Loe raamatut: «Три капитана»
Это я говорю для тебя, а не для толпы: ведь каждый из нас для другого стоит битком набитого театра.
Эпикур
Силу позволительно отражать силой.
Положение римского права
Честь – весьма странная штука. Она обходится нам подчас несказанно дорого. Но в день, когда решаешь жить без неё, пред ликом Божьим теряешь всякое отличие от дикого зверя.
Вальдар Камдил, герцог Камварон
В каждом взрослом мужчине скрывается маленький доверчивый мальчик, а в каждой маленькой девочке – хитрая бабища.
Шутливое народное наблюдение
Автор предупреждает, что все герои и события выдуманы от начала и до конца, прототипов в реальной истории не имеют. Все возможные совпадения случайны.
И ещё одно. Автор не настолько глуп, чтобы рекламировать свой любимый ресторан, поэтому он назван просто Ресторанчик.
Пятница, 11 августа 1995 года
Михаил остановился возле дверей Ресторанчика в полдень, и тут же грохнула пушка Петропавловской крепости. Он усмехнулся такому совпадению и взбежал по ступенькам.
Метрдотель был изысканно вежлив без тени подобострастия.
– Столик на двоих на восемнадцать часов? Без проблем.
– Видите ли, моя жена ходит на костылях…
– Я помню вас и вашу жену. Мы поставим столик здесь за колонной. А здесь поставим ширму, и у вас будет как бы отдельный кабинет. И дамская комната рядом. Вы же наши постоянные клиенты!
– Но редкие. – Пробормотал Михаил.
Метрдотель его расслышал и покачал головой.
– В наше время финансовых катаклизмов постоянные частые, – он выделил голосом последнее слово, – клиенты… м-м-м… зачастую не самые симпатичные люди.
– Я должен сейчас что-то заказать?
– Отнюдь. Если я не путаю, вы предпочитаете нашу хреновку. Мы поставим графинчик на стол, вы выберете что-нибудь в салат-баре, и, пока вы будете предаваться мужским порокам, ваша очаровательная жена сделает заказ для себя. А потом официант обратится и к вам. Слушайте, я вспомнил! Вашу жену зовут Натальей, а вот отчество…
– Юрьевна. – Михаил улыбнулся. – Мы обо всём договорились?
– Обо всём. Ждём вас к шести пополудни.
Выйдя на улицу, Михаил перешёл проезжую часть и облокотился на парапет, глядя на серые невские волны. Что же такое эта хитрая лиса задумала? Обязательно сегодня, обязательно в Ресторанчике … А глазки такие невинные! И как каждый раз, когда он представлял лицо жены, в груди стало тепло, а губы расплылись в улыбке.
Сегодня, наверное, какая-то их дата. Но какая? Четвёртая годовщина их свадьбы ещё через две с половиной недели, отмечать её они, правда, будут на три дня раньше, в субботу, и, как обычно, дома. И уже приглашены Серёга и Юлька. Да эти и без приглашения припрутся! Ох уж этот Юлька, нынешний милицейский лейтенант! Сказал бы мне кто в это время четыре года назад, что двадцатилетний солдатик по фамилии Кондэ, да ещё и с именем Юлий, один из семидесяти двух в роте, станет, наряду с Сергеем, моим настоящим другом? И что я сейчас, через четыре года, буду вне армии?
Четыре года назад… Он выполнял, вернее, уже выполнил, приказ командира полка по подбору площадок, и полковая «Волга» катилась по Карелии.
К началу августа белые ночи кончились, но и в два часа ночи царил, скорее, полумрак, чем полноценная темнота.
Рядовой Кондэ коснулся его плеча:
– Товарищ капитан, там человек с автоматом.
«Волга» как раз проезжала тёмную деревню. Михаил, бросив взгляд вправо, увидел мельком только единственный освещённый дом и смутный силуэт на крыльце.
– Турыгин, – бросил он к водителю, – остановись за первым поворотом или под горкой.
– Товарищ капитан, – ефрейтор сбросил скорость, – тут типа площадки для отдыха.
– Отлично. Давай!
Турыгин заехал на площадку, поставил машину носом к выезду, выключил фары и заглушил двигатель.
Всё сделал тогда как надо, можно гордиться. Только вот перед кем? Перед собой? Перед Сергеем и Юлием? Перед Наташей? Отцом? Но ты и так знаешь себе цену, а они знают цену тебе.
