Loe raamatut: «Чёрная Гронья»

Font:

Пролог

Чёрная Гронья

Франция, 1352 г.

Все знали, что с Чёрной Гроньей лучше не иметь никаких дел.

Высокая и худая, напоминавшая дикую ворону, жила она в лесу Вен-Либре вместе со своей дочерью Кориной. Бывало, в полуночный час между деревьями промелькнёт высокая тень в чёрном плаще, а за ней – вторая маленькая семенит, на ходу сплетая венок из полевых трав.

Жители деревни Круа, стоявшей на границе леса, очень невзлюбили свою соседку. Они её боялись и ненавидели, считали, что она насылает порчу и сглаз, морит скотину, похищает детей. Деревенские дети ничуть не отставали – они не просто не хотели играть с дочерью Гроньи, а постоянно гнали её от себя, кидали ей вослед палки и камни. Правда, потом эти же палки им самим ломали руки, а камни выбивали зубы и глаза – как будто их сглазили. А ещё говорили, что никто не ведает истинного имени ведьмы – даже её дочь.

Кое в чём дети и взрослые были правы – Чёрная Гронья действительно была ведьмой. Да и дочь её тоже. Однако, несмотря на это, каждый из жителей деревни, хотя бы один раз, тайно от всех ходил под покровом ночи в лес Вен-Либре на встречу с ней. И та, хоть и нехотя, но решала их насущные проблемы – про эти встречи знали все, но никто никому про них не рассказывал. Тёмные дела надо делать тайно ото всех – тогда совесть не так будет мучить.

Сама же Гронья редко появлялась в деревне – лишь для того, чтобы взять еды. Но каждый этот приход запоминался людям. То она приведёт за руку испуганного ребёнка, потерявшегося в лесу, то в чьём-то загоне умрёт свинья, а одна из женщин оправится от родильной горячки. Или встанет Гронья у деревенских ворот, насыплет на землю какой-то порошок из мешка и давай бормотать что-то под нос. Ветер поднимется, порошок взлетит в воздух, а потом окажется, что какой-то обоз из города не дошёл до деревни. А потом смелые люди выходили по ночам и видели, как к обозу, где все перемёрли, подбирается ведьма в своём длинном плаще с капюшоном и что-то там выискивает.

– Токма нос крючком из волосьев торчит! – шептали они в деревенском трактире. – Писк, как будта крыс режет! И солому жжёт, чертовка! Всё жжёт, ворона драная! А за товар деньги плочены! Ближе, значится, идём – а тама мертвяки все лежат на обозе-то! Так мы от страха тут и обмерли! А мертвяки-то обросшие чем-то, чёрные – видать, Гронья-то порчу на них навела, уморила! А потом обоз пожгла! Нет! Нет на Чёрную Гронью никакой управы! Страшнее этой вороны лесной токма Чёрная Смерть!

– Божьей помощью и провидением, не тронула нашу деревню Чёрная Смерть. А, ежели что сделать плохое вздумает ведьма, то на неё мы найдём управу, – успокаивал всех староста и запирался в своём доме.

Но слова – словами, а ведьма с дочерью так и продолжали жить в Вен-Либре. Ведь даже хозяин этих земель – граф де Корбу – не мог ничего с ними поделать.

* * *

Как бы Чёрная Гронья не любила гостей в своём лесу, но ради некоторых людей она делала исключение. Племянник Эгиль как раз был одним из них. Пятнадцатилетний парнишка походил на маленького юркого соловья. Глазки горели, чёрные волосы всегда взлохмачены так, будто птицы пытались в них соорудить гнездо, а от его мелодичного голоса, даже на тёмной душе Гроньи становилось тепло и спокойно.

Он врывался в её землянку без приглашения, как порыв вольного весеннего ветра, обнимал тётушку и двоюродную сестрёнку Корину, приносил им свежих яблок и цветов. Если же ведьмы и её дочери не было дома, то по всему лесу раздавались песни и звучание струн лиры, которые под пальцами юного барда словно оживали.

– Да иду я, иду! Чего раскричался? – ворчала ведьма, вся запыхавшаяся подбегая к своей землянке и отвешивая племяннику лёгкий подзатыльник. – Эгиль! Переполошил всех, птицы расшумелись! Тоже мне тут! А ну, давай, заходи, угли раздувать будешь, раз глотка у тебя такая сильная!

