Ива, Антония или Вероника

Глава четвёртая

22.05 – Вероника. 00 минут 00 секунд.

Даже если предположить, что весь этот ужас действительно произошёл со мной, то очень странно, что первой я позвонила Веронике.

Я не очень дружна с Вероникой: она моложе на пять лет, ей всего двадцать, и в голове у неё ветер. Учёбу в престижном юридическом институте она бросила после первого семестра. Махнула в Индию, изучала каких-то богов, ритуалы, таинства… Потом вернулась и снова болтается без дела – благо отец оплачивает все её прихоти. Впрочем, мне ли говорить об этом, ведь меня он тоже содержал до самого замужества, да и сейчас время от времени подкидывает деньжат, а Ива и до сих пор почти полностью находится на его довольствии. Конечно, мы обе что-то зарабатываем – Ива в риэлторской фирме, я в модельном агентстве, – однако мы привыкли к совершенно другим доходам и не гнушаемся отцовскими деньгами.

Но мы хотя бы не бьём баклуши, а что касается Ники, то в голове у неё полная мешанина.

Ей кажется, что она видит вещие сны. На самом деле сны никакие не вещие – она рассказывала мне о них. На мой взгляд, они как лоскутные одеяла, скроенные из не связанных друг с другом образов, однако Ника упорно притягивает их якобы символический смысл к разным событиям своей жизни.

Чем дальше, тем сильнее пучина магии и чародейства затягивает малышку. Теперь Ника пытается гадать, ясновидеть и прорицать.

Насколько это занятие успешно, не знаю, но у неё уже сложилась своя клиентура из суеверных тётенек предпенсионного возраста.

От меня всё это очень далеко, я модель и учусь на актрису, не верю в мистику и не разделяю Никиных увлечений.

Однако первый звонок с моего телефона в ту ночь поступил именно ей.

Пожалуй, это можно считать царапинкой несоответствия.

Если бы звонила действительно я, то из всех сестёр я, вероятнее всего, сначала позвонила бы Иве. А ещё с большей вероятностью не позвонила бы никому из них.

Второй царапинкой было то, что я не позвонила Алексу – верному псу. Впрочем, если мы находились в ссоре, то это всё объясняет…

Изнутри поднялась злость на Тони – моя душа слишком нежна для столь ядовитого известия, разъедающего её, как ржа металл…

Неожиданный щелчок двери болезненно рубанул по вискам, и через секунду в комнате возник Алекс – Алексей Кулаков, тридцать пять лет, управляющий банком «Наше будущее», мой законный супруг. Он предстал пред мои очи в строгом костюмчике, начищенных ботиночках, вылизанный и элегантный – до тошноты. При виде меня, в полном сознании сидящей на постели, лицо его озарила блаженная, слегка глуповатая улыбка.

– Флора, любимая! Антония сказала, что ты пришла в себя. Какое счастье, господи! – Он кинулся к кровати, едва не повалив стул с лекарствами, и бухнулся головой в мой живот, накрытый одеялом. От Алекса буквально разило острым ароматом цветов, и он тут же высунул из-за пазухи букет, очевидно из салона Евгении Аполлинарьевой. Эрингиум, морозник, что-то ещё, прекрасное и незнакомое, и королева букета наперстянка – лаконично, изысканно и стильно. Всё, как я люблю.

Четыре дня, проведённые в беспамятстве, похоже, обнулили мои чувства. Глядя на Алекса, я в недоумении спрашивала себя, что я нашла в этом человеке, засунутом в футляр старомодных правил и норм.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил тем временем муж, всучив цветы в мою вялую руку. – Солнышко моё родное! – Из него выплёскивалась эйфория, такая бурная, что её лучи неприятно обжигали лицо.

