Часть I
Первозданная суть жизни закалит сердце трепетной любовью, преобразуя спрятанную в нем тьму во свет и раскроет истинный смысл бытия.
Неизвестность пугает неизбежностью, слившись воедино с тотальностью вечной судьбы.
Безудержен ее нетленный миг…бесконечные порталы червоточин людских сомнений и отложенных решений…
Тяжело выдохнув, я устало провела рукой по лбу. Отделение и так переполнено до отказа, а тут еще эта поступила! Куда их всех девать?!
Я сделала над собой усилие, и собрала остатки воли в кулак:
– Возле окна стоять нельзя, может продуть.
– Смотри.
– Куда?
– Видишь там?
Мне пришлось сесть на корточки и приблизить голову к ее уху: передо мной предстали черты ее лица – небольшой нос, вздернутый кверху, припудренный редкими веснушками. Пухлые детские губки, растянувшиеся в застенчивой мягкой улыбке.
– А что я должна там увидеть?
– Ты же нравишься ему!
– Отойди, пожалуйста, от окна! Дует ветер, и ты можешь простудиться.
– Моему другу! Он говорит, что у тебя доброе сердце, но ты очень сильно устаешь. Поэтому такая злая.
Терпение лопнуло. Мало того, что дежурство началось с поступления девчонки из детдома, а с ней у меня сто процентов будет куча бумажной волокиты, так еще и выдумки в стиле каких – то там друзей, которым я нравлюсь?!
Девочка отвернулась от окна и посмотрела мне в глаза. Я набрала в рот воздух, чтобы привычно отчитать ее в духе всех самых строгий традиций, но остановилась на полуслове, забыв все, что хотела сказать.
Впервые во взгляде больного ребенка отсутствовало это выражение!.. Понимание неизбежности своей участи, ужасающее и пронизывающее недетское смирение. Она сияла каким – то удивительным блеском: будто знала, что конца не будет! Что есть что – то более важное. То, что невозможно постичь простым человеческим умом.
– Что такое осень?
– Осень? Ну, это время года, которое…
Девочка отрицательно мотнула головой:
– Это лесная фея, старшая сестра лета! Все думают, что она помогает лету перейти в зиму, но это не так. Она от солнца преклоняет природу к земле. Возвращает нас к маме…
Внутри меня что – то резко оборвалось и рухнуло вниз. Мозг автоматически начал обдумывать сказанное ею и сделал вывод, что, скорее всего, болезнь девочки прогрессирует. Возможно, дело в галлюцинациях?
– А знаешь, кто мне это рассказал?
– Кто?
– Мой ангел! Когда я открываю глаза, он стоит рядом со мной и говорит, что хоть мама сейчас далеко от меня, но придет день, когда мы снова с ней встретимся!
Мое сердце глухо забилось.
Девочка повернулась к окну.
– А знаешь, о чем поют деревья?
– Нет.
– Об одиночестве, грусти, печали, тоске… Они многое могут рассказать. Стоит только прислушаться!
Мне захотелось узнать, кто из взрослых поместил эту чушь в ее голову, но медсестра выдернула меня в одиннадцатую палату. На этот раз мягко и без давления, я снова попросила ее отойти от окна и направилась к другому пациенту. Обернувшись, я увидела, как девочка водит указательным пальцем по стеклу…
***
На следующий день во время обхода с заведующей я задержалась у ее постели. В истории болезни она была записана, как Соня Авдеева.
– Соня, как давно к тебе приходит твой друг?
– Я не помню. Он всегда был со мной.
– Угу.
– А хочешь я тебе кое – что покажу?
– Нет. Не хочу.
Неожиданно, девочка поцеловала меня в нос и прошептала на ухо:
– Пойдем! Я докажу тебе, что ничего не придумываю!
Я вспыхнула и почувствовала, что краснею.
– А я и не сомневалась в твоих словах!
Через минуту Соня снова стояла возле «своего» окна и махала мне ручкой, чтобы я подошла ближе.
– И? Что я там должна увидеть?
– Слышишь музыку?
– Какую музыку?
Девочка улыбнулась еще шире и тихо рассмеялась. Ее смех напомнил мне чириканье воробья. В голубых глазах заплясали искорки радости, на щеках поселился румянец.
