Loe raamatut: «Бездна»

Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан.

1-е послание Коринфянам 13:12

И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.

Евангелие от Иоанна

На самом же деле, он хотел проделать дыру в своем мире и бежать.

Владимир Набоков «Условные знаки»

Глава 0

Внутри меня зияет темная бездна.

Я всегда ощущаю ее – иногда сильнее, иногда слабее. Она пульсирует, движется, мерцает. Я занимаюсь обыденными вещами: ем, иду по улице, работаю. А в это время внутри меня ревет бездна. Густая масса, постоянно меняющая свое состояние антиматерия. Хорошо еще, что она прикрыта кожей. Вряд ли там, в моем теле, есть какие-то органы, кости, сосуды и прочие составляющие, как у других людей. Никто никогда не делал мне операций, так что опровергнуть это утверждение невозможно. Даже если бы кто-то и увидел внутри меня сердце или желудок – что бы это изменило?

Неважно, что ты видишь глазами. Значение имеет лишь то, что есть на самом деле.

Внутри меня бездна, и она поглощает меня. И я ее. Я – это бездна. И бездна – это я.

До того, что произошло, эта бездна была для меня обычной человеческой дырой в душе, тягой к чему-то недостижимому, пустотой внутри. Но после того, что случилось, стало понятно, что это вовсе не пустота.

Стало понятно, что бездна только кажется пустотой.

Глава 1. Пустой стул

Каждый день я прохожу одну и ту же дорогу до своего рабочего места. Здороваюсь с охранниками, прикладываю к сканеру на турникете пропуск, натягиваю медицинскую маску на лицо, поднимаюсь по лестнице на второй этаж и лавирую между столами. Знакомая география: лысина одного из выпускающих редакторов, гигантское растение в горшке типа монстеры, много лет назад сломанный стол, за которым никто не сидит. Наш ньюсрум – зал, где сидят корреспонденты и редакторы, – огромен. Когда-то мне потребовалось время, чтобы запомнить, где находится мой стол и как до него дойти. Я до сих пор до конца не знаю, кто где сидит, и не знакома с большинством коллег.

Вся наша редакция пронизана эстетикой новостного агентства. Повсюду бегущие строки с молниями и экраны с новостями. Периодически по громкой связи объявляют, что по «Россия 24» выступает Матвиенко, Мишустин или Набиуллина, к телевизорам сразу подскакивают профильные корреспонденты с диктофонами. Если прислушаться, слышен постоянный шум клавиатур. Но обычно я его не замечаю.

Я здесь уже три года.

Этим людям, моим коллегам-журналистам, не все равно, что они делают. Вот, что мне здесь нравится. Всем интересно. Все горят делом. С безразличными людьми работать скучно.

Мне на этой работе несложно. Все получается как-то само собой. У всех есть какие-то заранее определенные сильные и слабые стороны. Как в компьютерной игре. Например, +1 к журналистике, как у меня. Когда смотрю на других людей, всегда пытаюсь проанализировать их плюсы и минусы. У моей знакомой всегда есть отношения, и если одни заканчиваются, то сразу начинаются другие: +1 к отношениям. Мой бывший начальник способен поругаться с кем угодно, хотя сам считает себя абсолютно неконфликтным человеком (+1 к конфликтам с окружающими; +1 к неверной оценке ситуации). У одного моего бывшего определенно было +1 к обвинению других в своих проблемах; –1 к деньгам и +1 к подозрениям, что женщинам только деньги и нужны.

Что еще сказать обо мне?

+1 к тревожности;

+1 к трудоголизму (очень удачная зависимость: по сути, то же, что наркомания или алкоголизм, но все считают, что ты молодец);

+1 к удачному выбору фильмов для просмотра;

+1 к способности подолгу залипать в интернете на тупые видео (очень тупые);

+1 к одиночеству и патологической неспособности строить отношения;

–1 к способности регулярно заниматься спортом;

–1 к хорошему зрению;

–1 к красивым волосам (что бы я ни делала; но, пожалуй, +0,5 к скорости их роста, и на том спасибо);

–1 к красивым длинным ногтям (постоянно ломаются).

