Loe raamatut: «Атлант и Демиург. Церковь Таможенного Союза»

Только змеи сбрасывают кожи,

Чтоб душа старела и росла.

Мы, увы, со змеями не схожи,

Мы меняем души, не тела.

Память, ты рукою великанши

Жизнь ведешь, как под уздцы коня,

Ты расскажешь мне о тех, что раньше

В этом теле жили до меня.

Н.С. Гумилев, «Память»

© Зонис Ю.А., 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Автор хочет выразить благодарность всем мифологиям мира, но в особенности мезоамериканской, монгольской, саяно-тюркской, шумеро-аккадской, греческой и скандинавской, а также Хорхе Луису Борхесу, Николаю Степановичу Гумилеву, Дж. Р.Р. Толкину и авторам вселенной Warhammer 40K, драгоценному другу Георгию Зотову, чей в меру упитанный образ был использован (ну, слегка) при создании Мардука Пьецуха, и самому терпеливому из мужей Игорю Авильченко.

Книга первая
Церковь Таможенного Союза

Я конквистадор в панцире железном,

Я весело преследую звезду,

Я прохожу по пропастям и безднам

И отдыхаю в радостном саду.

Как смутно в небе диком и беззвездном!

Растет туман… но я молчу и жду

И верю, я любовь свою найду…

Я конквистадор в панцире железном.

Н.С. Гумилев, «Я конквистадор в панцире железном»

Пролог
Ненадежный свидетель

– И все же, святой отец, как вы бэкапитесь?

– Линда! – укоризненно встрял О’Тул.

– А что Линда? – скривила губы Линда. – Нам интересно. И тебе, Джеймс, интересно. Ты только делаешь вид, что неинтересно, из твоей клятой машинной вежливости.

Трое – Линда Свансен, лингвобиолог, механик Джеймс О’Тул и отец Леонид – сидели на каменном полу пещеры, а точнее, на довольно грязном дне каменного мешка, куда их швырнули аборигены. Вечерело. Здесь, на Сердолике – так называлась терраподобная планета GJ 273 B в звездных атласах этого сектора, – солнце, хоть и похожее на желтый земной карлик, отдавало в зелень на закате, а в глубине расщелины и вовсе царила почти подводная тьма. Линде казалось, что она застряла в толще болота, только вместо мягкого ила под задницей намытая со склонов гор почва и мелкие камешки. В иле было бы поудобней. Лежи себе на дне, в темной прохладной мгле… откуда такие мысли?

О’Тул неловко вытянул левый механодендрит вдоль стены пещеры, а правая человеческая его рука то покоилась на коленях, то нервно теребила подбородок с недельной щетиной.

– Отец Леонид, вы примете мою исповедь? – наконец неловко выдавил он.

Линда громко хмыкнула:

– Ох, Джим, ты такой забавный.

О’Тул перевел на нее мрачный взгляд своего биологического глаза. Механический неопределенно пялился в стену.

– Что вы находите в этом забавного, Линда? На рассвете нас убьют. Принесут в жертву какому-то тупому местному божку. Я хочу исповедаться.

– Это никак не утихомирятся твои ирландские корни, – спокойно парировала Линда. – Сорок поколений католиков…

– Мои предки были протестантами.

– Ладно, значит, сорок поколений оранжевых. Неважно. Тебя никак не смущает тот факт, что твое тело наполовину механизировано, а сознание успешно перекочует в бортовой компьютер, как только ты с этим бренным телом расстанешься? Ты обретешь жизнь вечную, но не в райских кущах, а на борту «Маленькой Каравеллы» в секторе GJ 273 четвертого галактического…

– Бросьте, Линда.

Отец Леонид, молчавший до этого много – она не могла сказать сколько – часов, поднял бритую голову и прямо взглянул на нее. Его лицо казалось молодым, но от носа к губам пролегли жесткие морщины. Темные глаза не отражали зеленый болотный свет, а, казалось, поглощали его без остатка. В руках священник сжимал четки из оникса. Он и на корабле с ними редко расставался.

