Loe raamatut: «Гены, эгоизм и сила сотрудничества: Эволюция как командная игра»

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)

Переводчик: Любовь Макарина

Научный редактор: Валентина Бологова

Главный редактор: Сергей Турко

Руководитель проекта: Елена Кунина

Арт-директор: Юрий Буга

Корректоры: Мария Смирнова, Анна Кондратова

Компьютерная верстка: Максим Поташкин

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Jonathan Slivertown 2024. This edition published by arrangement with The Curious Minds Agency GmbH, Louisa Pritchard Associates and The Van Lear Agency LLC

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2025

⁂

Моим коллегам по Профсоюзу университетов и колледжей в их коллективной борьбе за справедливость

Часть I
Группы

1
«Кроты» и наркоторговцы

19 сентября 1985 года Мехико содрогнулся от землетрясения магнитудой 8 баллов – самого мощного за всю историю наблюдений. В считаные минуты рухнули или были серьезно повреждены тысячи зданий, в том числе 12-этажная башня больницы, под обломками которой погибло более 500 человек¹. Мехико стоит на дне некогда существовавшего здесь озера, ныне по большей части осушенного, но в свое время служившего ацтекам надежной защитой. Когда сейсмическая волна достигла города, высохшие озерные отложения заколыхались, словно водяной матрас: одни здания рухнули, а другие, стоявшие с ними бок о бок, уцелели. Некоторые высотки устояли, но сложились, как стопка блинов: одни этажи обвалились, а другие выдержали. Выживете вы или погибнете, зависело лишь от того, на каком этаже вы оказались в момент катастрофы.

Смерть – неизменный мотив мексиканского фольклора. Зачастую она предстает в образе веселого скелета в сомбреро, бренчащего на гитаре. В то роковое 19 сентября костлявая рука смерти в одночасье оборвала многие тысячи жизней. Погибло, вероятно, не менее 10 000 человек, хотя истинный масштаб трагедии до сих пор неизвестен. Кризис обнажает и лучшее и худшее в людях и организациях. Мексиканские власти охватил паралич, но жители города взяли спасение соседей в свои руки. В первые критические дни после землетрясения обычные граждане вызволили из-под завалов 4000 человек. Всего за четыре часа добровольцы эвакуировали почти 2000 тяжелобольных пациентов из пострадавших больниц в безопасные места.

В числе гражданских групп, пришедших на помощь погребенным заживо под руинами Мехико, оказались и молодые люди из Тлателолько – сурового района сурового города. Для них это был вопрос гордости – суметь пробраться в здания, куда никто больше не решался сунуться. Без всякой подготовки и специального снаряжения, в кризисной ситуации они находили в себе силы делать то, что требовалось. Через несколько месяцев после землетрясения ребята организовали постоянную команду добровольцев под названием Los Topos de Tlatelolco («Кроты из Тлателолько») для подготовки и проведения спасательных работ при таких же бедствиях, как в 1985 году. С тех пор «Кроты» участвуют в подобных операциях по всей Латинской Америке и в разных странах мира – от Италии до Индонезии. Список их требований к новобранцам весьма напоминает развернутое определение альтруизма. Молодой «Крот» должен стремиться помогать людям, быть готовым к тяжелым тренировкам, спешить на выручку всякому, кто в беде, не ища ни личной выгоды, ни признания своих заслуг².

Рис. 1. «Кроты из Тлателолько»

Разве кто-то станет отрицать, что «Кроты» и весь отклик общества на землетрясение 1985 года в Мехико – это квинтэссенция всего самого светлого в человеческой природе? Но все же сегодняшняя Мексика – это, мягко говоря, неблагополучная страна. Наркокартели безнаказанно убивают, творят необузданное насилие. В один июньский день 2020 года органы правопорядка зарегистрировали 117 убийств – новый суточный рекорд³. Растет и число фемицидов: в 2020-м произошло несколько жесточайших убийств на фоне эскалации насилия против женщин в целом⁴. Впрочем, Мексика в этом не уникальна. В 2020 году она была лишь на четвертом месте в мировом рейтинге стран по числу убийств⁵.