Корина же ничего не говорила, а просто обнимала двоюродного брата. В ответ Эгиль только улыбался.

За миской горячего травяного настоя он заворачивался в свой походный плащ и рассказывал им обеим о том, как живут в дальней деревне, где у них осталась родня, что никто не умер от Чёрного мора и не хотят ли они перебраться обратно к ним.

– Я уже говорила раньше и снова повторю, – резко отвечала женщина. – Мой дом в лесу, я останусь здесь, да и вам безопаснее быть подальше от меня, ясно?

– Сестрёнка, а ты?

– Я никогда не брошу маму одну, – и Корина легонько щёлкала брата по лбу.

Эгиль только понимающе кивал и вновь доставал свою лиру. Землянка снова наполнялась дивной музыкой – лучший подарок, который он только мог им преподнести. Гронья и Корина любили эти редкие, но такие желанные визиты. Пути до их леса было полдня, но Эгиль раз в месяц исправно навещал своих родичей. Он постоянно говорил, что хочет стать странствующим бардом и заработать для отца много денег – тогда его семья ни в чём не будет нуждаться, а тётушка и сестра точно смогут к ним переехать. Один раз он принёс им в подарок старую лиру.

– Дед сделал её давно не для продажи. Она лежала без дела, вот уже чуть ли не рассыхаться начала, ну мы её с дедом подлатали и тебе решили отдать. Тётушка, ты же помнишь, как дед учил тебя на лире играть?

Гронья только усмехнулась в ответ – и приняла подарок.

– Ладно, давай сюда эту кривую палку, – проворчала она. – Буду по ночам ходить к деревне жителей пугать.

* * *

В углу землянки лежала старая лира, которую принёс Эгиль – как раз перед тем, как бесследно пропасть. Корина сидела рядом с инструментом, боясь прикоснуться к нему.

– У меня плохое предчувствие, – ворчала ведьма себе под нос, собирая походную сумку. – Очень, очень плохое…

Девушка сидела в углу и молча смотрела на мать, кусая губы. Корина плохо спала – ночью ей снился дурной сон. Очень дурной, и оборвался он страшно – она почувствовала, как двоюродный брат летит вниз с крепостной стены, и что-то резкое дёргает его за шею.

– Мама, с Эгилем беда, – первые слова, которые она произнесла после пробуждения.

Громко топая, Гронья сновала из одного угла землянки к другому, копалась в корзинах, подвешенных к потолку и в мешках, лежащих на полу. Раздвинула камни, набросанные кучей у стены, достала живую, ещё шевелящуюся серую ящерицу и кинула её в кипящий котелок.

– Глаз гадины ползучей, покажи-покажи, ты мне дорогу к родной крови укажи-укажи, – шептала она над котелком, перемешивая его содержимое коротким кинжалом. Рукоятку украшали прозрачные камни, а на клинке чернела гравировка в виде цветка чертополоха. Закончив мешать, Гронья отряхнула ритуальный кинжал, спрятала его в ножнах на ремне и снова посмотрела в котелок. Зелье престало кипеть и расправилось зелёной гладью.

– Эгиль, где ты?.. – она запнулась на полуслове.

Увидев лицо своей матери, девушка закрыла глаза руками. Видение оказалось явью.

Через минуту ведьма вышла из землянки и вышвырнула свой котелок. Зелье кипящей лужей пролилось на траву и впиталось в землю. Запахло болотом. Гронья подняла котелок, и, еле сдерживая слёзы, вернулась к себе домой.

– Оливковое масло, мёд, красное вино, толчёные кости летучей мыши, кладбищенский плющ, сушёные опарыши… – шептала она себе под нос.

Налив в котелок свежей воды и, побросав туда нужные ингредиенты, она достала из-под лежанки большую корзину. Плетёная крышка легла в сторону, в руках ведьма держала дорогой наряд чёрного, как ночь цвета. Надев верхнее платье-котарди и повязав расшитый пояс, она заколола платье на плечах двумя брошами из гишера и украсила чёрные волосы серебряным обручем. На мгновение задумалась – а надевать ли чепец.

– Грешно ведьме носить чепец монашки, – усмехнулась Гронья и надела на себя плащ. Закинув на одно плечо лиру на ремне, она снова наклонилась над котлом.