Лицо отца Леонида было изрядно помято – он почему-то оказал самое яростное сопротивление, когда туземцы схватили их и швырнули в этот созданный природой склеп. Почему, думала Линда, не пристало ли священнику смирение? Или, наоборот, следовало вступать в борьбу с неверными и слугами дьявола? Что предписывает его кодекс? Она не была уверена.

– Бросьте, – повторил он и медленно улыбнулся. – Вы же сами боитесь, хотя уверены, что, как только ваше биологическое существование на этой бренной планете прервется, ИИ «Маленькой Каравеллы» пробудит ваш клон.

– Это буду не я.

– Конечно, вы. Вы же психик, ваши воспоминания транслируются в матрицу клона на орбите. С вами ничего страшного не произойдет.

У Линды были на этот счет сомнения – как, наверное, и у самых истовых христианских миссионеров прошлого оставались сомнения насчет будущего райского блаженства, потому что знание одно, вера другое, а тупой обсидиановый нож туземца под ребро – вообще третье. И из подводной тьмы их узилища нож казался самым реальным. Но еще ее мучило любопытство. Она могла прочесть всех – влажноглазых быстрых косуль, умных дельфинов из морей теплого мира Аквамарин, могла проникнуть в разум аборигенов (и очень жаль, что не могла управлять, на это ей не хватало сил и умения), однако священник оставался для нее китайской комнатой, tabula rasa и черным ящиком в одном комплекте. И он был очень тяжелый. Его присутствие давило на сознание с начала полета, даже, кажется, в криосне во время прыжка, и от этого ей снились кошмары. Горящие церкви. Горящие дети. Горящие дома, горящие миры… От него несло жаром, и был ли это жар небесного очистительного огня? А сейчас он не боялся. Механорг-ирландец с его гарантированным виртуальным бессмертием боялся. Она, с десятком забэкапленных клонов на борту «Маленькой Каравеллы», боялась. Боялась боли, как боялась ее с детства, боялась, что не синхронизуется память, боялась, что на рассвете поведет себя некрасиво, например страшно закричит или обмочится перед этими обмазанными глиной обезьянами (нехорошо так думать, но иначе не получалось), – а он не боялся. Почему?

– Вы так верите в свой рай? – тихо спросила она. – А если рай остался там, на Земле? Если ангелы не летают через космос? Кто заберет вас с Сердолика?

– Господь вездесущ, – ответил отец Леонид.

Прозвучало это не слишком убедительно.

– Исповедь! – снова простонал О’Тул.

И священник кивнул.

* * *

Они прилетели сюда двадцать восемь стандартных оборотов Сердолика назад. И конечно, были на планете не первыми. В системе звезды Лейтена в созвездии Малого Пса, известной также как GJ 273, насчитывалось четыре экзопланеты. GJ 273 B оказалась в зоне обитаемости, и к ней был направлен автоматизированный корабль-матка. Сначала дроны первой экспедиции провели анализ почвы, атмосферы и биосферы и сочли ее пригодной для терраформирования. Из курьезов интересным было то, что с поверхности планеты красный карлик класса М выглядел в воспринимаемом человеческим глазом спектре зеленым, хотя, как известно, не бывает зеленых звезд. Это объяснили присутствием в верхних слоях атмосферы больших количеств ионизированной плазмы: что-то вроде вечного полярного сияния, обязанного своим происхождением невероятно мощной магнитосфере планеты. Эдакие зеленые очки доброго волшебника Гудвина, заодно спасавшие опасно близко расположенную к звезде планету от вспышек ее светила. Также дроны обнаружили здесь примитивную цивилизацию гоминид, и тут вступил в подпункт 4.4.1 цивилизационного кодекса. Сеттлерам следовало подождать. Вторыми прибыли на планету разведчики и аналитики Таможенного Союза. Они держались подальше от местных, ничем не выдавали своего присутствия и наблюдали – месяцами, годами. И наконец, третье явление – контактеры. Стандартный состав, лингвобиолог, инженер-бортмеханик и священник.

