Loe raamatut: «Императрица семи холмов»

Font:

Посвящается Стивену, который во многом – веснушки, неугомонность, вспыльчивость, храп по ночам, «леворукость», нелюбовь к лошадям, ловкое обращение с мечом, нетерпеливость при общении с начальством, – очень похож на Викса

Сайт издательства www.veche.ru

Об авторе

Интерес к далекому прошлому пробудился у будущей американской писательницы Кейт Куинн (р. 1981 г.) еще в раннем возрасте, когда ее мать, ученый-историк, вместо сказок рассказывала дочери на ночь о приключениях Юлия Цезаря и Александра Македонского. Кейт получила образование в Бостонском университете, где обучалась классическому вокалу. Свой первый роман, «Хозяйка Рима», она начала писать еще будучи студенткой. Его публикация состоялась в 2010 году.

За дебютной книгой, в которой описывается судьба рабыни Теи и гладиатора Ария, бритта по происхождению, в эпоху правления императора Домициана, последовали еще три романа о Вечном городе в годы, наполненные бурными событиями римской истории.

В «Дочерях Рима» действие разворачивается в 69 году нашей эры, в так называемый год четырех императоров, когда на троне быстро сменили друг друга Гальба, Отон, Вителлий и Веспасиан.

Роман «Императрица семи холмов» повествует об эпохе правления Траяна. В феврале 2015 года вышла небольшая повесть – «Три судьбы», предваряющая «римскую» эпопею, а в марте того же года поклонники творчества писательницы получили четвертый роман саги – «Матрона Вечного города». В нем рассказывается об эпохе правления Адриана. На его страницах читатель снова встретит Сабину и Викса.

В промежутке между книгами из истории Римской империи Кейт Куинн написала два романа об Италии эпохи Борджиа («Змей и жемчужина», «Лев и роза»), объединенные общей героиней, Джулией Фарнезе, любовницей папы Александра VI.

Вместе с пятью другими авторами Куинн приняла участие в создании романа о гибели Помпей, «День пламени» (писательнице принадлежит 4-я часть – «Сенатор»).

Книги Кейт Куинн переведены на несколько иностранных языков, их отличает увлекательный, изобретательный сюжет, достоверность исторических событий, точность деталей и реалий описываемой эпохи, убедительно выписанные характеры персонажей. Талантливому и многообещающему автору неизменно удается создавать произведения, интересные как для женской, так и для мужской читательской аудитории, которых она привлекает романтическими отношениями героев, закрученной интригой, головокружительными приключениями и добротно проработанным историческим фоном.

Александр Бушуев

Избранная библиография Кейт Куинн

«Хозяйка Рима» (Mistressof Rome, 2010)

«Дочери Рима» (Daughters of Rome, 2011)

«Императрица семи холмов» (Empress of the Seven Hills, 2012)

«Змей и жемчужина» (The Serpent and the Pearl, 2013)

«Левироза» (The Lion and the Rose, 2014)

«Матрона Вечного города» (Lady of the Eternal City, 2015)

Часть I. Рим

Глава 1

Викс

Когда мне было тринадцать, астролог предсказал, что когда-нибудь я буду командовать легионом и мои солдаты будут называть меня Верцингеториксом Красным. Астрологи, как известно, великие мошенники, но этот маленький тщедушный человечек оказался прав во всем. Я получил и прозвище, и легион, хотя на это ушло гораздо больше времени, чем следовало.

Но почему он ничего не рассказал мне о самом главном? Отчего не сказал, что императоров можно любить, а вот императриц – только бояться? Почему умолчал, что мне будет приказано убить своего лучшего друга и приказ этот прозвучит из уст того, кто был мне ненавистен? И почему, о, боги, даже словом астролог не заикнулся про девчонку в голубой вуали, которую я встретил в тот самый день, когда услышал эти предсказания?

Про эту сучку. Впрочем, как я мог это знать? Тогда мы оба были детьми: я – тощий мальчишка-раб, она – красивая юная патрицианка в голубой вуали и в синяках (почему, это уже другая история). Она первая, кого я поцеловал, и у нее были нежные, сочные губы. Позднее, когда я, будучи взрослым, снова встретил ее, воспоминание о них было столь сильно, что я, признаюсь, утратил бдительность. Если этот астролог был настолько хорош, почему он не предупредил, что я должен остерегаться ее?

