Loe raamatut: «Нити судьбы: Погоня за счастьем»

Глава 1

5 лет назад, Милан

Мирослава

Я всегда любила летать; это ощущение взлета захватывает дух и заставляет твой мозг думать немного иначе. Когда ты отдаешь контроль за свою жизнь пилоту, появляется время подумать о чем-то действительно важном. Больше всего я любила летать с ним: смотреть, как он работает в этот момент, или заниматься сексом в самолете. Я четко помню тот момент, когда решила быть с ним, помню, как тогда мы улетели в Европу и провели прекрасные дни в Катании. И если бы сейчас у меня кто-то спросил: "Поступила бы я иначе, зная, что всё так закончится?", я бы ответила: "Нет". После первого взгляда в глаза было понятно, что этого не может не быть. Я бы отдала всю жизнь за время с ним, но я не знала, что оно так быстро закончится и что я отдам за это больше, чем свою жизнь – я буду платить каждый день болью потери.

О чем я жалею? Только о последних сутках, когда сказала ему, что не хочу от него ребенка, о том, что он мне противен, о том, что, видя его в последний раз, сделала ему больнее всего на свете. Месяц на больничной койке заставил меня многое переосмыслить. Я любила его. Знала, кто он, и уже тогда принимала его таким, какой он есть, со всеми его поступками, шрамами и любовью.

Говорят, что девочки выбирают мужчин, похожих на своих отцов, а он был его копией. Какая теперь разница, что произошло между ними? Зачем искать в этом виноватого? Нужно просто жить дальше. Папа. Я вытерла одинокую слезу; такого предательства я не ожидала. Я не представляю, как от этого всего вообще можно оправиться.

– Как думаешь, мы сможем вернуться когда-нибудь? Я хочу домой, – тихо спросила Руслана, сама не понимая до конца, а хочу ли?

– Не думаю, Мира. Твой отец в очень тяжелом состоянии. Если он очнется, то найдет тебя тогда, когда это будет нужно и безопасно, – коротко ответил Руслан.

Смешно: безопасно с ним? Мой мозг вообще отказывается думать, сопоставлять и предполагать. Я прекрасно понимаю, что отец может не выбраться из комы; прошло два месяца. Корю себя за то, что не могу в такую трудную минуту находиться рядом с мамой, поддерживать ее, а больше всего мне больно от того, что она думает, что я мертва, и вынуждена была меня похоронить в одиночку.

– Мама, я хочу к маме, – руки дрожат, ком подступает к горлу вместе со слезами, накопившимися в тяжелых веках.

– Или ты сейчас успокаиваешься, или я вкалываю тебе снотворное. Выбирай. Ты должна понять, девочка, что они убьют тебя, как только ты появишься, и это не самое плохое, что может произойти. Я понимаю, что ты только неделю как пришла в себя, но пойми, Слав, мир, который был у тебя до сегодня, – этого мира больше нет, и тебя могло бы не быть, а ты здесь, целая, красивая и почти здоровая, – холодно закончил он, беря в руки газету.

– Спасибо, я успокоюсь, – коротко ответила, последовав за его примером, размышляя о том, что мне предстоит, и о том, как жизнь быстро меняет свое направление.

Долгий перелет эконом—классом со всеми регистрациями, дорога на такси, чтобы оказаться в тихом и красивом районе Милана. Мы вошли в огромную светлую квартиру. В этой квартире я никогда не была. Руслан шел сзади и катил маленький чемодан, в котором были все мои вещи, нажитые за семь дней у Волка в особняке. В этой квартире уютно, не холодно, огромный холл; гостиная соединена с кухней, и есть терраса с небольшим садом, на которую выходят, конечно, панорамные окна—двери. Слезы снова подступили: ничего здесь не напоминает о нем и в то же время всё его: стиль, запах.

– Здесь очень красиво, – подошла к окнам. – Что нам теперь делать, Рус?

– Что тебе делать, Слав? – он выделил слово "ТЕБЕ".

И я прекрасно знаю, что он уйдет из моей жизни, как все остальные.

– Просто жить. Его больше нет, но это всё он оставил для тебя, – обвел руками шикарную квартиру и достал конверт из своей сумки, кинув его на стол. – Часть большой империи, которую удалось сохранить.