Линде всегда было интересно, зачем в эти миссии включали священников ЦТС. Ну правда. Очень, очень редко религиозные взгляды туземцев хоть как-то пересекались с земными представлениями о боге или богах. И отец Леонид никого не пытался обратить в свою веру. В основном он помогал О’Тулу с обустройством лагеря и наладкой оборудования. В деревню местных – убогое поселение, состоящее из обмазанных глиной плетеных хижин и одного, более крупного общинного дома, – он ходил всего пару раз. Кажется, лишь затем, чтобы пообщаться с грязными кудлатыми собаками и не менее чумазыми детьми. Со жрецом не пересекался до того момента, как их схватили и, основательно отмутузив, швырнули в каменный мешок. С вождицей, рослой грудастой бабой, тем более. В общем, если бы Линда описывала его роль в двух словах, то сформулировала бы ее как «пассивный наблюдатель».

Поначалу все шло хорошо. Местные благосклонно восприняли дары – красивые бусы, ракушки, гребни, украшенные резьбой, блестящие монетки и более полезные вещи, типа пищевых брикетов, смолки-живилки и некоторых сельскохозяйственных орудий. На узких, явно искусственного происхождения террасах они выращивали то, что напоминало земную маниоку и маис, и урожай был скуден, поэтому в следующий заход О’Тул хотел подарить им органические удобрения и научить парочке полезных фермерских трюков. Можно было под шумок подсунуть семена и саженцы земных культур из криобанков «Маленькой Каравеллы», в общем, планы имелись, и планы долговременные. Пока на двадцать пятые сердоликские сутки в их лагерь не ворвались несколько вооруженных татуированных мужчин под предводительством жреца и не уволокли, еще сонных, в эту каменную дыру на склоне за деревней.

О, Линда учитывала такой вариант. Она общалась с местными – и с вождицей, и с простыми людьми – и прекрасно знала уже, что те исповедовали что-то похожее на примитивные земные культы. Поклонялись своему изумрудному на закате солнцу, называя его Майнгаллой, и приносили жертвы – от случая к случаю, при засухе и недороде, или когда начинался падеж скота, маленьких шерстистых лам, которых пасли выше в горах, или при иных непонятных и пугающих явлениях. Явление чужаков с Земли, наверное, было непонятным и пугающим, но вождица поначалу вела себя добродушно. Линда была уверена, что ей напел жрец – мол, чужеземцы отдали уже все, что хотели отдать, а богатств-то у них наверняка побольше в лагере, и намерения самые черные. Свергнуть вождицу, захватить власть и всех поработить или принести в жертву своим злобным богам. Ну, как оно обычно и бывает.

И все же для чего священник? И почему он не боится?

* * *

Исповедь О’Тула оказалась предсказуемо скучной. Жена, или две бывшие жены, несколько детей в Ольстере и на юге, брошенный дом, пять брошенных работ, пожар, увечье, механопротезирование, наконец, космос – и все это так беззубо и безвредно, что ангелы, по мнению Линды, должны были тут же ворваться в их пещеру и утащить страдальца на небеса.

Отец Леонид покорно выслушал и сообщил, что бог О’Тула прощает, любит и ждет. Ага, как же. Ждет его оперативка ИИ «Маленькой Каравеллы», и так следующие пятьсот лет, пока корабль окончательно не обветшает. В сущности, будущее такое же беззубое и серое, какой была вся его предыдущая человеческая жизнь.

– Отец Леонид, почему вы подрались со жрецом? – неожиданно для самой себя брякнула Линда.

Голос ее осип и сел, хотя вода в пещере была: грязные лужицы у дальней стены, под сочащейся влагой камнем. А без еды они могли бы протянуть еще долго.

– Разве ваша религия не говорит, что вы должны подставить правую щеку, или левую, в общем, какую-то щеку?

Отец Леонид обернулся и взглянул на нее, и опять ей стало неуютно под тяжестью этого взгляда.

– Моя религия говорит, что я должен спасать жизни.

– Нас вы не спасли. А двоих аборигенов то ли покалечили, то ли вообще убили.

– Кто говорил, что наши жизни? – улыбнулся священник. – Но если бы позволил увести нас безропотно, как этих игрушечных лам, то и перерезали бы нам горло, как ламам, тихо и в одночасье. А сейчас, после смертей и увечий, им нужно что-то более пышное. Более кровавое. А значит, есть шанс и одуматься.

