Глаза Мод с ожиданием следили за мной. Она верила в меня! А это, в свою очередь, придавало мне силы, и я вспомнил изречение Мишле: «Женщина для мужчины – это то же, что земля для ее легендарного сына: ему достаточно было прикоснуться к ней и поцеловать ее, чтобы он вновь почувствовал себя сильным». Первый раз в жизни я ощутил на себе всю правду этого изречения. Да, я теперь переживал это сам. Мод была для меня всем, она была для меня неиссякаемым источником бодрости и силы. Достаточно было для меня взглянуть на нее или подумать о ней – и я снова чувствовал себя сильным.

– Надо попробовать, надо попробовать, – думал я вслух. – Ведь пробуют же другие, почему бы не попробовать и мне? И если это удавалось до сих пор другим, то почему не должно удаться и мне?

– Что? Что именно? – умоляла Мод. – Не мучьте меня. Что должно удаться и вам?

– Мы выполним это! – продолжал я разговаривать сам с собой. – Мы поставим на «Призраке» мачты и уплывем!

– Хэмфри! – воскликнула она.

И я вдруг почувствовал в себе гордость от этой мысли, точно она была уже приведена в исполнение.

– Но неужели это возможно сделать? – спрашивала Мод.

– Не знаю, – ответил я. – Знаю только, что готов приняться за это дело хоть сейчас. – Я самоуверенно улыбнулся ей, так самоуверенно, что она опустила глаза и на минуту смолкла.

– Но ведь там сейчас Волк Ларсен, – возразила она наконец.

– Слепой и беспомощный, – ответил я быстро, отбрасывая это препятствие, точно соломинку.

– Но у него остались его ужасные руки. Его сила! Ведь вы рассказывали, как он уверенно перепрыгнул через люк.

– Я рассказывал вам также и то, как я увертывался от Ларсена и как улизнул от него.

– За что и остались без сапог.

– Да, сапогам не удалось убежать от Волка Ларсена без моего содействия.

Мы оба засмеялись, а потом с серьезным видом принялись за обсуждение плана, как поставить мачты на «Призраке» и как возвратиться на нем в населенный людьми мир. Я стал припоминать то, что учил когда-то по физике в школе. С механикой я уже познакомился на опыте, прослужив столько месяцев на шхуне. Должен сказать при этом, что когда мы оба отправились к «Призраку», чтобы на месте ознакомиться с предстоящим нам делом, то один вид длинных мачт, свесившихся в воду, привел меня в отчаяние. С чего же начать? Другое дело, если бы у нас уцелела хоть одна мачта, к которой мы могли бы прикрепить блок и веревки! Но у нас не было ничего. Это мне напомнило сказку о том человеке, который поднял себя на воздух за шнурок от собственного башмака. Я понимал механику подъемов, но где было взять точку опоры?

Грот-мачта в тупом конце была пятнадцати дюймов в диаметре; длина ее была шестьдесят пять футов, и, по моим расчетам, весить она могла никак не менее трех тысяч фунтов. Фок-мачта была еще тяжелее. Мод в безмолвии стояла рядом со мной, а я все еще старался что-нибудь придумать. Скрестив и связав между собой концы двух бревен и подняв их на воздух в виде перевернутой вверх ногами буквы V, я получил бы над палубой точку, к которой мог прикрепить подъемный блок. К этому блоку, в случае надобности, я мог бы прикрепить еще и второй блок, и таким образом у меня получился бы подъемный кран.

Заметив, что я пришел к определенному решению, Мод ободряюще посмотрела на меня.

– Что же вы собираетесь делать? – спросила она.

– Разобраться сперва во всей этой путанице, – ответил я, указав на целый узел снастей, болтавшихся сбоку корабля в воде.

Ах, с какой решительностью я это сказал и как гордо прозвучали мои слова! «Разобраться в путанице»! Вы только подумайте! Ведь эта самонадеянная фраза слетела с губ самого Хэмфри Ван-Вейдена!

Вероятно, у меня и в голосе и в позе было что-то мелодраматическое, потому что Мод улыбнулась. Способность оценивать смешное была в ней развита в высокой степени, и она безошибочно подмечала все комичное. Это была ее характерная черта, очень важная для нее как литературного критика. Серьезный критик, обладающий чувством юмора и силой выражения, всегда и неизбежно будет направлять жизнь общества, и всегда оно будет прислушиваться к его словам. Так было и с ней: она направляла.

– Я, кажется, слышала это выражение где-то раньше, – весело сказала она. – Или знаю его из книг, – добавила она, улыбаясь.

