Loe raamatut: «Конец света, 13»

Font:

Katarzyna Ryrych

KONIEC ŚWIATA NR 13

Иллюстрации Катажины Колодзей

* * *

Глава 1, о красной полосе, о доме нараспашку, а также о том, кто на самом деле нормальный в семье Трубачей

Сабина, которую в домашнем кругу звали Сабой (в точности как соседскую собаку – что было фактом досадным по крайней мере для одной из двух носительниц имени), сидела за школьной партой и рассматривала свидетельство. Сверху вниз по нему бежала красная полоса – знак того, что учебный год закончен с отличием. Но на лице Сабины не было видно никаких следов радости.

До неё вдруг дошло, что красная полоса это не просто высокое признание вложенных в учёбу усилий, но и намёк на какую-то особенную награду. Возможно, она бы и не поняла этого, если бы не Малгося, которая через несколько дней должна была уехать в языковой лагерь на Мальту. («Республика Мальта, – автоматически включилось в голове у Сабины, – островное европейское государство в Средиземном море, расположенное в ста километрах к югу от Сицилии, средиземноморская климатическая зона».) Да если б одна Малгося! Было ещё два обладателя красной полосы. Одному из них, Адаму, многолетнему конкуренту Сабины на уроках математики, обещали подарить новый компьютер, а другого, Богдана (то есть Бобика) завтра поведут в салон выбирать долгожданный скутер. И только Сабина вынуждена была довольствоваться лишь этой полосой, красной, как её щёки.

Свидетельство, вместе с благодарственным письмом для родителей, она сунула в книгу, которую ей вручили «в комплекте» как подарок от администрации школы, и исчезла после уроков настолько быстро, что никто и глазом моргнуть не успел.

По обеим сторонам улицы, ведущей от школы, на клумбах пестрели яркие цветы календулы. Их пряный запах, появлявшийся к началу лета, всегда ассоциировался у Сабины с каникулами. Да и сами слова – «каникулы» и «календула» – были очень смешно похожими.

Она толкнула старую ржавую калитку и с отвращением посмотрела на глиняные горшки с геранью, выставленные на окнах второго этажа. В подъезде чуть не налетела на допотопный велосипед Мастера-Ломастера, который опять неудобно торчал на проходе.

Мастер-Ломастер, живущий с ними в одной квартире, своим именем был обязан удивительной способности ломать и портить буквально всё, к чему прикасался. Вот почему, как считала мама, он «запорол престижный ландшафтный проект» и «опустил руки» (хотя рук-то он вовсе не опускал, скорее даже наоборот). Его одежда всегда была такой мятой, будто на ней валялась Сабинина тёзка, собака соседки Ведьмалиновской (точнее, Малиновской, кстати, это именно ей принадлежала отвратительная герань в горшках). А ещё Мастер-Ломастер никогда не расставался со шляпой, и за её ленточкой неизменно торчала сигарета, хотя он вовсе не курил.

– Это его «имидж», – сказала однажды Тётя Мотя.

Тётя Мотя – родная тётя Сабины. Она жила на верхнем этаже, в квартире с антресолью. Несмотря на то что ей уже перевалило за пятьдесят, она любила щеголять в джинсовой мини-юбке, а её стриженые волосы, покрашенные в несколько цветов, всегда были растрёпаны по самой последней моде – «нахохликом», как выразился её брат, то есть папа Сабины. Тётя Мотя занималась проектированием кукол для театра, что некоторым образом объясняло её внешний вид – она и сама была похожа на куклу.

Поднимаясь по лестнице, Сабина вдруг застыла как вкопанная на площадке между этажами. Её посетило внезапное озарение.

Перед её мысленным взором проплыли лица всех членов семьи и их многочисленных приятелей. И она вдруг ясно увидела, что во всём этом паноптикуме чудаков и эксцентриков единственным нормальным человеком была она сама, Сабина Трубач (двенадцати лет), обладательница очередного свидетельства с красной полосой. Но за все её заслуги ей не светит ни мотороллер (правда, Тётя Мотя одарила её недавно прогулочным велосипедом цвета бешеной розы), ни компьютер (к счастью, когда её старенький ноутбук забарахлил, рядом не оказалось Мастера-Ломастера), а о выезде за границу и мечтать нечего (ведь как любила повторять мама, «сегодня очень трудно выжить, занимаясь искусством»).