Я посмотрела в окно – на территории больницы сидел мужчина. Интересно, кто его впустил?
– Сонь, какую музыку ты слышишь?
Соня была уже в двух шагах от выхода из отделения. Волосы у меня на теле встали дыбом: этот ребенок сошел с ума?!
Добежав до нее, я резко схватила ее за руку и прикрикнула:
– Соня, тебе нельзя выходить на улицу!
Из глаз девочки брызнули слезы, и она побежала в свою палату. Я медленно выдыхала. Господи, ведь все было так спокойно и хорошо!..
Я зашла к ней в палату. По счастью, мы были одни.
– Сонечка, прости, что накричала на тебя. Я была очень груба.
Подойдя к ее кровати, я положила руку на худенькое плечико. Оно еле заметно дернулось, и я услышала тихий всхлип. Тяжело вздохнув, я погладила ее по головке и с нежностью в голосе прошептала ласковые слова. Я боялась, что состояние девочки может ухудшиться. К тому же, наше едва начавшееся с ней знакомство, может оборваться на весьма неприятной ноте.
– Соня, я не могу тебе этого разрешить!
– Только ненадолго, пожалуйста! Я тепло оденусь. И на лицо обязательно маску!
– Не канючь.
– Ну, пожалуйста, тетя доктор!
– Марьям Руслановна.
Я изо всех сил старалась не поддаваться обаянию этой маленькой хитрюшки. Получалось слабо.
Соня прильнула ко мне и, обняв за талию, попросилась на руки. Малышка прекрасно знала, как ловко добиваться своего!
Я таяла. Не знаю каким образом, но этот ребенок растапливал мою привычную сухость и вил из меня свои веревки.
– Хорошо, но только на десять минут! Не больше.
Во взгляде Сони на мгновение мелькнуло удивление, быстро сменившееся искрящимся доверием и радостью.
– Спасибо, Марьям!
***
– А когда ты услышала музыку?
Девочка шла рядом, держа меня за руку. На лице была куча масок, укутана по самое горло.
– Он уже два дня играет. Я слышу его, когда подхожу к окну.
Я боялась, что «Музыкант» окажется очередной выдумкой. Как объяснить малышке, что это плод игры ее воображения?
Не заметно мы подошли к маленькой аллее из деревьев, расположившейся на территории больницы. Осень уже вступила в свои права: под ногами хрустели разноцветные опавшие листья, их ворохи хаотично перемещались ветром в разные стороны, попадая нам на ботинки и одежду. Неожиданно в моем сознании жидким ярким пламенем вспыхнули недавние слова Сони: воображение нарисовало пронзительно красивую женщину, одетую в тонкое платье из осенних листьев, довольно дикую, почему – то напомнившую мне амазонок из Бразилии. Твердым крепким шагом она шла рядом с нами и ободряюще улыбалась. На долю секунды, мне показалось, что сейчас она коснется меня, и я рассыплюсь миллионами маленьких искр и забуду обо всем, что тревожит меня… неожиданно мой слух уловил звуки музыки. Так это правда?!
Я увидела мужчину, игравшего на виолончели. Высокого роста, метр восемьдесят, брюнет с темно – карими, почти черными глазами и коротко остриженными под ежик волосами. Лицо его было стиснуто тяжелым подбородком, от чего казалось массивным и пугающим. Линия губ была сжата сурово и властно.
Откуда он взялся?..
Взглядом я поймала Соню. Девочка продолжала держать меня за руку и, не отрываясь, восхищенно смотрела на незнакомца. Ее лицо светилось!
Я перевела взгляд на Музыканта. Возможно, то, какими глазами девочка посмотрела на него, повлияло и на меня. Я больше не видела в нем пугающего меня человека. Неожиданно для себя я обнаружила, что он живет в своем особенном мире! Глаза его были плотно закрыты, а губы растянулись в довольной улыбке.
Мужчина повернул голову в мою сторону и, ухмыльнувшись, весело и с задором подмигнул. Я зарделась и тихо вздрогнула. Внутри поселилось смятение. Но, вспомнив, что я не одна, я машинально оглянулась в поисках Сони.
Девочка стояла вплотную к Музыканту:
– Как у тебя получается так играть?