Пришла вовремя, даже чуть раньше: в 9:59. Пробуду тут до семи вечера. На самом деле никакого смысла в графике нет: работаю, когда есть что делать. Новости случаются постоянно, тут как повезет. Некоторые темы дают плюсики к ночным побудкам и т. д., некоторые – наоборот. Поэтому складываются несправедливые ситуации: я могу работать ночью вместо сна, а на следующий день отсиживать с 10 до 19 в офисе, читая книги. Смысла никакого, но так заведено. Да я и не против. В постоянной занятости я топлю свои неврозы. Как только у меня случается что-то тревожное, я сразу нахожу себе дело и забиваю им все эмоции. Это неправильный подход. Потом они, наверное, так и остаются где-нибудь внутри и перевариваются там. Это как гигантская свалка. Отходы гниют и выделяют газы, жидкости, все это перемешивается между собой и отравляет окружающую среду. То же делают непрожитые эмоции. В этом всем я мастер.

+1 к неспособности адекватно проживать эмоции;

+1 к свалке с радиоактивными отравляющими отходами где-то глубоко внутри меня.

Без работы я начинаю нервничать и тревожиться. На работе мне хорошо.

Мужчины и детей у меня нет. Если бы были, я, наверное, проводила бы в редакции еще больше времени.

В выходные во мне поднимается непонятная тревога. Бывает, что я устаю и жду их. Но, как только рабочая неделя заканчивается, мне становится страшно. Не знаю, чего именно я боюсь. Наверное, не хочу сталкиваться с чем-то, что успешно теряется в суматошных рабочих буднях. Не хочу на это смотреть.

Особенно сейчас.

Мне нравятся офисные люди. У них как будто всегда все хорошо. Они обязательно при деле, непременно кому-то нужны. Правда, иногда я думаю, что у них внутри такие же свалки с радиоактивными отходами, как у меня.

Когда я только устроилась на работу, она занимала все мое время. Теперь стало легче: я освоилась, появилось много свободных минут и часов. Поэтому я и пишу этот текст – чтобы занять себя хоть чем-то. Я люблю буквы и то, как они складываются в слова и предложения. Словно капли в океан или клетки в целого человека. Текст – это так красиво. Правда, мне еще далеко до идеала.

+1 к кайфу от работы с текстом.

При этом, как ни странно, я давно не читаю книг. Не знаю почему. Единственное, на что меня пока еще хватает, – перебирать книги в интернет-магазинах и смотреть цитаты, которые выделили другие люди. Цитаты мне нравятся. Разве книги пишутся не ради них?

Я пишу новости про российскую экономику. Может быть, сама тема кажется вам не очень интересной. Что уж там, наверняка вы считаете, что это очень скучная тема. Но мне нравится ею заниматься. Разбираться в нюансах экономики и пертурбациях в медиаполе. Придумывать заголовки (их надо уместить в нужное количество знаков – это как головоломки в детстве, зарядка для ума, приятно щекочущая мозги). Нравится находить эксклюзивы (собираю их, как красивые камушки и перышки, а потом кладу в коробочку – вставляю в отчеты для начальства). Мне нравится всплеск адреналина, когда за секунды надо сформулировать молнию. Нравится общаться с сильными мужчинами, принимающими решения, от которых многое зависит (многие из них очень привлекательны). В конце концов, нравится ходить в нашу столовую, болтать с коллегами, летать в командировки.

Я люблю правила игры, многие полуинтуитивные. Например, запятые в заголовке – плохо, а в лиде¹ – ничего, сойдет.

Очень важное правило: нельзя говорить, что сегодня ничего не должно произойти, иначе сразу же что-то случится.

Да, еще мне нравится пользоваться журналистским сленгом. Коллеги, давайте поставим эмбарго. Я замолню. Я написал рыбу. Добавлю в срочную. Кину расширку. Спрошу на подходе. Отожмем министра после сессии. Заги, лиды и т. д.

Работа – такая сфера моей жизни, в которой всегда все хорошо. Даже не знаю, есть ли еще такие сферы. Кажется, нет.

