– Я добьюсь развода! – воскликнул Квинси, снова делая попытку придвинуться к Вере.
– Вы заставляете меня сожалеть о моем расположении к вам, – сказала Вера, вставая.
– Только не лишайте меня этого! Ваш отец надеется… я обещал ему…
– Вы смели обсуждать мои дела?
– Барон жадно расспрашивал о вашей жизни в Америке.
– Наши жизни разошлись. Он монархист, а я радикалка.
Раздался звонок. Появилась Кетлин. Она открыла дверь и вновь исчезла на кухне. Вошел господин Паппельмейстер: крупная фигура немца с львиной головой и гривой седых волос. Он серьезен и немногословен.
– Дом господина Квиксано? – спросил Паппельмейстер.
– Опоздали, Поппи! – гаркнул Квинси вошедшему, но тот вместо ответа поклонился Вере.
– Польщена новой встречей с вами, господин Паппельмейтер, – с почтением сказала Вера.
– Мне приятно.
– Господин Паппельмейстер, садитесь, будьте любезны, – пригласила Вера.
– Благодарю.
– Хотите чаю, господин Паппельмейстер? – продолжила Вера роль хозяйки.
– Поппи предпочитает пиво! – весело выкрикнул Квинси.
– Чаю. Спасибо.
– Пожалуйста! – услужливо ответила Вера, приготовляя чай.
– Сахар. Лимон. Четыре ломтика, если можно. Спасибо.
Вбежала озабоченная Кетлин и принялась что-то искать под столом, под креслами, по всей комнате.
– Что вы потеряли? – спросил Квинси.
– Нос!
– Простите, что? – переспросила Вера.
– Да говорю же, нос!
– Ах, вот он! – обрадовалась Кетлин, обнаружив пропажу под стулом Паппельмейстера.
– Зачем вам маскарадный нос? – поинтересовалась Вера.
– Сегодня наш праздник!
– Какой сегодня праздник? – недоуменно спросил Квинси.
– Наш еврейский карнавал! Пурим!
– Мисс Ревендаль! Неужто вы привели меня в дом к еврею? – возопил Квинси Девенпорт.
4. Вы уволены!
Юный Давид Квиксано, эмигрант из России, едва уцелевший в Кишиневском погроме, нашел убежище в Нью-Йорке. Давид – талантливый музыкант-самоучка, скрипач и композитор. Его дядя, Мендель Квиксано, тоже музыкант, приютил племянника и теперь жаждет дать ему основательное музыкальное образование.
Давид влюблен в Америку и полагает в ней гигантский котел, выплавляющий новую свободную расу из миллионов людей всех стран земли, которым трудная наука свободы милее сладкой привычки к колыбельным песням деспотии и нищеты.
Молодая русская аристократка Вера Ревендаль укрылась в Америке от царского гнева за некие революционные деяния. Беспокойная судьба свела Веру и Давида и, кажется, приготовила бурю с очистительной грозой.
Следуя в русле устремлений Менделя, Вера привела в дом Квиксано великого дирижера Паппельмейстера и богатого мецената Квинси Девенпорта, дабы мастерство удостоверило, а золото поддержало юное дарование, и Давид смог бы отправиться на учебу в Германию.
Квинси Девенпорт с досадой обнаружил, что попал в еврейский дом. Вера старается успокоить расстроенного толстосума.
– Я думала только о таланте, а не о происхождении, – сказал Вера.
– В мой частный оркестр я не беру евреев! – провозгласил Квинси.
– Тем не менее, они у вас есть!
– Поппи, в моем оркестре есть евреи? – обратился Квинси к Паппельмейстеру.
– Вы хотите спросить, есть ли христиане? – уколол ответом дирижер.
– Вот как? Может, и вы еврей, Поппи?
– Не имею чести. Если желаете, исключу из программы композиторов евреев.
– Разумеется! Всех поголовно исключить!
– Хорошо. Не будет больше оперетты.
– Почему?
– Все оперетты сочинены евреями!
Из кухни возвратился разочарованный Мендель.
– Я сожалею, я не могу уговорить Давида выйти к вам, – сказал Мендель.
– За чем же дело стало? – удивился Квинси.
– Он робок…
– Вы сказали ему, что я здесь? – спросила Вера.
– Разумеется.
– Какое разочарование… – проговорила Вера.
– Но он разрешил показать свою рукопись.
Паппельмейстер углубился в чтение рукописи. Мендель стал заранее оправдывать несовершенство сочинения, ссылаясь на отсутствие хорошего образования у племянника.
– Вы сыграете нам что-нибудь? – выразил нетерпение Квинси.
– Я не оркестр. Я играю это в своей голове, – бросил Паппельмейстер.