Дверь на первом этаже приоткрылась, и из неё выглянула Ведьмалиновская, а затем высунулась слюнявая мордочка Сабы.

– Сабиночка, – произнесла Ведьмалиновская сладким голосом, что не означало ничего приятного, – будь добра, скажи мамочке, чтобы она до вечера убрала с балкона свои… – соседка запнулась, подыскивая подходящее слово, – свои…

– Артефакты, – подсказала Сабина.

Ведьмалиновская кивнула и закрыла дверь, а Сабина поморщилась при мысли о шеренге гипсовых голов – реалистичных до безобразия.

Она вздохнула и вошла в квартиру. Белые следы на полу сообщили, что Мастер-Ломастер опять вляпался в гипс. Следы вели на кухню, три раза обогнули стол, потоптались у холодильника и направились обратно в мастерскую.

– Я починил переключатель скорости на твоём велосипеде! – торжествующе воскликнул Мастер-Ломастер, а Сабина при этих словах почувствовала в теле лёгкую дрожь.

– Привет, – кивнул ей папа.

– До свиданья, школа! – подмигнула Тётя Мотя. А мама ничего не сказала, потому что стояла на стремянке с карандашом в зубах и критически осматривала гипсовую фигуру без головы.

– У МЕНЯ СВИДЕТЕЛЬСТВО С КРАСНОЙ ПОЛОСОЙ, – громко и выразительно произнесла Сабина.

– Так держать! – бодро провозгласил Мастер-Ломастер, поднимая с пола какой-то винтик, который тут же снова выпал у него из рук, и Сабина опять тревожно поёжилась при мысли о своём розовом велосипеде.

– Тараканьи бега, – фыркнула Тётя Мотя.

– Какая способная у меня дочь! – улыбнулся папа и прижал Сабину так крепко, что кончик её носа расплющился о его рабочую блузу.

– Вечером отпразднуем окончание учебного года, – наконец отозвалась мама и слезла со стремянки.

Сабина высвободилась из объятий отца.

– У МЕНЯ СВИДЕТЕЛЬСТВО С КРАСНОЙ ПОЛОСОЙ, – повторила она.

– Ну да, мы слышали, – сказала мама. – Вечером…

– Вы ничего не понимаете! – с отчаянием выкрикнула Сабина и выбежала.

Ворвалась в свою комнату и бросилась на кровать.

– Что с ней случилось? – долетел из мастерской удивлённый голос мамы.

«Случилось! – рвался из глубины её души крик. – Вот именно что случилось!»

В углу комнаты раздалось шуршание. Это Крысик Борисик вылез из своего домика и воткнул розовый нос между прутьями клетки.

Сабина поднялась с кровати и вздохнула. Сбросила свою парадную униформу – белую блузку с синей юбкой – и достала из шкафа джинсы и жёлтую футболку. Потом открыла дверцу клетки и позволила Крысику Борисику забраться к себе на плечо.

Шевелящиеся усики защекотали ей шею.

– Они ничего не понимают, – сказала она крысику, и тот спрыгнул на пол.

Сабина посмотрела на прислонённый к стене велосипед – беглая оценка его состояния не выдавала никаких проблем. Она с облегчением вздохнула и принялась убирать книги и тетради, запихнула всё на самую нижнюю полку этажерки, свидетельство спрятала в ящик стола, а благодарственное письмо оставила сверху, чтобы отдать его родителям.

Вышла на балкон. Гипсовые головы стояли одна к одной ровным рядком. Сабину при их виде всегда передёргивало.

Глядя на эти головы, она стала вспоминать содержание письма. В нём директор школы не только выражал родителям восхищение по поводу способностей их дочери, но также благодарил за прекрасный бюст спонсора школы, который родители изваяли собственными руками.

– Клёвые у тебя старики, – сказал Адам, когда на торжественной церемонии всеобщему обозрению предстал дар семьи Трубачей, и Сабина неуверенно кивнула.

– Письмо отдам вечером, – сообщила она Крысику Борисику, устроившему променад по головам.