– Готово, – прошептала она и залила горячие угли водой. Под шипение гаснущих угольков, ведьма вылила сваренное зелье в походную флягу и положила её на дно сумки. – Дочь, остаёшься за старшую. За домом следи, с чужими не уходи, себя береги, ясно?

Корина кивнула в ответ и поцеловала мать.

– Пора дикой лесной вороне петь погребальную песню, – сказала ведьма самой себе и открыла дверь.

* * *

Чёрная Гронья почти никогда не покидала свою землянку в лесу Вен-Либре. Поэтому, когда на следующий день к её логову подошла серая овца, явно отбившаяся от чьего-то стада, животное увидело только полено, подпирающее дверь и лужу от зелья, всё ещё пахнущую болотом и жжёной ящерицей.

Овца жалобно проблеяла, встала рядом с поленом и принялась ждать.

Часть 1

А капелла

Воздух внутри усадебного сада был тяжёл и вязок. Слышалось ржание лошадей в конюшнях, пустые кареты ждали своих хозяев. Сквозь дождь ко входу шла одинокая фигура женщины, которая тщательно скрывала что-то под длинным плащом. Обойдя широкие лужи, она постучала в тяжёлые ворота.

– Кого несёт? – раздалось с той стороны двери.

– Вы ждёте барда? – сквозь дверцу просунулась худая ладонь, сжимающая промокший пергамент.

Стражник развернул его, подозвал к себе второго, они перекинулись парой фраз. Приподнялся засов, ворота раскрылись.

– Проходите, – второй стражник протянул ей руку.

Незнакомка ответила кивком головы, потом сняла капюшон – чёрные волосы, чуть подёрнутые сединой у корней, худое лицо, морщины в уголках глаз.

– Жизнь потрепала эту ворону, – гордо ответила женщина. – Четвёртый десяток лет к концу подходит.

– Вы похожи на мою мать, – тихо заметил второй стражник. Потом откашлялся. – Может, вина, хлеба?

– Нет, благодарю. Чуть обсушить пёрышки – и будет мне, – она потянула носом воздух. – Пахнет как в зарослях дикого винограда. Торжество началось?

– Нет! Его Милость велел не начинать, пока новый бард не появится! Какое торжество без музыки и песен!

– О, нет, – женщина достала инструмент из-под недр плаща. – Всё же намокла!

Грубо сделанная из куска дерева лира истекала остатками дождя. Гостья резко откинула с рамы оставшиеся капли и прислонила инструмент к ножке стула. Потом скинула с себя плащ – на шее у неё висел потёртый кожаный плетёный ремешок.

– Значит, время есть, присаживайтесь, – второй стражник подвинул стул поближе к очагу. – Если его Милость увидит вас, то сразу же прикажет играть, не отдохнувши. А за отказ – знаете, что может быть?

– Подозреваю, уговорили, – женщина села к огню, взяла протянутую кружку и ломоть хлеба. – Дорога была долгой, а лошади у меня нет. Благодарю вас, господа. Надо подождать, пока инструмент высохнет.

Незнакомка вздохнула, отвернулась к огню и начала прислушиваться. От входных ворот раздавался шёпот стражников.

– Платье-то какое дорогое! И украшения! Может, из знатного рода, дама-то? Хотя, она могла его и украсть…

– Может, предупредить? – засомневался второй стражник, перебирая в руках копьё. – Такая женщина, а он её…

– Молчи! Ты и предыдущего барда отпустить хотел! Тебя самого потом чуть не!.. – первый стражник, поняв, что чуть не сболтнул лишнего, покосился на пришедшую.

Женщина продолжала смотреть на огонь, жевать хлеб и запивать его лёгким вином из глиняной кружки.

* * *

Гости скучали, барон Жонкиль начинал злиться. Неужели приём сорвётся? И это после того, как пошли слухи, как взлетела его репутация! Что только в его поместье ни происходило: каждый месяц новая музыка, новые песни, да такие, что вы никогда не слышали и не услышите больше никогда! Ради этого стоило ехать в глухомань, но как же ему не повезло с владениями! Какой же он молодец – нашёл выход из ситуации! Да ещё не один.

– Отец, мне скучно, – капризным голосом простонала девушка, сидящая радом с хозяином поместья. – Я пойду к себе.

