Утонувшая в метели

Оля Чайкина

Петербург утонул в ночи, и на проспекты и улицы рухнула морозная мгла. По безлюдным набережным и переулкам носился безумный ледяной ветер. Он грозился оборвать провода, ломал замёрзшие ветви в Летнем саду, бился о вековые каменные стены.

Бушевала пурга. Мелкий снег миллионами крохотных осколков молотил по крышам домов, стучал в окна, тонул во дворах. Мрачная пелена затянула небо и не пропускала мерцания звёзд. Казалось, они никогда и не светили.

В витринах Невского проспекта болезненно отражался желтушный свет фонарей, даже ему хотелось погаснуть, стыдливо спрятаться до лучших времён. У одного из домов на Сенной съёжился от холода одноглазый кот. Он сидел на лавке и грозно щурился, грязная шерсть колыхалась на ветру, оголяя розовое тело. Похожий на бывалого моряка, он воротил морду по ветру, понимая: сегодняшнюю бурю лучше переждать в подвале.

Среди завываний метели и стужи, слагающих свою страшную одинокую песнь, во дворе Дома моды «Шереметев» встретила свои последние минуты Оля Чайкина. Её неостывшее тело заметал снег. Глаза были распахнуты, и две безжизненные льдинки бессмысленно глядели в небо.

Всего пару часов назад Оля дышала, ноздри вздымались от горячего воздуха, теперь же всё замерло, и никогда больше не суждено ей вдохнуть, подумать, посмеяться. По бледному лицу нещадно колотил острый снег, сухие губы замерли в безмолвном крике, тонкие пальцы утонули в снегу. Белёсые кудряшки слиплись от багровой жижи, тёмным пятном впитавшейся в снег под затылком. Казалось, метель оплакивает девушку, такую молодую, невинную. Вскоре зима окутала её тело, бережно присыпала белой порошей и похоронила в себе, унося душу далеко в морозную высь.

Человек, уже несколько минут стоящий в оцепенении, резко развернулся и, не оборачиваясь, поспешил прочь. Шаги его эхом раздались в арке двора-колодца, и он скрылся в потоке снега.

Утро в квартире Протасовых

Днём ранее.

Лучи декабрьского солнца играючи прыгали по обивке дивана, пробираясь сквозь лёгкий тюль в квартиру Протасовых. Отражаясь в стёклах книжного шкафа, морозный свет наполнял всю комнату, пребывающую в безмятежной тишине. Нарушали её лишь мерное постукивание настенных часов из тёмного дерева и едва слышное сопение среди вороха подушек и одеяла.

До Нового года оставалось десять дней. За ночь улицы Петербурга покрыл свежий снег, он всё ещё неспешно порхал в утреннем воздухе. Выглянув на улицу, сопящий обнаружил бы чудесную картину: из окна дома № 7 в Гродненском переулке виднелись золочёные фасады особняка Мясникова в пышной снежной шубе. Она окутала ограды, тонкие ветви рябин, тротуары, крыши. Белым-бело!

Но сопящий, как только открыл глаза, тут же резко перевернулся на другой бок. Он тяжко вздохнул и потёр кулаком веки. Снова ему привиделась она, хоть и давно не появлялась.

В груди защемило, и неприятное чувство разлилось глубоко внутри. Словно бабочки, некогда порхавшие, вернулись в коконы, из которых родились.

Женя припомнил их с Олей знакомство. Это произошло ещё в школе, до переезда из Магадана, во время летних каникул. Им с Олей было тогда лет по двенадцать, они жили в соседних домах и нередко встречались на улице, но знакомы не были, пока однажды её кошка не забежала в подвал. Девочка плакала и боялась зайти туда, а он согласился помочь – так зародилась крепкая тёплая дружба.

Когда оба подросли, между ними вспыхнуло чувство, и Женя узнал, что значит любить другого человека. Каждый день теперь проходил в ожидании вечерней встречи. Лавочка в соседнем дворе под кронами низких берёз стала их пристанищем, своеобразным тайным местом, к которому нежные чувства тянули юные сердца.