– Бывало лучше… – пробормотала я, отмахиваясь от птичьих поцелуев. Алекс клевал мои щёки, как назойливый воробей. – Подожди… Да подожди же! – Я с силой оттолкнула его модно подстриженную голову. – Расскажи, что произошло семнадцатого? Что за ересь молола Тонька? Почему я здесь, а не у тебя, кого я убила и что за капельница у кровати? Я ничего не помню…

Алекс, ошарашенный моей грубостью, растерянно отодвинулся. Какое-то мгновение его крупные ладони не знали, куда приткнуться, потом, накрыв друг друга, смирно улеглись на колени.

Переложив мучительные вопросы на мужа, я надеялась избавиться от неуютного кома в солнечном сплетении. А после встряхнуться и зашагать по жизни весело и просто, как всегда. И для этого по моему велению он должен был подробно и ясно изложить ответы, которые развеют моё беспокойство.

Я взирала на него во внимательном ожидании.

Алекс, не отводя от меня пугливого, затравленного взгляда, вновь придвинулся, осторожно, еле ощутимо, и молча начал гладить меня по голове.

Я выскользнула из-под его руки и отвернулась, чтобы скрыть раздражение. Неужели четыре дня назад я любила его? Не может быть. Я никогда никого не любила. Я меняла парней как перчатки. Почему я залипла на Алексе? Поскользнулась в бассейне, упала, разбила колено. А он оказался рядом. Подскочил, заботливо подал руку, поднял и повёл, поддерживая под локоток. А потом взял на руки, притащил в свою машину и отвёз к себе домой. Вылечил, накормил-напоил… Спать уложил. И больше не отпустил. Через два месяца мы поженились. Его взгляд всегда выражал немое восхищение и щенячью преданность. Показавшийся поначалу крутым мачо, на деле Алекс оказался болезненно мнительным и ревнивым занудой. «Где ты была? Я целый час не мог до тебя дозвониться!», «Кто этот парень, что не сводит с тебя глаз? Ты знаешь его?» – В глазах моей второй половины появлялся ужас. «Флорочка, нехорошо, когда ночнушка валяется на постели. Её надо ровненько сложить и положить в шкаф…», «На завтрак нужно кушать только полезные продукты, а в этой ветчине полно добавок…», «Слезь с мотоцикла, милая, – ты можешь упасть!..»

Эти и другие подобные фразы Алекса мощным камнепадом обрушивались на мои мозги. И сам он казался таким же «ровненьким», как тщательно сложенная «ночнушечка», небрежно брошенная мной на спинку кровати.

В последнее время мы стали часто ссориться – из-за его нудных стариковских нравоучений, советов и подсказок, которые начали приводить в бешенство мою свободолюбивую натуру.

Сейчас, когда он сидел передо мной и я смотрела на его сжатые на коленях руки, отторжение обострилось. Алекс был причастен к той ночи, к моему смятению, к буре сомнений, к беспамятству и завесе чёрной тайны. Если я могла быть семнадцатого в Щепнёве, то лишь из-за него…

Мы часто ссорились.

Но только не семнадцатого, нет…

Я сощурила глаза до острой рези.

Алекс опустил руку и отвернулся. У него был очень некрасивый затылок. Я смотрела на этот затылок, на волосы, закручивающиеся на макушке по часовой стрелке, и ждала, когда муж рассеет тучи над моей головой.

«Мы не ссорились.

Я никуда не уезжала…» – мысленно заклинала я его.

Но первая же фраза Алекса ударила меня в тот самый ком в солнечном сплетении.

– Утром семнадцатого мы поругались.

Глава пятая

Глядя на мужа исподлобья, я слушала, как он покорно перечисляет хронологию событий.

– Вечером шестнадцатого, после того как ушёл врач, я купил тебе лекарства, ты приняла их и заснула. А наутро… Наутро я имел нахальство спросить о парне, в обнимку с которым тебя видели в кафе. Разговор вылился в скандал. Прости, Фло, но ты иногда бываешь совершенно неуправляема.