Михаил вытряхнул из пачки сигарету.
В те же дни, по возвращении из поездки, решалась их с Наташей судьба. И он был один. С Сергеем они только двигались навстречу друг другу, Сергей сдавал роту, и никто не мог сказать, вылетит ли он просто из армии, или его ждёт что-то гораздо худшее. А Юлий был ещё пацаном.
Хотя нет, не один! С ним же был отец. Папка придёт на их годовщину на следующий день, хочет побыть с ними наедине. Наташку-то он просто обожает, а она ему прямо в рот смотрит, только что мысли не записывает.
Наташу и ещё нескольких человек сбил на остановке автобуса пьяный водитель. Произошло это в середине июля, на следующий день после отъезда Михаила в Карелию. А узнал он об этом только по возвращении. Вернулись они в пятницу к концу дня. Пока он докладывал командиру полка, стало совсем поздно. И он позвонил утром. Подошла её мать и попросила приехать.
А после тяжёлого разговора с её родителями он, уже зная о случившемся, поехал в санаторий к отцу. Сработал, видимо, ещё детский инстинкт – если что-то не так, беги к папе.
Они сидели на скамейке в отдаленном углу санаторного парка. Отец после двух недель отдыха заметно посвежел и окреп, но сейчас хмурился, положив подбородок на поставленную между ног трость.
– Прости, я что-то не понял, в чём именно состоит проблема? – Голос отца был неожиданно сух.
– Ну как же! – Эта внезапная сухость застала Михаила врасплох. – С ней случилось жуткое несчастье, и её родители передали мне её записку.
– Ты сказал, что в записке не было от неё ничего, кроме почерка. И причём здесь всё остальное, включая её, как бы это сказать, старательно делающих партийную карьеру родителей? Я не избегаю компаний, где они бывают, только потому что они чаще всего берут с собой Наташу.
Отец замолчал. Достал сигарету, протянул пачку Михаилу. Закурили. А когда отец положил ему руку на плечо, Михаил уловил исходящий от обшлага старой рубашки слабый родной запах. Так пахнет от всего в шкафу, где до сих пор лежат и висят мамины вещи. Где-то за санаторием свистнула и застучала колесами электричка. С детства любимая добрая и грустная песня железной дороги – та-тах, та-тах… Не бойся, сынок, это туннель, сейчас опять будет солнышко. Когда это было? Без малого четверть века назад…
Он сжал пальцы отца, лежащие на его плече. Последний раз он видел маму… шестнадцать?…, да, шестнадцать, в сентябре будет шестнадцать лет с того дня, как он, неуклюжий пятиклассник с портфельчиком в руке, стоял рядом с отцом около больницы, а мама смотрела на них из окна. Сейчас, когда он вспоминает выражение маминого лица в тот день, ему делается страшно. А тогда он ничего не понимал. Хотя нет, было страшно и тогда, страшно было, что у мамы не было кос, страшно было видеть почерневшее лицо отца. И еще он запомнил боль: отец купил ему накануне ботинки, и левый жал.
– Слушай, пап…
– Погоди, сынок. Вот что я скажу. Когда я пару лет назад увидел, как она на тебя смотрит… С глубокой и чистой любовью, именно любовью, без всяких гормональных всплесков, о которых хихикали вокруг тупые бабы, никогда, кстати, не испытывающие никаких всплесков … А потом увидел, как на неё смотришь ты… Я был почти счастлив, первый раз после смерти мамы. Вы ведь хотели сейчас жениться?
– Ну да. В июне ей исполнилось восемнадцать, мы
собирались подать заявление после этой моей командировки. Её мать даже стала составлять список нужных гостей из своего, так сказать бомонда, но Наташа её пыл охладила … Папа, брось, я всё понимаю. Я помню свои ощущения, когда первый раз поймал её взгляд.
Михаил глубоко затянулся и сказал тихо:
– Она единственное, что мне Господь послал в жизни. Без неё может быть многое, но главного не будет.
– Так что ты здесь рассиживаешься?! Иди к ней и делай предложение. И не тяните со свадьбой!
– А как…
– А вот так! И с загсом договоришься, конфет не жалей, и, если её ещё не выпишут, попросишь священника придти в больницу. Уверен, что не откажет. Всё, не теряй времени, иди.