– Кажется, вам не нравится это? – робко спросила Вера великого дирижера.
– Я не могу это постичь! – воскликнул Паппельмейстер.
– Наверное, там полно ошибок… – уныло заметил Мендель.
– Вот и нужно отправить Давида учиться в Германию, – сказала Вера.
– Вернул бы туда всех евреев! – забыв о присутствии Менделя, брякнул Квинси.
– Вы мешаете господину Паппельмейстеру! – гневно одернула его Вера.
– Это что-то новое! Флейты, кларнеты! – восхитился Паппельмейстер.
– Браво, браво! Я так взволнована!
– Так это недурно, Поппи?
– Ах, великолепно! Соло арфы… вторые скрипки!
– Я всегда говорил, что он гений! – заявил Мендель.
– Ему нечему учиться в Германии, скорее он ее научит! – воскликнул дирижер.
– Американская симфония, не так ли? – уточнил Квинси.
– Именно! – ответил Паппельмейстер.
– Приму в одну из своих программ.
– Это будет исполняться в мраморном зале с видом на Гудзон? – спросила Вера.
– Разумеется. Перед пятьюстами лучшими людьми Америки.
– О, благодарю вас! Это уже слава! – воскликнул Мендель.
– И деньги! Не забывайте: деньги! – добавил Квинси.
Не помнящий себя от радости Мендель скрылся на кухне. Через минуту вернулся вместе с Давидом. Тот упирался, но на сей раз уступил.
– Ах, мистер Квиксано, я так рада!
– Молодой человек, вас услышит утонченная публика в лучшем моем зале!
– Почему вы молчите? – обратилась Вера к Давиду.
– Не знаю, как благодарить вас, – пробормотал Давид.
– Не меня, мистера Девенпорта!
– Большая честь познакомиться с мистером Паппельмейстером! – сказал Давид.
– Но это устроил мистер Девенпорт! – с тревогой возразила Вера.
– Прежде чем я приму благодеяние, я хочу лучше узнать благодетеля.
– Я к вашим услугам, молодой человек!
– Я знаю, сэр, вы не зарабатываете тех денег, которые тратите.
– Что-что? – изумился Квинси.
– Давид хотел сказать, что вы не занимаетесь бизнесом, – сгладила Вера.
– Верно ли, сэр, что вы поглощены развлечениями? Так пишут газеты!
– Довольно, Давид! – вскрикнула Вера и взглянула на ошалевшего Менделя.
– Интересно знать, что люди читают обо мне!
– Правда, что вы венчались на воздушном шаре?
– Чистая правда! Женитьба в светском обществе!
– В Америке вы лишь два месяца в году ради развлечения богатых европейцев…
– И ради вашей славы, почтенный. Вашу дребедень услышат принцы и герцоги.
– Вы устраиваете венецианские каналы во дворце, и гости едят в гондолах!
– Вера, как жаль, что вы тогда отклонили мое предложение, – сказал Квинси.
– А в это время в Нью-Йорке дети умирают от голода! – прокричал Давид.
– Что, простите? – не понял Квинси.
– Такого сорта люди будут слушать мою симфонию? – не сдержал гнева Давид.
– Хватит, Давид! – взорвался Мендель.
– Я не стану вашей новой затеей, мистер Девенпорт! Ни я, ни моя симфония!
– Неблагодарный! – взревел Квинси.
– Меценатство душит свободу художника!
– Сирый неудачник!
– Не для таких, как вы, предназначена моя музыка! Вы убиваете мою Америку!
– Его Америка! Жалкий еврей-иммигрант!
– Да, я еврей! Но ваших отцов-основателей вдохновлял наш Ветхий Завет!
– Вера, вы не говорили мне, что ваш еврей-сочинитель еще и социалист!
– Слава Америки обязана евреям-иммигрантам больше, чем вашей когорте!
– С меня довольно, я ухожу!
– Примите мои извинения, мистер Девенпорт, – пролепетала Вера.
– Будьте снисходительны, он еще только мальчик! – взмолился Мендель.
– Моя Америка отторгнет вас! – пророчески страстно провозгласил Давид.
На протяжении всей перепалки господин Паппельмейстер молчал и слушал. Последние слова Давида произвели на него возбуждающее действие.
– Да здравствует Квиксано! – не думая о последствиях, выкрикнул дирижер.
– Поппи! Вы уволены!
5. Ты не наш
Благословенная Америка дала кров и вдохновение Давиду Квиксано, молодому музыканту-самоучке, бежавшему из Российской империи от кошмара Кишиневского погрома.
Его дядя Мендель Квиксано и с ним заодно юная русская иммигрантка Вера Ревендаль одержимы желанием отправить Давида в Германию учиться композиции.
