Loe raamatut: «Короны Ниаксии. Шесть опаленных роз»

Font:

Published by permission of the author and her literary agents, Ethan Ellenberg Literary Agency (USA) via Igor Korzhenevskiy of Alexander Korzhenevski Agency (Russia)

Издательство Азбука®

* * *

Первая роза

Глава первая

Когда я пришла в этот мир, смерть уже была рядом. Она наблюдала за тем, как я сделала первый вдох – или, точнее, пыталась сделать его. При появлении на свет я была совсем маленькой, очень болезненной – и не издавала ни звука. Отец вспоминал, что никогда в его жизни не случалось столь тихих и страшных минут, как минута моего рождения, а когда мой крик все-таки раздался, это было лучшее, что он слышал.

С тех самых пор смерть не покидала нас. Мы все поняли уже тогда, даже если отказывались признавать это.

Прозрение наступило, когда смерть снова пришла в наш дом восемь лет спустя – вместе с моей сестрой. В отличие от меня та кричала, как и положено, с первого мгновения. А вот голос нашей матери стих навсегда.

Отец был прав. Нет ничего хуже такой тишины.

И именно тогда, когда в доме воцарилось гробовое молчание, а я пыталась унять кашель и слезы, прикрываясь ладонью, целитель бросил на меня странный взгляд. Уже после похорон он отвел меня в сторону и задал вопрос: «Как давно ты так дышишь?»

Смерть просто не оставляла меня, вот и все.

Вскоре выяснилось, что жить мне осталось недолго. Поначалу родные утаивали это от меня. Но я, на их беду, всегда была любознательной. Познать науку врачевания для меня было проще, чем постичь людей. Я еще не могла дать определение смерти, но уже знала, что это такое.

Но когда я повстречала ее в третий раз, она шла вовсе не за мной.

Смерть опустилась на Адкову плавно, как шелковое одеяло, сброшенное с плеча божества.

Такова природа бога изобилия, у которого множество лиц. Кто дает нам изобилие, тот приносит и упадок. Где жизнь, там и смерть, где пир, там и голод.

Витарус, как и другие боги, не отличается постоянством. Он может щедро одарить кого-нибудь или отобрать у него все – это будет всего лишь прихоть, каприз переменчивой натуры. Целые жизни и целые города появлялись и исчезали по бездумному взмаху его руки.

Веками Витарус улыбался Адкове – нашему городку, где жили фермеры, трудившиеся на плодородной земле. Мы поклонялись всем богам Белого пантеона, но Витаруса – бога земледельцев – чтили больше остальных. И долгое время он благоволил нам.

Поначалу его нерасположение проявлялось от случая к случаю. Один скверный урожай, затем еще два. Неделями, месяцами ничто не предвещало беды. И вот в один прекрасный день все посыпалось.

Если бог оказывается рядом, это чувствуется в воздухе. Как в тот день, когда я открыла глаза, уставилась в потолок и, клянусь, почуяла дым погребальных костров.

Я вышла на улицу. Снаружи было холодно, мое дыхание вырывалось изо рта облачками пара. Мне уже исполнилось пятнадцать, но я выглядела ребенком. Меня била дрожь. Я всегда оставалась худощавой, сколько бы ни ела. Смерть, знаете ли, отнимала у меня каждый кусок и со временем становилась все голоднее.

Я так и не поняла, что заставило меня пойти к двери. То, что предстало за ней, сначала сбило меня с толку. Я видела сгорбленную фигуру отца – он копался в грязи, будто работал в поле. Однако вместо привычного моря зелени вокруг него была лишь бесплодная коричневая земля, покрытая инеем с его безжизненным блеском.

Я всегда плохо понимала то, о чем не было принято говорить вслух. Но даже тогда я, совсем еще ребенок, видела, что отец сломлен. Он стискивал горсть мертвых колосьев, склонившись над ними, как над утраченной надеждой.

– Пап! – крикнула я.