Мужчина прищурился от солнечного света, ударившего ему в глаза и, бросив короткий вопросительный взгляд на Соню, заинтересованно спросил:
– Как так?
– Словно это единственное, что у тебя осталось. Как будто это последнее мгновение твоей жизни.
Я тяжело задышала.
Соня стояла напротив Музыканта и не сводила глаз с его лица. Тот отложил в сторону свою виолончель и задумчиво ответил:
– Странно слышать от такой маленькой девочки слова, что не всегда услышишь от взрослого.
Соня весело хмыкнула и дернула своим худеньким плечиком.
– Мне пришлось рано повзрослеть.
Я почувствовала смущение от нахлынувших на меня чувств. В голове вихрем один за другим крутились вопросы. Кто этот человек? Откуда он взялся? Кто вообще разрешил ему здесь играть?!
Музыкант ухмыльнулся в ответ, словно понял, что – то незримое, что крылось за ответом Сони:
– Никто не знает, что будет в следующую минуту. И я тоже.
Девочка продолжала настаивать на своем:
– Но ведь у тебя впереди целая жизнь?
Собравшись духом, я решилась прекратить этот разговор. Ребенок слишком долго находился на улице!
Я подошла к Соне и взяла ее за руку. Нам надо было вернуться в отделение. К моему удивлению, мужчина едва заметно кивнул головой, соглашаясь со мной, и произнес вслух:
– Смотря, что ты подразумеваешь под словом «целая». Годы или минуты. И то, и другое можно назвать жизнью.
Я совершенно не понимала смысла их слов. Нетерпеливо застучав ногой, я резко щелкнула пальцами, стремясь обратить их внимание на себя.
Но мои намеки вполне «успешно» были проигнорированы.
– Это, наверное, ваша дочь?
– Нет! Это моя пациентка.
– Вы работаете врачом в больнице?
А по моему халату не видно?..
– Да!
Я быстро прочистила горло:
– А что вы здесь делаете? Кто вам разрешил играть на территории больницы?
Сделав ударение на слове «вам», я скрестила руки и вопросительно уставилась на «Музыканта».
– Меня зовут Саид Бугдаев. У меня есть письменное разрешение главного врача и пропуск.
Смерив его изучающим взглядом, я молча взяла протянутые документы.
– И с каких это пор, интересно, Музыканты играют в медицинских учреждениях? Первый раз такое вижу.
– Это моя личная инициатива.
– Понятно.
– Не возражаете, если перейдем, на «ты»?
В глазах Музыканта заплясали чертики.
– Нет.
Интересно, что же такого должно было случиться, что этот субъект «решился» на такое?..
Я открыла было рот, чтобы озвучить свой вопрос, но не успела. Соня, до этого молча стоявшая рядом со мной и державшая за руку, подошла к Саиду, и тихо сказала:
– Сыграй, еще. Мне это нравится!
Музыкант широко улыбнулся и, незамедлительно выполнил ее просьбу.
***
Русые волосы девочки на голове сменила тонкая батистовая косыночка зеленого цвета. Соне, как и всем пациентам сбрили волосы после начавшегося курса химиотерапии.
Ее рассказы о «таинственном друге» меня беспокоили. Вдруг это связано с инфильтрацией бластными клетками внутренних органов или центральной нервной системы*?
Инфильтрация – это когда «плохих» клеток, или бластов, убивающих здоровые клетки организма, становится больше. Они попадают во внутренние органы, способствуют их разрушению, ухудшая физическое состояние ребенка. При поражении центральной нервной системы у детей наблюдаются галлюцинации и различные бредовые состояния.
Но анализы показали, что у девочки все относительно в порядке, насколько это возможно при ее состоянии здоровья. Тогда чем объяснить мою тревожность?
Отбросив назойливые мысли, я подумала о том, что ребенку надо бы повторить анализы крови и костного мозга, и сделать КТ*. После этого станет ясно, как дальше поступить. Возможно, придется похлопотать о ее переводе в Москву. Там возможности лечения шире, чем у нас.
– Сонь, скажи, а как часто «твой друг из окна» приходит к тебе?
Соня негромко рассмеялась и посмотрела куда – то в сторону от меня.