В итоге ты собралась и ушла, хлопнув дверью. Конечно, я пытался вразумить тебя, напомнить о вчерашней температуре – но, разумеется, все попытки достучаться до твоего здравого смысла оказались бесполезными. Вечером ты не вернулась. Я долго не мог заснуть и в конце концов среди ночи помчался к тебе мириться. Господи, это как страшный сон… – Алекса передёрнуло. – Ты лежала в сугробе у забора с окровавленным лицом! Я сразу же перенёс тебя в дом. С большим трудом удалось привести тебя в сознание, и ты пробормотала: «Щепнёво… Я убила человека… топором». Ты была безобразно пьяна…

– Какой кошмар… – невольно вырвалось у меня.

Алекса затрясло. Было видно, как тяжело ему даётся этот ужасный рассказ.

– Я нашёл тебя минут пять первого. Вымыл, раздел и уложил. К счастью, кровь оказалась от небольшой царапины на щеке, видимо ты просто упала. Но я немедленно вызвал платную скорую, они сделали тебе какой-то укол и увезли в больницу. Я попросил, чтобы там обязательно провели экспертизу! Утром позвонил врач и сообщил, что обнаружил в крови лекарство – антидепрессант, который в соединении с алкоголем может вызвать непредсказуемую реакцию. Вплоть до комы. Вот! – Алекс тряхнул перед моим носом какой-то бумажкой: – Врач-лаборант Беликова.

Я напряжённо нахмурила брови. Антидепрессант?.. Странно.

– А на следующий день во всех новостях объявили, что в особняке «Сорока» найден труп мужчины, погибшего от удара по голове тяжёлым тупым предметом. К несчастью, утром, очевидно, вернулась домой Яна, и через несколько минут её обнаружила домработница – Яна вся в слезах обнимала убитого, а рядом валялся топор.

Я молчала, вытирая внезапно выступивший пот.

– Три дня ты лежала ни живая ни мёртвая! – возбуждённо продолжил тем временем Алекс. – Знала бы ты, как я перепугался! Эта Беликова сказала, что возможна потеря памяти, отмирание некоторых клеток мозга… Вчера я не выдержал – забрал тебя из больницы и перевёз сюда. Я обратился к хорошему врачу, и теперь он каждое утро будет ставить тебе капельницы и проверять твоё состояние. На ночь придёт сиделка – опытная медсестра… Я созвонился с…

– Не надо подробностей, – попросила я. – Дай сигарету.

– Фло! – взмолился Алекс.

Я сверкнула глазами, и он тут же послушно протянул пачку и пепельницу.

Я закурила, чувствуя, как горячий дым, обжигая, приносит успокоение.

– Меня поддерживали только слова врачей, что состояние у тебя стабильное. Ты молодая и крепкая. Организм придёт в норму, и со временем всё восстановится.

– Хорошо бы! Пока что в моей памяти полочка с подписью «17 января» пустует. Неплохо бы её чем-нибудь заполнить… – Я выпустила дым и, поколебавшись, добавила: – Значит, ты тоже считаешь, что этого… как его… Лавровского пристукнула не Яна, а я?

Алекс замялся, потом пробубнил:

– Так ведь ты сама призналась в этом, Фло… Я думаю, что всё произошло случайно. Но не волнуйся! Никто ничего не знает. К приезду скорой ты лежала в своей кровати чистенькая, в ночной рубашке и…

– …и пьяная в стельку. И ты веришь в то, что я наплела?

Тон моего мужа неожиданно обрёл уверенность.

– Солнце моё, мы же поссорились, и ты уехала. Всем известно, куда ты отправляешься в таких случаях! В родительский дом, в «Сороку», заливать ликёром одиночество.

Это было правдой. Я имела такую привычку. И о ней действительно знали все.

– Я запираю себя там, чтобы не пуститься во все тяжкие, Алекс. Чтобы меня не понесло, – неохотно призналась я.

Алекс прижал меня к себе. На этот раз у меня не было сил сопротивляться. Мы помолчали.

– А что ты думаешь о моих сёстрах, Алекс? Ты доверяешь им?

Алекс неопределённо пожал плечами.