Долгие прогулки по приморскому городу, откровенные разговоры на пляже в хмурую погоду – он был готов бежать за ней куда угодно по первому зову. Такие уж они, первые чувства. Первая любовь, первый секс, первые ссоры. Для них всё было в новинку, и такими серьёзными виделись планы на будущее.

Но Оля неожиданно рассталась с ним, толком не сумев объяснить причины. Через время он, конечно, оправился, взял себя в руки, правда, чувств, столь же сильных, пока не испытывал ни к кому.

К двадцати двум годам у Жени была парочка историй, даже несколько тайных воздыхательниц, но никто из них не цеплял его так, как первая любовь. Она осталась в его памяти тёплым светом, моментами, которые парень не мог, да и не хотел повторять с другими.

И пусть он помнил лишь хорошее, внезапно всплывающие в снах воспоминания навевали тоску. Снова будто вскрывались старые детские раны, душу бередили прежние обиды.

«Который час?» – подумал Женя.

Нащупал телефон на прикроватном столике, поднёс его к лицу, и перед глазами замаячили уведомления. Ненужная информация от приложений, объявления о нелепых прямых эфирах, очередные несмешные видео от знакомых – ничего интересного. Щурясь от экранного света, разглядел – суббота, 10:00.

Он отбросил гаджет в ноги, зевнул и сомкнул веки, но мысли и воспоминания всё носились в голове. Как бы он ни укладывался, какую позу только ни принимал – сна не было, пришлось вставать.

Тело слушалось плохо: поднимаясь с постели, Женя запнулся о собственную ногу и чуть не распластался на паласе.

Скажем прямо, внешними данными молодого человека природа не обделила: высокий кудрявый брюнет с глубокими серо-голубыми глазами и точёными скулами. Вдобавок он серьёзно занимался дзюдо в школьное время, так что сложен был хорошо: широкая спина, сильные руки и ноги, крепкий торс, когда-то даже чётко выделялись заветные кубики. Только вот побороть неуклюжесть, которая мешала и на татами, с годами так и не удалось.

Он щёлкнул чайником и умостился в углу кухонного дивана, угрюмо подперев подбородок кулаком. В этот момент послышались тихие шаги, и в дверном проёме появилась заспанная сестра в пижаме. Её рыжие волосы были взлохмачены, а на щеке остался характерный след от подушки.

– Ты чего грохочешь? – шепнула нахмурившаяся Вика.

– Извини, я запнулся, когда вставал.

Зевающая сестра подошла к графину и налила себе воды, прислонилась к шкафчику и заинтересованно глянула на брата:

– Что-то случилось? Ты какой-то грустный.

Тот отмахнулся в ответ и пару секунд хранил молчание, после чего всё-таки пробурчал:

– Да снова Оля снилась.

– Опять Оля… Семь лет прошло, а ты всё вспоминаешь. Давай одевайся, скоро Лия придёт на чай.

– Так рано?

– У неё были дела рядом с нами, она звонила минут пятнадцать назад.

– Какие могут быть дела в субботу утром?

– Понятия не имею, но ты же её знаешь, – сестра усмехнулась и покосилась на братца. – Я думала, она тебе нравится.

– Это не так, – отмахнулся парень. – Вика, не лезь не в своё дело! Пойду приведу себя в порядок.

Он поспешил покинуть кухню, а девушка так и осталась стоять с ухмылкой.

– Ну-ну, – тихо сказала она.

Лия Адлер

Лия Адле́р семенила по заснеженным улицам Петербурга, восторженно глядя вокруг. Она была из тех людей, что вечно смотрят по сторонам и томно вздыхают всякий раз, когда подмечают красоту обыденных явлений и вещей. Это мог быть окрас неба, исключительность которого отметили бы художники или чудаки, отражение солнечных лучей в витрине аптеки или, скажем, маленькая птичка.