Веками философы спорили о человеческой природе – добры мы изначально или злы. Томас Гоббс (1588–1679) полагал, что общество, предоставленное самому себе, – это война всех против всех, которую и должен обуздать авторитетный правитель. Жан-Жак Руссо (1712–1778), напротив, верил, что люди в естественном состоянии, не испорченные цивилизацией, – благородные дикари. Так кто же мы на самом деле? «Кроты» или наркоторговцы? Или же сама постановка вопроса неверна, поскольку ведь в каждом из нас есть и доброта, и жестокость? Вспомним «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына:

Если б это было так просто! – что где-то есть черные люди, злокозненно творящие черные дела, и надо только отличить их от остальных и уничтожить. Но линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека⁶.

Пример Мексики и многих других стран показывает, что человеческую природу нельзя считать ни безусловно доброй, ни безусловно злой, – но в целом мы склонны к сотрудничеству. Чаще всего мы взаимодействуем мирно и доброжелательно, а то и героически, как «Кроты», но если объединяемся, как наркокартели, с преступными целями, то результаты получаются чудовищными. Гоббс стремился убедить нас, что мы злы по природе. Руссо, напротив, видел в нас невинных созданий, развращенных просвещением. Но достаточно взглянуть на наши реальные поступки – и ни одно из этих крайних суждений, касающихся человеческой сути, не выдержит критики.

Сотрудничество у нас в природе – и во благо, и во зло⁷.

«Кооперативный вид», «суперкооператоры», «ультрасоциальный вид» – авторы, пишущие на эту тему, наперебой пытаются передать, до какой же степени мы склонны к сотрудничеству. И вряд ли кто-то усомнится, что превосходная степень тут более чем уместна⁸. Только вообразите, сколько совместных усилий предшествовало тому, что вы сейчас читаете эту книгу: возникновение языка, а затем письменности; появление и развитие науки; распространение знаний через книги и интернет; ваше образование и мое собственное. Все это держится на разделении труда и экономике: труд исправно снабжает нас пропитанием, но при этом у нас остаются время и силы не только на насущные нужды. Воистину, наша жизнь – лес команд, выросший на горе сотрудничества.

Осознание этого раскрепощает. Нам больше не нужно терзаться из-за якобы греховности человеческой природы или опасаться, что молочные реки человеческой доброты пересохнут. И все же остается навязчивое сомнение, что нечто биологическое в нас принуждает нас к эгоизму – наши гены. В эпохальной книге Ричарда Докинза «Эгоистичный ген»⁹ прозвучал призыв: «Давайте попробуем учить щедрости и альтруизму, ибо мы рождаемся эгоистами». Позже Докинз отказался от этого заявления, пояснив: если прочитать его книгу, а не ограничиться лишь ее броским названием, станет ясно, что на самом деле она повествует о том, как гены сотрудничают – в собственных интересах¹⁰. Как мы увидим, это повторяющаяся картина. Гены эгоистичны в том смысле, что ими движет самовоспроизведение, однако сотрудничество то и дело проявляется. Естественный отбор представляет собой гонку, цель которой – в будущем: индивидуальный успех измеряется числом потомков. Как же получается, что в такой гонке естественный отбор превращается в командный вид спорта?

Люди по своей сути – командные игроки, но, может быть, вся природа объединяется в команды с самого зарождения жизни 4 миллиарда лет назад?¹¹ Команды – это группы, члены которых сотрудничают друг с другом, будучи неизменно связанными преимуществами, проистекающими из эффекта численности и разделения труда. У всех команд – будь то футбольная команда или команда клеток, составляющих организм каждого конкретного футболиста, – есть ряд общих свойств. Параллель между футбольной командой и командой клеток, между прочим, не просто метафора. Можно представить себе команду, где все ведут себя одинаково, но в реальности такого не бывает. Члены команды играют разные роли, у них разные функции. И вратарь, и лейкоцит – каждый выполняет особые защитные функции в своей команде. Вратарь защищает ворота, белая кровяная клетка защищает вратаря.

Чтобы сформировать команду, нужно обуздать личные интересы и дух соперничества. Успешное разделение труда в команде требует и грамотного управления. Главная задача футбольного тренера – сдерживать амбиции отдельных игроков ради высшей цели: победы команды. Общей победы. Каждая клетка в теле содержит копию генома индивида, и это выполняет ту же функцию управления. Иногда случаются мутации, клетки выходят из-под контроля и начинают размножаться как им заблагорассудится, образуя опухоли. Самые опасные опухоли – те, которые обзаводятся собственным кровоснабжением и накапливают множество клеток разных типов, объединяющихся в команды, что и позволяет раку распространяться по всему организму. Даже раковые клетки-мошенники получают выгоду от слаженной работы.