Странно, но я никогда не думаю о читателе. Я знаю, как должна быть написана новость. Я делаю ее понятной и правильно составленной. Что с ней будет происходить дальше – не мое дело. Мне не интересно, что ее читают сотни тысяч человек, а иногда и миллионы (у нас на сайте стоит счетчик просмотров). Мне не интересно, что ее процитировал «Коммерсантъ» или что она попала в топ «Яндекса». Мне интересен только процесс написания новости – уютная кропотливая работа, схожая с плетением фенечек или вышиванием. Что-то простое, понятное, приятное. Мне нравится моя работа, и я делаю ее хорошо.

Вообще-то миллион просмотров у моей новости был только один раз. Миллион человек – это население Волгограда или Красноярска. Получается, написанные мной слова прочитали все эти люди. Целые города. Но мне все равно. Никаких эмоций по поводу этого я не испытываю.

Журналисты считаются четвертой властью. Мне сложно оценить, насколько это утверждение соответствует действительности. Иногда и правда удается растормошить какую-то историю или решить какой-то вопрос. Иногда не удается.

Просидев несколько часов за компьютером и отписав пару незначительных релизов – день был скуден на новости, – я пошла за мармеладками к вендинговому автомату. Когда я нервничаю, мне обязательно надо съесть что-то одновременно кислое и сладкое. Иногда грейпфрут, иногда мармеладки: и то, и то сплошная кислота. Надеюсь, они не прожгут мне желудок.

Отошла от стола и поняла: что-то не так. Все вокруг расплывалось. Я вернулась к столу и надела очки. Мир без них – как украденное и слитое в интернет в самом низком качестве кино.

Когда я стала носить очки, то впервые заметила, что в них ходит половина редакции. Вот так. Мы многого не замечаем. И это только очки. А что касается большего?

Проходя мимо международной редакции, я по привычке глянула на ее стул. Он был пуст. Внутри снова шевельнулась тревога.

На этом месте должна была сидеть Настя. Моя… как бы объяснить. Моя бывшая лучшая подруга. Глупо звучит, словно я в пятом классе. Но это так.

Вообще-то Настя не просто моя бывшая лучшая подруга. Она еще и моя бывшая соседка. Точнее, ее вещи до сих пор лежат в соседней комнате. Только ее самой там уже нет. И в моей жизни ее больше нет. Некоторое время назад мы перестали общаться, но пока продолжали жить вместе. Мы собирались разъехаться.

Кинув взгляд на ее пустой стул, я снова двинулась к кислым мармеладкам.

И тут меня заметила Луиза. Вот черт. Я умудрилась встретиться с ней взглядом. Дурацкие очки, без них я бы ее и не увидела.

Чтобы вы понимали, Луизе 57 лет, и она выглядит возмутительно классно. Седые кудри длиной до подбородка – она явно дополнительно подкрашивает их, потому что ее седина какая-то особенно яркая. Красная помада, огромные очки в черепаховой оправе, куча колец на пальцах. Эпатажная и чудная. Она, похоже, вообще не заметила, что ей уже не 30. Морщинки есть, конечно, но их как-то никто не видит. Я бы тоже хотела каждый день краситься, но я для этого слишком ленивая. Майка, джинсы-скинни, более или менее чистые волосы – и сойдет. Из украшений у меня одно кольцо на среднем пальце левой руки, много лет одно и то же. Маленький бриллиант на простом кольце из белого золота, мамин подарок. Такое же было у сестры.

Выбор одежды для Луизы был чистым творчеством. Проходя мимо нее в офисе, я всегда смотрела, в чем она сегодня. В один день – грубый комбинезон, в другой – длинное платье-свитер. Она надевала необычные серьги и старинные кулоны с блошиных рынков. Она накручивала волосы, рисовала мудреные стрелки, красила губы яркой помадой. Луиза постоянно экспериментировала, и все на ней хорошо смотрелось. Есть люди, максимально уверенные, что они имеют право жить в этом мире и одеваться так, как им хочется. На них одежда всегда хорошо сидит. Я не из таких. На мне все выглядит мешком.

