Ревель морем, как собственность иностранной компании. Документы фальшивые, потому что ни одна компания не имеет права заключать сделки с Советской Россией. Поэтому фиктивные документы готовятся ещё в Москве. И у этой липовой компании их покупает уже живая фирма, зарегистрированная на доверенных лиц Совнаркома в Стокгольме. После таможенной процедуры их перегрузят на шведский пароход.

– Эти совнаркомовские карманные фирмы в Стокгольме штампует Крафт?

– Да. Таким же путём в ближайшее время начнёт поступать и золотой конфискат.

– А это что такое?

– Мы изъяли во время обысков у зажиточной части населения и церкви большое количество золотых изделий. Их переплавили в слитки (или, как мы их называем, «свинки») и на каждый, как и положено, поставили клеймо ещё в России. Это десятки тонн. Теперь золото надо обратить в валюту, или, по крайней мере, закупить на него оружие, продовольствие и обмундирование. Используется та же схема, что и с империалами, но с небольшим дополнением: в Швеции, во избежание проблем, «свинки» вновь переплавляются, и на них уже ставится настоящее шведское клеймо. После этого они идут в свободное обращение, как шведские. Таким образом планируется переправить через Стокгольм пятьсот ящиков с золотом в Северо-Американские Соединённые Штаты не только для приобретения на вырученные деньги разных товаров, но и на подрывную работу в Америке, с целью совершения там социалистической революции.

– Смею предположить, что на одном из шведских пароходов вы и собираетесь покинуть Ревель вместе с семьёй, не так ли?

– Вы очень догадливы.

– Получается, что Стокгольм станет вторым после Ревеля перевалочным пунктом для выхода на мировой рынок и Америку.

– Совершенно верно, – кивнул Михаил Иосифович. – Они торопятся. Гражданская война ещё не закончилась, а мы зачем-то уже ввязались в войну с Польшей. Вчерашние поручики, возомнившие себя новыми наполеонами, командуют полками и дивизиями. Им хочется чинов, наград и славы. Всё это Троцкий не только обещает, но и щедро раздаёт. Между тем на фронте не хватает самого необходимого. Например, аппаратов Морзе. Недавно от военного ведомства поступил заказ на восемьсот штук. Я вёл переговоры с фирмой «Эриксон». Они вздули цену одного аппарата до баснословной цифры – девятьсот шестьдесят шведских крон на условиях франко-Ревель таможенный склад. И это без моего интереса. Подумать только! И какие негодяи: видя, что мы размышляем, они тут же предложили Морзе полякам. Узнав об этом, Троцкий пришёл в ярость и велел купить аппараты не торгуясь… Если бы вы знали, как мне всё надоело! – Минор встал и нервно заходил по комнате.

– Михаил Иосифович, а как давно вы разочаровались в большевизме?

– Трудно сказать. Этот процесс начался два года назад, когда разогнали Учредительное собрание. Признаюсь, частично я разделял политику социалистов-революционеров, хотя и состоял в умеренном крыле РСДРП, а уж как попал в «Петербургскую гостиницу» и увидел, какой тут в Ревеле творится вертеп! Последний год у меня складывается ощущение, что все только и занимаются пьянством, развратом и стяжательством. Будто боятся, что наша власть вот-вот рухнет.

– Понимаю, как вам тяжело.

Дипломат молча уставился в окно, а потом вдруг заговорил:

– Ох, если бы вы знали, что отправляют в Москву командированные сюда посланцы, и на что они тратят народные деньги! Думаете берут продукты для голодающих рабочих и крестьян? Нет! Целыми вагонами закупают деликатесы для членов семей Совнаркома: ананасы, сардины, фрукты в сахаре. Не забывают и о любовницах. Тащат им парфюмерию, бельё, маникюрные наборы, мануфактуру… И всё это называется «ответственным грузом». А тем временем, разутые, голодные, завшивевшие красноармейцы воюют в дырявых шинелях… Разве ради этого мы возводили баррикады на Пресне в девятьсот пятом году? Таких, разочаровавшихся в октябрьском перевороте, с каждым днём становится всё больше. Не сомневаюсь, рано или поздно чекисты нас, старых большевиков, поставят к стенке. Потому и бегу. А то что не с пустыми руками, так скажу честно: это совсем небольшая компенсация за мой юношеский идеализм, за веру в коммунистический интернационал, и годы, проведённые в царских тюрьмах и ссылках.

– Что ж, благодарю вас за откровенность. Рад, что между нами сложились доверительные отношения. Когда должен прийти первый золотой груз?

– В начале сентября. Точная дата неизвестна. Нас известят телеграммой.

– А как вы узнаете, когда выйдет шведский пароход?

– После получения известий из Москвы, я должен послать условную телеграмму в Стокгольм. И зафрахтованное судно сразу же покинет порт.

– В Стокгольме за это отвечает господин Крафт?

– Вы прямо ясновидящий, – обречённо вздохнул Минор.

– Нет, просто такая работа. Мне понадобится немного времени, чтобы всё обдумать. Я буду ждать вас послезавтра, двадцать восьмого, в субботу, в три часа пополудни, на второй скамейке под липой у собора Святого Карла.

– Простите, но я всё вам рассказал. Что ещё вы от меня хотите?

– Давайте не будем забегать вперёд. Послезавтра я всё объясню.

– А паспорт мне отдадут?

– Да. Не волнуйтесь, – Ардашев поднялся, – господин Тамм появится сразу после моего ухода. До встречи!

…И вот теперь, спустя два дня, Ардашев сидел на условленном месте и размышлял, какой псевдоним больше подойдёт новому агенту: Добряк, Мирный, Француз… А почему Француз? Наверное, из-за того, что чем-то смахивает на Наполеона.

Минор появился неожиданно. Он переходил дорогу неуклюже, точно откормленный гусак. Вдруг его лицо исказилось гримасой страха. Инстинктивно толстяк вытянул вперёд руки и закрыл глаза. Удар о капот автомобиля был глухой, точно с двухсаженной² высоты уронили мешок картошки, или на полном скаку рухнула, подкошенная пулей лошадь. Пешеход подлетел и распластался прямо на синем капоте таксомотора. Шофёр дал по тормозам. Человеческое тело скатилось на мостовую. «Ситроен» сдал назад, а потом переехал туловище несчастного колёсами. Нажав на акселератор, водитель понёсся вперёд и затем свернул на Висмарскую улицу.

Ардашев сложил газеты и, обходя газон, поспешил к дороге. Место происшествия уже окружили зеваки.

Протиснувшись с трудом через толпу, Клим Пантелеевич приблизился к трупу. Да, это был уже покойник, утонувший в луже крови. Тело опрокинулось навзничь. Кости черепа раскрошились и, пробив кожу, выглядывали наружу. Глаза от испуга остались удивлённо раскрытыми и устремленными в бесконечность, словно надеялись отыскать место для грешной души на небесах.