Он посмотрел на меня через плечо. Я плотнее закуталась в шаль: меня знобило, хотя на лбу выступила испарина. Я не могла унять дрожь.

Отец смотрел на меня так же, как на мертвые посевы. Будто видел во мне гибель всех его надежд, похороненных в земле, которую он не уберег.

– Возвращайся в дом, – сказал он.

Я заколебалась.

Потом я много лет жалела, что послушалась его.

Но откуда мне было знать, что мой отец вздумает проклясть бога, а тот в ответ проклянет нас?

Тогда и пришла чума. Сперва она забрала моего отца. Остальные угасали дольше. Шли годы, Адкова увядала, совсем как посевы в то утро, когда мой отец навлек проклятие на всех нас.

Странно смотреть, как мир вокруг тебя увядает. Для меня всегда было очень важно знать, из-за чего происходит то или это. И даже в том, что нельзя познать до конца – власть бога или жестокая, несправедливая участь, – все же можно отчасти разобраться, вывести кое-какую закономерность.

Я узнала все об этой болезни. Я выяснила, что она крадет дыхание из легких и кровь из вен, превращает кожу в слои мелкой пыли, пока не обнажатся гниющие мышцы. Но всегда оставалось нечто недоступное разумению. Некая суть.

Сколько людей жило в ту пору – в то время, когда я знала далеко не все. И сколько умерло… Умерло, несмотря на все сваренные мной лекарства и испробованные средства. Смерть вгрызалась в нас зубами, как заморский вампир. Ее клыки были достаточно острыми, чтобы пожирать нас заживо.

Прошло пять, десять, пятнадцать лет. Все больше людей хворало.

В конце концов заболели все до единого.

Глава вторая

Свое рабочее место я всегда содержала в чистоте, но в тот вечер прибиралась особенно тщательно. Я тщательно рассортировала все заметки и инструменты в угасающем кроваво-розовом свете вечера, что заливал мой стол. Когда я закончила, все было разложено по местам. Кто угодно мог бы сесть сюда и спокойно продолжить работу. Я сочла это весьма практичным – вдруг я не вернусь? Потерю меня самой можно было легко восполнить, моих трудов – нет.

Я критически осмотрела свою работу, после чего прошла в теплицу. Это было не самое красивое место – здесь произрастали не яркие цветы, а колючие листья и лозы в стеклянных банках. В такое время мало кому хотелось что-нибудь выращивать. И лишь за дверью в конце помещения, что выходила в поля, можно было найти проблеск красоты. Когда я была крохой, поля давали обильный урожай. Теперь пышная растительность виднелась всего на одном небольшом участке, где находились несколько розовых кустов: черные цветы среди изумрудных листьев, с красной каймой по краям лепестков.

Я аккуратно срезала один цветок, очень осторожно уложила его в сумку, затем вышла во двор.

Мина грелась на солнце. Было тепло, но она все равно укрыла колени одеялом. Она повернулась ко мне, прищурилась, глядя против закатных лучей, заметила, что я с сумкой.

– Куда ты собралась?

– По делам, – сказала я.

Мина нахмурилась, явно почуяв ложь.

На мгновение я замерла, стоя подле Мины, разглядывая темную кайму под ее ногтями, прислушиваясь к ее тяжелому дыханию. Внимание привлекал в первую очередь тонкий слой телесной пыли, осевшей на стуле и одеяле. Смерть подкрадывалась все ближе, и кожа Мины уже начала сходить.

Я положила руку на плечо сестры и на мгновение ощутила желание сказать ей, что я ее люблю.

Конечно же, я промолчала.

Если бы признание прозвучало, она бы сразу поняла, куда я иду, и попыталась бы меня остановить. Вдобавок никакие слова не могли сравниться с тем, что я собиралась совершить. Любовь к Мине, ко всем людям я могла показать, пользуясь своими познаниями в медицине и математике. Но не через объятия – да и какой в них толк?