Таким образом, первыми командными игроками были, возможно, вовсе не обезьяны, не пчелы и даже не бактерии. А что, если первые команды – это «голые» молекулы, предки генов у самых истоков жизни? Ведь гены, пусть и печально известные своим эгоистичным стремлением плодить себе подобных, тоже должны объединяться. Иначе жизнь до сих пор была бы если не первичным бульоном, то первичным супом, в котором хаотично плавают кусочки овощей. В конце концов, разве история жизни – это не история сотрудничества? Давайте выясним, так ли это.

Мы начнем с мира больших масштабов и с того, что нам хорошо знакомо, – с поведения групп нашего собственного вида. На протяжении четырех основных частей книги мы будем уменьшать масштаб и углубляться в прошлое, переводя фокус с групп на индивидов, на клетки и, наконец, на гены. Мы разберемся, действуют ли в нашей повседневной жизни те же фундаментальные правила сотрудничества, что и у других видов. Мы поймем, как наши клетки кооперируются в организме, как работают вместе части самой клетки и как эгоистичные гены объединяют усилия ради появления социальных существ. Бессмысленное насилие, к которому так склонен наш вид, – самое суровое испытание для теории кооперации, поэтому давайте начнем разговор о сотрудничестве с самого неподходящего, казалось бы, места – с Западного фронта Первой мировой войны.

Эти жестокие события отзываются в памяти даже теперь, век спустя, когда не осталось в живых ни одного очевидца. С 1914 по 1918 год Первая мировая опустошила даже крохотные деревушки воюющих стран и их колоний. Сыновья, отцы, мужья – все уходили на войну, которая должна была положить конец всем войнам. Женщины и дети тоже гибли, но их имена не увековечены на военных мемориалах. Кровавая бойня унесла жизни по меньшей мере 8,5 миллиона военных и, согласно некоторым оценкам, около 13 миллионов мирных жителей¹². Мясорубка войны работала в поистине промышленных масштабах и не выбирала жертв, поэтому возможны лишь примерные оценки. В ходе битвы на реке Сомме британская армия потеряла за сутки более 57 000 солдат. Для сравнения: примерно столько же американских солдат погибло за 14 лет войны во Вьетнаме. Чудовищные потери – результат тщетных и многократных попыток выйти из позиционного тупика на Западном фронте, где силы воюющих сторон, окопавшись в траншеях, противостояли друг другу вдоль линии, протянувшейся через Северную Францию и Бельгию.

Если и можно извлечь какой-то урок из этой бессмысленной бойни, то вот он: даже в самых чудовищных обстоятельствах между врагами может спонтанно возникнуть сотрудничество. Британский рядовой Мармадьюк Уокинтон годы спустя вспоминал, что произошло в канун Рождества 1914 года:

Мы стояли на передовой, ярдах в трехстах от немцев. Помнится, был сочельник, мы пели рождественские гимны и всякое такое, а немцы делали то же самое. И мы перекрикивались – иногда грубо, чаще в шутку. В общем, один немец наконец крикнул: «Завтра не стреляйте, мы тоже не будем». Наутро мы и правда не стали стрелять, и они тоже. Тогда мы начали высовывать головы из окопов, готовые в любой момент нырнуть обратно, если начнется стрельба. Но выстрелов не было. Потом мы увидели немца: он стоял во весь рост и махал руками. Мы перестали стрелять, потом еще кто-то, и так все это постепенно разрасталось¹³.

Рис. 2. Рождественское перемирие 1914 года

Во многих местах Западного фронта солдаты противоборствующих сторон договорились о неофициальном перемирии, которое длилось два дня. Враги братались на нейтральной полосе между траншеями, обмениваясь подарками и сувенирами. Кто-то даже гонял мяч. Немецкий артиллерийский офицер по фамилии Рикнер так вспоминал встречу с французами:

Я очень хорошо помню то Рождество, помню тот день, когда немецкие и французские солдаты вышли из окопов, подошли к колючей проволоке между ними с шампанским и сигаретами в руках, братались и кричали, что хотят прекратить войну.