Наверное, Луиза напоминала мне маму. Та тоже ярко одевалась и отказывалась стареть. Правда, мама отказывалась еще и взрослеть. Во всяком случае, пока могла.

Луиза – редактор, притом гениальный. Я вообще преклоняюсь перед людьми этой профессии, не выношу редактуру. Писать люблю, а корпеть над текстом ненавижу. Луиза может превратить самую муторную муть в понятный короткий заголовок. И она постоянно чем-то увлекается помимо работы. Каменная мозаика, джиу-джитсу, всякие необычные мероприятия.

Правда, последняя наша вылазка на «необычное мероприятие» закончилась, прямо скажем, не очень хорошо.

У Луизы было шестеро бывших мужей, причем все из силовых структур: полиции, ФСБ, Следственного комитета. Между собой они не были знакомы, она тоже не вертелась в их кругах, но стабильно притягивала один и тот же типаж мужчин – малоэмоциональных, закрытых, сильных. Всех своих силовиков, от майора до полковника, она бросила и жила с тремя котами. Но я не удивлюсь, если в будущем появятся новые силовики. От них она до сих пор получала эксклюзивы, которые не хотела оформлять в новости и всегда передавала корреспондентам из редакции ЧП. Со всеми мужьями она дружила. Однажды один из них вытаскивал нас с Настей из отделения (мы тогда выпили шампанского на улице, что было задумано как нечто веселое и богемное, а потом нас забрали полицейские за распитие в общественном месте, и мы сидели в грязном обшарпанном отделении с проститутками). Каждый муж знал, что у Луизы был до него другой супруг из силовых структур. Я всегда подозревала, что правда однажды вскроется, но этого не происходило.

Луиза:

+1 к стилю;

+1 к браку;

+1 к редактуре;

+1 к чересчур долгим обсуждениям с корреспондентом новости и всех ее деталей перед выпуском;

–1 к умению думать перед тем, как сказать;

–1 к умению не взрываться при общении с корреспондентом;

–1 к умению не принимать все близко к сердцу.

Я иногда задумываюсь о том, что у корреспондентов и редакторов должны быть какие-то принципиальные различия в работе мозга. Одни пишут, другие редактируют. Одни создают, другие обтачивают. Интересно, сказываются ли эти различия в других сферах жизни? Удается ли редакторам корректировать свою судьбу так, как нужно? Мне точно не удается.

Краем глаза я увидела, что Луиза встала и направляется ко мне. Притворившись, что не вижу ее, я зашагала к автомату. Не тут-то было. Она догнала меня и пошла рядом.

– Надо что-то делать с Настей. Где она может пропадать? – тихо сказала Луиза.

Не хочу об этом думать.

Жутко хочется мармеладок. Сладкое и кислое. Теперь еще сильнее, чем когда вставала со стула. Теперь я прямо-таки нуждаюсь в мармеладках. И, пожалуй, в «Твиксе». Да, точно, теперь нужен еще и «Твикс».

– Лера, не притворяйся, что не слышишь.

– Ты же знаешь, что мы с ней перестали общаться.

Мимо проходили люди, и она еще сильнее понизила голос.

– Глупости какие. Вы что, пятилетки? Может, ей помощь нужна.

Мармеладки, «Твикс» и чипсы. И большой латте с карамельным сиропом. То, что надо.

Я попыталась принять некий адекватный моменту понимающий вид. Такой, будто я вроде и согласилась, но ничего не обещала. Не вышло.

–1 к актерским способностям.

Луиза, глядя на мое лицо, недоуменно подняла брови и продолжила:

– Я пыталась ей звонить. Телефон отключен. Я снова ходила на собрание этих людей, но не встретила тех, с кем мы общались в прошлый раз.

Вот черт. Надеюсь, никто этого не слышал. Мне казалось, что все сразу поймут, о чем она говорит, и никто не поверит, что я была там только один раз и просто из интереса.

– Давай сходим туда еще раз. Для очистки совести.

Я молчала. Я «в домике». Пусть она отстанет.

Я не хочу в это лезть. Мне нравится моя простая скучная жизнь. Пресс-конференции, командировки, сидение в редакции, обеды в столовой.