И потом, если бы я обняла ее, то, наверное, уже не отпустила бы.

– Лилит… – начала она.

– Я скоро вернусь.

* * *

Я стояла перед дверями, запыхавшаяся и вспотевшая, и собиралась с мыслями. Не хотелось показаться паршивой шавкой тому, что должно было меня встретить. Я бросила через плечо взгляд на десятки мраморных ступеней, по которым только что поднялась, и на лес позади них. Моего городка видно не было. Долгое, долгое путешествие.

В следующий раз возьму лошадь.

Я вытянула шею, чтобы как следует рассмотреть дом. Странное нагромождение архитектурных деталей – аркбутаны, арочные окна, мраморные колонны – должно было придавать ему нелепый вид, но вместо этого он казался неприступным, пугающим, безразличным ко мне.

Я глубоко вдохнула и выдохнула.

Затем постучала и стала ждать.

Я ждала и ждала.

Никакого ответа.

Через пару минут я постучала снова, уже громче.

Подождала.

Тишина.

Я постучала в третий раз, в четвертый… Наконец я подумала: «Что ж, ничего глупее этого я уже точно не сделаю» – и попыталась выбить дверь.

К моему счастью – или несчастью, – та была не заперта. Петли скрипели так, словно ее не распахивали очень, очень давно. Пришлось навалиться плечом на створку из красного дерева.

Меня встретила тишина. Повсюду лежала пыль. Глазам потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к темноте; внутри царила такая же странная пестрота стилей, как и снаружи. Единственным источником света была луна в окне за моей спиной. В ее серебряном сиянии я различала очертания бесчисленных предметов – скульптур, картин, безделушек: их было так много, что глаза разбегались. Боги, до чего завораживающее зрелище!

– Эй! – позвала я.

Ни единого звука. И ни единого движения, кроме тихого шелеста полупрозрачных, поеденных молью занавесок.

Возможно, он умер. Никто не видел его десятилетиями. Вот досада – проделать весь этот путь только для того, чтобы найти гниющий труп. Интересно, он и его сородичи способны гнить? Или они просто…

– Похоже, – раздался глубокий голос, – в мой дом прокралась маленькая мышка.

Глава третья

«Нечего бояться», – сказала я себе, но волосы на затылке все равно встали дыбом.

Я повернулась на зов.

И хотя это было именно тем, чего я ожидала, вид его, стоящего на лестнице, в тенях, заставил меня подскочить – как обычно делают люди, если им под ноги из кустов выползает змея.

Моим глазам опять понадобилось время, чтобы привыкнуть к более глубокому мраку, которым была окутана лестница. Он стоял, глядя на меня сверху вниз со смутным любопытством хищного ястреба. У него были длинные, слегка вьющиеся темно-каштановые волосы и аккуратная борода. Простая белая рубашка, черные штаны, ничем не примечательные, хоть и немного старомодные. Он был рослым, но не громадным, как чудовище, и я, сколько ни щурилась, не увидела рогов или крыльев.

Меня даже слегка разочаровало то, насколько… обыкновенным он выглядел.

Но вот то, как он держался – совершенно неподвижно, – выдавало его нечеловеческую природу. Он словно окаменел, не шевелил ни одним мускулом, плечи застыли, глаза не бегали и не мигали, когда он осматривал всю меня. Пока вам не повстречается кто-то подобный, вы не задумываетесь об этих вещах, глядя на других. И вдруг внутри вас раздается вопль: «Так быть не должно!»

Он спустился ко мне. Лунный свет озарял его яркие янтарные глаза и постепенно проступившую улыбку – улыбку, которая обнажила два острых клыка.

Моя непродолжительная дрожь уступила место любопытству. Настоящие, как и говорилось в преданиях. Вот бы узнать, как они устроены! Содержится ли в его слюне антикоагулянт, а может…

– Не желаешь рассказать мне, что ты делаешь в моем доме?