Я понял, над чем она смеется, и сконфузился.

– Ну, не обижайтесь, – прибавила она.

– Я и не обижаюсь, – ответил я. – Это мне только на пользу. Во мне еще много мальчишеского. Но все это к делу не относится. Нам действительно нужно «разобраться в путанице». Если вы согласны сесть со мною в лодку, то давайте подплывем к снастям и распутаем их.

Весь остаток дня мы провели за работой. Ее обязанностью было удерживать лодку на месте, в то время как я распутывал снасти. И какая это была путаница! Я разрезал только там, где это было крайне необходимо, и, подсовывая длинные веревки под мачты и реи и выбирая их опять из воды, я растягивал их в длину, складывал кругами в лодку и скоро промок до костей.

Мелкие паруса все-таки пришлось отрезать, а большие, отяжелевшие от воды, потребовали крайнего напряжения сил. Но я тем не менее еще до наступления ночи успел снять их все и разостлать для просушки на берегу.

Мы оба страшно устали и почти не могли есть за ужином. За этот день мы выполнили чрезвычайно большую работу, хотя на первый взгляд она и могла показаться незначительной.

На следующее утро с Мод в качестве помощницы я спустился в трюм шхуны, чтобы расчистить там гнездо для грот-мачты. Едва только мы начали работу, как на звуки топора и молотка явился Волк Ларсен.

– Эй, кто там? – крикнул он сверху в открытый люк. Услышав его голос, Мод тотчас же прижалась ко мне, точно ища защиты, и все время, пока я с ним разговаривал, не снимала руки с моего плеча.

– Здравствуйте! – ответил я. – Доброе утро!

– Что вы там делаете? Хотите потопить мою шхуну?

– Наоборот. Я починю ее.

– Но, черт возьми, что вы чините там? – спросил он уже с тревогой в голосе.

– Хочу подготовить все для установки мачт, – ответил я так просто, будто это было самым легким делом на свете.

– Кажется, вы и впрямь встали на ноги, Сутулый! – донесся до нас его голос сверху.

Некоторое время он молчал.

– Вы не сумеете сделать это, Сутулый, – опять послышался его голос. – Слышите?

– Нет, сделаю, – возразил я. – Я уже работаю!

– Но это моя шхуна, моя собственность. Я вам запрещаю!

– Напрасно. Вы уже теперь не прежний большой кусок жизненных дрожжей. Правда, когда-то вы были способны даже «съесть меня», как вы говорили, но с тех пор многое переменилось. Теперь я способен съесть вас. Дрожжи выдохлись.

Он отрывисто и неприятно засмеялся.

– Я вижу, вы собираетесь применить ко мне мою же философию, – сказал он. – Но вам это не удастся: вы ошиблись, недооценив меня. Для вашей же пользы говорю вам: перестаньте!

– С каких это пор вы стали филантропом? – допытывался я. – Сознайтесь, что вы очень непоследовательны, если стараетесь убедить меня для моей же собственной пользы.

Он не обратил внимания на мой сарказм.

– А если я захлопну над вами люк? – крикнул он. – Что тогда? Теперь уж я не буду таким дураком, как тогда, когда вы лазили в кладовую.

– Волк Ларсен, – сказал я грозно, в первый раз за все это время назвав его по имени, – я не могу стрелять в беспомощного, безоружного человека. Вы мне это доказали, к моему и вашему удовольствию. Но я предупреждаю вас – и не столько для вашей пользы, сколько для своей собственной, – что я убью вас немедленно при первой враждебной выходке против меня. Я могу убить вас и теперь, пока вы здесь стоите, и если это вам нравится, то пожалуйста! Можете закрывать люк сколько вам будет угодно!

– Тем не менее я запрещаю вам, категорически запрещаю прикасаться к моей шхуне!

– Перестаньте, – упрекнул я его. – Вы утверждаете, что это судно ваше, точно имеете на это моральное право. А сами-то позабыли, что в отношении ко всем другим вы никогда не считались с этим правом! Неужели же вы воображаете, что я буду церемониться с вами и буду применять это право к вам?

Я подошел к открытому люку, чтобы лучше видеть его. Его лицо страшно изменилось: оно было лишено всякого выражения; немигавшие, уставившиеся в одну точку глаза уродовали его. На него неприятно было смотреть.

– Все перестали меня уважать, – проговорил он насмешливо, – даже Сутулый!

Его голос звучал презрением, но лицо оставалось по-прежнему бесстрастным.

– Как поживаете, мисс Брюстер? – неожиданно проговорил он после паузы.