– Сиди, Ида, сиди, – строго прошипел он ей на ухо и огляделся. – Хотя, нет, впрочем, если ты встанешь, то все увидят, что ты в положении. Встань.

– Я устала.

– Чёрт с тобой, как и с твоей матерью! Родить толком никого путного не смогла, помирали все, и она сама в конце… – последнюю фразу барон пробормотал в сторону и вновь посмотрел на свою дочь.

Сидя в платье, расшитом узорами нарциссов, Ида нюхала росток резеды и безучастно глядела в потолок. Глупая девка, становится всё капризнее день ото дня. Ничего, вот скоро разродится, тогда уже можно будет отправиться к графу.

– Породнимся с де Корбу – проблема земель и дохода будет решена.

Барон облизал губы и посмотрел на живот своей дочери. Глупая, зачем она прикрывает его шалью. Надо, чтобы все видели! Тогда им поверят, а графский сыночек сам подтвердит истинность их слов. Малолетний простофиля.

Но проблема насущная никуда не делась, и решения у неё до сих пор не было. Где новый бард? Он же дал чёткие указания – найти нового к сегодняшней встрече. Кто-то из прислуги будет сегодня наказан.

– Подготовить пару петель из верёвок и отнести их на крышу, – шепнул барон слуге, стоящему рядом. – Ты слышал, что моей дочери скучно. Пускай развлечётся после приёма.

Дверь главного зала открылась, все затихли, на люстре под сводом дрогнули свечи.

Хозяин приёма уронил кубок с вином и резко встал на ноги.

Что это за женщина? Почему она в плаще? Только кончик носа видно! Как она выглядит? Это что – новый бард? Надо срочно её выгнать! Нет! Уже поздно! Поздно её выгонять, её заметили! Вот, уже гости говорят:

– Кто это?

– Ведьма, что ли?

– Переодетая?

– Ха-ха, да!

– А чего лицо скрываешь?

– Гадалку пригласили!

– Гнать её!

– Музыки! Музыки!

Женщина скинула с себя плащ – гости поместья ахнули.

– Какое дорогое платье!

– Только графини носят подобные котарди!

– Удивительно!

– Кто она?

Женщина сняла свою лиру с кожаного ремня, провела по струнам пальцами и запела. Музыка и мелодичный голос наполнили залу, гости совсем забыли о еде. Песня напоминала шелест листьев на ветру, их волнение перед бурей, тихое угасание осени и смерть под тяжёлым зимним снегом.

Недоверие сменилось восторгом. Да, слухи не обманули – такого и правда, нигде больше не услышишь!

– Нимфа!

– Соловушка!

– Красавица!

– Ещё! Ещё!

– Не сравнится с тем, что было в прошлом месяце!

– Да, намного лучше, намного!

– Интересно, куда делся прежний бард? – поинтересовалась дама в пышном платье. – Я бы хотела его приобрести.

– По сравнению с этим, его музыка была старьём!

– Или потому, что он был такой молоденький?

– Ха, вампирша!

– Вина! Вина!

Хмель полился по кружкам и кубкам, женщина продолжала играть и петь. Мелодия уносила их в бурном потоке, срывающемся с горных скал, и разбивавшем вдребезги об острые камни внизу.

– Но всё же? А куда делись те, кто был до неё? – дама не унималась.

– Говорят, что он их убивает, – кто-то показал на хозяина поместья, вальяжно развалившегося в кресле и разговаривающего со своей дочерью. Та поднялась и ушла из зала. Барон погрозил ей вслед кулаком.

– Это просто слухи!

– Он такой ценитель прекрасного! Он бы не стал подобного делать!

– Барон их просто отпускает, буквально озолотив, и ищет нового барда!

– Верно! Чтобы мы не скучали! И его дочь!

– Она ведь у него единственная?

– О да! Но вы видели?

– Что именно?

– Она в положении!

– Она же не замужем!

– Кто посмел такое с ней сделать?

– Хозяин дома шепнул мне, что вскоре все об этом узнают!

– О! Как интересно!

– А вы видели инструменты, висящие в главном холле? Не они ли принадлежали прежним бардам?

– Барон оставляет их как сувенир. А потом приобретает бардам новые.

– Откуда вы знаете?

– Он сам мне рассказал, – гость снова кивнул на хозяйское кресло.