Он говорил с акцентом, резко выделяя «т» и «д», зато «а» и «о» тянул вполне мелодично.

Интересно. Прежде мне не доводилось слышать обитранского акцента. Правда, в человеческих землях жителей Обитр почти не видели: вампиры нечасто покидали свою родину, а когда все же делали это, лучше было избегать их.

– Я искала вас, – сказала я.

– Так ты зашла в мой дом без спроса?

– Если бы вы встретили меня у двери, спросить было бы проще.

Он остановился у подножия лестницы. И снова эта вампирская неподвижность, если не считать медленного моргания.

– Ты сознаешь, где находишься? – спросил он.

Какой глупый вопрос.

Может, он привык к тому, что его боялись. Но со мной все было иначе. С какой стати мне бояться его? Я уже встречала смерть, трижды. Четвертая встреча пока что не впечатляла.

– Я принесла вам подарок, – сказала я.

Его брови слегка опустились.

– Подарок, – повторил он.

– Подарок.

Он наклонил голову, и его губы слегка искривились:

– Этот подарок – ты?

По моей спине вновь прошел холодок. На сей раз я почти незаметно пошевелилась, желая стряхнуть дрожь и надеясь, что вампир ничего не заметит.

– Нет.

– Не в этот раз, – поправил он, и я не нашла что ответить.

– Мой подарок – нечто совершенно особое. Уникальное. Вы, очевидно, из тех, кто ценит такие вещи. – Я указала на стены, украшенные многочисленными предметами. – Взамен я попрошу вас об одолжении.

– Тогда это уже не подарок, – заметил он. – Это плата, а я не предоставляю услуг.

– Зависит от выбора слов, – возразила я. – Выслушайте мое предложение. Это все, о чем я прошу.

Он молча нахмурился. Мне стало любопытно: мог бы хоть кто-нибудь прочитать его мысли по лицу? Я определенно не владела этим искусством.

В ожидании ответа прошла целая вечность, и наконец я неловко кашлянула.

– Мы можем где-нибудь сесть? – спросила я.

– Сесть?

– Да, сесть. У вас здесь наверняка немало стульев. Должны же вы где-то сидеть, когда проводите дни и ночи в этом особняке, совсем один.

– Я похож на того, кто только и делает, что сидит?

Он снова шагнул ко мне, и я невольно оглядела его с ног до головы, совсем того не желая.

Да уж, он выглядел так, словно вел весьма подвижный образ жизни. И наверное, порой носил тяжести…

– Ладно, – раздраженно вздохнула я. – Можно поговорить и здесь, в дверях, если хотите.

Казалось, он взвешивает все про себя. Наконец он согласился:

– Идем.

* * *

Он привел меня в гостиную, загроможденную еще больше прихожей. К счастью, эту комнату освещали, хотя и слабо, бра, где пылало необычное голубое пламя. На стенах – картины, щиты, мечи и свитки. Переполненные книжные шкафы были втиснуты везде, где можно, и даже заслоняли собой окна; в центре комнаты стояла превосходная разномастная мебель. С потолка на нас глядели статуи: с одной стороны – нефритовый кот, с другой – свирепая, опасливо глядящая, до неприличия обнаженная женщина из черного мрамора. Шторы были из лазурного шелка, такие же занавеси имелись на противоположной стене: раздвинутые, они открывали взгляду еще одну коллекцию картин.

Здесь царил страшный беспорядок, и все же это было самое захватывающее, самое красивое место, которое я когда-либо видела.

Всего за секунду-другую я распознала предметы искусств из четырех разных стран, четырех отдаленных уголков мира. Я не могла даже представить, сколько знаний собрано в этой комнате. Должно быть, мои глаза чуть расширились, поскольку вампир издал низкий звук – едва ли не смешок:

– Не нравится мой декор?

Не нравится?

Я хотела сказать, что в жизни не оказывалась в столь невероятном месте, но потом подумала, что, пожалуй, еще не время играть на его самолюбии.

