Loe raamatut: «Навсегда… От темноты к свету. Часть первая»

ПРОЛОГ

 



Закрыв глаза, ты вспомнишь о мгновенье,
в котором нет счастливее тебя.
Объятий страстных нежное забвенье –
тебе забыть уже нельзя.
Ты замирала в сладком стоне,
А он стал Богом для тебя.
Тебя палило жарким зноем,
Взамен любовь твою храня.
Тогда вы стали одним целым,
но разлучила вас она.
Водой затушит пламя смерти
И вам быть вместе …
НАВСЕГДА…





 

Парень подошел к самому краю пропасти и посмотрел вниз на разбивающиеся об отвесные скалы волны. Один шаг разделял его в этот миг от пронизывающего холода морского омута. Вода в этой местности была беспощадна к нарушителям её границ. Всего один маленький шажок – и тысячи кровожадных водяных пиявок впились бы безжалостно в его плоть, которая так жаждала избавления от страданий.

За спиной послышался неясный шорох. Последовавшая вслед за ним девушка остановилась всего в нескольких метрах, проигнорировав просьбу или даже мольбу своего попутчика: «побыть хоть ненадолго одному». Они проехали уже столько сотен километров, что пути назад быть не могло. Не находя покоя в своей искромсанной душе, он попросил притормозить у этого дикого обрыва. Всё, что ему хотелось теперь, было вдохнуть свежий морской бриз, что колюче щекочет бронхи, и почувствовать на губах привкус морской соли. Под грохотание от ударяющихся о камни водных масс, смешавшееся с завыванием леденящего, никак не стихающего ветра, его душа хотела хоть на мгновение забыться.

Заставить воспоминания стереться из памяти – это был единственный путь к спокойствию. Или хоть к иллюзии от присутствия тени этого состояния. Поскольку он знал, что никогда больше не удастся заглушить отчаянный крик сердца. Это был даже не крик, а истошный вопль, просящий пощады от грядущей боли. Абсолютно бесполезный. Ибо, судьбоносное решение было принято, и слишком поздно было сожалеть о чём бы то ни было.

Он накинул капюшон байки на голову, словно пытаясь защититься от пробирающего холода. Зябкость и мерзость этой ненастной погоды тем не менее его абсолютно не беспокоили. Более того, разгоравшееся в недрах тела пламя не давало ни малейшего шанса почувствовать желанный им избавительный озноб. Эти рискованные действия были лишь отражением его внутреннего мира: воздвигнутая разумом защитная стена, отделяющая своего хозяина, ставшего внезапно таким уязвимым от кажущегося враждебным окружения. Как рак прячется в свой панцирь, ему хотелось провалиться в себя, чтобы никто не мог считать с лица незатихающие терзания. Оставаться сильным при любых обстоятельствах – было всегда его кредо и талант. Только вот последние недели перевернули всё с ног на голову. Мысли роем разъяренных ос атаковали: «Будет ли он когда прежним?» «Разве это вообще имело какое-либо значение?» Ведь куда более важно стало другое: «А хочет ли он вообще становиться прежним?

– Несколько минут без тебя… Так уж много я не запросил… – кинул небрежно высокорослый крепко-сложенный юноша подошедшей особе, даже не обернувшись. Проблески пренебрежения отчетливо просочились в сказанном, несмотря на попытку скрыть свои токсичные эмоции.

Жгучее, гложущее чувство подступило к горлу самолюбивой девушки. Она поспешила его отогнать, успокаивая себя самозабвенно, что всё еще наладится. Натяжное, неприятное молчание последовало.

Сзади раздались шлёпающие по галечной поверхности шаги – кто-то приближался. Голосом человека, который не терпит возражений, подошедший проговорил:

– Не трогай его! Дай время успокоиться – всё уляжется и без твоего вмешательства!