И полилась песня, о юноше, который слишком близко подлетел к Солнцу и опалил свои крылья. Трапеза продолжалась, звуки лиры растворялись за гулом падающей с неба воды.

Никто не заметил, что женщина плакала.

* * *

Затих скрип колёс, гости разъехались, прислуга убирала зал. Хозяин поместья помешивал в кубке вино, отпивал и смотрел на камин. Успешно, крайне успешно.

Несмотря на то, что Ида опять показала свой характер и ушла с приёма, гостям всё понравилось. Ему тоже, осталось только исправить некоторые формальности.

Пришлая женщина, вновь завернувшись в свой плащ, стояла поодаль от камина ближе к двери. Торжественный приём остался позади – она ни на минуту не замолкала. Не предложив ни хлеба, ни воды, хозяин поместья грубо позвал её в свои покои.

– Слушай меня, девка. Теперь я твой хозяин, ясно? – барон пригубил вино и чуть не сплюнул.

Странно, оно только что было нормальным. Почему оно прокисло?

Давно её не называли девкой – Чёрная Гронья восприняла это как комплимент.

– Несмотря на твою внешность, очень неплохо. Свежая нотка в этом захолустье. Неплохо, я беру тебя, слышишь?

Женщина молчала, потом замотала головой. Он не обратил внимания и продолжал смотреть на вино.

– Значит так, через два дня нужен новый репертуар, приглашения уже разосланы, так что… Слышишь меня? Я тебя нанимаю, остаёшься здесь, ясно?

Женщина пожала плечами и, мило улыбнувшись, ответила.

– Нет, ваша милость, сожалею. Я так не думаю – я не останусь.

– Не понимаю, о чём здесь можно думать! Вот деньги наперёд. Пока не отработаешь – даже и думать не смей уйти отсюда, ясно? Найду везде и приволоку обратно.

Барон кинул к ногам женщины небольшой мешочек. Тот звякнул об пол и раскрылся – на расшитый ковёр высыпалась пригоршня серебряных монет.

«И из-за такой мелочи оборвалась жизнь малыша Эгиля…» – чуть не сорвалось с языка Гроньи.

– Бери, и прислуга тебя сейчас отведёт в твои покои.

Женщина стояла неподвижно.

– Отдайте их лучше бедным. Я уже сказала – я не останусь. Быть в замке – тягостная ноша для меня. Мне нужна свобода.

– Тогда зачем ты пришла сюда? – барон разозлился.

– У вас был приём, а играть было некому. Лишь поэтому, – Гронья еле сдержала улыбку на губах.

«Маленький никчёмный злобный щенок. Я выклюю тебе глаза и развею твой прах по ветру».

– Никуда ты не уйдёшь!

– Вы запрещаете мне?

– Да!

«Тявкай, пока можешь дышать, местный хозяин. Вскоре у тебя это не получится».

– Вы никогда не будете моим хозяином. Я не останусь здесь.

– Тогда ты будешь играть на цепи, – барон Жонкиль обернулся. Пальцы нервно царапали ручку кубка.

– Нет той цепи, что бы меня удержала. Или вы предпочитаете вязать верёвки на шею?

Барон замолк.

Со стороны окна раздался звук падающего тела и неприятный треск. В оконном проёме болтался на ветру обрывок крепкой верёвки. Спустя мгновение в окно влетела большая чёрная ворона и села на полку горящего камина. Сквозь звуки дождя нарастал гул от хлопающих крыльев и громкого карканья – казалось, что вокруг поместья летает стая ворон, только ждущая момента, чтобы ворваться внутрь. Ворона на камине каркнула три раза – и огонь потух. Птица вспорхнула и села на плечо женщины с лирой.

– Что ты… Откуда? – слова сорвались с языка барона.

Только сейчас он осознал, что она сказала ему правду и именно она была хозяйкой положения.

Всё получилось с точностью до наоборот. Может, будет лучше, если эта жуткая женщина и правда уйдёт?

– Я позову стражу. Если ты не сгинешь немедленно, я прикажу отрезать тебе язык, – прошипел барон Жонкиль, бледнея на глазах.

– Ваша воля. Но я предпочитаю свою, – улыбнулась женщина.

Кубок пронёсся над её головой, на капюшон капнули остатки прокисшего вина, ворона злобно каркнула. Отскочив от стены, кубок повернулся к женщине смятой стороной.