– Ты же с ним вчера познакомилась. Это наш Музыкант. ***
Дети, больные раком, – очень благодарные пациенты. Они не плачут от боли, когда у них берут кровь, не зовут маму, потому что им одиноко. Я каждый день вижу их глаза: на первый взгляд в них печаль и вечная тоска. Но в глубине – жизнь в особенном мире, где болезнь становится проводником и другом.
Я не имею в виду, что у них отсутствует страх перед ней. Нет. Просто они твердо смотрят ей в лицо и принимают все, что дает им жизнь, с любовью.
У человека, никогда раньше не присутствовавшего в нашем отделении гематологии и не видевшего тяжелобольных детей, пребывание в таком месте может вызвать шок. Когда заходишь туда впервые, кажется, что это пустынная обитель горя и тихой скорби. Безжизненные лица родителей, потерявших всякую надежду на выздоровление. Грустные глаза детей. Сами стены пропитаны болью, а время остановилось в своем течении.
Но это весьма ошибочно. Мои пациенты умеют радоваться жизни и быть благодарными за все, что имеют.
Каждый родитель, каждый ребенок надеется на выздоровление или выход в стадию ремиссии. Когда они первично поступают в наше отделение, в их глазах – надежда! Что диагноз не подтвердится, что, может быть, это ошибка лечащего врача… Они смотрят на меня с мольбой, прося о чуде.
Я собираю анамнез, назначаю анализы и понимаю, что не могу им ничего обещать. Я не Господь Бог. Я не могу предугадать, каким дальше будет развитие болезни. Есть статистика по заболеваниям, есть протоколы, в которых прописано лечение, есть то, что помогло моим предыдущим пациентам. Есть результаты ремиссии, когда бластные клетки уходят из крови и состояние ребенка улучшается. Он выписывается из стационара и прикрепляется к врачу в поликлинике, наблюдающему дальше его состояние. А есть и посмертные эпикризы, вручаемые мной обезумевшим от горя родителям…
Тяжело больные дети, это такие же дети, как и все. Они рисуют, поют, танцуют, ставят спектакли. Живут обычной жизнью обычного ребенка. Развиваются и взрослеют.
Среди моих пациентов были и те, кто не смог выйти в ремиссию*, не смотря на проведенное лечение. С одной стороны, надежда, с другой… невозможно предсказать какой – либо исход. Лишь наблюдать состояние ребенка и делать свою работу, отдавая ему любовь, как умеешь.
Мы – гематологи* помним все имена наших пациентов, потому что они лечатся у нас годами! Наша задача состоит в том, чтобы убедить их родителей не сдаваться. И говоря о том, что в процессе лечения у нас есть шансы выйти в ремиссию, мы прекрасно осознаем, что ждет наших маленьких пациентов: бесконечные химиотерапии, боль, слабость, огромные дозы лекарств, убивающие здоровые клетки тела изнутри. Но даже это не отнимает у нас веры в то, что болезнь можно победить и что жизнь каждого нашего пациента стоит того, чтобы за нее бороться.
***
Я провела обследование Сони, и оно не выявило никаких поражений головного мозга.
Я предположила, что девочка, скорее всего, пытается заполнить пустоту, образовавшуюся после смерти мамы. Когда Соня призналась мне в этом, я впервые увидела, какую невыносимую боль она испытывает. Ее глаза, в которых еле сохранялась жизнь, готовы были сдаться напору тяжелой болезни и мне стало непривычно страшно при виде этого.
Соня родилась в маленьком ауле в Ставропольском крае. До восьми лет жила с мамой Елизаветой Анатольевной Авдеевой. Отец ушел из семьи, когда девочке исполнилось два месяца. Она ничего не помнила о нем. Елизавета Анатольевна работала учительницей русского и литературы в соседнем селе. Из рассказов Сони о маме, я узнала, что та любила свою дочь до беспамятства и заботилась о ней, максимально стараясь заменить отца. Девочке покупали все самое лучшее. Соня рассказывала о ней с неприкрытой трепетностью и любовью. Перед сном каждую ночь Елизавета Анатольевна читала дочери детские сказки, (это была их традиция), подолгу разговаривая с ней о сказочных персонажах, и прививала любовь к фольклору и искусству …
Казалось бы, мать Сони должна была работать учительницей до самой старости, а Соня должна была вырасти и дальше пойти по ее стопам. Но судьба решила иначе.