Парень саркастично ухмыльнулся сам себе, передразнив услышанные слова шёпотом и одновременно поражаясь глубочайшей черствостью вроде как близких ему людей. Раньше проявления человеческой бездушности его абсолютно не смущали. Эта черта была для него естественной. Вернее даже бессердечность была ключевой основой его характера. В этот же самый момент она резала слух и впивалась в клетки его усталого тела, чтобы высосать последние капли крови из него. Не отводя всё также взгляда от этого губительно-завораживающего спектакля, парень неожиданно продвинулся ощутимо вперед – и оказался в нескольких миллиметрах от бездны. Гравий с песком начали рушиться под его весом – он зашатался, удерживая ещё кое-как равновесие.

Вскрикнув в испуге, стоящая позади него девушка вздрогнула и застыла в отчаянной, и в то же время, абсурдной попытке своими действиями остановить неумолимо текущее время.

Яркие и будоражащие эпизоды событий последних 29 дней пронеслись молниеносной лентой у всех перед глазами. Один короткий миг растянулся до бесконечности, чтобы рассказать историю, которая ни для кого не закончилась так, как он изначально ожидал.

* * * День первый

Камелия сидела на берегу моря и смотрела вдаль на ветряные станции, виднеющиеся на горизонте у другого края. Море – такое спокойное и в то же время такое бурное, такое манящее и такое отталкивающее, такое таинственное и такое открытое – оно было так похоже на неё. Вернее, на неё прежнюю.

Расположившись на большом пологом камне на берегу у прибрежного мелководья, она слушала крики кружащих в воздухе птиц и чувствовала себя в полной умиротворённости. Это было её море, самое родное и любимое. «Северное» или, как для нее было привычнее, «Ваттовое». Так его прозвали в связи с неповторимым ландшафтом, дающим всем желающим возможность шлепать по воде и грязи прибрежных районов в периоды отливов. Девушка знала много о его водах и бес численных обитателях. Еще в детстве её дедушка не раз рассказывал об уникальной среде обитания в его илистом дне, когда они летними вечерами – совсем так, как она сейчас, сидели на этом же камне. Долгие 11 лет разделили повзрослевшую за это время Камелию с ним, но воспоминания об этом дорогом ей человеке в такие летние тоскливые вечера были живы, как никогда. Невдалеке от неё стояла захваченная из гаража старая керосиновая лампа: ещё один атрибут их совместных посиделок, которые иногда затягивались в ночь. Когда на небе не было звёзд и полной луны, поздними вечерами становилось довольно темно и дополнительная подсветка была необходима: ведь находящаяся в сотне метров прогулочная дорожка освещалась фонарями лишь в районе стоянки караванов, у жилого квартала. А это значило, что порой приходилось сидеть или шагать около полукилометра, полагаясь только на мерцающие разноцветные световые маяки на противоположном берегу. И всё же, Камелия зажигала лампу лишь тогда, когда тьма становилась почти кромешной и уже начинала пугать, заставляя оглядываться на малейший шорох за спиной. Скорее, ею руководствовали привычка или ностальгия по тем счастливым и безмятежным вечерам – и она просто брала её с собой в этот укромный уголок, даже когда не планировала оставаться до темноты. Иногда ей казалось, хоть она и не верила в потусторонний мир, что в этой лампе осталась часть его души, и так она не чувствовала себя одинокой, разделив мысленно вечер с его невидимым призраком.

Внешнее спокойствие тем не менее было обманчиво. Ей было плохо. Вид и запах морского воздуха спасал от повседневности и уводил от реальности, которая так давила.

Мелкие и крупные размолвки с близкими стали для неё буднями. Особенно трения с сестрой изнуряли.

Кроме этого, Камелия, нежелающая впускать кого-то сейчас в близь себя, тревожилась из-за приезда чужака в их дом. Она прозвала его «испанец», услышав как-то в разговоре родителей о том, что того ещё ребенком привез сюда отец из глубинки Испании. Якобы с большим сопротивлением. В свою очередь, это привело к тому, что парень по сей день оставался верен своим корням и не стеснялся подчеркивать при случае свою принадлежность к другой нации.