Если бы все зависело от солдат в окопах, рождественское перемирие переросло бы в прочный мир. Но вскоре весть дошла до командования в тылу, и с обеих сторон последовал приказ прекратить безобразие.

Тыловые генералы, должно быть, прознали об этом и заподозрили неладное. Поэтому они приказали батарее позади нас открыть огонь, пулеметам – тоже, а офицерам было велено палить из револьверов по немцам. Конечно, война снова разгорелась. Ох и крыли мы их на чем свет стоит, этих генералов и всех прочих: вам-то хорошо раскатывать в шикарных авто и раздавать приказы из своих замков. Сами бы посидели в этом пекле! Как же мы ненавидели саму мысль об этих чертовых генералах…

Джордж Ашерст

Знаменитое рождественское перемирие 1914 года больше так и не повторилось, но породившие его условия никуда не делись. Солдаты по обе стороны фронта, находившиеся друг от друга на расстоянии крика, понимали, что их противники такие же, как они, терпят те же лишения и так же рискуют бессмысленно погибнуть. На этой почве взаимопонимания и сочувствия вдоль всего Западного фронта установилась негласная система «живи и дай жить другим» – везде, где внимание командования было приковано к чему-нибудь еще¹⁴.

В этих относительно спокойных местах солдаты обеих сторон понимали, что нужно по-прежнему разыгрывать спектакль перед вышестоящими офицерами, изображая враждебность. С немецкой стороны особенно мирно настроены были саксонские полки. Однажды они привязали к камню записку и швырнули его во вражескую траншею 46-й дивизии:

Нам придется кинуть в вас 40-фунтовую бомбу. Мы не хотим, но обязаны. Кинем вечером, но сначала просвистим, чтобы предупредить.

Вновь прибывший батальон 51-й дивизии услышал из траншеи напротив:

Мы саксы, вы англосаксы, не стреляйте!

А позже, когда тот же отряд должны были сменить пруссаки, саксонцы крикнули англичанам: «Всыпьте им как следует!»

Артиллерия обеих сторон располагалась на приличном удалении от передовой и постоянно угрожала хрупкому сотрудничеству между пехотинцами в траншеях, разделенных лишь узкой нейтральной полосой, «ничейной землей». Один британский офицер описал такой случай с саксонским подразделением:

Я пил чай с ротой А, когда мы услышали громкие крики и пошли посмотреть, что там творится. Смотрим: стоят наши и немцы, каждый на своем бруствере. Вдруг – залп, но без потерь. Само собой, все попрятались, наши давай костерить немцев, и тут один храбрый фриц вскакивает на бруствер и орет: «Простите, пожалуйста! Надеемся, никто не пострадал. Мы не виноваты, это все чертова прусская артиллерия!»¹⁵

Порой солдаты устраивали обмен сообщениями на табличках, которые высовывали из окопов. Одно из таких сообщений, адресованное бойцам Восточно-Суррейского полка, гласило: «Не стреляйте, вы слишком меткие!» Кроме того, послания передавали и внутри обезвреженных снарядов – в этом случае от адресатов требовалась, должно быть, изрядная доля доверия. Поэт Роберт Грейвс рассказывал, что капралы его батальона Королевских Уэльских фузилёров однажды получили приглашение на обед от своих немецких коллег – в разряженной гранате.

Таблички и дружеские послания внутри снарядов – это, конечно, хорошо, но слишком уж явно. Нужно было убеждать командование, что вражда никуда не делась, даже если кое-кто из офицеров и смотрел на это сквозь пальцы. Поэтому солдаты превращали обстрелы вражеских позиций едва ли не в ритуал, зная, что неприятель поймет их миролюбивые намерения по самой предсказуемости атак. Полковник Джонс из 48-й дивизии через несколько дней после прибытия на фронт обнаружил, что немцы обстреливали его траншею согласно строжайшему ежедневному расписанию. Благодаря этому он мог точно предсказать, где и когда упадет следующий снаряд. Это позволяло ему красоваться перед начальством, идя на риск, который мог показаться чудовищным, – но на деле Джонс знал, что он в совершеннейшей безопасности. Медаль за храбрость полковник, может, и не заслужил, а вот за доверие к намерениям противника – безусловно.