– Что я могу о них думать? У них очень красивые имена. Ваши родители отличились оригинальностью и вкусом.

Кто бы спорил. Тони родилась в Италии, где стажировался отец. А меня, насколько я понимаю, назвали из-за ностальгии по Флоренции, когда родители уже вернулись обратно в Россию, в этот Тьмузаср… В этот чудный городок Старицк. И если старшую дочь зовут Антонией, а среднюю – Флорой, то это налагает некую ответственность на выбор имён для последующих детей…

– Но это хотя бы имеет разумное объяснение. А вот на кой чёрт ты сам величаешь себя Алексом?

Не знаю, зачем и, главное, за что, я пыталась его задеть. Да, в нём не было мужественности и брутальности, он не мог разогнаться на мотоцикле до ста восьмидесяти километров в час, он был нудным и не слишком эрудированным. Но он был заботливым, надёжным, отчаянно влюблённым и всем этим нагонял на меня смертную скуку.

Алекс почесал нос. Он цеплял мои нервы всё сильнее, его присутствие начинало всерьёз тяготить. Я знала за собой этот симптомчик, и он являлся безусловным предвестником скорого разрыва отношений.

– Но я ведь спрашиваю не об именах, а о самих сёстрах, – заметила я.

– А что о сёстрах? Ива чуткая, душевная. Я как-то столкнулся с ней на улице, это было давно, у меня тогда был нервный срыв из-за работы – помнишь, весной?..

Я отрицательно помотала головой. Моя забывчивость, признак отсутствия любви, причинила Алексу страдание – выражение боли на миг промелькнуло на его лице.

– Так она меня внимательно выслушала, посочувствовала, врача посоветовала, – закончил он с некоторым нажимом.

Алекс нахохлился, и мне показалось, что дружеский совет встреченной на улице Ивы он ставит в противовес моему равнодушию к его нервному срыву.

– Ника… – продолжил он после слегка затянувшейся паузы. – Ну, немного вещь в себе, норный зверёк. Тони я почти не знаю…

Мой тон стал ледяным.

– А зачем ты ей позвонил, Тоньке? Зачем рассказал обо всём?

– Я был в шоке… – принялся нелепо оправдываться Алекс. – Я плохо соображал… Делал то, что надо, и всё… Это же твоя семья, Фло! Я позвонил всем, кроме Филиппа Андреевича. Вероника трубку не взяла. Но твои сёстры и так обо всём знали. Ты же сама им рассказала! Ива и Антония в один голос заявили, что ты звонила им из «Сороки» и призналась в убийстве… Филиппа Андреевича беспокоить не стал. Надеюсь, он до сих пор не в курсе твоего состояния. Ему и так нелегко…

Я пригасила сигарету и вмяла её в пепельницу.

– Ты такой правильный, Алекс, просто ужас… Только ты забыл, что отцу на меня наплевать.

Он поднял на меня непонимающие глаза. В них застыло глуповатое выражение. Меня охватило странное удовольствие от предвкушения того, как исказится от следующей фразы его добродушное лицо.

– Я хочу, чтобы ты ушёл.

Как я и ожидала, он по-дурацки нахмурил брови.

– Но Фло, ты ещё очень слаба, тебе нужно принимать лекарства по часам, а я могу быть рядом, готовить, ухаживать! И потом…

Он выговорил всё это каркающим от волнения голосом, и меня слегка замутило.

– Ты не понял, Алекс. Я хочу, чтобы ты свалил из моего дома навсегда.

– Но Фло… Я чем-то обидел тебя? Я что-то сделал неправильно? – Глаза Алекса беспокойно забегали, а выступающий кадык нервно дёрнулся.

Я пожала плечами.

– От тебя слишком много проблем, Алекс. Если бы не ты, я бы не мучилась сейчас жуткими догадками, не вытаскивала застывшие воспоминания из головы. Я бы точно знала, что не ездила в Щепнёво и никого не дубасила топором. Наши постоянные ссоры мне слишком дорого обходятся! А всё из-за того лишь, что ты скучный и вялый, как вяленая килька. И эти твои звонки… Визит Антонии отнюдь не добавил мне здоровья. Ну кто тебя просил?..