Её шаткий карточный домик был в шаге от того, чтобы рухнуть. Она уже примирилась со всем, равнодушно смотря и на жизнь, и на окружающих людей. В попытке приглушить свои страдания, она прикрылась маской безразличия ко всему происходящему. Так было ей легче жить. Во всяком случае так это чувствовалось. Порой она сама удивлялась тому, насколько быстро она из девочки-праздника, из милого и открытого человечка, превратилась в забитого зверька. Этот бессознательный спуск в пропасть начался чуть больше шести лет назад. Толчком стала череда событий, которые она не могла так быстро переработать. Проанализировав своё состояние, девушка приходила к выводу, что всегда имела предрасположенность к саморазрушению в силу своего характера. Ведь не только она испытывала травмы: в подростковом возрасте многие подвержены эмоциональным взлетам и падениям. Это вроде как даже и не считается отклонением. Только вот её ранимая натура не могла принять и забыть, опускаясь всё ниже и ниже при каждом новом ударе. Последующие несколько разочарований в любви лишь ускорили падение, закончившись полным фиаско. Вначале казалось, что речь шла лишь о короткой жизненной полосе, которую ей ничего не будет стоить преодолеть. Эти ожидания были жестоко развенчаны – и водоворот тоски её незаметно затянул. Быть может, всё бы вышло и по-другому, окажись рядом хоть один человек, который подставил бы плечо. Только, к её огромному сожалению, никто это не сделал. Никто.

Ни один из тех, кто находился поблизости, даже и не попытался понять, что с ней происходит. «Скорее всего, это была её вина. Она была слишком замысловата для того, чтобы было возможно её самостоятельно разгадать, а говорить о своих переживаниях или чувствах у неё плохо получалось», – тешила себя нередко этим размышлением девушка, когда резко вспыхнувшие ненавистные отрывки прошлого становились настолько яркими, что не давали себя отогнать.

В свои двадцать один она уже разучилась верить людям, и даже стала бояться их. Самое большее одного человека. Заносчивая, импульсивная и расчетливая Дженнифер была на четыре с половиной года старше и являлась полной противоположностью кроткой, добродушной и доверчивой Камелии. В то же время её сестра обладала удивительным талантом маскировать свои неблагородные поступки и слова, выходя при этом победительницей из любой ситуации. Созданный в голове образ сестры до сих пор ассоциировался у неё с одним из главных персонажей популярного фильма ужасов конца 90х «Факультет», показанного ей когда-то лучшим другом детства. Конечно же, это было сделано в тайне от взрослых, и поэтому так захватывающе и запоминающе. С того самого просмотра богатое воображение ещё маленькой девочки начало рисовать сестру этаким двуличным пришельцем. Приняв обличие порядочной девушки, он очаровывал всех и вводил в заблуждение о своей истинной сущности. А вот стоило ему захотеть уничтожить свою жертву, он неожиданно открывал свой убийственный оскал и обнажал клешни. Свершив задуманное, монстр превращался обратно в человека, продолжая обманывать своё окружение. Постепенно детская фантазия улеглась, но созданная параллель не исчезала – так как уж больно хорошо этот образ характеризовал поведение сестры в глазах Камелии. Обожаема, казалось, всеми вокруг, она шла по жизни с высоко поднятой головой. Создавалось даже впечатление, что все вокруг только и хотели того, чтобы понравиться ей и быть принятыми в круг её друзей, поклонников и знакомых. И в личной жизни у Дженнифер было всё замечательно, а самые завидные представители мужского пола околачивались у её ног. Притом дело было совсем не в привлекательной внешности: высокая, чрезмерно худая, со светлым до шеи «каре», с острыми чертами лица, длинным носом и заметно торчащими ушами – она была далека от признанной красавицы. Дженнифер любила играть людьми и не боялась разбивать сердца, доказывая тем самым превосходство над другими. Обладая качествами неоспоримого лидера, только появляясь в какой бы то ни было компании, она мгновенно завладевала вниманием всех присутствующих. Ещё её сестра не выносила, если что-то шло не так, как ей хотелось. Камелия не раз задумывалась над тем, почему такого рода личности несмотря на стервозную манеру поведения любимы и уважаемы обществом. Особенно среди подростков так ощутимо стремление превозносить дерзких, эгоцентричных и топтать слабых, покладистых. «Этот динамичный и в меру жестокий мир не выносит терпил и лузеров», – таково было собственное объяснение девушки. Может, это было лишь только её своеобразное мнение. Не единожды уже в других аспектах Камелия получала подтверждение своей теории, что ход её мыслей отличается от стандартного мышления её сверстников. Ввиду этого она уже давно наловчилась подстраивать себя под окружающих. Раньше ей это даже и временами удавалось. В последние же годы она сдалась, устав играть изнуряющую её душу роль и быть всё так же разочарованной полученным результатом. Её не хотели принимать окружающие.