Наташа сделала небольшой глоток, вино она выбрала по совету метрдотеля. И вообще она с ним долго шепталась, пока Михаил ходил за предварительными закусками к витрине салат-бара. Он не хотел ей мешать и он подошёл к столику только тогда, когда она поманила его рукой.
Она сделала ещё один глоток и задумчиво произнесла:
– Ты, наверное, ломаешь голову, почему я пригласила тебя сюда сегодня? Перебираешь дни и даты? Напрасно. Мне просто нужно поговорить с тобой об одной вещи. Но это попозже. И не хмурься, никаких неприятных сюрпризов тебя не ждёт. Кстати, про вид. Вот скажи, почему ты всегда так победительно выглядишь? Как вспомню, как ты пришёл ко мне в больницу! Громовержец! Знаешь, если бы я тебя тогда уже не любила бы до умопомрачения, влюбилась бы сразу. Есть, что вспомнить!
Он стоял у входа в больницу и внутренне собирался. Так, второй этаж, первая хирургия, девятая палата. Предпоследняя дверь по правой стороне. Медицинский пост в начале коридора.
Он несколько раз глубоко вздохнул, насыщая кровь кислородом. Теперь адреналинчику – он представил, как мать диктует Наташе письмо. Готов? Готов. Ну, капитан, вперёд!
Гремя подковками по каменному полу, он вошёл в вестибюль и направился прямо к лестнице. Охранник сунулся было наперерез, но как будто запнулся и остановился. Поднявшись на второй этаж и глядя перед собой, Михаил двинулся по коридору. Какие-то белые халаты, крики… Он шёл, не оборачиваясь. Вошёл в палату, подошёл к кровати, с которой на него таращилась Наташа, придвинул с грохотом ногой табурет и сел, не снимая фуражки.
Какие-то крики от дверей:
– Товарищ, что же это! Прекратите! Вызовем милицию! Выйдете из палаты!
– Пшли вон! – И уже ей: – Ну, что же молчишь, лгунья?
– Миш, ноги… Я…
– Что ты? Ты – законченная дура, тебе лучше держать рот закрытым! У тебя одно хорошо получается – врать! Ах, милый, – запищал он, – я в церкви поклялась перед алтарём!
Он перевёл дух. В её глазах отчаяние боролось с надеждой.
– Так что ты ещё и клятвопреступница! Ты, идиотка, намерена выйти за меня замуж, или это должна решить твоя трижды идиотка мама?
Он так резко нагнулся к ней, что ударил козырьком фуражки по носу.
– Я вынуждена теперь, – прошептала она, держась за нос и пытаясь улыбнуться, – кто же теперь на мне женится, с таким-то носом.
Она обхватила его за шею и заплакала, бормоча: – Ты пришёл, любимый мой, ты пришёл, Мишенька
***
Они обвенчались двадцать девятого августа, уже не в больнице. Как-то незаметно для них прошёл и августовский путч.
Михаил улыбнулся воспоминаниям. Да уж, сватовство капитана! По сравнению с ним сватовство майора[1] выглядит жалким плагиатом.
Ему принесли кусок восхитительного мяса на деревянной доске, официант наполнил стопку хреновкой. Он выпил, отрезал кусок и с наслаждением начал жевать.
– Слушай, лиса! Может начнёшь про какую-то там вещь?
– Подожди, к этому надо подойти. Вот скажи, ты хорошо помнишь свою последнюю командировку? Из которой ты и пришёл ко мне в больницу?
– Конечно. Иногда мне кажется, что я её помню по минутам.
–Вот сейчас и вспомни её. Выпей ещё, – она сделала знак официанту, – и ответь мне предельно честно – ты думал тогда обо мне? И не ищи в моём вопросе каких-то женских хитростей или вымогательств.
Он закурил и задумался.
Рядовой Кондэ коснулся его плеча:
– Товарищ капитан, там человек с автоматом.
«Волга» как раз проезжала тёмную деревню. Михаил, бросив взгляд вправо, увидел мельком только единственный освещённый дом и смутный силуэт на крыльце.
– Турыгин, – бросил он к водителю, – остановись за первым поворотом или под горкой.
– Товарищ капитан, – ефрейтор сбросил скорость, – тут типа площадки для отдыха.
– Отлично. Давай!
Турыгин заехал на площадку, поставил машину носом к выезду, выключил фары и заглушил двигатель.
Все трое вышли из машины. Михаил прикинул арсенал – два автомата у солдат, но без патронов, и его пистолет с двумя обоймами.
