Loe raamatut: «Среди тибетцев»

© Т. Ю. Адаменко, перевод на русский язык, 2021

© Т. Ю. Адаменко, предисловие, комментарии, 2021

© Издательство «Директмедиа Паблишинг», оформление, 2021

* * *

Изабелла Люси Бёрд

Предисловие переводчика

В конце XIX ― начале XX века женщины в Европе и Америке начали активно отстаивать свои права и ломать стереотипы. Изабелла Люси Бёрд (в замужестве Бишоп), в одиночку объехавшая полмира, несомненно, была одной из них.

Отважные путешественницы писали книги о своих приключениях не только ради признания и славы, но и чтобы обеспечить себя, собрать средства для новых путешествий или благотворительности. Когда деньги заканчивались, они вновь отправлялись навстречу неизвестности, и этот цикл повторялся снова и снова.

Именно такой жизнью жила Изабелла Л. Бёрд, неординарная и смелая женщина, которая, однако, отнюдь не собиралась подрывать устои взрастившего ее викторианского общества. Для нее не было ничего прекраснее Англии и английского стиля жизни, а мир четко делился на «своих и чужих».

Она родилась в 1831 году в семье священника и росла в сельской местности, сначала в графстве Йоркшир, затем Чешир, а во взрослом возрасте перебралась в Шотландию. Как и подобает христианке и дочери проповедника, она искренне верила в то, что ведя умеренный и благочестивый образ жизни, бедняки смогут улучшить свое положение при содействии миссионеров, смиренно жертвующих силы и время на помощь страждущим, и в то, что белый христианин несет мир и свет христианского учения «невежественным и отсталым» народам.

У Изабеллы с детства было очень слабое здоровье, она перенесла операцию на позвоночнике, что дало ей возможность ходить, но не избавило от постоянных болей в спине, которые изматывали нервы, вызывали мигрени и бессонницу. Какое-то время, чтобы просто сидеть или стоять, ей приходилось носить специальный корсет. Для укрепления здоровья врач порекомендовал Изабелле проводить больше времени на свежем воздухе, поэтому она с детства занималась верховой ездой и греблей, а отец делился с ней своими познаниями в ботанике. Изабелла всегда много читала, и царившая в доме строгая религиозная атмосфера не смогла притупить ее природную любознательность.

Когда семейный врач посоветовал двадцатитрехлетней девушке сменить обстановку и отправиться за границу, а отец выдели на эти цели сто фунтов, никто и представить себе не мог, что путешествия станут для Изабеллы делом всей жизни.

Впервые покинув отчий дом, она семь месяцев гостила у родственников, путешествуя по Америке и Канаде, и все это время чувствовала себя прекрасно, а свои впечатления подробно описывала в письмах сестре Генриетте, которая и вдохновила Изабеллу на написание путевых заметок, прославивших ее на весь мир.

Вернувшись домой, Изабелла на основе писем сестре написала рассказ, который решила опубликовать в виде книги. Ее сухой английский юмор и умение подмечать детали оценил писатель Джон Милфорд и представил юное дарование знаменитому британскому издателю Джону Мюррею. Первая книга Изабеллы Бёрд «Англичанка в Америке» была издана в 1856 году и имела оглушительный успех, ведь в ней, по словам критиков, стереотипные предубеждения удивительным образом компенсировались меткими наблюдениями.

После смерти отца в 1858 году Изабелла продолжила его дело и посвятила жизнь заботе о бедных и страждущих, она жертвовала на благотворительность собственные средства, заработанные на продаже книг, а также обращалась за помощью к властям и соотечественникам. Ко мнению этой рассудительной и интеллигентной, но при этом невероятно авантюрной и отважной женщины прислушивались послы и премьер-министры, а ее познавательные и увлекательные книги, переиздающиеся до сих пор, для многих открыли целый мир.

В 1881 году Изабелла Л. Бёрд стала первой женщиной, избранной членом Королевского географического общества. Она добилась гендерного равноправия, признания и уважения мужчин, и для этого не понадобилось ни приковывать себя к воротам, ни сидеть на рельсах, ни ходить по улицам с плакатом, как суфражистки. Ибо о человеке судят не по словам его, а по делам.

Глава I. Начало путешествия

Кашмирская долина¹ настолько хорошо известна, что не нуждается в описании. Это рай для индийских и английских охотников, путешественников и художников, курорт для желающих поправить здоровье, родина кашмирской шали² и изысканно расшитых тканей, а также место, где происходили события повести «Лалла Рук»³. Местные жители в основном мусульмане, однако они малодушно подчиняются индусам. Этот слабовольный народ не представляет для путешественника никакого интереса, кроме как в качестве «кули»⁴ или носильщиков, а их прикрытый подобострастием коварный характер, воспитанный веками угнетения, вызывает отвращение. Впрочем, для этих людей не все еще потеряно благодаря усердной просветительской и медицинской деятельности Церковного миссионерского общества⁵ в столице, где для женщин открыты больница и амбулатория под руководством женщины-врача, а индийское правительство любезно предоставило способного и порядочного расчетного агента, который расследует неправомерные сделки купли-продажи земельных участков с целью их справедливого урегулирования.