– Из какого вы Дома? – спросила я вместо этого.

Он снова моргнул и спросил, видимо решив, что ослышался:

– Прошу прощения?

– К какому Дому вы относитесь? Там, в Обитрах. – Я указала на стену. – Здесь все такое яркое, явно не из Дома Тени. А сами вы кажетесь достаточно трезвомыслящим, чтобы принадлежать к Дому Крови. Выходит, вы из Дома Ночи?

Его брови снова опустились, нависнув над янтарными глазами так низко, что те стали похожи на драгоценные камешки, сверкающие в тени.

Можно было даже не уточнять, пришел ли он в замешательство. Ну и хорошо. Вероятно, он удивился, узнав, что кто-то из людей интересуется тремя вампирскими королевствами Обитр. А мне нравилось интересоваться всем. Ни в чем другом я не была так хороша, и, кроме того, когда отмеренный тебе срок короток, всегда хочется потратить его на то, чтобы узнать как можно больше.

– И тебя действительно не волнует то, что я могу тебя съесть? – спросил он.

«Немного волнует», – прошептал мой внутренний голос.

– Нет, – ответила я. – Иначе вы бы уже сделали это.

– А может, есть еще кое-что, чем я хотел бы заняться для начала, – сказал он так, что было ясно: другие пугались намного сильнее меня.

Я же устало вздохнула:

– Мы можем поговорить? Времени у нас совсем немного.

Он выглядел слегка разочарованным. Потом махнул рукой в сторону гостиной. Я легко, держа спину прямо, села в красное бархатное кресло, покрытое пылью. Он устроился на кожаном диване напротив меня и принял небрежно-ленивую позу.

– Вы знаете Адкову? – спросила я.

– Достаточно хорошо.

– Город поразила болезнь.

Его губы изогнулись.

– Слышал, один из ваших переменчивых богов затаил небольшую обиду на горожан. Как прискорбно.

Будто Ниаксия, изгнанная богиня вампиров, была добрее нашего бога. Конечно, двенадцать богов Белого пантеона могут быть сколь угодно холодными и непостоянными, но Ниаксия – еретичка, оставившая пантеон две тысячи лет назад ради создания собственной цивилизации вампиров, – была такой же безжалостной и жестокой.

– Становится только хуже, – сказала я. – Болезнь уже распространяется на близлежащие районы. Число погибших исчисляется тысячами, и оно будет расти.

Моргнув, я увидела перед внутренним взором пыль – прогорклую пыль, сметенную с полов больниц и спален, с улиц. Пять-шесть раз в день ее выметали из церквей – по случаю непрекращающихся похорон.

Я видела пыль, которую сама выметала из спальни Мины: с каждым днем ее слой становился все толще. Но мы с сестрой притворялись, что не замечаем этого.

Я откашлялась и продолжила:

– Все ведущие ученые и врачи Адковы и Басции работают над поиском лекарства.

А с ними священники, маги и, конечно же, колдуны. Но я уже не тешила себя мыслью, будто кто-нибудь из них может нас спасти. В конце концов, это их бог проклял нас.

– Думаю, что вы, лорд…

Я запнулась, поняв, что так и не спросила его имени.

– Вейл, – спокойно сказал он.

– Лорд Вейл… – Я сложила руки перед собой. – Думаю, у вас найдется ключ к решению.

– А ты тоже относишься к ведущим ученым и врачам этой страны? – ухмыльнулся он.

Мои челюсти сжались. Я плохо считываю поведение других, но сразу же поняла, что он хотел посмеяться.

– Да. Так и есть.

Снова эта морщинка между бровями.

– А что? – рявкнула я. – Вы хотите, чтобы я скромничала? Сами-то скромничаете, когда дело касается вас?

Вейл выглядел так, словно вообще не умел скромничать.

– Как тебя зовут? – спросил он. – На случай, если я захочу удостовериться, что ты – одна из них.