Администрация школы, в которой работала Елизавета Анатольевна выделила для детишек, живших в соседнем ауле, маленький желтый автобус. На нем вместе со своими учениками женщина ездила на работу и обратно домой.
В тот роковой день, когда Соня осталась сиротой, Елизавета Анатольевна рано освободилась. Вся методическая работа была выполнена, уроков по расписанию не было.
Школа работала в две смены. Автобус приезжал к двум часам дня и к пяти вечера, к концу каждой смены.
Елизавета Анатольевна, освободившись в районе двенадцати часов, не дожидаясь автобуса, отправилась домой пешком. Два села соединялись между собой широкой проезжей частью. По бокам шли «местные тропинки» для жителей.
В это же время из кафешки вывалился парень. Бурная ночь отпечаталась на его лице тяжелыми следами утреннего похмелья и яркими последствиями недавнего кутежа. Домой он ехал на машине. Елизавета Анатольевна шла недалеко от проезжей части. Парень, чья голова гудела от выпитого накануне алкоголя и бессонницы, проезжая мимо нее, на мгновение закрыл глаза. Опомнившись, он инстинктивно дернул руль влево, уклоняясь от встречного движения и свернул в кювет. Оба погибли на месте.
Девочка осталась одна. У нее не было ни бабушек, ни дедушек. Отец не объявился.
Каким-то образом история о том, как именно погибла ее мама, дошла до Сони. Она не проронила ни слезинки. Лишь сидела на диване и смотрела в одну точку прямо перед собой. Она отказывалась от еды, перестала разговаривать с окружающими.
На время похорон заботу о Соне взяла на себя соседка, хорошо дружившая с мамой девочки. Соня переехала к ней жить. Женщина была невероятно встревожена ее душевным состоянием. Обратившись к своей знакомой, работавшей в районной больнице, она похлопотала о том, чтобы Соню положили в отделение неврологии. Там она находилась под присмотром специалистов.
С раннего возраста девочка не отличалась крепким здоровьем и часто болела, ее юный организм нуждался в питательных веществах, а насильно накормить ее никто не мог. В больнице ее держали на парентеральном питании.
Соня целыми днями не выходила из своей палаты. Врачи и медсестры старались максимально окружать ребенка заботой и любовью. Село было небольшим, и все были в курсе случившейся трагедии. Заведующая отделением попросила санитарку приглядывать за ней и не оставлять одну. Постепенно, проявив недюжинное терпение, сердобольная женщина добилась того, чтобы девочка рассказала ей о своей боли и расплакалась в ее объятьях. Ребенку стало легче, и на следующий день она понемногу начала оттаивать. В течение недели Соня постепенно перешла на обычное питание и стала выходить из своей палаты. Боль от потери мамы стихала, и девочка приходила в себя.
Через два месяца ее перевели в Ставрополь, в городской детский дом. В его стенах Соне предстояло новое испытание. Ей необходимо было учиться жить одной, без родительской ласки и тепла.
Девочка пережила невыносимый ужас: потерять мать, оказаться с чужими людьми в незнакомом городе!..
Через полгода Соня заболела ОРВИ. Педиатр прописал противовирусные препараты, и девочка пошла на поправку. Но через неделю ребенок начал жаловаться на головные боли. Ее тошнило, кровоточили десны. Два раза из носа шла кровь. Лечащий врач провел тщательное обследование: общий анализ крови показал увеличение лейкоцитов в крови, наличие бластных клеток* в периферической крови, снижение сегментоядерных нейтрофилов* и увеличение лимфоцитов.* Врач предположил у ребенка острый лимфобластный лейкоз* и направил Соню к гематологу.
Утрата привела к тяжелой болезни, и Соня оказалась в больнице, где я работала.
Я не могла стоять в стороне, видя, как маленькая девочка одна справляется с этой трагедией. Я знала, что никогда не смогу заменить ее родителей. Но я могла стать для нее другом, чтобы девочка не ощущала себя одинокой.