– Прочь! – барон сорвался на крик.

Не обернувшись, женщина направилась к двери.

– Вы не очень хороший человек, вы это знаете, – ответила она, придерживая дверь. – Помолитесь, может быть и поможет. Впрочем, нет – вам уже ничто не поможет. И не спасёт.

– Выгнать эту дрянь!

Женщина быстро захлопнула дверь за спиной.

– Благодарю покорно. Я сама уже собиралась уходить, раз барон попросил меня покинуть это место…, – сказала она, когда рука стражника легла на её плечо.

* * *

– Вы счастливица, – тихо сказал второй стражник, кутаясь в плащ. Дождь полил ещё хлеще. – Вы хоть живой вышли от него.

Чёрная Гронья ничего не ответила.

Она стояла в каменной арке с видом на внутренний двор – как же он запущен! Наполовину сгнившая деревянная скамья так и ждала, чтобы на неё кто-то сел, а потом – случайно развалиться. Кучи мусора по углам, неудачно прикрытые палой листвой, тощие пальцы обглоданных кустов, скрюченные деревья. Сразу видно, хозяину этого поместья очень нужны деньги.

– Понятно, почему чужую жизнь он оценивает горстью серебряных монет, – Гронья указала когтистым пальцем на скамью. – Эта скамейка – с местного кладбища?

Стражник замер.

– Как вы догадались? – он протянул ей ломоть хлеба и кусок вяленого мяса. Запах лежалых отрубей ударил в нос. Гронья безразлично откусила кусок и отпила из фляжки.

– Так, наблюдательность. Будешь? – жидкость, благоухающая оливой, глухо булькнула в сосуде.

Тот отшатнулся.

– Не бойся, я тебя не отравлю, – улыбнулась женщина. – Ты мне нравишься.

Стражник не пошевелился, но потом взял себя в руки.

– Вам не пора? – дождь продолжал лить.

– Ты что, выгоняешь меня, мальчик?

Стражник промолчал, но его взгляд словно молил о пощаде.

«Молоденький, запуганный, взгляд как у забитого щенка. Ладно уж…»

– Ну, раз уж ты так просишь! – она отряхнула капюшон и положила за щёку остатки хлеба. – Точно не будешь?

– Не пью вино!

– Это не вино, – Гронья поболтала рукой. – Это Божественный елей, мёд Богов, тот самый, что заставляет слетать с твоего языка самый прекрасные песни и слова!

Она резко спрятала фляжку под плащ.

– Но только для меня. Хочешь свой – добудь сам! Хочешь? – теперь она отстранилась к стене.

Капли дождя промочили левое плечо, губы сами растягивались в улыбке.

– Кто вы такая?

Стражник уже жалел, что пустил её. Хотелось взять эту женщину за плечи, выставить вон, проклясть вслед. Но не мог так поступить, потому что она бы просто так этого не оставила. Он это чувствовал – ведь она смотрела на него, как ворона на мертвеца, предвкушающая скорую трапезу.

– Хочешь? – голос женщины стал твёрже. – Ведь, хочешь, да?

Он сам не заметил, как кивнул.

– Я знала и рада этому. Мне как раз нужен проводник. Будь ладным мальчиком, дай мне руку, – Гронья протянула ему ладонь. – Проводи меня к первому дому этой скамьи.

* * *

Эта страшная женщина приказала ждать здесь. Хоть дождь кончился – и то хорошо.

Половинка луны слабо освещала старый погост и край церкви. На выпирающих из земли холмиках стояли покосившиеся от времени кресты и камни, с их краёв капала дождевая вода. Ничего, дорога рядом, он успеет добежать. До чего добежать? До деревни? До поместья? И чем другие люди смогут помочь?

Зачем она заставила его наворачивать круги между могил, словно что-то выискивая? Долго ведь ходили, она прислушивалась, камни и кресты трогала, погладила и обняла сухое дерево. Постояла на безымянной могиле под ним, что-то бормотала. После этого сорвалась с места и кинулась к ограде. Ему пришлось подсадить её, а потом женщина исчезла в тени каменной церкви.

Что она там делает? Уж не ведьма ли? Да, точно, ведьма. Обыкновенные барды не ходят по ночам на кладбище, не идут к могилам самоубийц. Что делать? Уйти? Ослушаться её?