– Я не могу без него, Руслан, не смогу, – с опаской смотрю на конверт.

– Ты привыкнешь, – усмехнулся он, в глазах океан боли.

– А ты не останешься? Я не знаю, что с этим всем делать, я совершенно одна. Господи! – закрыла лицо руками. – Я потеряна, – меня пугает всё, даже чувство одиночества.

– Я ведь больше не нянька, Слав; мне самому нужно во многом разобраться. А если понадобится помощь, звони Волку, он организует ребят. А ты, Слав, живи, пожалуйста, так, будто его и не было, и помни, что тебя тоже больше нет, – крепко обнял меня, закусив губу. Мы оба плачем, хороня себя заживо. – Я просто не могу сейчас остаться, мой друг, не могу, – тихо говорит он шепотом.

– Понимаю. Да, больше нет. Спасибо тебе за всё и удачи, – отошла и смотрю на него, как на последнее, что связывает меня с тем миром, с той жизнью. – Возвращайся, пожалуйста.

– Письмо от него, Слав, – его губы дрогнули, когда он указал на конверт.

– Да, спасибо, прости меня, Рус, что так всё вышло, – закусила до боли губу, чтобы ничего не сказать. Я прекрасно знаю, за что прошу прощения.

– Ты не виновата; не заставляй меня винить и ненавидеть тебя. Всё так, как должно быть, – он вытер слезу. – Давид привезет мелкого через пару дней, когда утрясёт вопрос с бумагами. Прощай, Славка, – он выдохнул и ушел.

Дрожащими руками я развернула конверт и не могу поверить, глядя на эти буквы, написанные его красивым каллиграфическим почерком:

"Если ты читаешь это, значит, жива – это то, чему я очень рад. Ты – весь мой мир, Мирослава. Всё, что есть в этой квартире, деньги, машины – всё твоё. В кабинете ты найдешь документы, которые позволяют тебе стать владельцем и главой компании, подпиши их, пожалуйста. Эти три месяца – лучшее, что случалось в моей жизни. Прошу тебя, живи дальше, снова люби, ведь ты еще так молода, моя маленькая гога. Моё сердце с тобой вчера, сегодня, завтра, навсегда. Твой муж, Амиран."

Слезы полились рекой; ничего не хочу знать, слышать, жить. До сих пор не понимаю, зачем я осталась жива, почему Тугушев, который ненавидел его, оказался там, где нужно, почему вытащил меня после всего, почему помогает мне? Зачем отец так поступил со мной и с нами?

Вытирая слезы краем черной футболки, я прошлась по комнатам: спальня светлая и большая, тоже с выходом на террасу. У стены стоит картина, завернутая в бумагу. Я села рядом и начала разворачивать; там наше фото с ним, черно—белое с венчания. Этот мужчина разбивает мне сердце даже после своей смерти.

Послышался звонок в дверь, это напугало меня.

– Мисс Герра, для вас цветы, – сказал невысокий парень в футболке одной из служб доставки, держа в руках огромный букет из белых пионов.

– Вы не ошиблись? – только не сейчас.

– Вы мисс Герра?

– Да, – вспомнила свою новую фамилию.

– Это ваше, распишитесь, – он бегло говорил на английском, протягивая мне планшет.

– Спасибо, – расписалась и закрыла за парнем дверь. В букете торчит белая карточка.

"С новосельем, моя вольная птичка. Твой Муж."

Чёртов урод! И если бы он сейчас был жив, я бы убила его ещё сто раз за то, что он бередит мои раны. Нервно рассмеялась, поставила их в стеклянную вазу, что стояла в прихожей.

– Больше жизни, Амиран. Больше жизни, любовь моя, – села рядом с цветами, смотря на наше фото и размышляя о новой жизни без него. Убита, полна невыразимой боли и ложной надеждой.

Как я буду жить дальше? Внутри меня всё выгорело до тла.

Глава 2

Настоящее время, Милан

Мирослава

– В каком коматозе я была, что позволила тебе выбрать такое идиотское имя для меня? – дразню. Подкурила толстую сигарету с фильтром, надевая черные очки—кошки, защищая глаза от палящего итальянского солнца.

– Славка, прости меня; я думал, тебе нравится мое имя, ты так часто меня Русиком называла, – смеется парень, попивая свой коктейль.