По опыту я знала, что чем корректнее обосновывать своё решение, чем дипломатичнее подбирать слова, тем дольше и неприятнее будет объяснение. Я всегда разрывала отношения резко и категорично, едва начинала чувствовать раздражение и скуку.

– А как же наше будущее?.. – проговорил Алекс опустошённо.

– «Наше будущее» – это твой банк, дорогой.

Алекс приподнялся, замешкался, не зная, куда девать глаза. Лицо его стало красным. Эдакое чудо меня угораздило подцепить в бассейне полтора года назад!

Судорожно ворочая кадыком, муж пролепетал:

– Ты это твёрдо решила, Флора? Ты бросаешь меня?..

Лицо бедняги стало ещё краснее. Казалось, от него можно без проблем прикурить мои Mellory.

– Да, – повторила я печально. – Как говорят в таких случаях, наш брак оказался ошибкой. Дай отбой сиделке, закажи мне чего-нибудь поесть и проваливай!

Не сказав больше ни слова, Алекс тяжело зашагал к выходу.

Из коридора послышался его слегка дрожащий голос, заказывающий еду из ресторана.

Затем хлопнула дверь.

Слюнявый дурак.

Таблеточки, носовые платочки, вытрем сопельки, скушаем ложечку кашки… Ах, ребёночек заболел, надо позвонить папеньке и сестричкам… Как и все остальные парни, вечно следующие за мной гарцующим табуном, он не чувствует ни моей тонкой души, ни дерзкой натуры, не разделяет моих вкусов и пристрастий. Он как безропотный слуга! А мне нужен близкий по духу человек, бунтарь и лидер, сильный и яркий.

Выпроваживание Алексея Кулакова отняло последние силы. Пожалуй, кое в чём он прав, я действительно ещё слишком слаба.

Прислонившись спиной к подушке, я посмотрела в окно, где медленно кружились белые хлопья снега.

Тяжесть опустилась на сердце.

Неужели там, в особняке, была я?

Плотный чёрный занавес по-прежнему скрывал исчезнувшее семнадцатое января. Алекс не сообщил ничего нового, он только повторил то, что я уже знала от Тони.

Ника не взяла трубку в ту ночь, но Ива-то взяла.

Пожалуй, пора услышать и её версию.

Глава шестая

Из всех четырёх сестёр самая красивая – я. У Тони правильные аристократические черты, большие светло-карие глаза, волосы редкого янтарного цвета, пропорциональная фигура. Но она высокая, как каланча, и худая, лицо у неё чересчур удлинённое, а волосы слишком жидкие, чтобы назвать их красивыми. Ника, наоборот, маленькая и пухленькая, с короткими толстыми пальчиками и утопленными узенькими ноготочками. Своей неугомонностью, вишнёвыми губками бантиком, каштановыми кудряшками и ямочками на щёчках она напоминает Амура в женском варианте.

Я же не просто красива, а красива завораживающе. При этом у меня нет ни огромных голубых глаз, ни белокурых локонов, ни груди четвёртого размера.

У меня русые волосы чуть ниже плеч – и они густые и ровные, рассыпающиеся как шёлк, отливающие золотистым блеском. Впрочем, я часто меняю их цвет – знакомые помнят меня и огненно-рыжей, и цвета опавших листьев, и даже зеленоволосой, как русалка. Но, каков бы ни был оттенок моих волос, при виде моей персоны мужчины одинаково столбенеют с раскрытыми ртами, и иногда я с усмешкой делаю им ручкой с обручальным кольцом. У меня яркие серые с синевой глаза, точёный носик и природный лёгкий румянец на безупречно чистой коже, прелестная улыбка и белоснежные ровные зубы. Пропорции у меня идеальные – те самые пресловутые 90-60-90 при росте метр семьдесят один. Мне идёт абсолютно любой стиль и образ, я буду отлично смотреться даже в бесформенном мешке. Когда я была ещё малышкой, маму наперебой останавливали на улице сотрудники модных журналов, умоляя разрешить снять меня для рекламы детской одежды, обуви или игрушек. А к сегодняшним двадцати пяти годам моё портфолио уже довольно солидное.