Я стала уделять ей больше внимания, чем остальным моим пациентам, проводила с ней все свободное от работы время. Поначалу Соня замыкалась в себе – столь интимный рассказ о ее боли, ее уязвимости, ее потере поспособствовал тому, что она начала отстраняться от меня, уходя в свою палату и предпочитая проводить больше времени наедине с собой и своими мыслями. Но я не сдавалась, прекрасно понимая состояние маленького ребенка. Это тяжело для взрослого человека, не говоря уже о десятилетней девочке!
Врачи нашей больницы, согласно моим назначениям приходившие к Соне, были очень доброжелательными, милыми людьми. Но ни один врач не сможет заменить маму и папу.
Наверное, хуже всего девочке давалось присутствие родителей детей, лежавших вместе с ней. Видя каждый день ее окутанные печалью глаза, я не находила себе места, не зная, как помочь ей.
Наконец, мне улыбнулась удача и судьба предоставила новый шанс сблизиться с Соней. Девочка привычно стояла у окна. Я смирилась с этим и незаметно следила за тем, чтобы все окна были плотно закрыты и не дули сквозняки. Заговаривать со мной она не решалась – рана все еще была свежа, да и я не знала, что ей ответить. У нее было столько вопросов, на которые я не знала ответов. По возможности я засекала время, когда она подходила к окну и в перерывах между заполнением протоколов лечений и историй болезней следила за тем, чтобы это длилось не более двух часов. Ребенок был слаб после химиотерапии, длительное стояние на ногах могло навредить ей.
В тот день у моего пациента с рецидивирующим хроническим миелоидным лейкозом* была назначена стернальная пункция*. Он лежал в реанимации, куда его перевели во время дежурства одного из моих коллег в связи с начавшейся пневмонией. Пациенту было четырнадцать лет. Вечером у него поднялась температура и дежурный доктор не мог сбить ее на протяжении двух часов. У подростка развилось осложнение на фоне индукции. Индукция является первым этапом в лечении острого или хронического лейкоза. Она включает в себя химиотерапию лекарственными препаратами, убивающими опухолевые или бластные клетки. Наряду с бластами химиотерапия убивает и здоровые клетки организма. Это может ослабить иммунитет и привести к различным инфекционным осложнениям. Подростка перевели в реанимацию для оказания необходимого лечения.
Я ушла в реанимацию и отсутствовала около трех часов. Вернувшись в отделение, я по привычке подошла к посту медсестры, чтобы сделать необходимые записи и увидела, что Соня продолжает стоять возле окна. Больше трех часов! Куда смотрят медсестры?! Бросив все свои дела, я быстро подбежала к ней и в необъяснимом порыве схватила за худенькие плечи.
– Соня, тебе нельзя столько стоять возле окна! Ты тяжело болеешь, ты же можешь…
Соня улыбнулась! Впервые за долгое время пребывания в отделении, девочка мне снова улыбнулась! Сердце болезненно сжалось и гулко застучало в груди.
– Он приходил ко мне!
– Кто? Твой друг?
– Да, мой друг. Он подарил мне вот это.
Соня достала маленькую игрушку в виде виолончели и такой же миниатюрный смычок.
– Он сказал, что научит меня играть, когда мне станет легче. Правда здорово!
– Правда, малышка… правда…
Я обняла ее и прижала к своей груди. Сердце разрывалось на части от тоски.
– Он передавал тебе привет, Мари.
– Мари?
– Это он тебя так назвал! Правда, красиво?
– Правда, малышка… правда…
***
Как восхитительно, когда желания исполняются легко! Как восхитительно, когда радость и беззаботность дают твердое чувство уверенности и внутреннего покоя. Сюрпризы приносят лишь удовольствие, а неожиданности оставляют только сладчайшее послевкусие.
Но что делать если, случился стук сердца, вдох, выдох, и нет возможности образоваться слову и мысли?..
Что делать, если внутри тебя зияет огромная дыра, и ее невозможно ничем заполнить. Только слиться с ней и позволить ей себя уничтожить…
Я бы никогда не решилась открыть свое сердце и рассказать эту историю на просторах интернета… она личная, она – моя!..