Я добралась по пенджабской железной дороге до города Равалпинди⁶, приобрела необходимое для похода снаряжение и отправилась в путешествие по великим ущельям к долине реки Джелам⁷, или Кашмирской долине, передвигаясь то на повозке, то верхом, то на плавучем доме. В конце апреля я добралась до Шринагара⁸. Как раз, когда луга были самыми сочными, листва ― молодой, а поросшие гималайским кедром⁹ горы, окружающие эту прекраснейшую жемчужину Гималаев, все еще сияли белоснежным зимним убранством. Разбив базовый лагерь в Шринагаре, я целых два месяца исследовала Кашмир¹⁰. Половину времени я провела, сплавляясь по рекам Джелам и Пору на плавучем доме, а другую половину ― путешествуя верхом и разбивая лагерь в наиболее живописных местах.

В середине июня нигде не было спасения от несметных полчищ комаров, трава пожухла от жары, и вся долина была окутана пыльной дымкой. Душными ночами сквозь туманную завесу лунного света виднелось множество пылающих в районе Муншибаг¹¹ костров, палатки англичан усеивали все видимое пространство, не было ни единой горы, долины или плато, как бы далеко они ни находились, откуда бы не доносился гул английских голосов и отработанный годами слащавый заискивающий лепет их слуг-индусов. И даже поселение Сонамарг¹², расположенное в весьма труднодоступном месте на высоте восьми тысяч футов¹³, англичане приспособили для игры в большой теннис.

Для приезжего этот англо-индийский балаган был невыносим, поэтому двадцатого июня я покинула Шринагар, попрощавшись со многими добрыми друзьями, и отправилась к более высоким плато Малого Тибета¹⁴. Меня сопровождали весьма расторопный слуга и неплохой переводчик, Хасан Хан, пенджабец, а также сейс¹⁵, о котором я даже вспоминать лишний раз не хочу, и Мандо, простой кашмирский кули, который под чутким руководством Хасан Хана превратился в незаменимого в путешествии слугу, а позже в умелого хитматгара¹⁶.

Также не стоит забывать моего коня Гьялпо, да и едва ли это возможно, ведь он оставил следы своих копыт или зубов на каждом из нас. В жилах этого прекрасного скакуна бадахшанской¹⁷ породы текла арабская кровь, он был серебристо-серым, легким, как борзая, сильным, как ломовая лошадь и самым умным конем из всех, что мне доводилось видеть в своей жизни. Его сообразительность порой наводила на мысль о том, что он способен мыслить, а озорство предполагало наличие чувства юмора. Он шел со скоростью пять миль¹⁸ в час, скакал, словно олень, карабкался по крутым склонам, как як, без колебаний переходил вброд бурные реки, всегда был неутомимым, выносливым, вечно голодным, не зная страха, резво бежал по краю любой пропасти или ледниковой расселины, а его стройные ноги и то, на что они способны, иначе как чудом не назовешь. Он так и остался для меня неразрешимой загадкой. Гьялпо был совершенно неукротим, с негодованием отвергал любые лакомства, пытался лягнуть любого, кто к нему приближался, кусался, хватал неосторожных прохожих за камербанды¹⁹ и трепал их, как собака крысу. Он не подпускал к себе никого, кроме Мандо, к которому привязался с первого взгляда, а всех остальных лягал передними ногами, и в глазах его при этом плясал озорной огонек, так что нельзя с точностью сказать, были ли эти беспрестанные шалости игрой или злым умыслом. Длина веревки, которой Гьялпо был привязан у моей палатки, составляла двадцать футов, так он чувствовал себя почти свободным. Он охранял нас не хуже сторожевого пса, а его выходки и дикий, необузданный нрав наполняли наш лагерь жизнью и ужасом. Я никогда не уставала за ним наблюдать. Изгибы его тела были изящными, движения грациозными и стремительными, небольшая голова и подвижные маленькие ушки были полны жизни и экспрессии. Его настроение менялось поминутно ― то он со свирепым ржанием нападает на неосторожного незнакомца, то, тихо воркуя, нежно прижимается своей прекрасной головой к щеке Мандо. Когда он кого-то атаковал или резвился, полные грации движения Гьялпо можно было описать лишь словами апостола Иакова: «красота вида»²⁰ его. Полковник Дюран из Гилгита²¹, которому я многим обязана, отдал мне этого коня в обмен на большую, но трусливую яркендскую лошадь, поскольку так и не смог приручить Гьялпо, в чьих диких, как у чайки глазах, не было ничего человеческого.