Внешне мы больше всего похожи с Ивой. Но то, что во мне прекрасно, в ней совершенно обычно. В её серых глазах меньше синевы, а ресницы короче и светлее – и это уже не пленительные, а ничем не примечательные глаза. К тому же Ива близорука, и ей приходится постоянно носить очки с довольно толстыми линзами, что тоже не добавляет очарования, а использовать линзы сестре не позволяет аллергия. Фигура у Ивы чуть крупнее и тяжелее моей (здесь она схожа с Никой), кожа не очень свежая, рисунок скул чуть смазаннее, волосы не такие густые, зубы не такие белые и не такие ровные – и все эти «чуть-чуть», объединившись вместе, воссоздают из Ивы мою сильно ухудшенную копию.

Из всего этого следует, что моя красота нередко застревала костью в горле сестёр, но один случай я помню особенно хорошо. Тони тогда было двадцать восемь лет. Ей казалось, что она засиделась в девках, и это мнение вполне разделяли поселковые кумушки-бездельницы, наши соседки.

В какой-то момент старшенькая расцвела. В её печальных глазах стали мелькать искорки, резковатые движения приобрели мягкость, а на лице появилось выражение нежной мечтательности. В чём дело, мы поняли, когда однажды она объявила, что в среду познакомиться с нашей семьёй приедет её будущий жених.

Пока воодушевлённая Тони хлопотала на кухне, мы с Ивой и Никой решили показать гостю сад. Малышка Вероника нашла какую-то гусеницу, они с Ивой остановились, чтобы подробно её рассмотреть, и отстали. А мы с Тониным женихом углубились в заросший сад, бродили по его извилистым тропкам, ловили друг друга, прятались за деревьями, я заливисто хохотала над его плоскими шутками, а его взгляд странно светился, и неожиданно он предложил мне сбежать от всех. Что мы и сделали. Мы украдкой выскользнули через заднюю калитку, вызвали такси и тайком смотались в город. Полночи до одури плясали в каком-то баре, потом переспали в гостинице, а утром я как ни в чём не бывало явилась домой.

Тони не сказала мне ни слова. Лицо у неё было осунувшееся и бледное – ни кровинки; счастливые искорки погасли, и под глазами залегли тонкие глубокие морщинки. После этого мы не разговаривали почти три года. То, что я восприняла как очередное развлечение, оказалось для неё глубокой раной. А потом она уехала во Францию…

Чёрт, зачем я сейчас вспоминаю об этом?.. Я и так хорошо знаю, что у Тони есть причина ненавидеть меня.

И я знаю, что такие причины есть и у других сестёр – у каждой своя.

Но неужели кто-то из них мог…

Вьюга за окном усилилась. Внезапно мне стало холодно и появилось лёгкое головокружение.

Я дотянулась до тумбы, запила водой альбетокс, включила ночник над кроватью и забралась под одеяло с ногами.

Вместе с приглушённым светом в комнату проникло уютное таинственное тепло.

В руки скользнул телефон с глубокой царапиной неясного происхождения.

Ива в сети – оповестил Вотсап.

И волнение встряхнуло мою застывшую душу. Что-то она поведает?..

Мне казалось довольно странным, что в новостях нет никаких упоминаний о моём присутствии в «Сороке» в тот вечер.

Получается, меня никто не видел, в то время как Яну видели двое свидетелей и ещё один разговаривал с ней по телефону. Какая-то клиентка…

Наконец, прервав бесплодные рассуждения, я нажала на вызов, и сосредоточенное лицо Ивы в дорогих круглых очках появилось на экране.