Но каждый раз, вспоминая тебя, моя малышка, я стыжусь своего малодушия…
***
Саид Бугдаев незаметно вошел в разряд «местной знаменитости». Многие молоденькие медсестры и доктора пытались обратить на себя его внимание, но он мягко отклонял их предложения. Это порождало среди женщин слухи о том, что причиной его холодности была неразделенная любовь. Мужчины соглашались с этим утверждением, глубоко убежденные в том, что «сто пудово его бросила бывшая», и выражали солидарность его поведению. Были и те, кто, не смотря на отказы не оставлял надежд растопить лед сердца Бугдаева.
У меня Музыкант не вызывал никакого интереса. В моей жизни существовали только работа и Соня. Они были ее главным смыслом. В свободные часы, я заходила в палату к моей девочке, и мы вместе раскрашивали различные детские картинки. Точнее, я сидела рядом и смотрела на то, как она рисует. У ребенка проявился потрясающий талант к рисованию! Моя душа искрилась счастьем от созерцания столь прекрасной и трогательной картины. Во время занятий творчеством у нее настолько загорались глаза, что я невольно трепетала от радости и восторга.
– А, Марьям Руслановна! Здравствуйте.
Алия Артуровна, воспитательница, приглядывавшая за Соней, запыхалась в дверях.
– Здравствуйте, Алия Артуровна. Смотрите, что нарисовала малышка.
– Какая красота, Сонечка! Какая ты молодец! Умница!
Соня радостно зарделась, и смущенная, посмотрела на меня. Я прижала ее к себе и крепко поцеловала.
– Мы хотим ненадолго, минут на двадцать выйти на улицу. Вы как?
Алия Артуровна понимающе кивнула и ответила:
– Ой, хорошо! Я как раз домой по – быстрому сбегаю. Я же напротив больницы живу.
Отлично.
– Конечно, идите! Все будет в порядке. Я присмотрю за Соней.
Малышка уже стояла возле двери палаты. Ей не терпелось пойти к своему другу Музыканту.
– Мари!
Саид Бугдаев ошеломленно взъерошил волосы. Все же стоило признать, что атмосфера в больнице с его появлением значительно улучшилась: врачи неохотно, но отмечали, что многие пациенты стали лучше себя чувствовать и быстрее шли на поправку. Я в свою очередь также не могла отрицать того факта, что Музыкант помогал детям в терапии восстановления. Они приходили с ежедневных многочасовых прогулок счастливые и довольные. Родители стали чаще улыбаться друг другу, и даже санитарки меньше ругались на нерадивых пациентов, проскальзывавших в больницу без бахил.
Хотя, признаться честно, я была абсолютно уверена, что эта прихоть «местного бизнесмена» быстро улетучится, и он прикроет лавочку со своими благотворительными концертами, свалив из больницы.
Но я ошиблась! Саид на удивление совершенно не оправдал моих ожиданий. «Эта прихоть» исполняла свои концерты на территории больницы уже два месяца.
– Не знал, что ты приходишь послушать мою игру!
Голос Саида не скрывал искренней радости и… волнения!..
Я почувствовала, что краснею.
– Да, Саид, прихожу. И я не одна.
Из моей спины выглянула Соня и с победным криком прыгнула к нему на руки. Послышался звонкий смех, громкие причмокивания и воздух заискрился весельем.
– А ты меня не увидел! Ха – ха! Я тебя провела!
Саид громко расхохотался.
– Ну ты, звезда!
Он повернулся ко мне, взглядом приглашая присоединиться к ним.
Его непринужденность и легкость почему – то смутили меня. Стараясь не показывать своих чувств, я невозмутимо поправила волосы и посмотрев ему в глаза, мягко сказала:
– Сыграй для нас, Музыкант.
Однако, как быстро эти двое успели сблизиться!..
Саид заиграл: наполненная теплой светлой грустью, музыка шелковой вуалью окутала уставшие струны моего сердца и погрузила каждую клеточку тела в безмятежное чувство покоя и тающего блаженства. Я не переставала дивиться тому, насколько безгранична и тонка душа этого человека. Кто ты, Музыкант? С какой планеты? Неужели земной человек может дарить подобное наслаждение одной только игрой на виолончели?..
Он будто услышал мои мысли и задумчиво посмотрел на меня. Его глаза покрылись поволокой, и я утонула в их бездонной черной пропасти, незаметно покорявшей меня своей воле и медленно тянувшей туда, откуда нет возврата.