Я вздрогнул. Она до сих пор не издала ни звука, даже не шевельнулась. Как он мог догадаться, что она была со мной? Неужели в нем еще остались слабые признаки зрения? А может быть, зрение к нему вернулось?

– Здравствуйте, капитан Ларсен! – ответила она. – Как вы узнали, что я здесь?

– Услышал ваше дыхание. А ведь Сутулый сделал большие успехи! Как вы думаете?

– Не знаю, – ответила она с улыбкой. – Я никогда не знала его другим.

– Ну, нет! Посмотрели бы вы, каким он был раньше!

– За это время я принимал Волка Ларсена, – пробурчал я, – и в больших дозах.

– Я предупреждаю вас, Сутулый, – сказал он с угрозой. – Оставьте шхуну в покое!

– А разве вам не хочется выбраться отсюда, как и нам? – спросил я его недоверчиво.

– Нет, – последовал ответ. – Я хочу умереть здесь.

– А мы этого не хотим, – ответил я решительно и снова застучал молотком.

Глава XXXV

На следующий день, расчистив гнезда для мачт и приведя все в порядок, мы решили втянуть на борт две стеньги. Грот-стеньга была длиною свыше тридцати футов, фок-стеньга^[66] – около тридцати, и из них-то я и собирался соорудить стрелы для подъемного крана. Это была нелегкая работа. Прикрепив один конец толстой веревки к вороту на шхуне, а другой привязав к основанию фок-стеньги, я начал тянуть. Мод помогала мне вертеть ворот и укладывала в бухту канат.

Мы удивились, как легко оказалось втянуть такой груз на судно. Ворот был усовершенствованной системы и развивал огромную силу. Конечно, то, что мы выигрывали в силе, мы теряли в расстоянии: моя сила была обратно пропорциональна длине веревки, за которую я тянул. Канат медленно полз через борт, и, по мере того как брус выходил из воды, вертеть рукоятку становилось все труднее. Когда же конец стеньги поравнялся с перилами, дело застопорилось.

– Я должен был предвидеть это, – сказал я нетерпеливо. – Теперь нам надо начинать все сначала.

– А почему бы не привязать канат ближе к середине мачты, – посоветовала Мод.

– Об этом-то и надо было раньше подумать, – ответил я, крайне недовольный собой.

Я опустил стеньгу снова в воду и привязал к ней веревку на треть дальше от толстого конца. Через час я опять поднял ее, но она снова уперлась в борт. Я сел и стал обдумывать положение. Я просидел недолго. Вскоре я с торжеством вскочил на ноги.

– Нашел! – воскликнул я. – Надо прикрепить канат у центра тяжести! И так нужно будет поступать со всеми предметами, которые нам придется поднимать на судно.

И опять пришлось все начинать сначала и спустить стеньгу обратно в воду. Но все-таки и теперь я плохо рассчитал место центра тяжести: на этот раз кверху пошла верхушка стеньги. Мод следила за работой с отчаянием, а я посмеивался и говорил, что все обойдется хорошо.

Указав ей, как надо вертеть ворот и как остановиться, когда я крикну ей, я стал руками направлять движение стеньги, и когда мне показалось, что стеньга достаточно поднялась, я дал сигнал Мод остановиться. Но, вопреки моим ожиданиям, брус стал опять сползать в воду.

В разгар нашей работы появился Волк Ларсен. Мы обменялись с ним приветствием, и хотя он ничего не видел, он сел на ступеньку и по долетавшим до него звукам стал следить за нами. Теперь я применил другую систему. Я устроил блок и стал тянуть веревку через него. Стеньга медленно поднималась, пока, наконец, не повисла в воздухе над бортом; тогда я, к своему удивлению, заметил, что работа Мод оказалась ненужной. Укрепив неподвижно блок, я сам вертел ворот и мало-помалу вытаскивал стеньгу. Ее верхняя часть наклонилась к палубе, и вся стеньга наконец-то повалилась на палубу.

Я посмотрел на часы. Было двенадцать. Болела спина, я устал и был голоден, а на палубе лежала всего одна стеньга в результате упорной работы в течение всего утра. Теперь только я стал убеждаться, как непосильна была для нас эта работа. Но я учился. Послеобеденная работа должна была показать, чего я мог добиться, и она показала это. Мы возвратились через час, немножко отдохнув и подкрепившись сытным обедом.