– Я так рада, что ты вернулся, Рус. Фантазия у тебя, конечно… Я скучала по ней и по тебе, – смею от души, мысленно поглаживая свои затянувшиеся раны.

– А я рад, что ты смеешься, Лана, – взял меня за руку. – Мальчишку простила?

Это он про Петрова. Когда я очнулась, то очень долго не хотела его видеть. Тугушев уговорил меня поговорить с парнем, объяснив, что тогда Яр пытался меня спасти, пока Давид ехал к нам предупредить Амира, что на нас планируется нападение; мой муж не отвечал на звонки. Петров вынес меня на руках из ресторана и всё время находился рядом, пока не очнулась, отменив всю свою работу.

– Да, сразу как ты улетел. Оказывается, он такой храбрый у меня, – посмотрела на серебряные часы на руке; скоро забирать Матвея от репетитора.

– Так вы вместе? – осторожно спросил друг.

– Нееет, – поморщилась, даже думать о таком не могу. Петров – мой брат. – Он в своем репертуаре свободного художника.

– Тугушев? – серые глаза изучают меня и мои реакции.

Просто кивнула, боясь отвечать на этот вопрос даже самой себе. – Мне нужно забрать сына, поедешь со мной? Можешь у нас остановиться.

– У меня есть здесь квартира, спасибо, – грустно улыбнулся. Всё время меня отвлекал его шрам над верхней губой; видно, что жизнь потоскала его за эти четыре года.

– Я рада, что ты вернулся, друг. Когда будешь готов, поговорим, а так жду завтра в офисе; введу тебя в курс дел, мне не нравится начальник охраны, которого рекомендует Давид, – встала, кинув свой ноутбук в черную сумку.

– До завтра, – улыбнулся. Его улыбка греет мне сердце, возвращая в те беззаботные дни на острове. И делает больно напоминания обо всем, что произошло после.

Пригладила атласную голубую юбку, задирая её чуть выше колен, чтобы удобно было вести свой шоколадный Porsche Cayenne, поправила прозрачную блузку кремового цвета, застегнув последнюю пуговицу. Всю дорогу до дома мистера Ричи в моей голове крутились воспоминания о том, как Тугушев, он же Волк, вытаскивал меня из самой жопы.

***

Пять лет назад. Милан.

Как только дверь за Русланом захлопнулась, я начала пить. Очень много пить и курить, напивалась так, чтобы заглушить ноющую боль в груди, которая ни на секунду не оставляла. Прокручивала в голове наше последнее утро с посещением его могилы, с фото Ди со свадьбы с Дато и фото моей матери у больничной кровати отца, который, в конечном итоге, умер. И самое страшное – во мне было столько ненависти, что я больше радовалась его смерти, затем стыдила себя за это, а потом снова радовалась – и это повторялось бесконечно.

Я добивала себя, стараясь забыться; если бы у меня был выход на наркотики, они бы тоже пошли в ход. Благодарна Богу, что не было. Не знаю, сколько тогда времени прошло, когда Давид ворвался в квартиру и загнал меня в ванну, вымыв дочиста, проверив все вены на наличие уколов, заставил сдать мочу, усадил трясущуюся на стул в одном полотенце.

– Ты долбанулась?! – мужчина в идеально белой рубашке и начищенных туфлях спокойно говорит, излучая гнев; ходит нервно вокруг, сжимая кулаки.

Давид всегда идеален; его лысина и борода превосходно сочетаются, он сексуален, но тогда у меня не было никаких сил, чтобы это оценить.

– Ты понимаешь, что ты творишь?! Там, – чуть громче, указывая куда-то, – сидит маленький потерянный мальчик, у которого есть единственный шанс на нормальную жизнь, и это ты! – ткнул в меня пальцем. – Ты сидишь и жалеешь свою жопу, запивая сигареты бухлом. Тебе жить не хочется?! – карие глаза уставились на меня с просьбой и мольбой.

– Я… я, – не могла ответить, потому что была в шоке; его напоминание о Матвее заставило меня задуматься, вспомнить про обязательства, которые я решила взять на себя, когда очнулась и узнала, что у него не осталось никого.