Пусть в последние годы Дженнифер редко бывала в их провинциальном городке, всё же она умудрилась во время одного из своих коротких посещений родительского дома причинить Камелии худшую боль её жизни. Это был тот исключительный подарок, тяготящий привкус от которого остался с ней с тех пор. Для кого-то это мог бы быть и пустяк, а вот она же откровенно сломалась под тягой случившегося. Больше даже не из-за самого инцидента, а из-за последующего подтрунивания в её сторону от дорогих людей. Постоянное повторение, молчаливое и словесное, убедили девушку окончательно в собственной неполноценности относительно других.

Солнце уже медленно собиралось заходить, разрисовывая небо огненными красками заката, когда Камелия возвратилась домой. Элис, ее мать, готовила на кухне ужин. Обычно они редко собирались за столом вместе, но приезд гостя все изменил. Младшая дочь жила еще с родителями, старшая после почти шестилетнего отсутствия преимущественно из-за учебы в одном из университетов Франкфурта вернулась прошедшей весной в родной городишко Хуксиль. Она завершала еще несколько проектов из дома и была в шаге от степени магистра по «Налогообложению».

Наблюдая за стараниями матери, Камелия отметила, что ей должно было быть весьма важно создать видимость образцовой семьи перед гостем. «Создавать видимость чего-то – вообще было нормой для её родных», – с долей горечи и иронии подумала девушка.

Расставляя тарелки и выкладывая приборы на столе в прилегающей к кухне обеденной комнате, Элис бросила в сторону дочери:

– А ты, как всегда, где-то гуляешь. Всё страдаешь! Пора бы забыть тебе эту дурацкую историю. Свет клином не сошелся на одном единственном. Не ты – первая, не ты – последняя. Брала бы пример с Джен: у нее всегда всё легко и непринужденно. Человек просто наслаждается жизнью! Всё у неё горит, и она везде успевает. К таким вот люди тянутся! А не к таким нытикам, как ты!

Камелия сделала вид, что не услышала упреки в сторону своего апатичного состояния последних лет. То, что мать превозносила её старшую сестру, ставя снова и снова в пример, девушку уже давно не удивляло. Всё же ей показалось дерзостью это упоминание в контексте любовной драмы трехлетней давности. Вновь запрятав обиду в самое сокровенное место своей души, она решила не комментировать сказанное, а лишь спросила:

– Почему надо было звать к нам в дом постороннего? Не понимаю.

Она слышала объяснение уже десятки раз. Как бы то ни было, ей ничего лучшего не пришло в голову, чем переспросить и этим сменить ненавистную тему.

– Опять – двадцать пять! Хорошо… ещё раз. Алекс – не просто парень с улицы. Он вырос у человека, что помог нам больше, чем все вместе взятые люди на этой планете. Как начинающий режиссер он снимает свой первый проект: документальный фильм о нашей местности и жизни людей у Северного моря. Было бы непростительно оставить жить его в отеле или съёмной квартире, имея достаточно свободного места в доме. Разве я не права?