– Лилит.

– Лилит, а дальше?

– Просто Лилит. Вы назвали только свое имя, и я поступлю так же.

Он слегка пожал плечами, словно хотел сказать: «Не поспоришь».

– Итак, Лилит, как ты собираешься спасти мир?

Вновь слова, пропитанные слащавой насмешкой, которую заметила даже я.

И я сказала:

– Мне нужна ваша кровь.

Он долго молчал.

А потом рассмеялся.

Тихо, с достоинством, и все же в его смехе отчетливо звучали угрожающие нотки. Интересно, сколько людей слышало этот смех в последнюю минуту своей жизни?

– Ты пришла просить моей крови, – протянул он.

Ладно. Это и впрямь выглядело так, будто мы поменялись ролями.

– Да, – ответила я. – Мне нужно совсем немного. Вы и не заметите.

Он недоверчиво уставился на меня.

– Это совсем не больно, – начала я убеждать его. – Обещаю.

– О боли я подумал бы в последнюю очередь.

Он выпрямился и закинул ногу на ногу.

– Я возьму всего четыре флакона зараз. Может, чуть больше, если потребуются дополнительные анализы. Я стану приходить к вам раз в месяц.

– Нет, – твердо ответил он.

Я тихо выругалась про себя.

– Почему?

– Потому что пару столетий назад я решил больше не делать того, чего мне не хочется. Давать тебе кровь я не хочу. Так что нет, мышка. Таков мой ответ.

Я и вправду не знала, что предпринять. Казалось, он почти развлекался, ведя со мной игру в кошки-мышки, и мне не пришло в голову, что он может отказаться – или, по крайней мере, что он сделает это так бесцеремонно.

Теперь его лицо было маской. Ни заломленных бровей, ни ухмылок. Его слова звучали так, словно он отклонил приглашение на ужин от неприятного ему соседа. Чистое равнодушие.

Я зарыла руки в складки юбки, чтобы скрыть побелевшие костяшки стиснутых пальцев.

Конечно, все это не имело значения для него. Чего, как не равнодушия, я могла ожидать от такого, как он, – существа, которому неведомы жизнь, смерть, страдания?

Усилием воли я сделала то, что сделала бы Мина. Мина всегда сладко улыбалась и очаровывала. Я не умела очаровывать и не думала, что в подобном поведении был смысл, но попробовать стоило. Так что я улыбнулась, хотя это больше походило на оскал.

– Вы не дали мне договорить, лорд Вейл. В обмен на кровь я каждый раз буду вам кое-что дарить.

Я полезла в сумку и достала оттуда тщательно уложенную розу. Прежде чем передать ее Вейлу, мне пришлось пристально взглянуть на нее. В этой гостиной роза, казалось, стала еще прекраснее, будто оказалась именно там, где нужно.

Он уставился на подарок с каменным лицом.

– Это цветок. Весьма красивый.

Он был совершенно не впечатлен и даже не пытался скрыть это.

– И поверьте, – продолжила я, – красота – наименее интересное его свойство.

– О? Почему же?

– Этого вы не узнаете, если не согласитесь на сделку.

Он посмотрел на меня, прищурившись.

– Сколько? – спросил он.

– Визитов?

– Роз.

– Я приду к вам шесть раз и всегда буду приносить по розе.

Я ожидала еще одного бесцеремонного отказа. Но вместо этого Вейл осмотрел розу, слегка покрутив ее в пальцах. Взгляд его был жестким и холодным. И отчего-то немного знакомым. Потом я поняла, что это взгляд ученого, привыкшего анализировать вещи, разбирать их по косточкам.

Я испытала некоторое облегчение. Страсть к науке была мне понятна. Хотя Вейл и я различались во всем – человек и вампир, лорд и дочка фермера, почти бессмертное существо и жалкая смертная, – нас объединяла наука, и это роднило меня с ним сильнее, чем с большинством людей, среди которых я жила.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Я принимаю твои условия. Оборудование при тебе? Давай не будем тянуть.