Меньше чем за час я благополучно поднял на судно и грот-стеньгу и стал устраивать подъемный кран. Связав крест-накрест верхушки обоих брусьев, причем один конец был несколько длиннее, так как размеры их были неодинаковы, я к точке их пересечения прикрепил двойной блок и перекинул через оба его колеса веревку для подъема. Чтобы воспрепятствовать основаниям стеньги скользить по палубе, я набил на ней толстые планки. Окончив эту работу, я прикрепил веревку к верхушкам стрел и провел ее на ворот. Теперь все мои надежды возлагались на этот ворот. По-прежнему Мод вертела, а я направлял движение.

Спустились сумерки, когда я закончил работу. Волк Ларсен, который все время сидел и слушал, но ни разу не открыл рта, отправился в кухню и стал приготовлять себе ужин. У меня так болела спина, что я едва мог разогнуться. Но я гордо смотрел на свою работу. Я сгорал от желания поднять что-нибудь с помощью моего крана; я радовался точно ребенок, получивший новую игрушку.

– Жаль, что уже поздно, – сказал я. – А то бы я попробовал, как он будет работать.

– Не будьте жадным, Хэмфри, – упрекнула меня Мод. – Утро вечера мудренее, к тому же вы устали так, что едва стоите на ногах.

– А вы? – ответил я участливо. – Вы тоже устали. Вы работали не за страх, а за совесть. Я горжусь вами, Мод.

– Наполовину меньше, чем я вами, и с наполовину меньшим на то основанием, – отвечала она, посмотрев мне в лицо с каким-то особенным выражением; мелькнувший в ее глазах огонек, какого я не видел в них еще ни разу, какою-то сладкой болью отозвался у меня в сердце, но я не понял его значения. Она опустила глаза, а затем подняла их вновь и засмеялась.

– А что, если бы нас теперь увидели наши знакомые? – сказала она. – Посмотреть бы на нас со стороны! Знаете, на кого вы стали похожи?

– Знаю, – ответил я, – я частенько посматриваю и на вас.

Я все еще продолжал думать о том, что заметил в ее глазах, и меня удивила эта быстрая перемена нашего разговора.

– Благодарю вас! – воскликнула она. – На кого же я стала похожа?

– Почти на гороховое пугало, – ответил я. – Взгляните, например, хотя бы на эту вашу изорванную в клочья юбку, на эти лохмотья! А блузка! Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, что вы стряпаете над костром и вытапливаете жир из котиков. А шляпа? Вот так шляпа! И это женщина, перу которой принадлежит «Вынужденный поцелуй»…

Она сделала мне глубокий реверанс и сказала:

– А что касается вас, сэр…

В течение пяти минут мы весело болтали, но под этими шутками скрывалось что-то серьезное, и я поставил это в связь с тем выражением, которое подметил в ее глазах. Но что это могло быть? Значило ли это, что мы стали разговаривать нашими взглядами более красноречиво, чем словами? Я знаю, что мои глаза несколько раз выдавали меня, но я заставлял их молчать. Неужели она все-таки заметила и поняла? И отвечали ли ее глаза мне? Что бы ни означало выражение ее глаз, тот трепетный огонек выражал больше, чем слова. А может быть, и не так! Я был неопытен в разговоре глазами. Я был просто Хэмфри Ван-Вейден, писатель, который был влюблен. Я все время думал об этом, когда мы подтрунивали друг над другом, пока, наконец, не добрались до берега, где уж и без того было о чем подумать.

– Какая досада, – пожаловался я после ужина. – Работаешь целый день не покладая рук и не можешь поспать как следует ночь, не прерывая сна.

– А разве он все еще опасен? – задала она вопрос. – Слепой человек!

– Я никогда ему не доверял, – заявил я, – а тем более теперь, когда он слеп. Эта его беспомощность заставит его озлобиться еще больше. Но я знаю, что делать. Прежде всего я завтра же утром захвачу легкий якорь и отведу судно подальше от берега. Таким образом, каждый вечер, когда мы будем уплывать на остров на лодке, Волк Ларсен будет оставаться там в плену. Поэтому эта ночь последняя, когда мы будем чередоваться и не спать. Одна мысль – эта уже утешение.

Мы поднялись на другой день очень рано и позавтракали до рассвета.

– О, Хэмфри!.. – в отчаянии воскликнула Мод и смолкла.

Она смотрела на «Призрак». Я взглянул по тому же направлению, но не заметил ничего необыкновенного. Она перевела взор на меня, и я снова вопросительно поглядел на нее.

– Наш кран! – сказала она, и голос ее задрожал.

Я забыл о его существовании. Я вгляделся опять: крана не было.

– Неужели это он? – проговорил я вне себя от злости.