В наушниках играли «Last Christmas» дуэта «Wham!», «Let it snow» и «Jingle Bells» Фрэнка Синатры. Окна домов кое-где были украшены бумажными снежинками, витрины магазинов на Невском пестрили цветными огоньками из-под еловых ветвей, пекарни поспешили нарядиться гирляндами и мерцали вывесками – тут и там чувствовалось приближение самого светлого праздника, Нового года.

Неспешно опускались крупные хлопья. Они невесомо падали на белую шубу Лии, снег скрипел под каблуками её сапог. Золотистые локоны развевались от торопливой ходьбы. Адлер находилась в возбуждённом настроении, и не столько из-за предновогодней суеты – её она отложила на второй план, сколько из-за потрясающего известия, которое девушка спешно несла в квартиру Протасовых.

Лия вышла из дома субботним утром с уверенным настроем купить наконец новогоднюю атрибутику, которая с приближением заветной полночи всё быстрее покидала прилавки. Она была убеждена, что самое лучшее разбирают утром, и чтобы ознакомиться со всем ассортиментом бесчисленных игрушек, шариков и гирлянд, необходимо встать как можно раньше и в числе первых оказаться у ярких стеллажей. В этом году её родители уехали встречать Новый год к родственникам во Францию, оставив дом на Крестовском острове в полном её распоряжении. Адлер планировала закатить вечеринку для самых близких друзей и отнеслась к делу серьёзно: уже начала составлять плейлист, план мероприятия, расписала покупки.

Перед совершением рейда по магазинам Петербурга было решено сначала всё-таки заскочить на заседание студенческого совета. Собрание затянулось, и Адлер всё чаще поглядывала на часы. Важные вопросы не поднимали, и заседание постепенно превращалось в бесцельную приятельскую беседу. В какой-то момент Лия начала жалеть о том, что пришла, но то, что она услышала от соседки по креслу, переубедило её и даже заставило отложить до лучших времён срочную подготовку к предстоящей вечеринке. Она решила незамедлительно поделиться этим с Викой Протасовой.

Неприятные известия

День Ивана Голдина не предвещал ничего необычного. Он сидел в своём кабинете в полной тишине и пил чай из фарфоровой чашки. Здание Дома моды «Шереметев» располагалось на Дворцовой набережной, и из окон кабинета Голдина открывался потрясающий вид на Петропавловскую крепость. Правда, потрясающим он был только первые пару раз, спустя время глаз привык, и вид стал обыденным.

Начало рабочего выходного было непродуктивным. За завтраком после раннего подъёма Иван увидел снегопад и, выйдя из дома, сначала обрадовался ему. Наконец в Санкт-Петербург пришла настоящая зима с новогодних открыток! Однако почти сразу детский восторг сменили насущные проблемы.

К двадцати пяти годам Иван Голдин уже занимал место модельера в одном из самых известных модных домов Петербурга. В последнее время в минуты забвения смущало одно – символ коллекции, а вернее, его отсутствие.

Владелец Дома моды – Пётр Шереметев – с трудом смог выбить приглашение на грядущий показ в Токио. На кону стояло всё: его имя, доход, бизнес. И именно Голдину поручили создать и представить коллекцию.

Несмотря на прочные позиции в российском мире моды, «Шереметев» нёс убытки. В прошлом году пришлось закрыть два из трёх бутиков в Москве и один в Санкт-Петербурге.

Пару лет назад в качестве последней попытки удержаться на плаву «Шереметев» объявил набор молодых и инициативных кадров, способных по-своему взглянуть на моду и изменить положение дел. Пётр посчитал, что Дому необходим глоток свежего воздуха, и не прогадал. Так в стенах кабинета на Дворцовой набережной появился Иван Голдин, подающий большие надежды парень, который незамедлительно приступил к делу. Специально для его коллекции объявили кастинг моделей, и среди множества кандидаток выбрали семь девушек двадцати с небольшим лет.

В Доме моды их стали называть «золотой группой», несколькими коллекциями они почти закрыли дыры в бюджете. Продажи поднялись, а в некоторых бутиках даже превысили показатели за предыдущий год. Теперь оставался решающий шаг – показ в Токио, который либо принесёт успех и процветание, либо обернётся провалом, от которого Модный дом не сумеет оправиться.