– Я тебя спросил, тебе не хочется жить? – внезапно схватился за полотенце у моей груди и потянул на себя так, чтобы мы были лицом к лицу. От него исходил жар ярости, хоть внешне он и холоден.

– Я не знаю, – всё, что могла выдавить из себя.

– У тебя миллиарды на счетах, отличный выстроенный бизнес, но это всё хрень, Мирослава, – рычит сквозь сжатые до скрипа зубы. – Маленький мальчик уже две недели ждет, когда за ним приедет его любимая Мирослава. Мальчик, которого бросила мать и у которого умер отец. Мальчик, который провел последние пару месяцев в детском доме. Он остался совершенно один! Ты представляешь, какую боль он испытывает? Ты представляешь его страх? Зачем ты просила привезти его сюда, чтобы он смотрел на алкоголичку? Зачем ты дала ему ложную надежду на счастливую семью? – он со злостью отпустил меня, отталкивая от себя. В дверь позвонили, и кажется, он сам был счастлив отдышаться после этой нотации.

Дрожу, прижимая белое полотенце к себе; мой мозг напрочь отказывался всё воспринимать.

Давид вошёл в комнату с пакетами и прошёл мимо меня на кухню. Запахло едой, и мой живот скрутило в спазме, напоминая о том, что в нем давно не было ни крошки.

– Ты когда последний раз ела? – бурчит что-то, выкладывая на барную стойку.

– Не помню, – честно призналась, осмелившись посмотреть в его глаза.

– А я тебе скажу: когда улетела из моего дома в Москве, а что врачи говорили? – что-то моет в раковине.

– Говорили, что мне нужна диета и витамины, – бубню. В голове начали появляться воспоминания о жизни в его доме в Москве и о том, как я просила Давида забрать Тигру из детского дома. Чувство вины захлестнуло меня.

– Иди ешь, потом со всем разберемся, – скомандовал.

Он стал у кухонной гранитной поверхности и уставился на меня, как я неуклюже усаживаюсь на барный стул, беря в руки ложку. Я съела всего лишь две ложки куриного бульона, и меня накрыла истерика с ужасным чувством ничтожества. Меня начало трясти, и всё моё нутро готово было вывернуться наружу от переполняющих меня эмоций.

Он просто подхватил меня на руки и вместе со мной лег на диван, укладывая меня на себя; моё полотенце давно валялось на полу, но никакого стеснения или искр между нами нет. Он бережно накрыл меня мягким серым пледом и начал гладить по волосам, пока я плачу и прошу прощения, говорю о том, что так больше не буду.

– Я забыл, что ты еще молода и что потеряла всё разом, прости, – шепчет. – Он погиб не для того, чтобы ты сейчас себя убивала, а бизнес свой оставил тебе, потому что знал, что ты сможешь. Это всё, что он создавал годами; ты же не можешь просрать это? Хотя я не верил в это и сейчас сомневаюсь, что ты удержишь, но он верил…

– Бизнес, – слезы хлынули новой волной на его рубашку. – В то утро я сказала, что не хочу от него детей, – воплю.

– Я найду тебе хорошего психолога, мы справимся, – он поцеловал меня в волосы, и это подействовало на меня успокаивающе.

В ту ночь я поняла одну вещь: алкоголь или наркотики никогда не решат проблему, я всего лишь отодвигала эту лавину воспоминаний и чувств всё выше и выше, а когда хрупкий забор рухнул, эти камни накатили на меня с новой мощной силой.

Тогда Тугушев жил со мной неделю, заставил сдать все анализы, чтобы проверить, есть ли в крови наркотики или нет; всю работу перевел домой, нам доставили несколько мониторов, чтобы было удобно погружаться в дела. Проконтролировал, чтобы я подписала всё до последней бумажки, и в конце недели я уже была полноправным обладателем нескольких веток успешного многомиллиардного легального бизнеса и матерью пятилетнего Матвея, ради которого должна быть сильной. Наверное, они оба вернули меня к нормальной жизни и заставили перестать жалеть себя.

Глава 3

– Мам, мам, над чем задумалась? – на пассажирское сиденье сел мой Матвей, закидывая портфель на заднее сиденье.

– Подумала, что мы давно нигде не были, – я потрепала его русые волосы, которые уже можно собирать в маленький хвостик на макушке. – Не хочешь состричь?