– Да вы что! – Линда комически закатила глаза, хотя в сгустившемся мраке священник этого уже наверняка не увидел. – По-вашему, убив парочку местных, вы вызвали у них желание покаяться и передумать?

– Они увидели, что мы не безвольные овцы. Что можем представлять угрозу. А угроза – это всегда повод задуматься.

Прозвучало это так, что Линда бы на месте вождицы точно задумалась.

– Как вы стали священником, Леонид? – уже мягче спросила она. – Вы не похожи на кроткого служителя божьего. Скорей, вас бы в космодесант…

– У меня обнаружили дар, – неохотно, как ей показалось, ответил святой отец.

– Какой дар?

Молчание.

– Какой дар? Я не могу прочесть вас. Вы знаете об этом?

– Вы эмпат, Линда. Извините, не очень сильный.

– Достаточно сильный. Я, например, могу сказать, что Джим на грани того, чтобы напрудить в штаны…

– Линда! – возмущенно воскликнул О’Тул.

– Нет, Джим, не перебивай, я же дала тебе выговориться. Про всех твоих жен и все твои неудачи, не так-то это интересно было слушать. Какой дар, Леонид? Почему мне не особо страшно думать о завтрашней казни или жертвоприношении, черт бы с ним, но страшно смотреть на вас? И с самого первого дня было страшно.

– Так не смотрите, – спокойно и чуть насмешливо проговорил священник. – Ночь на дворе. Завтра будет нелегкий день, вам бы поспать.

– Хорошо, не буду больше спрашивать, что за дар, ответьте, почему в группу контактеров всегда берут священника ЦТС? – упрямо выпалила она.

– Ну как же, – все так же насмешливо и спокойно проговорил отец Леонид. – Как раз для таких ситуаций. Как видите, Джеймсу я уже пригодился. А вы не хотите мне что-нибудь рассказать?

Но Линда не хотела. Она свернулась клубочком на твердом и грязном полу, подтянула колени к груди и попыталась заснуть.

* * *

Во сне она продолжила разговор – или все же спор? – с отцом Леонидом. Они стояли на склоне горы, и Линде отчего-то казалось, что это гора Синай, хотя в небе над ними пульсировало голубое солнце. Все было мертво, серо и голо в пустыне внизу, и ее рассекали глубокие лиловые тени. В жарком воздухе плясали мороки.

– Вам никогда не хотелось полетать, Линда?

Она обернулась. Отец Леонид смотрел на нее так серьезно, словно предлагал ей некую возможность, единственный и неповторимый шанс. Лингвобиолог покачала головой, отвергая лестное предложение.

– Так какой же у вас дар?

Тут Линда спохватилась, что обещала не спрашивать, и до крови прикусила язык. Однако отец Леонид улыбнулся, ничуть не обиженный, и почти ласково спросил в ответ:

– Линда, какая это по счету ваша контактная группа?

Женщина нахмурилась, накручивая на палец прядь рыжих волос. Третья, четвертая? Сначала был Опал, вторая планета в системе Проциона, третий сектор. Потом его близнец, Оникс… а, нет, на Ониксе не было разумных. Они просто слетали туда посмотреть на вулканы и ледники… или нет? Нет, там они высадились на военной базе и месяц готовились к броску на Опал, изучая язык и обычаи местных. Потом Бирюза в четырнадцатом, затем… Затем что? Все как-то плыло, мутилось, словно при плохой синхронизации.

Недоуменно нахмурившись, она вскинула голову.

– Почему я не помню?

Синее солнце беспощадно слепило глаза.

– Потому что в каждой контактной группе был священник, – тихо ответил отец Леонид, только он ли это был?

Солнце мешало разглядеть, дурацкое солнце.

* * *

Солнце пощекотало ее ресницы, и на секунду Линда обрадовалась, потому что уплывающий от нее сон был пугающим и непонятным. А затем оказалось, что никакое это не солнце, а свет факелов. Рыжий и рваный свет.