– А с чего я должен её слушаться? – тихо выдохнул стражник.

Сзади раздался скрип. Точно! Гроб поднялся из могилы и направляется к нему. Снова скрипы – его крышка открывается. Кто-то хочет поменяться с ним местами. Сейчас забьёт колокол, сейчас.

– Нет.

Стражник обернулся.

Ничего нет, никакого гроба. Показалось – просто ограда скрипит. От старости. Скрип повторился. Одна из досок медленно загнулась и запрокинулась внутрь погоста. Повиснув на ржавом гвозде, она стала медленно сползать вниз.

– Почему? – вопрос сам слетел с его губ.

Доска соскользнула с гвоздя, её конец грузно упал в жидкую грязь.

– Наверное, мне надо найти эту женщину. Может, с ней что-то случилось? Да, точно, а вдруг она попала в беду? Может, надо помочь? – продолжал он уговаривать сам себя.

Немного помявшись, он пошёл вдоль ограды кладбища. Вытоптанная дорога раскисла, но ещё была заметна. Стараясь не держаться за сгнившие доски, он медленно шёл вперёд, он возвращался на то место, откуда недавно ушёл. Северная сторона кладбища, куда пришла эта женщина, а потом велела ему идти ко входу и ждать её там.

Он остановился и кое-что понял.

– Господи, – он закусил губу и побежал. – Господи!

Пришлая сидела спиной к церкви на небольшом холмике, который явно был несколько раз разрыт и наспех накидан обратно. Что-то тихо напевая, она вглядывалась вдаль.

– Тут просто безымянный камень, и вороны сюда не летают, – сказала Чёрная Гронья, не оборачиваясь. – Он не стал особо тратиться на него? Да и правда зачем – человеческая жизнь, тем более жалкой черни, недорого стоит. Да стоит ли вообще?

Стражник остановился. В полночной тишине слышалось, как она натягивает колки и дёргает за тонкие нити.

– Я знала, что ты придёшь, – резкие звуки кололи уши. – Мне надо было поменять струны на инструменте. Я репетировала, и они порвались. Как обрываются нити жизни людей под острыми ножницами судьбы, верно?

Белое и круглое смотрело из-под земли. Она нежно погладила один из этих островков.

– Одна струна в месяц. А после – её обрывают, ненужную сломанную струну засыпают землёй, червям на потеху. И ищут новую, взамен оборвавшейся.

Ведьма откинула кусок земли пальцами, подцепила и оторвала прядь – чёрную, как её волосы. Вплела её около колка, натянула переплетённую струну, подёргала.

– Настроила. Отлично поют, – она обернулась и подтянула к себе походную сумку.

В свете луны сверкнул кинжал с инкрустированной рукояткой. Ведьма полоснула им по подушечкам пальцев левой руки и резко провела продолговатыми порезами по струнам из волос мертвецов. Над кладбищем раздался протяжный стон из четырёх голосов, на могильную землю упали капли свежей крови. Не произнося ни звука, ведьма достала из сумки флягу с зельем. Цокнула пробка, фляжка медленно опустошалась.

– Среди нас, ведьм и диких тварей лесных, – она продолжала поливать инструмент зельем. – Не очень любят таких, как барон – охотящихся на потеху и проливающих кровь без причины. А как насчёт тебя, мальчик мой?

Пробка снова встала на своё место. Ведьма встряхнула фляжку и повязала пояс поверх праздничного платья, заляпанного могильной землёй, перемешанной с кровью. Чёрная Гронья повернулась к могильному камню и вновь достала кинжал. Лезвие четыре раза ударило по его поверхности, оставив продолговатые сколы. Гронья провела по ним окровавленными пальцами, и трещины стали сливаться в имена тех, кто лежал под этим камнем.

– «Кирие», «Глория», «Кредо», «Эгиль». Четыре барда, четыре таланта, зарытые в землю… Не ты вязал им петлю на шею, не ты сталкивал их с крыши, верно?

Молодой стражник почувствовал, как земля под его ногами начинает дрожать.

– Отвечай мне.

– Пожалуйста, не убивай меня.

– Не скули! Я не терплю этого! – ведьма сорвалась на крик. – Я требую ответа!

Стражник встал на колени, но не удержал равновесие и упал в грязь кладбища.