– Нет, ты чего! Это модно, мы отращиваем с Яриком, – возмутился он. – Куда ты хочешь, мам?

– Пора нам посетить одно место в Грузии, – тяжело вздохнула я. Рядом с этим юнцом я чувствую только жажду жизни. Каждый раз благодарю Бога за него, за то, что мы есть друг у друга, и за то, что Он распорядился оставить меня в живых после четырех огнестрельных ранений.

– Грузия? Вот это выбор! – закатил глаза, – Я думал, мы полетим на Бали, например, – возмутился он, увлеченно смотря в свой телефон.

– Бали? Колись, вы что-то затеяли с Давидом? – я отобрала у него телефон.

– Ну, мам! – он засмеялся. Это самый приятный звук для меня. – Ничего мы не затеяли.

– Ладно, я у Давида спрошу, – я глянула на экран; переписка с Тугушевым.

– Мам, нельзя читать чужие СМС, – он выхватил у меня телефон и принялся что-то печатать. – Отвезешь меня к Яру в агентство, у нас подготовка к показу.

– Ты участвуешь? – удивилась я. Вот это да! Матвей, конечно, очень красивый и высокий для своих 10 лет.

– Я учусь фотографии, Яр учит. Мне нравится, мам, – заинтересованно сказал он, его зеленые глаза горят, как огонечки.

– Давай купим тебе камеру, – предложила я.

– Нет, не надо. Яр говорит, что самый приятный момент – это когда ты зарабатываешь на неё сам, покупаешь самую первую, пусть даже недорогую. Тогда будет стимул расти, – рассуждает он.

Друг, конечно, не перестает удивлять. Это мудрые слова, но нужно поговорить с этим полуголым проповедником.

– На показах будешь зарабатывать? – пристально смотрю на него, пытаясь уловить нотки лжи.

– Да, буду участвовать и ещё помощником фотографа, – сама невинность; глаза отводит в пол.

– Только не говори, что Петров берёт тебя с собой на съёмки в стиле ню, – вздыхаю, но стараюсь не показывать своего возмущения. Ну точно вставлю ему по первое число; в мыслях уже ору на него матом.

– Нет, честное слово, правда—правда, – сыграл испуганный взгляд.

– Хорошо, верю, – выдохнула я; не хватает мне потом ещё разбирать сексуальные вопросы, хотя в этом мне проще. Наверное, потому что мы больше как брат и сестра.

– Ланочка, – хитрый лис облокотился головой о моё плечо.

Так мы доехали до студии Петрова. Я не стала заходить; договорились, что он привезёт моего мальчика домой, как они закончат.

После нашего разговора с Петровым и его участия в жизни Матвея я начала по—другому на него смотреть, начала больше доверять, и где-то мне даже было стыдно за то, что я обвиняла его во всех смертных грехах. Петров стал для меня одной из опор после всего произошедшего.

Подъехав к высокому зданию, прокручиваю в голове, как буду говорить мужчине о своём желании уехать на месяц. Поднимаюсь в лифте в его квартиру, молясь про себя, чтобы его там не было. Мне нужно время, чтобы чуть прийти в себя и обдумать встречу с Русланом. Я всё ещё храню от него очень жестокую тайну, и теперь, когда мне придётся сталкиваться с ним каждый день, боль будет отголосками теребить моё сердце, до тех пор пока я не признаюсь.

Вошла в просторную квартиру в стиле лофт с большой деревянной лестницей. Всё в темных тонах, я бы даже сказала, черных, но теплых, без лишних ваз, но с огромным количеством разноразмерных картин и фотографий, среди которых есть и мои. Слышно, как он разговаривает на испанском по телефону. Оставляю сумку на полу в прихожей около большого комода, снимаю серые лодочки и на цыпочках иду к нему. Вид здесь потрясающий, конечно, но я отказываюсь жить в его квартире. Он понимающий, дал мне полную свободу и не настаивает. Так мы и скитались по отелям, офисам, и всё чаще теперь встречаемся здесь.

Закрыла его глаза ладошками, которые тут же получили десятки маленьких поцелуев.

– Привет, красавица, – попрощался с собеседником и повернулся ко мне.