– Товарищ капитан, – голос Кондэ был подчёркнуто ровен, – разрешите мне с вами.
Михаил и так собирался взять его с собой, солдат был надёжный, иначе он и не оказался бы в этой поездке. И то, что он попросился…
– Кондэ – со мной. Турыгин – при явно неблагоприятном изменении обстановки двигаться в сторону Кеми, при первой же возможности известить милицию, а те пусть свяжутся с ближайшим воинским начальником. Объяснять надо?
– Никак нет. Если вы с Кондэ очевидно и однозначно будете убиты или иным образом лишены возможности действовать. Или при угрозе появления вооружённой группы. – Он на мгновение запнулся и, как бы оправдываясь, добавил: – А то я, как говорится, могу только штыком и прикладом[2].
– Молодец, понял всё правильно. Кондэ, за мной!
Он вогнал обойму в рукоятку, дослал патрон в патронник и поставил пистолет на предохранитель.
Они обошли деревню по противоположной стороне шоссе, без труда прикрываясь молодым ельником, и осторожно подошли к ней со стороны Ленинграда. Метров за двести до первых домов и на таком же расстоянии от них стояло длинное низкое строение без окон, явно хозяйственного назначения. От строения шёл тихий шум, природу которого Михаил определить не мог. Он опустился в густые заросли крапивы, похлопав себя по голенищу правого сапога. Кондэ устроился справа, отстав на корпус. И они осторожно поползли к строению.
Метров за пятьдесят до строения Михаил почувствовал запах табачного дыма, а заодно понял и природу шума – гомон человеческих голосов, различались интонации, всхлипывания, тонкий плач ребёнка.
Он взял влево, огибая угол по широкой дуге. Кондэ коснулся его подошвы, сигнализируя, что манёвр понял. Они подползли к стене строения метров на пятнадцать. Явно что-то хозяйственное – сплошная стена из брёвен и камня, угадываются широкие, грузовик войдёт, ворота. Рядом с воротами два человека, хорошо различаются стволы, похоже, автоматные.
Они о чём-то тихо говорили, и вдруг один закричал с блатными интонациями, перемежая речь матом:
– А ну, сявки, заткнулись! Что воете? Завтра собрание проведём, проголосуете и свободны. Никого не тронем. Мокрощёлок помоложе, конечно отттрахаем, да их с этого не убудет!
Второй заржал. Так, только двое. Это сильно облегчает всё. Михаил тронул Кондэ за локоть, и они проползли ещё метров семь. Михаил стал прикидывать, как лучше бандитов (а это явно бандиты, сомнений не было) захватить, как ситуация разрешилась сама собой. Один, стоящий против Кондэ, что-то буркнул и пошёл в их сторону, расстёгивая на ходу штаны.
– Давай! – Крикнул Михаил во весь голос, вскакивая и устремляясь к оставшемуся у стены. Краем глаза он увидел бьющий снизу вверх приклад автомата Кондэ.
Своего противника Михаил ударом прямой ноги в грудь бросил на стену сарая. Прыгнул в сторону, разворачиваясь. В нескольких шагах от него рядовой Кондэ старательно вытирал приклад о крапиву. Михаил обернулся к своему противнику и присвистнул: вместо того, чтобы валяться на земле, он стоял, прислонившись к стене, как-то странно опустив голову и плечи. Михаил шагнул к нему и не удержался от ругательства – на стене висела борона, и бандит выступил в роли бабочки. Только наколот он был, в отличие от бабочки, не на одну булавку… И не нужно было искать пульс, однозначно, покойник.
Сзади деликатно кашлянул Кондэ:
– Товарищ капитан, мой готов. Я ему атлант выбил.
Раскаяния или иных моральных терзаний в его голосе не было. Да и неудивительно после того, что они слышали и поняли.
– Ты понял, что тут вся деревня? И понял, что их ожидает?
– Понял, товарищ капитан. Надо брать языка, а то мы этих… Не уберегли.
– Плохо учите наставления, рядовой Кондэ. А ещё разведчик, второй год дослуживаете…
Про опрос местных жителей забыли? С него и начнём. А ты подбери их автоматы, проверь и держи мне спину.
И Михаил пошёл к воротам.
Ворота были закрыты на обыкновенный засов. Он отодвинул его и потянул за створку. Вошёл. Люди тёмной массой теснились у противоположной стены.