Те, кто пришел за ними, обмазались ржаво-красной глиной, только глаза посверкивали из глубоких глазниц. Это было похоже на шествие подземных карликов или – Линда вспомнила любимую сказку детства про маленькую разбойницу – серых гномов с красными горящими глазами, пришедших из леса, когда все заволок туман.

Их вытащили из пещеры, проволокли по тропе между скал и свалили на каменной узкой площадке. Посреди площадки высился валун с плоским верхом. Уже светало, и если на закате солнце казалось изумрудным, то рассветное светило было бутылочно-зеленого цвета морской волны, как будто катило перед собой языки прибоя. Оно вставало над туманом, окутавшим лесистые холмы, над ворсистой шкурой нового мира. В воздухе ощутимо свежело, перекликались птицы, и все бы было хорошо, если бы не болели так руки, ноги и голова и не хотелось бы пить.

– Линда, – зашипели рядом.

Она оглянулась и увидела О’Тула, который смотрел на нее огромными глазами, левым механическим и правым человеческим.

– Хочешь, дай мне руку.

Но он сам этого хотел, очень хотел. Лингвобиолог взяла его за руку. Он боялся. И боялась толпа, молчаливо и хрипло дышавшая вокруг них. Линда чувствовала их страх, как пот на коже. Только отец Леонид не боялся. Его первого и возложили на камень.

Глухо стучали барабаны. Жрец что-то говорил, но Линда не хотела вникать в его червивые, быстро ворочавшиеся в голове мысли. В это утро ей хотелось думать о приятном. О траве. О землянике в траве. И почему-то о синем солнце. Пальцы О’Тула в ее руке, такие живые, заметно подрагивали. И это тоже было приятно, все, все живое было хорошо и приятно!

Жрец замолчал, и она поневоле повернула голову к жертвенному камню. Барабаны тоже стихли, как по команде. Молчание накрыло площадку каменной плитой. Медленно восходило солнце.

Отец Леонид приподнял голову – как, ведь его снова сильно избили? – ободряюще улыбнулся ей сквозь кровь на зубах и спросил на своем родном языке, которого Линда не знала как лингвист, но отлично понимала как эмпат:

– Вы точно этого хотите? Обратной дороги для вас не будет.

И подмигнул ей, Линде. Или это только показалось, что подмигнул? Наверное, показалось. Вождица, все такая же рослая, в бусах и перьях, дернулась что-то сказать, но жрец вскинул и быстро опустил нож.

Линда вскрикнула и зажмурилась, ругая себя последними словами, потому что священник смотрел на нее и, может, именно ее взгляд он хотел видеть сейчас, в свои последние…

Только священника не было на плите. Там, где нож вошел в его грудь, там, откуда должна была хлестнуть кровь, в воздухе виднелся багрово-черный разрыв, прореха, сквозь которую лезли какие-то крылатые, когтистые и рогатые существа и било алое адское пламя. Солнце цвета морской волны съежилось и почернело, как тухлый фрукт, от леса ползли костлявые тени… Линда снова закричала, уже во весь голос, и, кажется, все-таки обмочилась.

* * *

ID 56735258162e8, инженер-бортмеханик Джеймс О’Тул, 15 мая 2167 г. по времени Земной Конфедерации. Запись зарегистрирована ИИ среднего разведывательного корабля класса 4а «Маленькая Каравелла»:

«Планета Сердолик, GJ 273 B, сектор GJ 273 Земной Конфедерации: гоминидоподобная аборигенная цивилизация признана непригодной к контакту с человечеством и прогрессивному бриджингу, ценность гоминидоподобной аборигенной цивилизации классифицирована как ничтожная. Священник Церкви Таможенного Союза Леонид Варгас погиб при исполнении служебных обязанностей (см. 4-й раздел цивилизационного кодекса, пункт 4.4.12, протокол «Дар»). После санации планета подлежит терраформированию и заселению сеттлерами. Лингвобиолог Линда Свансен, шестая контактная миссия, не прошла синхронизацию после завершения миссии. Вероятная причина – когнитивная несовместимость с Даром (наблюдался сбой при синхронизации после четвертой контактной миссии, планета Яшма в системе Глизе 887, была пройдена замещающая терапия, см. личное дело №#######). Невостребованные клоны, согласно статуту о Правах, утилизированы системой жизнеобеспечения корабля и переработаны в органические удобрения, учетная запись №…»

Глава 1
Земля, лето 2167 года. Андрей и Линда

1. Братья Варгас

– Вы уверены? – спросил темный силуэт на светлом фоне.