Когда солдат на передовой сменяли товарищи из тыла, последним сразу же сообщали местные правила:

[Французские союзники] объяснили мне, что у них был своеобразный код, и неприятель прекрасно его понимал: они стреляли дважды в ответ на один вражеский выстрел, но никогда не открывали огонь первыми¹⁶.

Эти подробности о «мирной» стороне окопной войны на Западном фронте я почерпнул из замечательного исследования историка Тони Эшворта. Он описал систему «живи и дай жить другим», основываясь на свидетельствах солдат всех воюющих сторон¹⁷. Труд Эшворта представляет интерес не только с исторической точки зрения – это классический пример того, как между противниками при определенных условиях способно возникнуть сотрудничество. Эти условия применимы к огромному числу самых разных ситуаций – от эволюции конфликтов в животном мире до рыночной экономики.

Чтобы понять, при каких условиях противники способны пойти на сотрудничество, обобщим ситуацию на Западном фронте как противостояние оппонентов, каждый из которых должен решить, сотрудничать со второй стороной или нет. Формально это игра, потому что, как в шахматах, выигрышная стратегия игрока определяется действиями соперника. Термин «игра» здесь не подразумевает, что речь о спортивном состязании, исход которого не так уж важен. Этот особый тип игры, известный как дилемма заключенного, отличается от шахмат и других подобных игр тем, что сотрудничество позволяет победить обоим игрокам. В шахматах же победа одного (+1) непременно означает проигрыш другого (–1). Сумма равна нулю, поэтому шахматы – так называемая игра с нулевой суммой.

На Западном фронте ставка была высока: жизнь или смерть. Очевидно, что наилучшим – беспроигрышным – исходом для обеих сторон было одновременное выживание. Еще одно отличие от шахмат заключается в том, что в дилемме заключенного игроки в каждом раунде решают, как поступить, а затем делают ход одновременно. На фронте «сотрудничать» означало «не атаковать», а если и стрелять, то так, чтобы ни в кого не попасть, – иными словами, избежать причинения ущерба. Для двух игроков возможны четыре сценария, четыре комбинации действий (см. табл. 1).

У каждого действия свои последствия, или исход, – в зависимости от того, что предпримет противник. Давайте ранжируем результаты от лучшего к худшему для любого игрока, британца или немца. Начнем с того, что атака на сотрудничающего противника должна давать наибольший выигрыш: если убить врага раньше, чем он тебя, ты победил. Этот исход обозначим T (temptation) – соблазн атаковать, то есть не сотрудничать. И наоборот, попасть под атаку, решив сотрудничать, – худший расклад: в итоге ты мертв. Это S – исход простофили (sucker).

Табл. 1. Четыре возможных сценария (комбинации игры) дилеммы заключенного в стиле Западного фронта

Итак, мы определили наилучший (T) и наихудший (S) исходы из четырех сценариев, но какие из двух оставшихся займут второе и третье места? На втором разумнее всего разместить взаимное сотрудничество: ни одна сторона не терпит урона от другой. Это исход R, который называется наградой (reward) за сотрудничество, и по правилам дилеммы заключенного R должно быть больше, чем среднее арифметическое T + S. Это условие подчеркивает, что перед нами игра не с нулевой суммой («если я выиграл, ты должен проиграть»), – ведь при взаимном сотрудничестве в выигрыше обе стороны. Завершим ранжирование сценариев: логично, что последствия взаимного нападения будут хуже, чем последствия взаимного сотрудничества: ведь во втором случае каждый причиняет ущерб другому. Значит, на третьем месте исход P – наказание (penalty) за взаимную атаку.

В базовой версии игра состоит из единственного отдельного раунда. В этом случае у вас нет информации о том, как поступит противник: безопаснее всего будет предположить, что человек, направивший на вас пулемет, убьет вас, если вы его не опередите. Он, разумеется, думает так же. Прогнозируемый исход – взаимная атака и взаимный ущерб. Обдумывая свою стратегию заранее, вы оказываетесь перед дилеммой. Рациональный ход – атаковать: ведь именно этого вы ожидаете от противника. Нельзя же рисковать и попасться на удочку сотрудничества! Но дилемма в том, что взаимное сотрудничество выгоднее взаимной атаки (R > P). Рискнете?