«Опасайся девчонки в голубом!» Ну что стоило ему сказать эти слова? Мне же, скажу я вам, спустя годы пришлось заплатить за это ох какую высокую цену!

Но я забегаю вперед. Мое имя – Верцингеторикс. Викс для друзей, Красный для моих солдат и «вонючий плебей» для моих врагов. Я служил четырем императорам – одного лишил жизни, второго любил, с третьим подружился и, наверно, зря не убил четвертого. Я – Верцингеторикс, и мне есть, что вам рассказать.

Весна 102 года н. э.

Не стану утомлять вас долгим предисловием. Начало моей жизни вряд ли можно назвать блистательным. Моя мать была рабыней, отец – гладиатором, и ниже этого пасть невозможно. Если вы любитель гладиаторских боев в Колизее, то вы точно слышали о моем отце, но раскрывать его имя я не стану. Пусть все думают, что он мертв, его самого это устраивает. В конце концов он поселился на вершине горы на самом севере Британии, где истязает клочок земли, который называет садом, и совершенно счастлив. Моя мать тоже счастлива. Она поет за работой и производит на свет детей, чтобы заполнить дом, подаренный императрицей в знак благодарности за кое-какую услугу (какую именно, я не скажу). Прожив на родине отца почти пять лет, – тем более что мне стукнуло восемнадцать, – я, скажу честно, порядком заскучал.

Нет, в Британии было куда лучше, чем в Риме. Но я привык к приключениям, а в доме на горе, полном детишек, какие могут быть приключения? Кроме того, по соседству с нами жила девушка, которая положила на меня глаз, и пару раз мы с ней неплохо позабавились за сараем, но я не собирался жениться на ней. Мне же было страшно подумать, что меня ждет, если я буду вынужден подчиниться воле отца, если тот решит, что я должен на ней жениться. В свои восемнадцать я был рослым парнем, однако отец был крупнее, сильнее и выше. И хотя я неплохо владел оружием, выстоять в поединке с ним шансов у меня не было. Поэтому я решил покинуть отчий дом и направить свои стопы в Рим, центр мироздания. Отец отнесся к этому решению скептически, однако дал мне амулет, призванный оберегать мою жизнь, а заодно и кошелек с деньгами, предназначенными для моего пропитания. Мать плакала, но, скорее всего, потому, что вновь была беременна.

Нет смысла описывать мое путешествие. Оно было долгим и не слишком приятным. Содержимое кошелька я проиграл подлому армяшке-матросу, который жульнически обставил меня в кости. И не раз во время сильной качки я был вынужден распрощаться с ужином. Ненавижу корабли. До сих пор ненавижу. И все же я добрался до Рима.

Моим родителям ненавистно само слово Рим. Что неудивительно, если знать, что выпало на их долю в этом городе. Но стоило мне сойти на берег с борта нашей вонючей посудины и глубоко вдохнуть здешний воздух, как я понял, что оказался дома.

Кто только не описывал этот город! И все терпели неудачу. Ибо Рим невозможно сравнить ни с чем. Забросив котомку на плечо, я описал круг и огляделся по сторонам. Я вырос в Брундизии, и в дни моего детства мать еще была рабыней. В Рим я попал позже и не по своей воле. Тогда у меня не было времени хорошенько изучить город, и я плохо знал его улицы. Теперь же ничто не мешало мне упиваться этим людским муравейником – его вонью, шумом, сутолокой. Кто только не искал здесь удачи! Проститутки в темных платьях. Моряки с медной серьгой в ухе. Торговцы, сующие свои нехитрые товары вам прямо под нос. Уличные мальчишки, что пытаются забраться грязными пальцами вам в кошелек.

Это была жизнь, грубая и шумная, подобная свежей крови, струящейся из раны. Сходни пружинисто покачивались под моими ногами. Слегка пошатываясь, я направился к причалу, на всякий случай положив руку на заткнутый за пояс нож. В Риме найдется немало любителей воткнуть вам в спину кинжал и лишь потом выяснить, имеется ли у вас при себе что-то ценное.