Я не хотела впутываться ни в какие мутные истории. Не хотела никого искать. Опять.

Сначала я думала, что Настя обиделась на меня и уехала пожить куда-то, где меня нет, чтобы остыть. Потом решила, что она вляпалась в какое-то приключение. Потом – что она втихую уехала в отпуск. Потом я уже не знала, что думать.

Почему мои близкие вечно пропадают?

Очень хотелось в отпуск. В Италию или Испанию. Туда, где жарко, красиво и спокойно. Где никто не пропадает. Где не надо никого искать.

Моя проблема в том, что я вечно забываю, как важен отдых. Я просто работаю, пока не начинаю срываться из-за пустяков, постоянно рыдать, вставать по утрам разбитой и без малейшего желания идти в редакцию.

+1 к игнорированию своих потребностей и сигналов тела, предупреждающих об усталости;

–1 к умению отдыхать.

На каждый отпуск я возлагаю нереалистичные ожидания (вроде того, что это будут лучшие каникулы в моей жизни и за одну неделю я отдохну за целый год бесконечной работы). Конечно, никакой отпуск не способен удовлетворить такие запросы. Конечно, каждый раз мне кажется, что я недостаточно отдохнула и растратила свободные дни впустую.

Обычно моим отдыхом занималась Настя. Она внезапно предлагала поехать в Португалию, Францию, Китай, на Камчатку, в Крым. Она все организовывала, обожала это делать, хотя постоянно косячила. Мне нужно было только определить дни в календаре и выбрать из двух—трех понравившихся ей отелей. Я всегда была согласна на ее предложения: поехать на дикий пляж за тридевять земель, провести день на шоппинге, не спать всю ночь в баре. А иногда мы по нескольку дней не виделись. Например, мне хотелось провести сутки в спа, а ей – посмотреть какую-нибудь древность. Тогда мы спокойно расходились, и каждая занималась тем, чем хотела. Нам было комфортно и вдвоем, и порознь.

С Настей я всегда брала отпуск на две недели. Для себя – только одну, и все время проводила дома. Не знаю, почему так.

– Ты должна, – сказала мне на ухо Луиза. От неожиданности я подпрыгнула. Я утонула в мыслях и уже забыла о ее существовании.

– Ничего я не должна. Она уже большая девочка.

– Большим девочкам тоже иногда требуется помощь.

– Вряд ли я смогу чем-то помочь. Извини, но я занята. Уверена, полиция сделает все, что нужно. Я общалась с ними, сделала все, что должна. Они показались мне профессионалами. В конце концов, я плачу налоги для этого.

Предполагалось, что прозвучит достойно, но вышло глупо. Ну ладно.

Я решительно двинулась вперед и вспомнила, что шла за мармеладками. Не особо подходит под «занята», поэтому пришлось решительным шагом уйти подальше, пытаясь мимикой и жестами продемонстрировать крайнюю занятость (кажется, не получилось). Сделав крюк до дальнего автомата в другом ньюсруме, где Луиза не смогла бы меня увидеть, я обнаружила, что ничего кисло-сладкого в нем нет. Пришлось возвращаться ни с чем. Проходя мимо Луизы, я отвела глаза и быстро пошла к компьютеру, словно надо было делать что-то важное.

Краем глаза я видела, что Луиза смотрит мне вслед.

Глава 2. Невесомость

Кто я?

Где я?

Что происходит?

Состояние довольно необычное. Неопределенное.

Пожалуй, правильнее будет сказать, что никакого состояния нет.

Я… Точнее, и «я» никакого нет.

Абсолютно не существует. Больше не существует. Осталось какое-то жалкое, стертое «я». И то не точно. «Я» в кавычках. Как будто на подпорках или на костылях.

Я употребляю это местоимение просто по привычке. Должно же быть какое-то подлежащее. Должен быть кто-то. Иначе кто и как разберется в том, что произошло? А у меня есть такая потребность. Желание анализировать, исследовать, разбирать на кирпичики – единственное, с чем я еще могу увязать свое я. Остальное расплывается в этом вязком черном пространстве, обволакивающем меня со всех сторон. Вообще-то я и это пространство уже практически одно и то же. Но в моменты, когда я пытаюсь что-то вспомнить, когда я силюсь понять, что произошло, часть этого пространства становится мной. Не так четко, как это было раньше, но некоторое слабое, зыбкое «я» формируется в эти короткие моменты – и все лишь для того, чтобы в следующий миг снова развалиться и окунуться в это единение.