– Капитан Уваров, Советская армия. Прошу не шуметь и не передвигаться. Отслужившие есть?
– Да у нас, почитай, все мужики отслужившие. – Явно немолодой голос.
– Ну, кому, скажем, до тридцати. Подойдите сюда без шума.
Оступаясь в темноте, подошёл мужик.
– Самый молодой я, не считая пацанов. Сорок два года. Зовут Николаем. Срочку тянул в артиллерии.
В дверь вошёл Кондэ. Свой автомат за спиной, второй на груди, третий в руках.
– Товарищ капитан, у них нынешние пукалки[3].
Патрон не подойдёт, так что… Вот, берите свой целиком.
– Давай. И иди бди. – Повернулся к Николаю. – Сколько их?
– Семь харь, явные уголовники.
– Видел семерых или знаешь точно?
– Точно знаю, товарищ капитан. Да мы уж тут всё обсудили. А вас двое?
– Двое. А у них двоих уже нет. Найдёшь двух-трёх бедовых мужиков?
– Двух найду. Лёня, Егор, давайте сюда!
– Мужики, ничего объяснять не буду, сами всё понимаете. Пойдёте с нами?
Все трое загудели утвердительно.
– Главаря отличить можно?
– Ну да. Он один с бородой пегой и усами.
– Да, а что в этой сараюге было?
– Так, инвентаря хранилище.
– Здорово! Проволоку, верёвки можно найти? Красавцев наших вязать.
– Да сколь угодно! Лёнь, тащи люминивую, пожёстче псам будет!
– Да , мужики, что это там за дом, и что в нём?
– Была вроде штабной. Одна горница без сеней, в ней длинный стол, две лавки. Ну, понятно, холодильник, стаканы… Словом, посуда всякая мужикам.
Михаил прикинул диспозицию. Всё, в принципе, было готово. Только надо как-то известить Турыгина, а то как начнётся пальба… Кондэ ему нужен здесь. Послать кого из мужиков? Турыгин и слушать не будет.
Кондэ как-будто подслушал его мысли.
– Товарищ капитан, вы о Славке… о ефрейторе Турыгине думаете? Можно кого-нибудь послать, у нас в роте есть неофициальная строевая песня, Турыгин сразу поймёт, что гонец от меня.
– Неофициальная строевая?
– Ну да. Когда вы и командиры взводов отсутствуете, поём на вечерней прогулке.
– Ну-ка, ну-ка!
– Да неловко, товарищ капитан. Вот разве что две первые строчки.
И он, глядя на Михаила с фальшивым смущением, шёпотом пропел в ритме марша:
Раз-два, Зоя, ты давала стоя,
В чулочках, что тебе я подарил[4].
Несмотря на серьёзность положения, Михаил рассмеялся.
– Вернёмся, прогоню роту вокруг городка, споёте. Жажду услышать о всех проступках непутёвой Зои. Ну, к делу.
Михаил рванул на себя дверь, и Кондэ ворвался в комнату, ушёл влево, уступая путь Михаилу, и дал длинную, на полрожка, очередь впритирку над головами сидящих.
Михаил влетел следом, остановился, водя стволом пистолета по лицам ошеломлённых бандитов..
– Вста-а-ать!
Четверо вскочили,
один дернулся было вниз, и Михаил с трёх шагов послал ему пулю в голову.
– Вы трое на пол, мордой вниз, ноги расставить, руки вытянуть вперёд. Егор, – вооружённому вторым автоматом мужику, – держишь их. Кондэ, всех до трусов, Николай вяжет по одному проволокой, страхуешь.
Подошёл к стоящему у стены с поднятыми руками бородатому. Переложил пистолет в левую руку, схватил за бороду и резко дёрнул вниз, подставляя колено. Бородатый взвыл и упал на пол.
– Этого тоже до трусов, но связать верёвкой, за локти и спереди. Мне нужно, чтобы пальчики его были свободны. Ноги не связывайте.
Когда бородатый был приведён в требуемый вид, Михаил положил в карман найденный на столе карандаш, вытащил у Кондэ из ножен и сунул себе голенище штык-нож, удовлетворённо хмыкнул, найдя огарок свечи. Дверь распахнулась:
– Товарищ капитан, ефрейтор Турыгин…
– Всё в порядке, Турыгин. Подключайся. Возьми у Егора автомат.