Усман Шах

Также меня сопровождал афганец или пуштун²², солдат из числа иностранных наемников Махараджи²³, которого послали встретить меня, когда я прибыла в Кашмир. Этот человек, Усман Шах, внешне походил на бандита. Он носил невероятно высокий тюрбан, украшенный маками или птичьими перьями, любил броские цвета и постоянно менял наряды. Усман Шах всегда шел впереди меня, неся за плечом большой меч, грабил и бил людей, пугал женщин и в конечном итоге в городе Лех²⁴ был признан убийцей, так что интуиция меня не подвела. Такой сопровождающий ― большая ошибка. Вполне естественная реакция окружающих на его жестокость и алчность ― настороженное, подозрительное и неприветливое отношение к находящемуся под его защитой путешественнику вроде меня.

Я жила в кабульской палатке размером 7 футов 6 дюймов²⁵ на 8 футов 6 дюймов, и весом 75 фунтов²⁶ вместе с шестами и железными колышками. Внутри были топчан и пробковый матрас, складной стол и стул, а также индийский дхурри²⁷ в качестве ковра.

У моих слуг была палатка площадью 5 футов 6 дюймов и весом не более 10 фунтов, в которой я отдыхала во время полуденного привала. Чайник, медный котелок и сковорода, немного эмалированной посуды, постельные принадлежности, одежда, инструменты для работы и материалы для рисования довершали мою экипировку. Слуги несли стеганые одеяла, постельные принадлежности и собственную кухонную утварь, не желая пользоваться той, что принадлежит христианке, других проявлений религиозности я за ними не замечала. Из съестных припасов я взяла с собой лишь чай, концентрат супа Эдвардса и сахарин. Палатку, мебель, одежду и тому подобное без труда несли три мула, за каждого из которых и услуги погонщика я платила по шиллингу в день. Овец, муку грубого помола, молоко и ячмень можно было по вполне приемлемой цене купить по дороге.

Отправление из Шринагара

Лех, столица княжества Ладакх²⁸, или Малого Тибета, находится в девятнадцати днях пути от Шринагара, но мое путешествие заняло двадцать шесть дней. Первый дневной переход мы совершили по воде через канал Наллах Мар²⁹ и озеро Анчар³⁰, арендовав плавучий дом в Гандербале³¹, что в нескольких часах езды от Шринагара. Широкая и бурная река служила главной улицей, а множество извилистых каналов ― переулками. Никогда еще эта гималайская Венеция не казалась мне столь чарующе прекрасной, как в рассеянном послеполуденном июньском свете. Когда мы загружались на плавучий дом, все было залито ярким солнечным светом: река, украшенные причудливыми узорами лодки и баржи с яркими навесами и рядами из тридцати или сорока гребцов в шафрановых одеяниях и синих тюрбанах; расписной фасад и позолоченный купол Дворца Махараджи³²; массивные мосты из гималайского кедра, которые веками противостоят свирепой и разрушительной силе реки Джелам; затейливо живописная деревянная архитектура, коричневые резные решетчатые фасады домов, стоящих вдоль бурлящего водного потока, и даже сквозь густую листву смыкающихся над темно-зеленой водой деревьев пробивались веселые солнечные лучи. В тени температура превышала 92 градуса по Фаренгейту³³, и солнце нещадно слепило глаза. Я была очень рада, когда плавучий дом повернул за угол и, оставив позади бурные воды Джелама, продолжил путь по тихому, узкому и резко извивающемуся каналу, который пересекает часть Шринагара, лежащую между рекой Джелам и холмом Хари Парбат³⁴. Там царила глубокая тень, и лишь случайные блики падали на красные платья женщин на пристани и блестящие бритые головы сотен мальчишек, резвящихся в канале, который использовался как для водоснабжения, так и в качестве канализации.

Несколько часов мы медленно плыли по извилистому каналу, любуясь необычайно живописными пейзажами. Узкий водный путь то и дело пересекали остроугольные каменные мосты с возвышающимися на них домами, или старые, увитые виноградными лозами деревянные мостики, ведущие к высоким насыпям, которые были выложены камнями, принесенными из древних храмов. На высоких насыпях располагались особняки богачей с причудливыми резными наличниками на окнах или сады с беседками, а на более низких примостились яркие дома фантастической формы со множеством балконов, их верхние фасады нависали над водой, опираясь на сваи. Повсюду росли увитые виноградом исполинские тополя, высокие шелковицы манили сочными плодами, до которых никак не получалось дотянуться, огромные платаны раскинули над водой широкие, покрытые густой листвой ветви, задевающие плетеную крышу плавучего дома. На грязных пристанях множество облаченных в белое мусульман совершали религиозные омовения, большие лодки для перевозки зерна с плотной соломенной крышей вмещали не только семьи, но и их овец и домашнюю птицу. Все вдоль этого бурлящего жизнью водного пути Шринагара с его характерно покосившимися и не подлежащими ремонту домами вызывало живой интерес. Канал постепенно расширялся и переходил в озеро Анчар, заросшее тростником бескрайнее водное пространство, рассадник полчищ комаров. Когда рыжевато-коричневые сумерки сменились душной ночью, мы бросили якорь в зарослях тростника. Около полудня следующего дня мы добрались до Гандербала, где под великолепным платаном меня ожидали мой конь и караван.