– Мой город, – произнес я вслух и удостоился любопытного взгляда какой-то матроны с корзинкой в руках. Я послал ей воздушный поцелуй, и она испуганно поспешила дальше. Я проводил ее взглядом, не в силах оторвать глаз от ее обтянутых красным платьем бедер, крутых, как бока бочонка. Я целый месяц провел на этом вшивом корабле, понятное дело, без женщины, и был готов лечь на любую.

Я изголодался по женщине даже больше, чем по еде. Увы, в моем кошельке не было денег даже на самую дешевую портовую шлюху. Так что хочешь не хочешь, а придется отложить это дело на потом.

– Где тут у вас Капитолийский холм? – спросил я на скверной латыни у проходящего мимо моряка и тут же получил совет ступать дальше. А вот торговец кухонной утварью оказался куда любезнее. Я снова закинул котомку на плечо и, насвистывая, отправился в указанном направлении. Как оказалось, город я помнил очень даже неплохо. Странно. Я покинул Рим в тринадцать лет, но впечатление было такое, будто я расстался с ним только вчера. Стоило мне миновать Форум, где густо пахло мясом и свежим хлебом, как толчея на улицах значительно поредела. Я ослабил пальцы, сжимавшие рукоятку ножа, и позволил ногам самим искать себе путь.

Вскоре я остановился, глядя на роскошный мраморный дворец, занимавший половину Палатинского холма. Пять лет назад в его стенах обитал безумец, чьи глаза были так же черны, как и его душа. Погруженный в воспоминания, я бы стоял и дальше, но сердитый преторианец в красном плаще приказал мне убираться восвояси.

– Эй, у вас что, все дворцовые стражники теперь такие же красавчики, как и ты? – парировал я. – Или меня просто долго не было в Риме?

– Живо проваливай отсюда! – рявкнул страж и подтолкнул меня в спину тупым концом копья. Ох уж эти преторианцы – никакого чувства юмора. Затем я какое-то время стоял, таращась на громадину Колизея. Нет конечно, его огромную чашу я видел не в первый раз, но за эти годы успел позабыть его жутковатое каменное величие. Ни одно другое здание не давит на вас так, как Колизей, с его арками, пьедесталами, статуями, что смотрят на вас из ниш своими незрячими мраморными глазами. А желтый песок арены внутри, казалось, навечно впитал в себя все кошмары моего отца, да и часть моих тоже. Я никогда ему об этом не говорил, но он и так знал. Это знает любой, кто когда-либо выходил на арену Колизея.

С тех пор прошло много лет, и я сам уже не тот мальчишка, что потрясал здесь когда-то мечом. С тех пор я участвовал в стольких поединках, что потерял им счет, но ни один их них не возвращается ко мне в снах в отличие от тех, что состоялись на арене Колизея. Здесь, на этом песке, еще будучи ребенком, я пролил первую кровь. Я убил огромного мускулистого галла, который явно не спешил убивать меня. Наверно, именно этим объяснялась его странная медлительность, и потому победа досталась мне. Да, не лучший способ показать, что ты мужчина.

Машинально трогая висевший на шее амулет, подарок отца, я еще какое-то время таращился на каменную громаду, и мне не давал покоя вопрос, кому первому пришла в голову мысль строить эти огромные дворцы массовых убийств. Поразмышляв немного, я пожал плечами и побрел в направлении Капитолийского холма. Здесь было не так людно, мостовая чистая и гладкая, женщины в основном одеты в шелк, а не в шерсть. На рабах, что сновали туда-сюда, выполняя поручения хозяев, значки с именами самых именитых семейств.

Я прошел мимо знаменитой Капитолийской библиотеки – в этот момент из нее, серьезно насупив брови, выходили с полдюжины сенаторов в тогах, и я замедлил шаг. Мать сказала, что нужный мне дом находится где-то рядом.

– Ты что-то ищешь? – обратился ко мне раб в опрятной тунике, подозрительно оглядывая меня с головы до ног. – Может, я могу тебе помочь?

– Мне нужен дом сенатора Норбана.

– Здесь не подают милостыню.

– А кто сказал, что я ее прошу? Я лишь хочу знать, чей это дом, сенатора Норбана или нет.

– Да, но…

– Отлично. Потому что у меня к нему дело.

Раб был рослый, но не выше меня. Оттолкнув его плечом, я шагнул в узкий коридор, украшенный дюжиной мраморных бюстов, которые взирали на меня со своих постаментов с явным неодобрением.