Из кармана рюкзачка, висящего на спинке стула, пропел мобильный телефон. «В пять тридцать на спортивной площадке», – гласило сообщение от Зузы (её мать была бухгалтером, отец таксистом, а брат работал на бензозаправке). Сабина посмотрела на часы. Было почти два.

Из кухни доносилось мурлыканье Тёти Моти, которая, очевидно, занималась приготовлением обеда.

…Блинчики с творогом в сахарной пудре выглядели так, словно кто-то присыпал их вездесущим гипсом.

Сабина в одну секунду проглотила свою порцию – что там ни говори, её желудок был желудком здорового двенадцатилетнего человека.

– Я пошла! – крикнула она в дверь мастерской. Ответом ей послужило нечленораздельное бормотание отца. Стаскивая велосипед по скрипящим деревянным ступенькам, Сабина думала с раздражением: «Даже дом и тот ненормальный!» Стены подъезда были выкрашены голубой краской, поверх которой тут и там невинно порхали нарисованные мамой пузатые ангелочки.

Дверь квартиры на втором этаже слегка приоткрылась.

– Это ты так шумишь, Сабиночка? – Ведьмалиновская, несмотря на обеденное время, была в сатиновом пеньюаре в черно-желтую полосочку, что делало её похожей на огромного шмеля.

В эту самую минуту Сабина вспомнила, что так и не попросила маму убрать с балкона гипсовые головы. Ну ничего, та и сама должна догадаться, ведь была пятница, а по пятницам Ведьмалиновская всегда устраивала слёты ведьм. Трём старухам (нереально похожим на колдуний), судя по всему, не очень-то нравились мамины работы, и каждый раз Ведьмалиновская просила, чтобы головы убирали с балкона.

– Почему вы не избавитесь от этой бабы-яги? – взорвалась однажды Сабина. – Ведь это НАШ дом!

– Пани Малиновская – самый давний квартиросъёмщик, – объяснил отец. – Это было бы свинством.

Сабина вытащила велосипед на улицу и задрала голову вверх, смотря на балкон. Белые головы и гуляющий по ним туда и обратно Крысик Борисик представляли диковинную картину.

Переключатель скорости на велосипеде, как и следовало ожидать, не работал – Мастер-Ломастер в очередной раз подтвердил своё прозвище. Но сейчас Сабина даже не обратила на это внимания. Её мысли были заняты совершенно другим.

Она думала о своей семье, и в её душе зрел бунт.

Все, кто её окружал (за исключением Крысика Борисика), в большей или меньшей степени были ненормальными. Отец, несмотря на свои сорок лет, всё ещё носил длинные волосы, убранные в хвостик, а в его левом ухе болталось колечко, делавшее его похожим на пирата. Что касается матери, её короткие ярко-рыжие волосы торчали, как иголки у ёжика, а вдобавок она обожала художественно изодранные джинсы.

Наверное, именно из-за всего этого на школьные собрания вместо родителей ходила Баба Мина (Сабина прозвала её так, потому что бабушка делала мины по любому поводу, и лицо у неё при этом было исключительно выразительным).

По неизвестной причине Баба Мина симпатизировала Ведьмалиновской. Они часто сидели вместе в маленьком садике, и темой их разговоров были «дом нараспашку», «цыганщина» и «богемный образ жизни».

– Если бы я знала, что из него вырастет Питер Пэн, – вздохнула однажды Баба Мина, – я бы дала ему какое-нибудь другое имя, более солидное.

– Громислав. Или Гневомир, – подсказала Ведьмалиновская. И Сабине сразу почему-то представились мрачные гробы, которые на заказ мастерил отец, а мать потом разрисовывала весёлыми цветочками.

Сабина спросила у бабушки, кто такой Питер Пэн.

– Это твой отец, – ответила Баба Мина, делая Страдальческую Мину Номер Шестнадцать.

Но Сабина не удовлетворилась таким ответом и пошла со своим вопросом к Тёте Моте.

– Питер Пэн – это книжный герой, – объяснила тётя. – А в переносном значении – мужчина, который не хочет взрослеть. Но ты ещё слишком мала, чтобы разбираться в мужской психологии.

– Ага, – ответила Сабина и на следующий день отправилась в школьную библиотеку.