Схватив бородатого за шею, он вздёрнул его на ноги и грубо толкнул в сторону двери.
Минут через десять на улице хлопнул выстрел. Кондэ выскочил на крыльцо, соскользнул на землю, перекатился, поднимая автомат.
– Эй, отставить. Это я. – Михаил подошёл к солдату. – Представляешь, пахан-то развязался и бросился на меня.
– Как вы, наверное, товарищ капитан испугались. – Улыбнулся Кондэ.
– И не говори! До сих пор руки трясутся. А-а-а, вот и милиция. Предупреди Турыгина – ни на один вопрос не отвечать, посылать ко мне.
Работа на месте происшествия кипела. Следователь районной прокуратуры, усталая женщина лет сорока, пристала было к Михаилу, но он очень кратко описал ситуацию (узнал… приказал… сделал) и добавил, что ни он, ни его солдаты давать объяснений и показаний не будут, по возвращении в часть он напишет рапорт. Возникнут вопросы – через военную прокуратуру. Его данные? Без вопросов – капитан Уваров, в/ч 86622. И она отстала, у неё, помимо прочего, была обширная доказательственная база.
Он заметил пожилого милицейского майора, который как бы ненароком оказывался подле него. Остальные относились к майору не то чтобы пренебрежительно, но иначе, чем друг к другу. Да и приехал он отдельно, на явно попутной машине. Михаил достал сигарету, похлопал себя по карманам, как бы в поисках зажигалки, и подошёл к майору. Тот с готовностью чиркнул зажигалкой.
– Разрешите представится, Кузьмин Дмитрий Ильич, участковый окрестных мест. А как вас зовут, я знаю. Присядем? – Он указал на деревянную скамейку.
Присели. Было видно, что участковый хочет поговорить о чём-то важном, но не знает, как начать разговор. Наконец он, придав своей простецкой физиономии хитрое выражение, молвил:
– Вот ты, капитан, молодой, а с памятью у тебя плохо. Этот хмырь у тебя не развязывался. Он попросился, эта … по нужде. Вот ты его и развязал. Ну посуди сам, как бы он развязался! Чай, не в кино. И, эта … он не повредился там, пока ты его развязывал? Ручонки там, пальчонки?
Михаил пристально посмотрел в глаза участкового. Тот глядел на него с непонятной надеждой. И Михаил решился.
– Да, Дмитрий Ильич, вспомнил. Как ты говорил, так и было. Но я кому-то другое говорил. А насчёт повреждений всё цело, и ручонки, и пальчонки. А также ушонки и мошонка.
– Что другое кому говорил, не думай. Вон у них сколько свидетелей и потерпевших, да трое урок. Они уже и забыли. Да и так, в горячке…
Кузьмин отбросил докуренную до мундштука папиросу, и, глядя в землю, очень серьёзно сказал:
– Решаю, можно ли тебе довериться.
Выхода у меня нет, а лицо твоё хорошее. – Он немного помолчал. – Он тебе назвал имя заказчика. Нет-нет, я не спрашиваю. Я сам тебе скажу – Медведев. Если так, кивни.
Михаил после короткого колебания кивнул.
– Вот. А теперь скажу, почему ты им, – кивок в сторону следователя и оперов, – имя не сказал. Ты понял, что они ничего не смогут.
Михаил снова кивнул.
– Вот так. А он весь район, почитай, подмял, в депутаты лезет. Да не в районе, тут он и так депутат, а в Петрозаводске. И решил я его остановить. Совсем. Навсегда.
Он замолчал, давая время Михаилу что-нибудь сказать. Но тот только кивнул, продолжай, мол.
– Одному не сделать, поймут. Если только как эти, как их… японские… ах, да, камикадзе. А у меня баба хворая, да сеструха бобылка. Племяш, конечно, мать не забывает, только он всё в море. Штурман. Вот племяша я бы взял, да нет его. А время, сам видишь, не терпит.
– План-то свой изложи.
Кузьмин с готовностью достал туристическую карту района, чистый лист бумаги и авторучку.
– Есть две драгуновки[5] с глушаками. Пули надрезаны крестом…
Выслушав план, Михаил взял из рук Кузьмина авторучку.
– Смотри. А если сделать так, – он показал на карте и кроках, – то выйдет эффектнее, безопаснее, и, самое главное, надёжнее. И не надо задерживаться на сутки.