– Это дочь хозяина! Госпожа Ида! Это она пожелала их убивать! – не своим голосом ответил он. – Говорила, что ей скучно! Она сама сталкивала их с крыши!

– Скучно? – рот Гроньи искривился в усмешке. – Скучно… Ха-ха. От скуки птицы начинают выщипывать себе перья – и не останавливаются до тех пор, пока не понимают, что уже не могут подняться в воздух…

Ведьма замолчала, стражник боялся пошевелиться и поднять голову. Где-то над ними пролетела стая ворон.

– Последний мальчик, который приходил до меня.

– Эгиль?

– Ты запомнил его имя…, – голос ведьмы стал тихим, как шелест ночного ветра. – Почему ты не предупредил его? Боялся гнева хозяина?

Стражник еле проглотил горькую слюну.

– Я хотел! Я пытался спасти последнего! Он был совсем ребёнком! Но нас поймали, когда мы шли через овчарню… Меня чуть до смерти не засекли, а его – убили!

Над ним нависла тень, а потом цепкие пальцы схватили его за волосы и приподняли над землёй. Молодой стражник в ужасе смотрел в горящие ненавистью глаза ведьмы.

– Сколько тебе лет?

Стражник попытался ответить, но ведьма цыкнула языком.

– Я вижу, не говори, просто смотри на меня. Ха, ты на десять лет старше моего Эгиля. Есть у тебя кто-то? Есть, хорошо – мать осталась, братья и сестры, отец умер от мора, семью на себе несёшь… Какой же ты?.. Хороший мальчик?.. Или же нет?

Гронья облизала губы и продолжила буравить взглядом перепуганного стражника.

– Ты думаешь, впустил ведьму, накормил её, обогрел, уважение проявил – и этого мне будет достаточно? Достаточно, чтобы я тебя не убила?

Она поднесла фляжку к губам стражника и влила ему в рот зелье.

– Одной капли достаточно, мой мальчик. Теперь, слушай внимательно, – голос ведьмы стал раздаваться как будто из-за какой-то завесы. – Иди обратно в поместье и выведи оттуда всех невинных людей. Закончишь – поставь лестницу к окну спальни своего хозяина и уходи сам. Иди домой к семье, понял?

Стражник кивнул, перед глазами всё плыло.

– И здесь не было никакой ведьмы, ясно?

И снова кивок.

– Знаешь, меня всю жизнь гнали. Хоть толики человеческого отношения иногда и правда бывает достаточно. Считай, что я тебя простила, – ведьма начала настраивать инструмент. – А теперь, будь хорошим мальчиком, возвращайся к своему хозяину.

* * *

Через час, по всему поместью лилась тихая колыбельная – новые струны исполняли свою самую лучшую песню. Души четырёх мёртвых бардов играли как при жизни – нервная флейта, расстроенная лютня, плачущая виола и стонущая лира звучали квартетом. Эти звуки проникали в каждую комнату поместья, проникали в сны своих убийц – и обрывали там их жизни.

– Порог сна и порог смерти – в какую же сторону откроется эта дверь, на какой ноте завершится песнь жизни, – ведьма надвинула капюшон на лицо – только кончик носа выглядывал, да улыбка светилась.

Песня подходила к финалу, зубы оскалились сильнее. От кровати под балдахином послышался тихий вздох – в имении барона стало тихо.

– Мой милый Эгиль всю жизнь хотел быть бардом, – чёрные пулены с обрезанными носами ступали по мохнатому ковру. – Талантливый мальчик, очень. В пятнадцать лет – и так играть! Дар от Бога, честно. Да где же этот Бог был, когда вы убивали его, а? Милого ангелочка с лирой! Да как у тебя – падали гнилой, рука поднялась на него?

Глаза, с морщинками в углах, прищурились.

– Но тут уже ничего не поделаешь, – откинув полог, она села на кровать. – Загубил ты его, как и троих до него. Я дала себе слово, что такое, по крайней мере, здесь, больше не повторится.

Она наклонилась над мёртвым бароном.

– Скучно тебе, да? Ничего, там где ты теперь, не заскучаешь. Они все очень хотели выступить перед тобой в последний раз. Хорошая колыбельная, да? Такая, что и просыпаться не захочется или просто не получится. Эгиль и остальные барды ну очень хотели её тебе спеть – я просто исполнила их просьбу.