* * *

Разумеется, я принесла свое оборудование. Иглы и флаконы я приготовила заранее. Вейл закатал рукав рубашки, протянул руку, и я взяла у него кровь.

Вблизи он пах жасмином, выглядел одновременно старым и молодым, чужим и знакомым. Кожа была гладкой и загорелой. Когда я коснулась его запястья, чтобы подвинуть руку, отсутствие тепла заставило меня подскочить, но при этом Вейл был не таким холодным, как я представляла. Люди отзывались о вампирах как о ходячих трупах; я видела много, очень много трупов, и Вейл был совсем не похож на них.

Тем не менее я сама не знала, чего ожидала, когда начала пронзать иглой кожу с внутренней стороны руки. Потребовалось больше усилий, чем при взятии крови у людей. Игла вошла с тихим «чпок». Кровь, которая текла в мой флакон, по консистенции напоминала человеческую, но была намного темнее, почти черной.

Я завороженно смотрела на нее. Затем, когда стал наполняться второй флакон, мой взгляд переместился на остальную часть гостиной, на увешанные гобеленами стены, на книжные полки. Боги, некоторые тома, небрежно распиханные по пыльным углам, стояли тут чуть ли не веками.

Интересно, сколько лет Вейлу? Легенда гласила, что он обитал здесь, за окраинами Адковы, почти два века. Но сколько десятилетий – столетий? – он прожил до этого?

И что пережил за это время?

– Тебе нравится смотреть?

Голос Вейла заставил меня вздрогнуть. Я снова перевела взгляд на него. Он уставился на меня, как на подаренную розу – его глаза отрывали от меня частичку за частичкой, лепесток за лепестком.

«А вам?» – хотела спросить я, но вместо этого произнесла:

– Что станет со всеми этими вещами, когда вы умрете?

– Я бессмертен.

– Вы не бессмертны, – усмехнулась я. – Просто живете очень долго. Большая разница.

– К тому времени, как эта разница станет заметна, уверен, мне будет все равно.

Вейлу давно все опостылело, судя по состоянию особняка, но я решила не говорить этого.

Внутри меня узлом затянулась зависть. С каким небрежным безразличием он говорил обо всем этом! О своей жизни! Его пресыщенность просто возмущала меня. Он копил все эти знания, но вовсе не интересовался ими. Вот же эгоист.

– А мне кажется, если прожить столько лет, важным становится только… – Последний флакон был почти полон, я наблюдала за тем, как внутри его пузырится кровь, и готовилась вынуть иглу. – Знание.

– Знания – скучная безделка, – сказал Вейл с чрезмерной беспечностью, и я едва не ахнула от ужаса:

– Нет, это не может быть правдой! Мы должны узнать о мире еще столько всего!

Он рассмеялся – снисходительно, как смеются над котенком, нетвердо стоящим на лапках. Я же закупорила последний флакон, собираясь вынуть иглу, и с некоторым удивлением обнаружила, что вокруг ее кончика уже затянулась кожа. Мне пришлось буквально рывком выдернуть иглу из вены. Вейл никак не отреагировал.

– Спустя столько времени понимаешь, что копить знания не имеет смысла. Если знание не применяется, в нем нет смысла. Оно не может считаться сокровищем.

– О? – Я встала, убрав свои инструменты. – Что же тогда может им считаться?

Вейл тоже встал. Он был довольно высоким и теперь смотрел на меня с волчьим восторгом. Его улыбка вновь обнажила смертоносные клыки. В янтарных глазах сверкал лунный свет, лившийся из окна.

Я вдруг почувствовала себя глупо из-за того, что не увидела в нем чудовища. В этот момент, с ухмылкой на губах, он походил на то самое существо из легенд. На монстра, о котором рассказывали шепотом.

– Любопытство, – ответил он.