– Ну да, – Кузьмин сдвинул фуражку на нос и почесал затылок, – так-то оно так, но тогда третий нужен.
– Что ж, ты мне доверился. И я доверюсь человеку. Рядовой Кондэ! Ко мне[6]!
Они неторопливо шли по шоссе к месту, где их ждал Турыгин с машиной. Кондэ нёс прозрачный полиэтиленовый пакет с ещё трепыхающейся рыбой, а Михаил две самодельные удочки.
– Оказывается, мы с тобой умелые рыболовы, Юлик. На привалах будем варить уху.
– Конечно, господин капитан. Только, если можно, не называйте меня Юликом.
– Хорошо, не буду. Извини. Постой, как ты меня назвал? Господин капитан?
– Да. После того, что вы придумали и сделали, я не могу звать вас иначе. Я горжусь тем, что служу в вашей роте.
– Здорово, конечно. Особенно, когда представляю физиономию командира полка. Да и других офицеров.
– Ну, я же понимаю… Только вне строя.
– А что ты будешь делать, когда я стану майором?
– Буду называть вас господином майором.
Майором Михаил не стал.
Михаил хмыкнул и посмотрел на жену.
– Знаешь, если предельно честно, то не думал. То есть нет, периодически думал. Вот проезжаем мимо волшебных карельских скал, ну и думаю, что надо бы тебя сюда привезти. Мои солдаты позже говорили, что им представлялось, что это их родные в этом сарае. И я им верю, но у меня такого не было. Как только я понял, что это бандиты, во мне включился автомат, я думал и действовал на автопилоте. А для боевого адреналина мне хватило плача детей. Я не знаю, как это сказать словами … Я не думал о тебе, но я всё время ощущал тебя, твою душу. Было понимание единства наших душ. – Он помолчал. – И так было всегда и есть сейчас.
Она положила узкую ладонь ему на руку.
– Ничего лучшего я не могла услышать. Теперь я готова говорить. Возьми стопку и встань. Зная тебя, уверена, что за это ты бы и сам выпил стоя.
Она тоже взяла бокал и серьёзно посмотрела в глаза мужа.
– Михаил, вчера я уверилась, что примерно через семь месяцев ты станешь отцом мальчишки.
Михаил от неожиданности качнулся назад, запнулся о массивный стул и с размаху сел на пол. Тут же появился метрдотель и спросил уважительно:
– Это вы его так, мадам?
– Увы, он сам! Такие мужчины пошли – нервные, как барышни. А ведь этот экземпляр ещё наилучший.
Багрово-красный Михаил встал с пола и, ни на кого не глядя, спросил:
– А можно хреновки просто в стакане?
– Извините, сегодня командует исключительно Наталья Юрьевна. – В тоне вежливость и безапелляционность.
– Что ж, думаю, что ещё стакан ему можно. Но разделить на три дозы и подать с интервалом в полчаса.
Михаил обошёл столик, и уткнулся головой в её искалеченные колени.
– Наташа, Наташка моя, – повторял он, – Наташа, Наташка моя…..
Суббота, 12 августа
С раннего утра Сергей поехал в Приозерск, поставить охрану на две фуры, пришедшие с разной электроникой, и теперь торопился в Петербург, благо шоссе в это солнечный субботний день было практически пустым. Он посмотрел на часы – ещё и часа нет, а он уже недалеко от Васкелова! Практически весь вечер в его распоряжении…
Он вылетел из-за поворота на прямую и увидел, что вишнёвая «девятка» перегородила путь выезжающей по лесной дорожке «Ниве». Водитель «девятки», парень лет двадцати-двадцати пяти, стоял у открытой дверцы, поставив ногу на порожек и положив подбородок на скрещенные на крыше руки. Любовался … Ещё двое таких же парней рвали запертые дверцы «Нивы».
Варианты крутанулись в голове, и он выбрал наиболее вероятный, тем более, что в «Ниве» просматривался женский силуэт.
Он выключил передачу, объехал «девятку» и резко встал перед ней. Выпрыгнул спиной вперёд, разворачиваясь на ходу, резко и сильно пнул ногой дверцу. Парень истошно закричал и рухнул, стукнувшись головой об асфальт. Сергей перепрыгнул через него и рванул к «Ниве». Дёргающий водительскую дверцу начал поворачиваться, и Сергей без изысков въехал ему кулаком в скулу. Так, второй. А что третий? Третий выскочил перед капотом «Нивы» и начал в какой-то экзотической стойке махать перед собой руками. Сергей подпрыгнул и сцепленными в замок кулаками ударил его в темя. Схватил упавшего за руку и оттащил в сторону кустов, бросил на мох. Присоединил к нему второго. Туда же и продолжавшего вопить водителя. Всё. У третьего шея как-то странно смотрится. Живой ли? Плевать, угрызений совести Сергей испытывать не собирался.