Целый вечер она провела за увлекательным чтением, но в итоге пришла к выводу, что, пожалуй, и вправду слишком мала, потому что ей осталось непонятным, какое отношение имеет её отец к мальчику в зелёной одежде.

Что касается «цыганщины», Сабина тоже не понимала. Ей было точно известно, что никто «такой» в их доме не проживал. Правда, Тёте Моте случалось иногда носить длинные пёстрые юбки, но она ни разу не принесла домой ни одной ворованной курицы.

Больше всего маленькую Сабину смущал «дом нараспашку», потому что это звучало как-то пугающе. Но после некоторых размышлений она убедила себя, что подступы к дому надёжно защищены оградой, а сам дом – массивной деревянной дверью.

…Сабина остановила свой розовый велосипед у поворота в конце улицы и оглянулась назад.

Старинный кирпичный дом с изящной башенкой, возвышающейся прямо над квартирой Тёти Моти, выглядел очень живописно на фоне голубого, изрезанного белыми перистыми облаками неба, и по его внешнему виду трудно было догадаться, что это – семейный дом сумасшедших.

Сабина вздохнула и поехала в ту часть города, где жила Зуза и все остальные нормальные люди.

Абсолютно нормальная Зуза сидела на качелях и жевала резинку со вкусом манго.

Сабина прислонила велосипед к скамье и присела рядом с подругой.

– Если бы ты только знала…

Глава 2, о том, как название улицы и фамилия могут сломать жизнь

Сабина попрощалась с Зузой ровно в шесть, пообещав, что на следующий день они вместе пойдут в бассейн. С сожалением покидала она комнату подруги, где стояли представительный мебельный гарнитур и удобный мягкий диван, а на полке над столом висела картинка с изображением улыбающихся котят в корзинке.

В доме на Конце Света мебель была совсем старая, но зато, как выражалась Тётя Мотя, она «имела душу». По мнению Сабины, никакой души там не было – а были только жуки-короеды, о чём свидетельствовали маленькие дырочки, куда мама регулярно впрыскивала скипидар. В комнате Сабины стоял старый-престарый шкаф с немилосердно скрипящими дверцами, старый стол с огромным количеством ящиков и ящичков, старая кровать с латунными шарами и совсем уж древнее кресло, обитое тёмно-красным плюшем. На стене над кроватью висело живописное полотно, изображающее морскую катастрофу, – это было единственное произведение, написанное Мастером-Ломастером.

Сам он не был от него в большом восторге, но папа Сабины считал это гениальным и называл Мастера-Ломастера (когда того не было поблизости) «художником одной картины».

Картина была мрачная и уродливая. Но поскольку Сабина получила её в подарок (на своё шестилетие), нехорошо было просто так снять её со стены и запихнуть за шкаф.

Прямо напротив морской катастрофы висел другой шедевр, на сей раз авторства Тёти Моти. На нём был изображён очень грустный Пьеро с увядшей розой в руке, и, хотя мама называла это «страшным китчем», Сабине картина как раз очень нравилась.

В квартире Тёти Моти хранилось целое множество Пьеро, от самых больших до самых маленьких, – из каждого угла выглядывали их грустные фарфоровые лица со слезинками, стекающими по белым щекам. «Это хорошо продаётся», – говорила Тётя Мотя, сопровождая свои слова уничижительными взглядами в сторону керамических птиц Павлины, пылившихся на полке в мастерской. Надо сказать, мамины гипсовые головы пользовались ничуть не большим успехом, чем её птицы.

Подъехав к дому и задрав голову, Сабина горько усмехнулась – головы никуда не подевались: все они по-прежнему устрашающе белели на её балконе. Сабину (как всегда при их виде) передёрнуло.

Она втащила велосипед в подъезд и пристегнула к перилам, после чего неохотно поплелась наверх.

На втором этаже её, разумеется, поджидала Ведьмалиновская.

– Я ведь просила тебя, Сабиночка… – начала соседка, но запнулась при виде Крысика Борисика, который непонятно как сумел выбраться из квартиры и теперь сидел на перилах, старательно вылизывая усики. Увидев хозяйку, он прыгнул ей прямо на плечо. Ведьмалиновская издала тонкий писк и захлопнула дверь. А Сабина с Крысиком Борисиком на плече продолжила свой путь наверх.