– Не знаю. Но у нас тут не отель и не перевалочная база. Зачем звать кого попало? Тем более… его семья не из нуждающихся… – выдохнула с негодованием Камелия, продолжая сконцентрировано выжимать сок из апельсина.

– Месяц ты уже переживешь. Чем может тебе помешать он? Твоя усугубляющая замкнутость меня начинает пугать. Вон Джен – умница! Она взялась в первый же день показать Алексу Вильгельмсхафен. Кроме того… ты не можешь не отметить – насколько парень хорош собой!

Камелия насупилась, просто промолчав в ответ. Она была согласна с матерью, хотя и не хотела ни себе, ни другим в этом признаваться. Ей вспомнился сегодняшний полдень – момент их первой встречи. Придя после спортзала утром, она увидела незнакомца у своего дома. Он выгружал что-то из припаркованного у входа черного Ауди: съемочную технику, по всей видимости. Она приостановилась невдалеке от дома, наблюдая за его действиями. Высокий и широкоплечий парень был с виду немногим старше ее, имел темные волосы и загорелую кожу. Камелия непроизвольно провела взглядом по торсу приехавшего и отметила его превосходное сложение: темно-синяя облегающая футболка и джинсы весьма удачно подчеркивали мускулистое натренированное тело. Девушка обомлела, наблюдая за парнем: всё в нём казалось абсолютно гармоничным и отчасти совершенным. Несмотря на то, что Камелия была и изначально настроена против этого вмешательства в ее личную сферу, коей она считала свой дом, сейчас она была уже даже немного рада этому. Так и не сумев оторвать глаз от его облика, она почувствовала, как ощущение тепла разнеслось по всему телу. Необузданная и необъяснимая тяга к этому человеку проснулась у нее мгновенно. Словно он тот, кого ждало ее измученное сердце долгие годы. Страх – быть снова обманутой и брошенной – притупился. Заметив пронизывающий взгляд подошедшей девушки, тот вначале немного нахмурился, словно ему не понравилось пристальное внимание к своей персоне. Камелия смутилась и поспешно отвела глаза, осознавая, что он заметил ее неприкрытый интерес. Ей стало неловко, что она стоит как вкопанная перед ним и не говорит ни слова. Тело же не хотело прислушиваться к разуму и не оставило иного выбора.

Самоуверенный, судя по поведению, парень тотчас перенял инициативу у растерянной девушки и приблизился. Он протянул руку в её сторону, желая поприветствовать, и его губы теперь растянулись в дружелюбной полуулыбке.

– Привет. Я – Алекс, – представился он и, делая предположение о ее личности, добавил, – ты, должно быть… младшая дочь Дерека… Эммм… Секунду…

– Камелия… – протараторила девушка, не дав парню возможности произнести правильный вариант. Будучи уверенной в своей неприметности и незначимости, она боялась, что он обязательно перепутает или исказит её имя, сколько бы раз его уже не слышал. Её подсознание уже автоматически старалось избегать ситуации, что косвенно подтверждала это разрушающее самооценку убеждение.

Находясь вблизи, он выглядел еще более привлекательным: бесподобная улыбка, черные бездонные глаза, высокие скулы, слегка пробивающаяся щетина, густые блестящие, удачно обрамляющие лицо волосы, дурманящий парфюм и ласкающий слух голос. Она могла бы перечислять его внешние достоинства до бесконечности, таким совершенным парень ей показался.

– Ладно. Ещё увидимся, мне надо занести вещи, – прервал он ее отрешенность, показав тем самым, что не заинтересован в продолжении беседы. Целенаправленным шагом парень вернулся к машине, продолжив прерванное занятие. Девушка вышла из оцепенения и помчалась в дом, к себе в комнату, ругая себя мысленно за подобную навязчивость.

Раздавшийся резкий хлопок закрывающейся входной двери с последовавшим звонким женским смехом свидетельствовали о возвращении гуляющих. Камелия вздрогнула, проснувшись от своих грёз.