Новогодняя коллекция состояла из верхней женской одежды и торжественных платьев, одно из которых должно было стать вишенкой на торте – символом и главным платьем. Именно с ним у Голдина возникли трудности. Черновой эскиз давно был готов, Иван беспрестанно вносил поправки: то не устраивает рукав, то подол. Уже неделю модельера не посещало вдохновение, и он страшно раздражался из-за этого. Мог часами сидеть и молчать, затем начинал бродить по кабинету в поисках идеи, но она, как ушедшая любовь, не появлялась.

Может, соль была в том, что Иван отличался излишней педантичностью? Или в его самобытности? Он всегда шёл наперекор и старался отличиться. Например, заявлял, что время безликих моделей и несуразных образов на подиумах должно рано или поздно закончиться, и ему на смену придёт мода более приземлённая и изящная, человечная. Идеальной моделью на показе Иван представлял довольную улыбающуюся девушку, которая демонстрирует наслаждение от своего наряда, что шло вразрез с современной идеей модели-манекена. На его взгляд, ошибочным было превращать живых людей в куклы и вешалки. Кому захочется смотреть на одежду, которую носит девушка с очень грустным лицом, словно её насильно засунули в мешок из-под картошки и выставили на публику?

Иван засмотрелся на узоры чайной чашки – золотая хохлома игриво разбежалась по белому фарфору. Его любимое сочетание цветов. Сделал небольшой глоток и прикрыл глаза.

Чайную церемонию прервал стук в дверь. Не дожидаясь ответа, стучащий распахнул её и вошёл.

– Я только что от Шереметева. Он злится из-за стоимости тканей, которые ты запросил для пошива, – раздражённо бросила Настя и хлопнула дверью. – Неужели нельзя было заменить на что-то подешевле?! Ты хоть иногда поглядывай на курс валют! И вообще, мне надоело выслушивать его крики, как будто я во всём виновата!

Голдин неспешно открыл глаза:

– Ты сама согласилась быть «посыльной совой».

– Ещё раз так скажешь, и твоя кружка полетит тебе в голову.

Настя была одной из моделей «золотой группы». Обладательница фигуры «песочные часы», она могла похвастаться помимо этого копной тёмных каштановых волос, всегда пышно обрамлявших лицо. Её аккуратный носик был немного вздёрнут, пухлые губы неизменно накрашены красной помадой. Драматичный образ, на который однажды повёлся Иван Голдин. Она стала его девушкой, и их союз получился довольно контрастным: золотоволосый парень с голубыми глазами и эффектная жгучая брюнетка. В основном пара хорошо ладила, за исключением рабочих моментов.

– Это чашка, – спокойно заметил Голдин. – Он сказал что-нибудь ещё?

– О-о-о, много чего ещё! Орал, что возложил на нас огромные надежды, а мы тянем со всеми возможными сроками. Интересовался, готово ли главное платье.

– И что ты сказала?

– Что оно готово.

Иван причмокнул губами и опрокинул в себя остатки чая.

– Ты сейчас серьёзно?! Ваня, ты должен, нет, ты обязан представить Шереметеву готовую коллекцию! А когда всё шить? Ты же потом будешь, как всегда, вносить свои поправки туда, где и так всё было хорошо!

– Хватит! – Голдин отрезал резче, чем собирался, но тут же выдохнул и взял себя в руки. – Извини.

Настя закусила губу. Она всегда делала так, когда нервничала.

– Надеюсь, ты придумаешь что-нибудь.

Проблемы с коллекцией сказывались на всех: необходимо было давно начать репетировать, утвердить модели, отчитаться перед организаторами показа. Промедление затягивало процесс и означало, что работать придётся в режиме нон-стоп и буквально ночевать в Доме моды.

Пара некоторое время посидела в молчании, пока из телефона Насти не раздался звук уведомлений. Взглянув на них, она опешила:

– Ваня…

Голдин не ответил. Но вид у него стал озадаченным. Он знал, что означает такая реакция Насти – ничего хорошего.