Талантливый дебютант сочинил симфонию во славу свободного Нового Света. Великий дирижер Паппельмейстер превознес до небес новаторское произведение.
Богатый Нью-Йоркский меценат Квинси Девенпорт собрался было снабдить юное дарование деньгами на учебу, но социалистические взгляды молодого русского еврея удержали щедрую руку толстосума и юдофоба.
Паппельмейстер, дирижировавший частным оркестром Квинси Девенпорта, был уволен своим капризным нанимателем за то, что в словесной перепалке, возникшей между Квинси и Давидом, взял сторону музыканта.
– Мисс Ревендаль, я ухожу. Вы со мной? – воскликнул Квинси.
– Ах, мистер Девенпорт, – нерешительно пробормотала Вера.
– Это вы, мисс Ревендаль, привели меня в этот еврейский дом! Так вы идете?
– Примите мои извинения…
– Оставайтесь со своим евреем! – потеряв терпение, заявил Квинси и вышел.
– Господин Паппельмейстер, из-за меня вы лишились места, – повинился Давид.
– Но сберег душу. До скорого свидания, – сказал дирижер и откланялся.
– Все пропало, Давид! – вскричала Вера, когда они остались вдвоем.
– Мне отвратительны благодеяния богатых снобов! – упрямо заявил Давид.
– Я тоже не люблю светское общество, но вы отбросили лестницу к успеху…
– Знаю, вы желаете мне добра, но я не согласен быть у них в долгу.
– Они могли открыть дорогу вашей музыке…
– Для них Европа – дворец искусств. Но стены дворца испачканы кровью мучеников.
– Довольно об этом. Я не помогла вам. Значит, нет более причины встречаться…
– Наказываете меня? Обижены неблагодарностью? Я причинил вред лишь себе.
– Не видеть вас – наказание для меня самой! – призналась Вера и вспыхнула.
– О, мисс Ревендаль! Это правда? Это слишком невозможно!
– Прощайте…
– Обещайте, что не навсегда! – взмолился Давид и порывисто взял Веру за руку.
– Обещаю, Давид, – прошептала Вера, взволнованная прикосновением.
– Вера, дорогая!
– Мой дорогой, мой дорогой, – вырвалось у нее, и вот уж она в его объятиях.
– Это сон! Могу ли я нравиться тебе? Ты паришь высоко-высоко…
– Как простодушен ты, Давид! Твой талант возносит тебя к звездам!
– Это ты возвышаешь меня!
– Возвышаю? Меня учили унижать твой народ! – сказала она, гладя Давида по волосам.
– Таковы русские, – вздохнул Давид.
– Особенно мы, аристократы.
– Ты аристократка?
– Мой отец – барон Ревендаль. Но у меня своя жизнь.
– Значит, он не разлучит нас?
– Никто и ничто не разлучит нас! – неколебимо заявила мисс Ревендаль.
За дверью послышались шаги. Это вернулся Мендель, который тщетно пытался убедить Квинси не отказываться от благородного замысла. Давид и Вера разомкнули объятия. Вера бросилась к выходу, столкнулась с Менделем и выскользнула наружу.
– Вот и мисс Ревендаль покинула нас. Ты отвадил всех друзей, Давид.
– Не всех, дорогой дядя, не всех!
– Отчего ты сияешь, как новенький цент? Не вижу повода.
– Я счастлив!
– Счастлив?
– Вера любит меня!
– Вера?
– Мисс Ревендаль.
– Ты сошел с ума!
– Ангел сошел с небес!
– Но ведь ты еврей!
– А она – дочь барона!
– Вот видишь! Ты не можешь жениться на ней!
– Жизнь сильнее твоих догм!
– Догмы? Голос крови вопиет сквозь поколения!
– Америка – это котел, сплавляющий народы.
– Другие народы – да, наш – нет!
– Разделение рас – горький плод их тщеславия.
– Наш народ сотворен не для сходства, а для несходства с другими народами.
– Гордыня и мечты, жертвы и обычаи – все наше обезличится в глыбе новой расы!
– Еврей побывал в тысяче котлов, но не плавился, а лишь крепчал!
– Крепчал в котлах ненависти, но плавит людские сердца огонь любви!
– Мы не стали испанцами в Испании, турками в Турции, голландцами в Голландии!
– Мы должны смотреть вперед!
– Мы и назад должны смотреть!
– И увидим Кишинев, погромы, злобные лица убийц!
– Успокойся, Давид!
– Новая кожа не нарастет на клейме прошлого, но безумно не уповать на будущее!
– Это твои упования безумны. Еврея здесь ненавидят, как везде!
– Я верю в Америку, я верю, что Америка верит в нас!
– Избавь меня от болтовни. Иди и женись на шиксе!