Умы генералов, планировавших операции на Западном фронте в начале войны, занимало, разумеется, скорее нападение, чем сотрудничество. Обе стороны были уверены в своей победе и в том, что все закончится к Рождеству 1914 года. Это оказалось большой ошибкой. Как только противники зарылись в траншеи, обстановка кардинально изменилась. Во-первых, из-за тупиковой ситуации противостояние затянулось, и никто не знал, когда ему придет конец. Во-вторых, между пехотинцами по обе стороны нейтральной полосы неизбежно возникала связь, что позволяло им проникнуться взаимным сочувствием и доверием. Когда игра происходит многократно, это называется повторяющейся дилеммой заключенного (ПДЗ), и ее результат сильно отличается от базового однократного варианта. Исходы остаются теми же, но, если ни одна из сторон не способна нанести другой фатальный удар и противникам приходится встречаться снова и снова, требуется стратегия для максимизации долгосрочной выгоды. Но какой должна быть эта стратегия? Может ли она привести к сотрудничеству?

Этот вопрос политолог Роберт Аксельрод задал в конце 1970-х годов. Он предложил ученым представить решения в виде компьютерных программ, которые будут играть друг против друга, используя различные стратегии. Победителя должен был определить турнир¹⁸. В этом состязании столкнулись всевозможные сложные стратегии, но неизменно лучшей оказывалась простейшая из них: «око за око» (Tit-for-Tat, TfT). Она предполагает, что игрок на первом ходу выбирает сотрудничество, а затем просто повторяет предыдущий ход противника. Если оппонент атаковал, TfT атакует в ответ; если он решил сотрудничать, TfT тоже идет на сотрудничество. Более сложные стратегии, приблизившиеся к успеху TfT, проявили себя так хорошо именно потому, что сотрудничали с ней и тем самым ей помогали. Мораль турнира оказалась столь же ясной и простой, как и сама победившая стратегия: сотрудничество окупается.

Признаки стратегии «око за око» можно углядеть во взаимодействии между двумя сторонами окопной войны. Солдаты часто предлагали противнику сотрудничество: обе стороны шли на него, когда могли, но каждая отвечала ударом на удар. Таким образом, даже в самом кровавом конфликте современности сотрудничество на линии фронта нередко оказывалось возможным. Почему же оно не вылилось в мир? Все просто: ему мешали командиры. Они были уверены, что смогут победить, и не считались с жертвами. Как в том стихотворении Зигфрида Сассуна¹⁹:

«С добрым утром, ребята!» – сказал генерал,

 
Когда наш батальон к Аррасу шагал.
Мало кто уцелел из этих ребят —
В нашем штабе бездарные свиньи сидят.
Джек винтовку свою и мешок волочил.
«Вот веселый дедок!» – Гарри Джеку твердил.
Но приказ старика их обоих убил.
 

Ситуации, подобные дилемме заключенного, возникают везде, где сталкиваются двое и встают перед выбором – сотрудничать или нет. Солдатам на Западном фронте не нужно было подглядывать в учебник по теории игр, чтобы сообразить, как увеличить свои шансы выбраться живыми. Тем более что теорию игр тогда еще не придумали. Суть в том, что индивиды, преследующие собственные интересы, в один прекрасный миг могут обнаружить, что сотрудничают с недавними противниками. Это первый намек на то, как эгоизм – то есть простое стремление к собственному благу – способен привести к кооперации.

Человеческое сотрудничество очень часто возникает благодаря такому «просвещенному эгоизму». И все же пока непонятно, как объяснить тот бескорыстный альтруизм, который проявили «Кроты из Тлателолько» во время землетрясения в Мехико. Может быть, в склонности людей к взаимопомощи есть нечто более глубокое? Существует некий биологический импульс, побуждающий нас сотрудничать? И если он существует, то откуда он взялся и как эволюционировал? Это и есть наш главный вопрос: ведь именно эволюция путем естественного отбора привела нас туда, где мы находимся сейчас. Каким образом естественный отбор, благоприятствующий любой наследуемой черте, которая дает преимущество в выживании и размножении, мог взрастить в нас явно бескорыстную готовность помогать другим?