– Хватит кудахтать, – бросил я рабу, который увязался за мною вслед. – Сенатор знает, кто я такой.

Мы с ним попрепирались еще минут десять, после чего я был впущен в небольшой атрий, где мне было велено ждать.

– Даже не думай, что сразу попадешь к нему, – презрительно бросил мне раб. – Сенатор занят.

С этими словами он напоследок еще разок окинул меня подозрительным взглядом, как будто сомневался в том, оставлять ли меня одного наедине с ценной обстановкой дома, и лишь затем вышел. Я же закинул голову назад и принялся рассматривать дом. Сквозь отрытую крышу атрия внутренний двор заливал солнечный свет, на полу мозаика с изображением виноградных лоз, а в самом центре фонтан, чаша которого выложена голубым мрамором. Из угла на меня через плечо кокетливо посматривала каменная нимфа. Я же давно не был с женщиной, так что даже вид ее мраморных грудей показался мне соблазнительным.

Положив котомку на мраморную скамью, я опустился на одно колено и ополоснул в фонтане лицо. А когда поднял глаза, обнаружил перед собой маленькую девочку с деревянной лошадкой в руках. Положив в рот большой палец, малышка задумчиво смотрела на меня.

– Привет, мелюзга, – поздоровался я. На вид ей было года четыре, от силы пять, – столько же, сколько и моей младшей сестренке. – Ты кто такая?

Не вынимая пальца изо рта, девочка пристально посмотрела на меня из-под светлой челки.

– Ты тоже из дома Норбанов?

Девчушка вынула изо рта палец и несколько мгновений рассматривала меня, после чего палец вернулся в рот.

– Я хотел бы поговорить с твоим отцом.

Ответом мне стало причмокивание.

– Где тут у вас уборная? Мне бы справить нужду.

– Это дальше по коридору, – раздался у меня за спиной голос. Я обернулся. Позади меня стояла девушка в голубом платье: худенькая, с каштановыми волосами, примерно того же возраста, что и я.

– Я к сенатору Норбану, – пояснил я.

– Ничего, успеешь.

С этими словами, девушка подхватила на руки малышку, заставила ее вынуть изо рта палец, и даже не обернувшись на меня, как будто знала, что я последую за ней, зашагала вдоль по коридору. Я увязался вслед за ней в уборную.

– Если тебе нужно будет помыться, здесь есть вода, – сказала она. Римляне, скажу я вам, страшные чистюли и моются чаще, чем кто-либо у нас в Британии. Я налил себе тазик и смыл с лица и шеи накопившуюся во время путешествия грязь.

– Ну как, лучше? – спросила меня девушка-патрицианка, когда я вышел из уборной.

– Гораздо лучше, госпожа, – ответил я, отвешивая неуклюжий поклон. Что поделать, я порядком отвык от церемоний. С одной стороны, в Британии не так уж много бань, с другой стороны – не слишком много поводов кому-то кланяться. – Спасибо.

Она пристально посмотрела на меня, и внезапно лицо ее озарилось улыбкой. Зубы у нее были мелкие и слегка неровные, но это не портило ее лица.

– А-а-а, – протянула она.

– Что, а-а-а?

В следующий миг из дома к нам, шурша шелковым платьем, вышла коренастая светловолосая женщина с годовалым ребенком на руках.

– Сабина, ты не видела?.. – обратилась она к девушке. – Ах, вот она.

С этими словами она усадила светловолосую малышку себе на другое бедро.

– Фаустина, тебе полагается быть с няней! А это еще кто? – удивилась она, заметив мое присутствие, и взяла детей поудобней.

– Это Верцингеторикс, – спокойно ответила девушка в голубом платье. – Он ждет, когда отец его примет.

Верцингеторикс? Я встрепенулся, как ужаленный.

– Только не докучай ему слишком долго, – сказала светловолосая женщина. – Мой муж много работает. Фаустина, Лин, пора принимать ванну.

Напоминая желтое шелковое облако, она удалилась, унося детей, которые с любопытством продолжали таращиться на меня.

– Откуда тебе известно мое имя? – спросил я у девушки в голубом платье, когда та вернулась в атрий. Она бросила быстрый взгляд через плечо.

– Так ты меня не помнишь?

– Хм…

– Ладно, не переживай. Лучше скажи мне, зачем тебе понадобился мой отец.