– Одна модель выбывает из группы на время показа, вторая под вопросом.

– Что?!

– Марина сломала ногу вчера ночью. Одному богу известно, куда она шла. А Жанна сейчас в больнице с подозрением на аппендицит. Вечно только курит, пьёт и ничего не ест.

– Твою ж… – последовали непристойные ругательства, сопровождаемые размышлениями об отсутствии ответственности в части пищевого поведения и зрения во время ходьбы по оледенелым тротуарам.

Настя отвечала на возмущённые тирады Ивана молчаливыми кивками. Голдин вскочил и заходил по комнате, его переполняла злость. Крича, он махал руками и весь раскраснелся. Только этого сейчас не хватало! Главное платье не готово, времени нет, ещё и модели подводят! Вот тебе и «золотая группа»… В итоге возмущение переросло в отчаяние: нужно было как-то выходить из бедственного положения, но будто сама судьба отталкивала его от заветной цели. Модельер грузно плюхнулся в своё кресло и потер лоб. Как после шторма наступает штиль, после сотрясания воздуха пришло угрюмое молчание. Тяжёлый спёртый воздух кабинета, казалось, стал ещё плотнее, жёлтый свет лампочек в состаренной люстре словно приобрёл звучание и жужжал, гудел, раздражал.

– Хочешь чаю? – пробурчал Иван.

– Только если с коньяком, – отозвалась Настя.

Голдин усмехнулся:

– Этого не обещаю, но покрепче заварю.

Он поднялся с мягкого кресла и прошёл в дальний конец кабинета к кофейному столику. Руки сами знали, какой чай любит Настя, – очень крепкий, даже горький чёрный чай с двумя щедрыми ложками сахара. Вскоре напиток был готов и дымился в такой же фарфоровой чашке, что и у Голдина. Чаепитие заставило немного отвлечься от неприятного разговора и приступить к принятию экстренных мер.

Новости

Вика копошилась на кухне, гремя тарелками и чашками, пока брат прикорнул на диване. Послышался щелчок чайника – всё было готово. За дверью раздался стук каблуков, а затем воздух пронзил громкий дверной звонок. Гостья пришла.

Заснеженная Лия с порога начала тараторить:

– На улице настоящая зима! Снегу навалило целые сугробы, и он всё ещё идёт!

Адлер всучила Вике пакеты из «Буше», встряхнула свою шубу, и мелкие брызги рассыпались дождём на блестящий белый ламинат.

– Лия! Я только вчера помыла полы! – нахмурилась Вика, относя пакеты с долгожданным завтраком на кухню. – Дам тебе тряпку, будешь сама всё вытирать.

– Извини, – рассмеялась Адлер, – сейчас ещё с сапог натечёт, но я успею убежать, пока ты это заметишь.

– Ага, конечно. Здесь и без тебя хватает любителя не отряхивать ноги. Женя! Ты где?

– Здесь я, уже встаю…

– Здравствуй, Женя, – шепнула Лия, заглянув в комнату и умилившись заспанному выражению лица и всклокоченной шевелюре, – я принесла тебе круассан с солёной карамелью.

Парень расплылся в улыбке и сладко потянулся. Что может быть лучше свежего хрустящего круассана с утра? Ещё и из рук такой внимательной девушки.

Протасов без промедлений поднялся с дивана и потопал на кухню. Там его уже ждали кружка дымящегося чая и упомянутое кушанье. Он ухватил выпечку и с наслаждением откусил. Приятный хруст взбодрил сознание, круассан оказался ещё тёплым.

– Так что за дела у тебя были в субботу утром? – спросил Женя.

– Ох, совсем забыла! Для начала я приглашаю вас к себе на Новый год, хочу закатить небольшую тусовку человек на девять с горой разной еды, конкурсами, подарками!

Вика и Женя переглянулись.

– Только не говорите, что собрались домой. Нет! Нет, нет!

– К сожалению, да. Мы бы с удовольствием пришли, но семья ждёт нас на праздники.

– Ребята, ну пожалуйста, вы чего, какой Магадан? Что вам там делать?