Осенняя меланхолия … калейдоскоп цветов – альянс… последний поцелуй уходящего торжества красок. Прощальный вздох мучительно пленительных чувств и нежность тающих оттенков…
Соня села рядом с ним на лавочку и задумчиво уставилась в пустоту. Я подошла к ней и мягко обняла за голову. Неожиданно, Саид остановил свою игру:
– Хорошо выглядишь, малышка. Когда выписываешься?
– У меня острый лимфобластный лейкоз. Две недели была химиотерапия. Сейчас еще один курс. Мне дают сильные лекарства, они помогают убить плохие бластные клетки внутри меня. Как закончиться терапия, тогда, может быть и выпишут.
Внутри меня все сжалось от ледяного холода. Она говорила об этом так обыденно, будто это были ежедневные домашние задания в школе. Мне стало страшно от того, насколько ребенок привыкает к таким вещам. Они стали неотъемлемой частью ее жизни.
Музыкант пристально посмотрел на Соню, и на долю секунды мне показалось, что в его глазах промелькнула боль. С минуту повисло тяжелое молчание. У меня появилось дикое желание заполнить эту паузу. Но Саид опередил меня:
– Что скажут друг другу две искалеченные души? Та, что еще не успела расцвети и угасает, и та, что живет в тени болезни, накрывшей ее подобно черной мгле…
Удивленно взглянув на него, я не поняла ни слова из того, что он сказал.
– Что ты имеешь в виду?
Задумчиво посмотрев в мои глаза, он еле заметно качнул головой.
– Сонь, подойди ко мне, пожалуйста. Присядь рядом. Мари…
Он смущенно взглянул на меня:
– Кстати, ты не возражаешь, что я называю тебя Мари?
– Нисколько! Мне нравится.
Я зарделась и поспешила сесть рядом с Соней, в ожидании продолжения разговора.
– Отлично. Мари.
Музыкант коротко ухмыльнулся и ненадолго замолчал. После короткой паузы голос его зазвучал немного хрипловато:
– Эта история началась давным – давно. Еще задолго до существования человечества. Тогда даже Боги помнили себя маленькими детьми, а Вселенная только совершала свои первые хрупкие шаги.
В те далекие времена на планете Земля жили только Ноты. Они не знали ни горечи, ни разочарования: ими правила Королева Музыка! Годы, столетия летели как мгновения вечности, казавшейся незыблемой в своей нерушимости. Музыка была очень мудрой правительницей и поддерживала порядок во всем своем королевстве.
Саид смотрел куда – то вдаль, а я ощущала силу, исходившую в этот момент от него. Дервиш из далекой пустыни…
Я перевела взгляд на Соню – девочка, зачарованно ловила каждое его слово, боясь, что – либо упустить. Незаметно сев поближе, я обняла ее и ласково притянула к себе.
– Все шло своим естественным чередом. Ноты создавали Аккорды, вырастая, те превращались в Созвучия. Во всем царила гармония! Благодать была связующим звеном между каждым элементом системы, а любовь слыла единственным языком общения и всеобщего процветания. Но случилось так, что однажды, к ним, нагрянула неожиданная гостья. Ее черты невозможно было разглядеть под черным и даже мрачным плащом! Но Музыка была истинной правительницей и всегда радовалась вновь прибывшим гостям. Она оказала той поистине радушный прием! Гостья поведала им много тайн и среди них была та, что легла в основу этой истории. Оказывается, королевство Музыки окружали другие миры: они не одни на Земле! Музыка настолько пришла в восторг от этой новости, что ей нестерпимо захотелось узнать больше обо всех мирах: любопытство одолевало ее изнутри. Королева была готова на что угодно, лишь бы хоть одним глазком взглянуть на эти чудеса! Гостья согласилась рассказать, как это осуществить, но только за определенную плату. Музыка незамедлительно согласилась, тем самым выполнив ее требование, посчитав его незначительной ни к чему необязывающей просьбой. Тайна стала доступна Королеве, и она открыла было рот, дабы расспросить об озвученной оплате, но Гостья исчезла, так и ничего не потребовав взамен.