Я надолго забыл о своей отдельности. Но теперь вспомнил.

Растворение эго. В земной жизни это считалось чем-то позитивным. Знаком духовного роста.

Ну не знаю.

Неприятно ощущать, что никакого «я» больше нет. Не знаю, почему это так важно. Наверное, я был привязан к себе.

Но я еще не умер.

Я узник этого места. Я его часть. Теперь уже мне не отделиться.

Я застрял здесь. Ни туда, ни сюда.

Вокруг меня темнота. Представьте ее.

Важно, чтобы вы вообразили именно ту самую темноту. Она ведь бывает разная. Одна – когда идешь по улице в одиночестве и видишь странного человека неподалеку. Другая – в комнате испуганного ребенка, скрывающая монстров. Третья – очередной ночью, поделенной между бессонницей и кошмарами.

Здесь темнота иная. Мрак вселенной. Черный и глубокий. Плотный. Космический. Непознанный. Тьма, которая скрывает в себе что-то важное.

Представили?

А вот там вдали – видите гигантский огненный шар, как будто солнце? И искры, слетающиеся к нему? Видите?

Вот в таком месте я нахожусь.

Хотите объяснений, что это?

Это мое великое открытие.

Но давайте обо всем по порядку.

Наверное, я должен больше рассказать о себе, чтобы вы могли решить, можете ли довериться мне. Можете ли поверить в мою безумную историю. Она и правда безумная. Как и все остальное в мире. Особенно, как наши пресловутые «нормальность» и «обычность».

У меня есть смутные воспоминания, но я не уверен, что все это обо мне. Что я был героем этих воспоминаний. Возможно, это воспоминания о ком-то другом. Я знаю, что был мужчиной. Но у меня абсолютно точно есть воспоминания о других людях. Например, откуда я знаю, каково рожать ребенка? Об этом не знают мужчины, да и нерожавшие женщины тоже. А я почему-то знаю. Словно по какой-то ошибке в мою память вмешали чужие воспоминания. Словно я расплываюсь и сливаюсь с другим с пространством, чужими душами, всем миром. Сливаться приятно, но и больно. Мучительно терять себя. Даже не знаю, какая именно часть меня испытывает боль. Меня же больше нет. Это не моральная боль и не физическая. Это просто боль.

У меня было имя. Егор Давыдов – так меня звали. Впрочем, я не уверен в этом на 100 %. Или Давид Егоров? Дарья Егоровна? Или это имя какого-то моего знакомого или известного человека? Может, это вообще просто случайные звуки? Наверняка так звали еще очень многих людей на свете, живых и мертвых. Не знаю, имеет ли в таком случае имя какое-то значение. Какой вообще смысл в имени, если его, помимо тебя, носит такое количество людей?

Все, что я с таким трудом вытаскиваю из бездны своей памяти, быстро умирает. Стирается.

Я уже потерял многое. Если рыхлые кусочки моего эго еще остались, то тела уже не существует. Местная атмосфера разъела его достаточно быстро.

Если бы я получил возможность прожить жизнь еще раз, я бы пользовался телом гораздо активнее. Я бы ходил на массаж, занимался сексом, йогой, плаванием, накачал бы себе мышцы. Я бы пользовался своим «я»: владел вещами, зарабатывал деньги, отделялся от других, соединялся с ними. Я бы любил, сливал свое я с другими, женился и наделал детей.

Я бы столько всего сделал. Почему я не жил так, когда мог? Казалось, что мне это не нужно, что мне некогда, у меня нет ресурсов, условий и возможностей, что я займусь этим потом. Когда потом-то? Какие еще ресурсы, спрашивается, были мне нужны, кроме тела и эго?

Сначала у меня было время и все возможности для всего этого. Потом я попал сюда. Теперь у меня нет ничего.