Вика хотела возразить, но брат не дал ей сказать:

– И в самом деле, Вик, зачем нам ехать? Там, как обычно, никого нет и ничего не происходит, только еда, родственники и ужасный холод, мы устанем через пару дней.

– И в самом деле, Женя, – пробурчала сестра и добавила: – Как всё у тебя просто! А что скажут родители?

– Ваша жизнь теперь здесь, со мной! – наседала Адлер.

Она улыбнулась во все тридцать два зуба и театрально развела руки, приглашая в объятия:

– Я – ваша семья!

– Мы подумаем.

– Ура! Я очень рада, приглашения отдам вам позже, когда сделаю их. Ещё не выбрала цветовую гамму, но уже в процессе. Как раз поэтому я вышла так рано сегодня – хотела успеть купить всё самое красивое для нашего праздника.

– Но где же твои килограммы игрушек? – заметила Вика. – Как ты отложила такую срочность?

– За этим я сюда и пришла, – начала Адлер, деловито размешивая сахар в чашке. – На студсовете сегодня…

– Ты ещё и на студсовете была…

– Женя, не перебивай меня! В общем, сегодня на собрании ко мне подсела Анжелика с пятого курса и рассказала, что её пригласили на кастинг моделей.

– Анжелику? Она же совсем низкая, – нахмурилась Вика. – Может, это развод?

– Вот и я так подумала, но потом она рассказала подробнее, и это действительно интересно. Дом моды «Шереметев» сейчас ищет двух моделей для грядущего показа, по крайней мере, одну точно. Со вторым местом пока неясно, но вполне вероятно. Как я поняла, делается это в очень срочном порядке, поэтому они не стали давать официальное объявление, чтобы провести всё тихо и не привлекать толпы желающих. Модели сами пригласили своих подруг.

– Погоди-ка, «Шереметев»… Разве не туда ты в прошлом году ходила на кастинг? – Вика вспомнила, как Лия сидела на этой самой кухне год назад и расстраивалась из-за того, что не прошла отбор.

– Да, это потрясающее место! Мне так нравятся их работы, особенно зимняя одежда, моя шуба как раз из их прошлогодней коллекции. Думаю, нам стоит пойти.

– Нам?! – Протасова поперхнулась чаем.

Её не слишком привлекала перспектива ходить по кастингам. Да и сама карьера модели никогда не была её мечтой. Вика не понимала девочек, которые в двадцать два года всё ещё мечтают пробиться в мир высокой моды. Это казалось чем-то недостижимым, сказкой. Большинство историй, которые она слышала, заканчивались рассказом о потраченном времени. После модельных агентств девочки имели пару рекламных публикаций и нереализованные амбиции. Только одна её знакомая добилась «медийности» – снялась для крупного российского бренда одежды, теперь периодически мелькала в программе «По делам несовершеннолетних» на «Домашнем». В последней передаче она украла сервелат – сомнительная слава.

– Конечно, почему бы и нет? Нельзя упускать такой шанс!

– Может, я не хочу?

Адлер отмахнулась:

– Хочешь. Это же интересно! Попробовать стоит в любом случае. Вдруг получится.

– Спасибо, но я лучше зароюсь в плед и почитаю.

– Протасова, ты же не замухрышка какая! Нечего зарываться, твои книжки никуда не денутся.

– Ты не отстанешь, да? Но нам ведь нужно быть приглашёнными – мы в их число не входим.

Адлер, явно довольная собой, расплылась в изящной хитрой улыбке:

– Вообще-то входим. Я попросила Анжелику сказать, что с ней придут две подруги.

– Лия!

– Я знала, что ты дашь добро! Сначала она отказалась, но я пообещала поставить её ведущей на пару мероприятий, помню, как она доставала меня с этим в прошлом году. Я умею быть убедительной.

– Ну ещё бы. Тебе слово – ты десять в ответ.

– Отлично! – воскликнула Адлер. – Сбор завтра в 12:00 в здании Дома моды. Женя, ты пойдёшь с нами, нам необходима твоя поддержка.