Из-за дверей доносились веселые голоса и музыка. Сабина тихо проскользнула в кухню. На столе стояло нечто, называемое взрослыми «сырной доской», а Сабине почему-то напоминавшее пазл с разобранными фрагментами. Это были маленькие кусочки сыра с воткнутыми в них зубочистками, между которыми лежали одинокие виноградины.

Сабина села на стул и потянулась к лежащей на столе книге. «Магия слов, или О том, как имена влия ют на нашу жизнь», – прочитала она и открыла наугад.

В тот момент, когда на кухне появилась Тётя Мотя, Крысик Борисик гулял по доске, ловко петляя между кусочками сыра, а Сабина, погружённая в чтение, не обращала на это ни малейшего внимания. Тётя Мотя быстрым движением схватила крысика за хвост и, держа на вытянутой руке, опустила на плечо племянницы.

– Взгляни-ка сюда! – возмущённо воскликнула она, обличительным жестом указывая на то, что ещё совсем недавно было «сырной доской». – Может быть, ты мне скажешь, что это такое?!

– Сырная доска, – невозмутимо ответила Сабина, не отрывая глаз от книжки.

Тётя Мотя нервными движениями привела в порядок уцелевшие кусочки сыра и вышла из кухни, торжественно неся закуску перед собой.

Посидев ещё пару минут, Сабина тоже покинула кухню и направилась к себе. Ей пришлось протискиваться сквозь группу «друзей дома», которые – как это бывало каждый раз – «проходя мимо, решили навестить» Петра и Павлину, то есть её родителей.

– А, Саба, – улыбнулся один из гостей. Сабина почувствовала, как кровь приливает к её ще кам. Мало того что сегодня не подействовала магия красной полосы, так ещё и в очередной раз ей напомнили, что у неё собачье имя!

– Р-р-р, – зарычала она, имитируя свою тёзку, и ушла к себе, громко хлопнув дверью.

В мастерской воцарилась тишина. – Я совершенно не понимаю, что творится с Сабиной, – услышала она голос матери. – В её возрасте я прыгала от радости, когда наступали каникулы. – Может, это стресс из-за учёбы? – резонно заметил кто-то из гостей.

– Она лучшая ученица в классе, – гордо сказал отец.

И тут Сабина вспомнила о благодарственном письме. Встала с кровати и подошла к столу… Но что она там увидела? Горку мелко изорванных клочков бумаги. Это Крысик Борисик, оставленный без присмотра, решил ознакомиться с письмом директора и – как у него водилось – прочитал его от корки до корки.

«Ах так?! Ну хорошо же!» – подумала Сабина. Решительно достала из ящика свидетельство и отправилась обратно в мастерскую. Перед дверьми сделала глубокий вдох и вошла.

По правде говоря, она даже не вошла, а ворвалась, к тому же весьма энергично, – и все взгляды мгновенно устремились на неё.

– В моём классе только четыре человека получили ТАКОЕ, – воскликнула она, размахивая листком с красной полосой. – И теперь Малгося едет на Мальту, в языковой лагерь, Адаму родители подарят новый компьютер, а Богдан получит скутер.

– Скутер? Очень неразумно! – воскликнула одна из подруг Тёти Моти (та, которая с наступлением весны пересаживалась из разбитой машины на новенький, сияющий хромом мотоцикл). – Это же опасно.

– Учить языки – хорошо! – радостно произнёс маленький человечек с раскосыми глазами, наверное японец. В компанию он затесался случайно, загоревшись желанием познакомиться с настоящими художниками.

– Да что компьютер! В Японии почти все дети носят очки, – вставил Мастер-Ломастер (который несколько месяцев назад необратимо разобрал на части свой компьютер, пытаясь добавить или, наоборот, убрать какие-то детали). – Да они там целыми днями…

Сабина вытянулась в струну и бросила осуждающий взгляд в сторону родителей.

– А я? Что получила я? – крикнула она с вызовом, снова потрясая рукой со свидетельством.

Мама Сабины прочесала пальцами торчащие волосы, а папа поправил колечко в ухе.

– Дорогая, – начал Пётр, – сегодня ведь очень трудно выжить, занимаясь искусством…

– Разве что гнать халтуру, – добавила Павлина, стараясь не смотреть в сторону Тёти Моти.