– Это не мой брат, – повторил капитан Службы Безопасности ЦТС Андрей Гарсия Варгас, отлепляя от головы «буйки».

Если бы шестилетнего Андрея (Андреса, как называл его отец) попросили описать брата, он сказал бы так: большой, надежный, добрый. У Андрея-подростка и у взрослого нашлись бы другие эпитеты, и все же тот человек в записи точно не был Леонидом.

* * *

Леонида должны были назвать Остапом. Мать очень любила русскую литературу, особенно Гоголя, особенно «Тараса Бульбу». А вот отец, наполовину грек, наполовину испанец, очень любил древнегреческую историю. Итого, Леонид, но младшего мать отстояла.

Андрей совсем не помнил джунглей Эквадора. Гуаякиль да ведущие в гору узкие улочки, полные бродячих людей и бродячих собак, фавелы, полицейские патрули, граффити, мусорная набережная, блеск ножа и вспышку пистолетного выстрела – это он помнил хорошо. Первые годы старшего прошли совсем не так. Тогда Антонио и Марта Варгас преподавали в деревенской школе. Деревня – если так можно было назвать маленькое индейское поселение – располагалась на берегу реки Напо. Добираться туда надо было на лодке или по воздуху, иначе никак, и первые семь лет своей жизни Лео Варгас провел, бегая по джунглям в набедренной повязке наравне с детишками племени уарани. Он мог на глаз отличить масличный кедр и коричное дерево, знал, как делать яд кураре, и изредка наезжавшие по реке белые туристы принимали его за аборигена. А еще он не научился врать и бояться, а человек на записи откровенно врал.

Младший, Андрей, родился болезненным, и вскоре стало понятно, что джунгли не для него. Родителям пришлось переехать в город. Они поселились в районе Дуран, успевшем пережить расцвет в конце прошлого века, затем долгий период обветшания, а теперь вновь становившемся популярным. И все же оставались еще фавелы, и уличные банды, и наркотики, и Лео всегда защищал брата – точней, до тех пор, пока не стало понятно, что Андрей сам прекрасно способен себя защитить. Но даже тогда Лео не завидовал и не боялся. А потом и у него обнаружился Дар, пускай и более слабый. Он первым поступил в университет Святого Духа, первым окончил его и первым покинул планету. Почти двадцать лет назад.

И в тот единственный раз, когда Леонид вернулся – нет, не на Землю, конечно, а на Лиалес, чтобы увидеться с братом и матерью после смерти отца, – они эпично поссорились. Лео настаивал на том, чтобы Андрей покинул СБ и присоединился к их миссиям, якобы непогрешимо праведным и человечеству жизненно необходимым. Варгас-младший подозревал, что в голове у брата какой-то изъян. Сам он намного лучше умел контролировать инферно, и его способности были куда более востребованы в Метрополии. Из очевидного: к чему разгонять демонстрантов водометами и газом, если один эсбэшник способен накрыть целую площадь, а то и целый город. Зачем применять нейролинк и психотропы на допросах, если, поглядев в глаза сотруднику Службы, преступник выкладывал все добровольно и с большим энтузиазмом. Из менее очевидного…

…Они сидели тогда в серой ячейке для свиданий, и Андрей бы не удивился, если бы Лео отгородили от него сверхпрочным стеклом. Но стекла не было. По сути, их и так разделяло куда больше, чем прослойка воздуха, куда больше, чем могла бы дать стена из бетона и сталепласта, их разделяли световые годы. Даже сейчас, когда они находились в одной комнате. Этот барьер было не преодолеть. И если бы Лео попробовал, то один из них стал бы охотником, а второй – добычей.

«И ты сможешь убить меня?» – удивленно спросил старший, не произнеся при этом ни слова.