– Привет, – с выдохом обняла его обнажённое татуированное тело. Этот мужчина тщательно следит за своей внешностью, чтобы быть Аресом в этих рваных джинсах на голое тело.

– Если ты не скажешь мне, что только проснулся, то я подумаю, что ты вылез из постели какой-нибудь нимфы, – знаю, что ему понравится намек на ревность. Я знаю всё, что ему нравится, и, наверное, мне это тоже стало нравится.

– Если я увижу твою ревность, то именно так и скажу, – поцеловал меня в щеку, взяв мою руку, чтобы проверить безымянный палец на наличие кольца.

– Я забыла его в ванной, когда принимала утром душ, – вру; мне попросту неуютно в нём. Я всё ещё иногда чувствую себя предателем, особенно в большом кожаном кресле в офисе.

– Понятно. Не забывай, хорошо? Оно тебе очень идёт, – цепляет губами мою губу. Его благородство медленно, но верно убивает мою защиту.

Целует мои пальцы ещё раз. Ловлю себя на мысли, что этот мужчина всё больше проникает ко мне под кожу и начинает мне нравиться. Я стала испытывать к нему много теплых чувств.

– У меня к тебе разговор, – мычу в его плечо, в то время как крепкие мужские руки начали своё путешествие по моим бедрам.

– Ты знаешь, когда, чертовка, сейчас любой спор будет в твою пользу, – отстранился от меня, чтобы посмотреть в глаза. – что-то мне подсказывает, Лана, что мне не понравится твоё предложение.

– Оно выгодное для обеих сторон, – заверяю я, заправляя рыжие волосы за уши; к ним привыкла так же быстро, как и к своей новой легенде.

– Говори, – улыбается, почесывая бороду, прижав меня к своему твёрдому члену, который грозит порвать ширинку.

Ну, конечно, говори. Я горячая, как вулкан; этот мужчина однозначно умеет соблазнять.

Тяжело вздохнула, смотря в потемневшие глаза. – Не сейчас, – шепчу; мне не хочется портить этот момент. В голове промелькнула мысль о том, что я люблю его, всего его, как-то по—другому люблю, не как Амирана. Я люблю Тугушева как-то спокойно.

Наша первая нормальная близость состоялась года три назад, после трёх месяцев активных ухаживаний, свиданий, бизнес—встреч и множества соблазнений уже от меня. Я не буду врать себе, мне нравились эти игры с Волком, я получала и получаю от них удовольствие. Я обожаю его соблазнять; вижу в нём зрелого мужчину.

Особенно, когда поняла и приняла тот факт, что генерал меня предал, его больше нет, и мне больше не нужно оправдывать чьи-то ожидания. Да и формат отцовской любви, где тебе запрещают, ущемляют и используют, мне не подходит. Мощный бизнес быстро заставил меня повзрослеть и понять, что дальше буду жить только я; решения будут мои, и ответственность за них нести только мне. С той минуты всё как-то ушло на задний план: стыд, вина, смущение.

Плюс регулярная терапия делает своё дело.

Давиду надо отдать должное; он был очень деликатен в своих ухаживаниях. Помню, как он оставил меня на пару недель для того, чтобы я хорошо подумала и отпустила прошлое. Так я и сделала, а потом сама приехала к нему в офис с вином, в одном осеннем тренче и жутко сексуальном французском кружевном белье. Он позволяет мне реализовывать все фантазии, хотя иногда они и сводят его с ума, даже заставляют робеть или краснеть.

Толчком, скорее всего, послужили его отношения с Матвеем; он прекрасно выполняет роль отца, он и является его отцом по документам, да и в жизни.

– Ты меня убиваешь, – шепчет он.

Его ловкие руки быстро избавили меня от юбки, он подхватил меня под попу и понёс в свою огромную спальню с круглой белой кроватью. По пути я стащила с себя блузку и лифчик.

Аккуратно уложил меня в кровать и начал покрывать всё моё тело поцелуями; его щетина щекочет мои бедра. Без стеснения стащил с меня трусики, засунув их в задний карман джинс – один из его фетишей.

– Давид, – протянула в мольбе, когда его язык прошёлся по клитору. Руки сами хватаются за его голову, подтягивая ближе; мне это нужно, разрядка, я хочу взорваться, пока его язык терзает меня, его руки сжимают мои ягодицы. – Ещё, ещё, ещё! – приказываю.