Через 10 минут подоспел и глава семейства Дерек – началась и сама трапеза. Сложно было не заметить, что Дженнифер была крайне поглощена Алексом. Уже с первых минут его приезда она крутилась вокруг парня, окружая его чрезмерной заботой. Неудивительным стало поэтому то, что и теперь она уселась с ним рядом. Камелия наблюдала за этим молча, стараясь не упустить ни одну деталь, хоть её эта близость тяготила.

Дженнифер с энтузиазмом начала рассказывать о том, как они провели время, почти захлебываясь от эмоций на фоне хорошо проведенного дня:

– Мы были в приморской части Вильгельмсхафена. Завтра мы посмотрим окрестности города и наш мегаполис Хуксиль. А потом проедем вдоль побережья Северного моря в сторону Шиллига. Возможно, доберемся аж до Норддайха. Хотя там они уже бывали несколько раз на первой стадии проекта. Так, Алекс?

– Совершенно верно. Фризские острова и материковое побережье у их вод мне не ново. Как бы то ни было, ты мне обещала показать те закоулочки, о которых знают только местные. У вас тут потрясающая природа! Ещё ни разу не пожалел, что мы выбрали именно север Нижней Саксонии для наших сьёмок. А ватты – действительно впечатляют. Ландшафт этот мне немного напомнил андалузскую деревушку Эль Ромпидо, что расположена в устье реки Рио Пьедрас. Её усушка в период отлива весьма похожа. Там я бывал частенько, когда был ребенком, – сказал Алекс и запнулся, не желая вдаваться в подробности, судя по всему.

– И ты ни разу не возвращался в ту местность с тех пор, как вы переехали? – осмелилась вклиниться в разговор Камелия, которой вдруг захотелось знать абсолютно всё об этом интригующем, околдовывающем её человеке, сидящем напротив. Девушка робко поглядывала на него своими большими зелеными глазами, наполненными тоской и очарованием. Ей вдруг за долгие месяцы захотелось ожить, проснуться ото сна.

– Нет. Мне было восемь с половиной, когда мы переехали во Франкфурт. 16 последующих лет заставили многое забыть, хоть я и не почувствовал себя до сих пор здесь «полностью своим», – сухо ответил тот.

Создавалось впечатление, что этот расспрос его напрягает.

Всё же это не остановило девушку, и она продолжила задавать вопросы, несмотря на косые взгляды сестры:

– Скучаешь немного? Я так вообще нигде не была, и не могу себе представить эти чувства. А тебе, наверное, хочется вернуться туда, где ты вырос?

– Хм… Не совсем подходящий глагол «хочется» для описания состояния эмигрантов. Родина остается всегда Родиной, а ностальгия в той или иной мере присуща большинству уехавших. Скорее, я осознавал после отъезда, что никогда больше не будет так, как раньше. Возвращение привело бы к разочарованию. Скучаю ли я? Наверное, хоть и неосознанно, потому что у меня нет времени на воспоминания. В противном случае же… Мне свойственно погружаться в это с головой. Меня восхищал сияющий свет тех мест, который словно соткан из чистых лучей, озаряя эти края. Как будто само название «Коста де ла Лус», что переводится как «Побережье света», было подчеркнутым подарком природы. Я обожал атмосферу бескрайних солнечных дней и бесконечных ночных фестивалей, которые редко заканчивались рано. На улицах нашего городка веселье продолжалось до самых первых лучей утренней зари. За мной мало кто следил, я утопал уже тогда в свободе. В то время, когда многие уходили спать, мне открывались бескрайние возможности. Ведь что может быть увлекательнее, чем устроить праздник в своем воображении, пригласив всех монстров, магов, ведьм и троллей? А звуки гитары, волшебно переплетаясь с легким звоном кастаньет, всегда вдохновляли меня. Прозвучало сейчас так, словно я законченный романтик, хаха… Думаю, внутри каждого из нас живет такой, готовый проснуться в любой момент. Вот эти воспоминания и пробуждают моего.