«Конечно», – без колебаний ответил младший.

На этом они и расстались, похоже, что навсегда.

«Это все потому, что ты рос в джунглях», – думал Андрей. Лео так и не научился различать тонкие оттенки, для него ложь и истина были абсолютны, благо и зло, черное и белое разделяла бесконечность. Если он верил во что-то, то вверял себя этому целиком и полностью, без остатка, как когда-то в детстве странной религии марадониана, требовавшей поклоняться давно умершему футболисту. И Лео, не имевший и грамма способностей, упорно играл в дворовый футбол, хотя его не желали брать в команду и даже несколько раз пытались побить после проигрыша. В университете он открыл для себя регби, но это было намного позже.

Капитан Варгас еще раз вызвал в памяти лицо старшего брата. Нет, глаза Лео не горели фанатичным огнем, когда он рассуждал о своей миссии, и все же он был как скала, твердая, нерушимая. А человек в записи весь состоял из трещин, личина священника сползала с него, как плохо подогнанная маска.

– Для начала, – сухо улыбнулся Андрей, – мой брат не знает русского. Мать пыталась нас научить, но по части учебы он всегда был не особо силен. Тот человек в записи последнюю фразу произнес на русском.

– Неубедительно, – щелкнул темный силуэт. – Он мог выучить его за то время, что вы не общались, чтобы чем-то занять себя во время миссий.

– Он не стал бы смеяться над Даром. Он им гордился. Учеба далась ему нелегко.

– Мы в курсе, – перебил безликий человек на экране. – Ваш брат менее одарен, чем вы. Но вы меня все еще не убедили. Убедите меня. Я знаю, Варгас, что вы умеете убеждать.

Показалось или в голосе безликого прозвучала ирония?

Да, убеждать Андрей Варгас умел.

* * *

Впервые Дар прорезался, когда ему не исполнилось еще и шести. Старший, Лео, повздорил с местной подростковой бандой. Обычно его не трогали, потому что он был рослым, добродушным и охотно помогал всем, но и драться умел отлично. Но тут что-то пошло не так. Брыкающегося Андрея просто оттащили в сторону, дав пару оплеух, а Лео прижали к стене, и в руке одного из парней возник нож.

Андрей тогда живо представил, как это произойдет. Он видел уже пару раз там, на горе, – несколько быстрых тычков без замаха в живот, и брат сползет вниз по этой желтой, с шелушащейся краской стенке, оставляя за собой красный след, и изо рта у него тоже потечет красное.

Внутри Андрея, казалось, что-то звонко и легко лопнуло, как лопается мыльный пузырь. Оно всегда было там, за тонкой, очень тонкой перемычкой, а сейчас просто выплеснулось и затопило улицу. Жаркое эквадорское солнце исчезло – точней, оно стало черным кругом в короне из бледных лучей. Обрушилась тьма, а во тьме послышались крики, человеческие и нечеловеческие. И еще ему стало нестерпимо, ужасно жарко, как потом не было ни разу во время применения Дара.

* * *

– Что произошло на Сердолике? Вы мне так и не сказали.

– Вы видели запись, – бесстрастно произнес силуэт.

– Запись воспоминаний этой девицы, перелитых в несинхронизованный клон? Или записи ИИ-копии бортмеханика, которую вы так и не вызвали для допроса, а если и вызвали, доберется он сюда лет через десять?

Что правда, то правда – ИНКа, запущенная первой сердоликской экспедицией, была проинсталлирована квантовым компьютером и могла передавать пакеты сигналов на Землю практически мгновенно, но для допроса с пристрастием этот метод был крайне неудобен. Мешали помехи, связанные с несовершенством системы измерения квантовых состояний. Добрая часть информации при расшифровке терялась из-за разрушения запутанности. Поэтому обычно полученную с INCM¹ информацию уже обычные компьютеры восстанавливали по кускам, складывали из коротких импульсов – и, по сути, то, что показал ему сейчас сотрудник Camera Obscura, процентов на пятьдесят состояло из заполненных ИИ лакун.