– Да, моя ненасытная демоница, – его смех отдается вибрациями в моей пылающей сердцевине.

К языку подключились толстые пальцы, проникая внутрь, ища ту самую точку. Пара нажатий, всасывающих звуков, хлюпаней, чмоков – и я разлетаюсь, опрокидывая на лицо подушку, крича в неё, выгибаюсь; слышу его смех, чувствую горячую головку члена.

– Нет, нет, нет, – бессвязно ощупываю его рельефное тело, пытаясь оттолкнуть.

– Да, да, да, – слишком коварно.

Дразнит, вводит головку и исчезает; для набухшей киски, испытавшей оргазм, это уже слишком.

– Пожалуйста, – хныкаю, хватаюсь за его руки, не открываю глаза, забываю о стыде и обо всём.

– Даааааааааа, – медленно входит в меня до упора.

Его член толстый и чуть загнут вверх; с каждым новым движением он задевает ту самую точку, и его обладатель прекрасно понимает, как разрушительно это действует на меня. Наклоняется ко мне, подхватывает под попу, помогает себе, направляя меня на член.

– Да, да, да, – киваю, смотря в черные глаза, на губы бантиком, кусаю их от переизбытка эмоций и чувств.

– Ахахахах, – хрипло смеётся, нежно захватив губы в поцелуе. Такт поцелуя никак не сравнить с нарастающими поступательными движениями его бедер.

– Ещё, ещё, – молю прямо в губы, цепляясь пальцами за мощную спину.

– Да, даррр, Лана, да! Да! Да! – подводит нас к финалу, облизывая мои губы, щеки, шею, грудь.

Взрываюсь, теряюсь в ощущениях, подрагивая бедрами, ловя его последние толчки.

– Лана, ты горячая, – лег рядом, дыша в мою щеку.

– Ты тоже ничего, – язвлю; ему нравится такой подход.

– Ахахаха, – хрипит, водя указательным пальцем по моим губам. – Демоница.

С ним спокойно, плавно, размеренно, красиво, без грязи и пошлостей, без игрушек, ремней и грубости. Он не хватает меня за волосы и не ставит на колени. Давид нежно и ласково любит меня каждый раз. Меня это вполне устраивает, но я всё ещё иногда стесняюсь его, сама не понимаю, почему.

– Перейдём к сделке, – сцепил наши пальцы.

– Я выйду за тебя замуж, – это было сказать труднее всего, даже спустя четыре года.

– Но? – тяжело выдохнул он.

– Я хочу съездить в Грузию, слетать, не знаю на сколько: неделя, две, – зажмурила глаза, ожидая его реакции.

– Ого, ты уверена? Полететь с тобой? – спокоен, будто ожидал этой просьбы.

– Всё будет хорошо; я заселюсь в Батуми с Матвеем, а когда буду готова, съездю в ту квартиру и церковь, – выдаю на одном дыхании. Вот и всё, сказала: не больно, не страшно, чуть щемит в груди.

– Хорошо, я распоряжусь, чтобы тебе сняли дом; тебя там будет ждать машина. Когда планируешь вылететь? – спокоен. Эти парни слишком хорошо умеют играть в покер, чтобы можно было распознать по его лицу блеф.

– Ты так просто отпускаешь? – не верю, что нет никакого подвоха.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, и если это поможет тебе, да, лети. Его больше нет, никто не заберёт тебя у меня, – серьёзно говорит он, весомые аргументы.

– Спасибо, Давид, – целую его в твёрдую накаченную грудь, сажусь на колени напротив и рассматриваю величавого Ареса.

– Лан, ответь на один вопрос, только честно, – прищурился. Это не добрый знак.

– Честно, обещаю, – облизываюсь, в голове сейчас картинки его тела. Его рука коснулась моей спины, и это заставило меня вздрогнуть.

– Ты больше не пытаешься найти наёмника, чтобы прикончить Дато? – спросил он с мольбой в голосе.

Чёрт, я так не люблю эти напоминания.

– Нет, уже два года. Неужели тебе бы не сказали, милый? – раздражаюсь. Бесит меня своей постоянной слежкой. Откидываю простынь и встаю с кровати.