Щёлкнул замок, и женщина вышла из машины. Женщина! Совсем девчонка – двадцать-двадцать два от силы. Губы белые, в глазах взрывчатая смесь ужаса и решимости, в руке большая отвёртка с чёрной эбонитовой ручкой.
– В-в-вы кто?
– Странствующий спаситель принцесс от драконов. – Он выбрал слова и тон, чтобы быстрее привести её в чувство. И преуспел.
– Но я не принцесса. – Улыбнулась она дрожащими губами.
– Эти уроды тоже не драконы, однако… Сядьте пока в машину и отвернитесь.
Надо бы было отправить её отсюда, но он не мог терять время, чтобы отогнать бандитский автомобиль – надо было всё закончить, пока на шоссе никто не появился. А впрочем…
– Управлять машиной способны?
Кивок.
– Держите мои ключи, давайте ваши. Садитесь в мою телегу, тут скоро поворот направо, на Зеленогорск.
– Я знаю.
– Проедете пару километров и встанете. А я подъеду минут через десять-пятнадцать.
Он посмотрел, как она обогнула, стараясь держаться подальше, вишнёвую «девятку» и села в его тёмно-серую. Заработал мотор, и она поехала. Надо же, даже поворотник включить не забыла.
Он повернулся к пленникам. Двое по-прежнему не шевелились, парень с искалеченной ногой продолжал подвывать, глядя с ужасом на Сергея. Сергей, положив рядом блокнот и авторучку, стянул у него со здоровой ноги кроссовку и крест-накрест сильно смазал по лицу. Парень взвыл.
– Теперь заткнись, а то ещё получишь. Быстро, данные всех вас троих.
– Мы просто хотели пошутить, мы прикалывались…
Сергей поднял кроссовку. Тот торопливо заговорил, рассказывая чуть ли не об отметках по физике в седьмом классе. Записав нужное, Сергей вытащил у него из бумажника права, сверил данные с услышанным и сунул права в карман.
– Тебе они не понадобятся долго, а пока нога заживает, восстановишь. Теперь так. Рассказывайте всё, кроме правды. Если хоть один поганый рот… Умирать будете тяжело и долго.
Второй застонал, приходя, видимо, в себя. Сергей посмотрел на него. Челюсть явно сломана. Хорошая будет наука.
Он вышел на шоссе, продёрнул чужую машину метров на пять вперёд, заглушил двигатель. Вытащил из бардачка, не разбирая, все бумаги и сунул их подмышку, выбросил в кусты ключ зажигания и спустил все колёса. И сел в «Ниву».
Они сидели на стволе поваленного дерева. Сергей курил.
– Что вы в лесу-то делали?
– Черники немного набрала. Мама хотела испечь дедушке пирог с черникой. Я живу с мамой и дедушкой.
– А как эти к вам пристали?
– Я выезжала, когда они проезжали мимо. Они остановились и мигнули фарами, чтобы я выезжала. Я поехала, а они тут же встали передо мной. Я еле успела затормозить.
– Они, скорее всего, хотели подставить вам борт. А когда это не удалось, и увидели вас, то скорректировали… м-м-м… свои намерения.
– А почему мы не обратились в милицию? И как вы как-то задом выпрыгнули из машины? Прямо как в вестерне!
– Отвечаю по порядку. В милиции, вполне вероятно, виноватыми оказались бы мы. Сделать они ничего не успели, так что ваше слово против их. Да они и живут тут, кто знает, какие у них отношения с местной милицией. А выпрыгнул… Это автомат – если бы я встал сзади их, что ближе, я бы обходил свою дверцу, да и урода не снял бы одним ударом. Вот я его и объехал. Далее. Если бы я выходил нормально, то считайте движения – вышел, полшага назад, чтобы освободить место, разворот. А так – вылетел, разворачиваясь. Результат налицо. Точнее, на всех трёх лицах, то есть мордах. Словом, блеснула шашка. Раз – и два! И покатилась голова[7].