– Знаешь что, – ядовито прошептала та, – по крайней мере, я в состоянии удерживать себя на плаву. А если кто-то хочет заниматься так называемым «настоящим искусством», то должен быть готов к последствиям.

– Искусство нужно ради себя самого! – изрёк Мастер-Ломастер, и Пётр ему поддакнул.

– Будем надеяться, что летний пленэр откроет вам новые перспективы, – подвела итог «мотоциклетная» подруга Тёти Моти.

И тут же кто-то предложил, чтобы наконец принесли вино.

– Надеюсь, вы отлично проведёте время, – хмуро буркнула Сабина себе под нос. Так ничего и не добившись, она ретировалась в свою комнату и продолжила чтение книги.

Когда в комнате наступили сумерки, Сабина уже знала ответ на терзающий её вопрос. Причиной всех несчастий, которые преследовали Сабину Трубач (двенадцати лет), была её фамилия.

Она вспомнила тот день, когда в мастерской появился полный мужчина, держащий за руку маленького толстого мальчика.

– Господин художник? – спросил он, взглянув на отца Сабины.

– Пётр Трубач, – по привычке представился отец, а полный мужчина заморгал маленькими глазками.

– Но… я к художнику, – сказал он. В этот момент мальчик наступил на тюбик цинковых белил, лежавший на полу.

– Это я, – улыбнулся отец Сабины.

– Но ведь вы только что сказали, что вы трубач. – Полный мужчина дал оплеуху толстому мальчику. – Под ноги смотри, опять вляпался в какую-то дрянь!

– Это не дрянь, а цинковые белила, – возразила Сабина, которая знала наизусть все надписи на тюбиках.

– Пётр Трубач, художник, – улыбнулся отец. – Художник Пётр Трубач.

– Так вы художник или трубач, определитесь, пожалуйста! – Полный мужчина покраснел от злости.

– Художник Трубач, – сказала Сабина, с интересом наблюдая, как толстый мальчик суёт руку в мисочку с льняным маслом.

– Будьте добры позвонить на этот номер, когда определитесь, кто вы такой. – Мужчина бросил на стол визитку, взял мальчика за руку (предварительно вытерев измазанную руку платком) и вышел, хлопнув дверью.

Едва на лестнице затихли шаги, зазвенел телефон.

– У вас уже был президент нашей компании Новицкий? – Сабина узнала голос тёти. – Я отправила его в мастерскую: он хотел заказать портрет внука.

Отец Сабины промямлил что-то невразумительное и посмотрел на карточку, которая приклеилась к палитре.

– Радослав Новицкий! – громко и выразительно прочитала Сабина, высовываясь из-за спины отца.

– Пожалуй, мне нужно сменить фамилию, – сказал Пётр, когда вечером вся семья собралась за ужином.

– Ну расскажите, о чём вы договорились с Радеком. – На кухню в шёлковом облаке вплыла Тётя Мотя.

Пётр показал сестре испачканную краской визитку.

– Договорились… – произнёс он хмуро. – Пожалуй, мне нужно сменить фамилию, – сказал он во второй раз за этот день.

– Что случилось? – Тётя Мотя слегка побледнела. – Что-то пошло не так?..

– Да… – ответил Пётр. – Что-то пошло не так… Этот твой Новицкий никак не хотел взять в толк, что художник может носить фамилию Трубач.

– Или наоборот, – влезла Сабина (хотя её вообще никто не спрашивал).

– Ничего не понимаю… – пробормотала тётя.

– Я тоже, – поддакнула Сабина.

В тот же вечер она подслушала, как мама и тётя шептались о том, что тётя потеряла шансы стать пани Новицкой. Потому что ведь ни один нормальный человек не захочет связываться с кем-то, кто живёт в доме сумасшедших.

– К тому же этот семейный сумасшедший дом находится на улице под названием Конец Света, да ещё и под номером тринадцать, – напомнила Сабина самой себе.

Она отложила в сторону книгу, вздохнула и погрузилась в сон.

Через некоторое время в тишине комнаты раздалось еле слышное похрумкивание. Это Крысик Борисик забрался на кровать и с аппетитом принялся за чтение книги.