– Я больше не слежу за твоими действиями, – сообщил он, сидя, опираясь на подушки.

Удивил, конечно!

– Давно ли это? – не верю, но и не поверю никогда. Это он только с виду такой "белый и пушистый" переговорщик. У этого мужчины всё на десять шагов вперёд просчитано.

– С того момента, как принял решение быть с тобой, мы должны же доверять друг другу, – спокойно рассуждает он, смотрит на меня как довольный кот.

Ого, вот это рыцарство! Он поражает меня каждый день своими поступками нормального человека.

– Я же обещала, что больше не буду, это ничего и никого не вернёт. Мой муж мёртв, – осеклась. Чёрт! – Амиран мёртв. Нам надо жить дальше, отчёты по маме хорошие, мне незачем горевать, – закусила губу и отвернулась к панорамным окнам с блестящим видом на Милан, чтобы не расплакаться в очередной раз.

Тёплые руки коснулись моего живота, он окружил меня собой, своим теплом, заботой. – Эй, малыш, всё правда хорошо? Всё хорошо между нами? – тихо выдохнул он. Он называет меня так, когда серьёзно, когда встревожен, когда его необходимо успокоить.

– Да, я прилечу и окончательно перееду сюда с Матвеем, обещаю, – опираюсь на него, люблю гладить его по рукам с черным тату, на них практически не видно чистой кожи.

– Лан, давай сведём эти шрамы, – шепчет он, целуя меня в плечо.

– Да, я думала над этим, – отрезала я.

Мне кажется, что эти четыре шрама на спине – единственное, что связывает меня с прошлым, связывает со мной настоящей. Вру, это единственное, что связывает меня с Амираном.

– Ох, женщина, – прорычал он. – Я сделаю всё, чтобы ты задышала полной грудью, – говорит он уверенно. Не поспоришь, он и так делает очень много.

Повернулась к нему, всё ещё находясь в тёплых руках. – Ты знаешь, что для этого нужно сделать, любовь моя, – с опаской добавляю последние два слова.

Никто из нас никогда не говорил друг другу о любви, словно любовь – запретная тема в этом доме. Может, потому что мы оба сильно ранены и с любовью у нас не самые приятные ассоциации. Или потому что теперь мы оба её избегаем.

– Я не возьму его бизнес на себя, он только твой, – жёстко определил он, нападая на мои губы в жадном горячем поцелуе, щекоча своей бородой, от чего я залилась смехом и начала уворачиваться, подставляя свою шею.

– Давид!

– Ты сказала “любовь моя” – он резко остановился и посмотрел мне в глаза.

– Да, я это сказала, – шепчу, смотря ему в глаза. – Как тебе? – с опаской жду ответ, изучая его красивые карие глаза с крупинками зелени, словно ранний осенний лес.

– Давид, Лана! – из гостиной послышался голос Петрова.

– Что они тут делают? – удивилась я, потому что парни должны были ещё работать; только ведь вечереет.

– Они привезли пиццу и вино, малыш, – рассмеялся самодовольный мужчина, натягивая джинсы и серую футболку с открытыми рукавами. Жадно осматривает моё тело и мои жаждущие торчащие соски.

– Ты не перестаёшь меня радовать и удивлять, и спасибо за это, – целую его в губы и иду в просторную белую ванную, улыбаясь от смеха моих ребят в гостиной.

Плачу в очередной раз, стоя под душем, как оголённый нерв. А ведь вопрос решается просто: возьми да продай нахрен или найди управленца и не влазь. Вытаскивать мощную машину, которую оставил мне Тваури, больше нет сил, потому что в каждом решении этой фирмы он, его рука, его взгляды. Каждой бессонной ночью за отчётами и проверками я восхищалась умом этого мужчины, поглаживая кольцо на своей груди, которое храню в ящике стола под замком. Нужно просто набраться сил и смелости и продать всё, чтобы не возвращаться, но как? Ох, уж это чувство долга.

***

Такие вечера всегда меня отвлекают; здесь все мои беззаботные мальчишки, а скоро к ним присоединится Руслан, и я буду врать себе первое время, что всё как прежде, а потом смирюсь с потерей, угомоню своё ноющее сердце и приму человека, который меня во всех смыслах спас, даже от самой себя. Все они – мои спасители.