– Ещё бы! Мой, вот, не дремлет и минуты! Меня подобное трогает до слез! А бурная детская фантазия добавляет магию любому событию. Мои лучшие воспоминания тоже очень давние, – сказала Элис растроганно, углубившись в свои мысли, после чего одернула себя быстро словами, – чего тут я уж так, старая курица, раскудахталась! Не буду вам, молодёжь, тут своими историями эпохи динозавров докучать!

Камелия прослушала последние изречения матери, на которые последовала колкость отца по поводу внешнего облика уже неюной жены. Она не слышала ничего, а лишь по сматривала исподтишка на Алекса, не в силах побороть свой интерес к парню. У него было очень яркая, даже немного театральная манера повествования и бесподобная харизма, что делало его монологи истинным удовольствием для слушателей. Таких эрудированных, как он, ораторов готовы слушать часами. Непреодолимое желание стать частью его жизни нарастало минуту за минутой. Мгновенно прошлое стало размываться в свете своей незначимости. Всё, что вожделело её сознание, было: убежать в этот далекий мир с ним, оставив прошлое за собой. Алекс казался девушке тем самым долгожданным и единственным, которого мечтает встретить каждая. Его внешняя привлекательность в совокупности с самоуверенной манерой поведения, излучавшей необыкновенную гармонию и силу, была бесподобна. При всём этом это «совершенство» заставляло страдать. Тихо, тайно и мучительно. Тех, кто был покорен им, но не сумел покорить сам. И Камелию сейчас сильно печалило, что она относилась именно к этой самой категории.

Откровенная заинтересованность сестры к объекту ее страсти отпугивала: ведь она бы предпочла любую другую соперницу взамен Дженнифер. Уж слишком тонка была корка, что образовалась на ее до сих пор зудящих ранах с момента их последней стычки. И именно эта соперница была способна содрать немного зажившую прослойку, разодрав старые раны до крови, остановить которую девушке едва ли удалось бы. Словив на себе ненавистный, будто бы предупреждающий взгляд Дженнифер, девушка нервно сглотнула слюну. Неприятные воспоминания, что Камелия так старательно пыталась забыть, встали вновь перед глазами. Девушка поспешно поднялась, извинилась за свое поведение и выбежала из комнаты. Ей было невмоготу до сих пор думать о том моменте. Камелия стала пленницей этого негативного опыта. Даже три года не смогли вытащить ее наружу. Или она всего лишь не хотела вылезать обратно, прячась от новых разочарований в собственно возведенные разумом темницы.

– Оеее, что с этой-то? Очередной приступ? Я давно говорила вам – ее пора отправить к психиатру, – язвительно подметила Дженнифер, невозмутимо вытирая рот салфеткой и символично скрестив вилку и нож крышей домика на тарелке в знак окончания не понравившегося ей ужина.

– Дженнифер… у нас гости… – с укором взглянула на неё мать, переведя взгляд на мужа, а затем и на Алекса.

Оба молчали, не впечатлённые произошедшим. Элис же было откровенно неприятно перед парнем за поведение дочерей. В первый же вечер раскрылась ее тайная боль: тихая, но такая глубокая ненависть, царившая в их семье.

– А что? Пусть наш гость тоже знает, что за ущербная у меня сестрёнка, – самодовольно продолжила свой поток желчи девушка. С улыбкой она посмотрела на сидящего рядом с ней парня, который жестом воздержался от комментариев. Этим он негласно дал понять, что не может судить о произошедшем и не желает вникать в суть семейного конфликта.

– Всё, достаточно перебранок! – пресек диалог между дочерью и женой Дерек, которому было свойственно держать семью «в кулаке».

Он был приверженцем жёсткого патриархата и осуждал в открытую, что общество всё больше отходило от царивших в средние века воспитательных методов. Его приводило в ярость ощущение того, что он часто не мог навязать свою модель поведения. Особенно Дженнифер, обладая взрывным темпераментом, не была способна беспрекословно слушать. В то же время он души в ней не чаял и часто спускал ей с рук мелкие проделки. Оставшиеся минуты ужина они провели молча, где каждый сосредоточился на своём.