– Ненадежно, – сказал Варгас вслух, покачав головой. – Неубедительно. Плюс я видел все, что произошло до казни, но вас явно беспокоит то, что случилось после нее. Так что же?

Темный силуэт не ответил. Он молчал довольно долго, достаточно долго, чтобы посоветоваться с кем-то, кто не присутствовал на допросе. Затем его голос вновь сухо защелкал:

– Я думаю, вам следует кое с кем пообщаться. Она тоже покажется вам знакомой. Не удивляйтесь слишком сильно при встрече.

Стекло соседней кабинки-допросной, до этого слепое и матовое, сделалось прозрачным, и Андрей увидел Линду.

* * *

Они расположились на бортике фонтана на площади Сантьяго. Сзади мрачной громадой нависал главный корпус университета Святого Духа, а впереди виднелись ажурные арки новенького моста, и катила под ними желтые воды река. Из садов по ту сторону моста, на острове, несло цитрусами, а от плит под ногами – тяжелым дневным жаром. Линда Свансен ела мороженое. Ветер трепал ее рыжие пряди, совсем как там, в записи.

Все остальное отличалось.

– Вы не похожи на брата, – заявила Линда, оторвавшись от мороженого и подняв на него серо-зеленые – сейчас, скорее, все же зеленые, чем серые, – глаза. – Совсем не похожи.

– Зато вы копия, – хмыкнул Варгас.

– Не надо так, – тихо попросила девушка. – Я вовсе не горжусь тем, что сделала.

– Да бросьте.

Он встал, щурясь на опускающееся за крышу университета солнце.

– Это сейчас обычная практика, не надо быть психиком, чтобы так развлекаться.

– Вы не понимаете, – перебила Линда, швырнув в урну так и не доеденное мороженое.

Ветер стих, с реки донесся гудок ретропарохода. Сейчас, во времена процветания, Гуаякиль мог себе позволить пустить по реке Гуаяс настоящие пароходы с огромными, медленно вращающимися колесами, привлекавшие массу туристов. Якобы ровно такие же, как три века назад, только работали они, конечно, не на угле и не на паровых котлах, исключительно зеленая энергетика.

– Чего я не понимаю? Видел рекламу: не можете сами отправиться в путешествие, дела, нет времени – отправьте приключаться свой клон, а потом подключите его через нейролинк и наслаждайтесь мельчайшими деталями удивительных воспоминаний. Его память – ваша память, что-то такое.

Девушка хмыкнула, тряхнув рыжеволосой головой. Эта Линда собирала волосы в хвост на затылке, но сейчас пряди выбились и упрямо золотились в закатных лучах. И она выглядела значительно моложе своего двойника с записи. Неудивительно – двойник пережил (точнее, не пережил) шесть миссий на не самых приятных планетах, пока оригинал оканчивала аспирантуру и спокойно проводила время в изысканиях на кафедре. С другой стороны, двойник покоился в криосне как минимум десять из этих четырнадцати лет, плюс, если учесть релятивистские эффекты… Разведывательные корабли Земной Конфедерации разгонялись до примерно 0,7 скорости света, десять лет на борту равнялись четырнадцати годам на Земле. По идее, должно быть так на так.

– Видели, но не видели, – сказала она. – Реклама фуфло. Нейролинк не позволяет точно перелить воспоминания, всегда какие-то накладки, типа пингвинов в Сахаре, и качество записи отвратное. А у нас была идеальная синхронизация. Я как будто действительно побывала там.

– Тогда расскажите, что произошло на Сердолике.

Фрекен Свансен нахмурилась. Брови у нее были темные, не как обычно у рыжих, а на носу – россыпь веснушек.

– Вы наверняка в курсе, что последняя синхронизация прошла некорректно. Я знаю не больше вашего. И это было ужасно.

– Что именно? Наконец-то действительно испытать то, на что вы подрядили свой клон?

Девушка вскочила с низкой стенки фонтана и оказалась одного роста с Андреем. Да, он не Леонид, богатырской статью не похвастаешь…

– У меня был выбор, – сердито выпалила она. – Пойти в аспу или лететь после окончания магистратуры с миссией. А мне хотелось и того, и того! Но у меня с детства аллергическая астма…