Жаль, что я многого не сделал. Но что уж теперь.

Главное, что я понял: я завис между жизнью и смертью.

Я всегда думал, что после смерти человек узнает ответы на все вопросы, разгадывает все загадки, получает неограниченный доступ ко всей информации. Но, как выяснилось, чтобы получать ответы, нужно иметь Я, а не «я». Я теперь одно целое со всеми загадками и ответами на них. Но что это мне дает, раз я не разделяю нас и не понимаю, как все это интерпретировать?

Ничего не дает.

Я вижу все эти тайны и ответы, но не могу ничего принять, осознать, удержать в себе и передать другим.

Отсюда я вижу многое. Отсюда можно увидеть вообще все. Пространство и время тут не ограничения, а локации. Только некем это все воспринимать.

У меня недостаточно «я», чтобы брать знания, но его хватает, чтобы мучиться от этого. Ну как «мучиться». Испытывать жалкое подобие этого чувства. Его набросок мокрой кистью на белом листе.

Все, что я помню из прошлой жизни… ох. Воспоминания очень тяжело извлекать из несуществующего мозга. Выплывают какие-то бессмысленные мелочи.

Помню, я был совсем маленький. Кто-то, взрослый и свой, держал меня за руку. И тут мимо пролетел шмель. Я испугался, а взрослый его прогнал. И все. Хотя, возможно, это и не обо мне. Я вижу все это не от первого лица, а как будто кино, и лица ребенка не могу разглядеть.

Помню, я (или не я?) однажды шел по улице на работу и почувствовал сильное желание пойти другим путем. Никакой логики в этом не было. Было холодно и шел дождь, у меня промокли кроссовки. Я бы опоздал на работу. Но все внутри меня просило свернуть. Я не свернул. Почему-то я хорошо запомнил этот момент.

Зачем мне эти воспоминания? Что в них заключено? Почему сейчас, когда моя личность, мое эго, мое тело стерты, я вспоминаю именно эти моменты? Разве они так важны?

Воспоминания, которые у меня остались, не самые яркие. Но есть и действительно важные. Такие, которые я пересказывал бы детям и внукам, если бы они у меня были.

Например, как я, пятнадцатилетний и влюбленный, обнимался с девчонкой на автобусной остановке. Лил дождь, автобус не ехал, а я был счастлив.

Или как мы открыли проход. Лазейку между нашим миром и местом, где «я» пребываю сейчас.

Интересно, сколько великих открытий было сделано нечаянно?

Наше – именно такое.

Наше открытие…

Мое открытие.

Если бы я еще мог чувствовать, если бы у меня было тело, сейчас в середине меня разлилось бы тепло.

Я всегда плохо запоминал прошлое. Так было в земной жизни, так и сейчас. Прошлое постоянно ускользает от меня. Чем дальше от моего перехода в теперешнее состояние находится событие, тем хуже я его помню. Иное необратимо стерлось. Я многого лишился.

Умирая, человек многое теряет, но взамен получаете все. Вы поймете, когда сами будете проходить этот опыт. Но я, как уже говорил, застрял между. Я уже потерял все, но еще ничего не получил взамен. Возможно, я останусь в этой точке существования навсегда. Если бы я еще мог ощущать эмоции, то сказал бы, что это ужасно. Также я сказал бы, что, значит, хорошо, что я не могу испытывать эмоции.

Я хочу полностью восстановить эту историю, чтобы она стала частью меня. Встроилась в мое тело. Сделалась кусочком моей бездны. Я хочу рассказать ее, чтобы утвердить, что все это было. Иначе, кажется мне, она исчезнет так же, как вся остальная жизнь. Как все эти моменты, минуты, секунды, ускользающие сквозь пальцы. Иначе эта история растворится, как дым в прозрачном воздухе. Станет ничем. Станет пустотой.

Но я не хочу, чтобы она становилась пустотой. Я хочу, чтобы она оставалась частью бездны. Как и все истории, которые мы помним.

Я хочу рассказать свою историю, чтобы почувствовать, что все еще есть «я», чем бы оно ни было.

Пожалуйста, пусть оно будет хоть чем-то.