Она с участием коснулась моей руки.

– Но ведь вы сможете это сделать снова! – сказала она, чтобы меня утешить.

– О, поверьте мне, – горько ответил я, – мой гнев ровно ничего не стоит, – я ведь не способен обидеть муху, – но хуже всего то, что ему это известно. Вы правы. Если это он уничтожил наш подъемный кран, то мне действительно не остается больше ничего, как вновь приняться за работу. Но теперь уж я буду сам дежурить на шхуне. И если он вмешается…

– Неужели же вы думаете, что я смогу остаться на берегу одна? – возразила Мод. – Не будет ли лучше и его привлечь к работе, чтобы он нам помогал? Тогда мы отлично могли бы жить на «Призраке» втроем.

– Пожалуй, – согласился я, все еще злясь, потому что никак не мог примириться с тем, что мой кран был разрушен. – То есть я хочу сказать, что если мы с вами перейдем на жительство на судно, то будем ли мы там жить с Волком Ларсеном в мире или нет, – это безразлично. Впрочем, это ребячество, – заметил я, – он делает просто глупости; я на него не сержусь.

Но мое сердце сжалось, когда мы опять взобрались на шхуну и увидели, какое опустошение произвел на ней Ларсен. Мой кран исчез. Блоки были разрублены пополам, а Ларсен знал, что я не сумею исправить их. Я вспомнил о вороте и побежал к нему. Оказалось, что и ворот перестал работать: Волк Ларсен сломал его. Мы с Мод посмотрели друг на друга с сокрушением. Затем я выглянул за борт. Мачты, реи и гафеля, которые я с таким трудом выпутал из снастей, исчезли бесследно. Он разрезал веревки, которыми они были привязаны к судну, и пустил их по морю.

Слезы выступили у Мод на глазах, и я понял, что это из сочувствия ко мне. Я сам готов был плакать. Куда теперь девались все наши планы вновь оснастить «Призрак»?! Волк Ларсен нас доконал. Я опустился на люк и задумался в мрачном отчаянии.

– Он заслуживает смерти! – воскликнул я. – Пусть простится мне то, что у меня не хватает мужества быть его палачом.

Но около меня стояла Мод и проводила рукой по моим волосам, точно я был малый ребенок.

– Не надо, не надо… – говорила она. – Все обойдется. Право на нашей стороне, и все будет хорошо.

Я вспомнил афоризм Мишле и коснулся головой ее плеча; и подлинно, я вдруг почувствовал в себе новый прилив сил. Эта благословенная женщина была для меня неиссякаемым источником энергии. Да и в самом деле, что за важность! Только простая неудача, отсрочка на несколько дней. Мачты не могло отнести далеко в море: ветра не было. Значит, найти их большого труда не составит. А кроме того, это был нам урок. Теперь я знал, чего ожидать от Ларсена. Если бы он выждал до конца нашей работы и уничтожил бы ее тогда, это было бы хуже.

– Вот он идет, – шепнула Мод.

Я посмотрел. Он тихонько шел по корме вдоль борта.

– Не обращайте на него внимания, – шепнул я ей. – Он хочет узнать, как мы к этому отнеслись. Делайте вид, что мы не знаем. Лишим его этого удовольствия. Снимите башмаки, вот так, и держите их в руках.

И мы сыграли со слепцом в кошку и мышку. Когда он шел по левой стороне, мы перебегали на правую и, взобравшись на ют, смотрели, как он то поворачивал назад, то шел вперед по нашему следу.

Все-таки каким-то образом он узнал, что мы на шхуне, потому что очень уверенно сказал: «Доброе утро!» – и ожидал нашего ответа. Затем он ушел на корму, а мы прошли на нос.

– О, я знаю, что вы здесь! – закричал он издали.

И я видел, как он внимательно прислушивался, не ответим ли мы ему.

Это мне напомнило большую сову, которая после каждого своего крика прислушивается, не отзовется ли испуганная добыча. Но мы не отзывались и двигались только тогда, когда двигался он. И так мы бегали по палубе, как дети, увертываясь от злого великана, пока, наконец, это не надоело самому Волку Ларсену и он не сошел с палубы в каюту. Тогда мы надели наши сапоги и с беззвучным смехом перелезли через борт в лодку.

Когда я посмотрел в ясные карие глаза Мод, я забыл все на свете и знал только то, что я ее люблю и что только благодаря ей я буду способен проложить ей и мне обратный путь в мир.

66. Грот-стеньга и фок-стеньга – продолжение грот-мачты и фок-мачты (большие мачты делаются составными).