– Я только что вернулся в Рим из Британии. Перед отъездом мать сказала мне, что твой отец может мне помочь. Так все-таки, откуда тебе известно…

– Ты правильно сделал, что пришел к нему. Отец всегда готов помочь людям.

С этими словами она подозвала управляющего и вполголоса переговорила с ним.

– Я сделала тебя первым в очереди.

И правда, вскоре я уже входил в кабинет к сенатору.

Сенатор Норбан из тех людей, с кем невольно начинаешь соблюдать свои самые лучшие манеры. То же самое умел делать с людьми и мой отец, хотя и по иной причине: все знали, что грубить ему себе дороже, любая неучтивость может для грубияна плохо кончиться. Нет, конечно, сенатор Норбан не мог похвастать пудовыми кулаками: лет под семьдесят, седой, слегка скособоченный, пальцы в чернилах, он не производил впечатления физической силы. И все же с самой первой минуты я сидел перед ним ровно, словно статуя, и тщательно подбирал слова.

– Верцингеторикс, – задумчиво произнес он. – Мне частенько не давал покоя вопрос, как там поживаете ты и твоя семья.

– Хорошо поживаем, сенатор.

– Рад слышать. Ты в Рим надолго?

– Надолго. Это ведь центр всего на свете.

– Что ж, так оно и есть, – сенатор задумчиво покатал между пальцами стило. В его кабинете царил веселый беспорядок – куда ни посмотришь, повсюду валяются таблички, перья, свитки, пергаменты. Такого количество свитков, как в его кабинете, я не видал за всю свою жизнь.

– И чем ты намерен заняться здесь, в Риме?

– Думал податься в легионы.

Когда-то моей заветной мечтой было стать гладиатором, но стоило мне вкусить гладиаторской жизни, как мечта пропала сама собой. Но если не гладиатором, то кем еще мог стать молодой человек, ловко владеющий мечом? Только податься в легионы. К тому же даже бывший раб мог дослужиться в римской армии до командира.

– А известно ли тебе, какие обязательства берут на себя те, кто идут служить в легионы? – спросил сенатор, откладывая стило в сторону. – Сколько тебе лет?

– Двадцать.

Сенатор недоверчиво посмотрел на меня.

– Девятнадцать, – уточнил я.

И вновь он смерил меня пристальным взглядом.

– Будет девятнадцать через пару месяцев.

– Значит, пока восемнадцать. Как я понимаю, ты рассчитываешь сделать себе там карьеру?

– Не ходить же мне всю жизнь в рядовых! – фыркнул я.

– В любом случае двенадцать лет отходить придется. Потому что центурионом раньше тридцати не становятся.

– До тридцати?

– Но даже возраст еще не гарантия. Не имея покровителя, центурионом не стать. Я же не знаю, проживу ли я еще двенадцать лет, – сенатор пригладил седые волосы.

– Ну. – Я поерзал на стуле, усаживаясь поудобнее. – Может, я и не останусь в армии до тридцати. Есть и другая работа.

Сенатор посмотрел на меня, как на малого ребенка.

– Срок службы легионера – двадцать пять лет, Верцингеторикс. Если пойдешь служить в восемнадцать, освободишься лишь в сорок три. А до этого даже не мечтай ни о какой другой работе.

– Двадцать пять лет?

– А что, разве ты перед тем как решил пойти служить в легионы, не выяснил таких вещей, как срок службы?

Вместо ответа я лишь пожал плечами.

– Ох уж эта молодежь, – вздохнул сенатор Норбан. – А свое армейское жалованье ты тоже не знаешь? Триста денариев в год – на тот случай, если это тебе не известно. За вычетом стоимости оружия, доспехов и пайка, разумеется.

– Клянусь Хароном, – пробормотал я, – да вы тут, в Риме, жмоты.

– Кроме того, смею предположить, что тебе не известны законы, касающиеся вступления в брак. Легионерам запрещено жениться. Исключение делается лишь для центурионов. Но и они не могут брать с собой жен в поход. Кроме того, ты можешь провести весь срок службы вдали от Рима, в каком-нибудь дальнем гарнизоне.

– Обойдемся и без жены, – ответил я, слегка хорохорясь. Но если сказать по правде, после его слов мой пыл постепенно пошел на убыль.

– Подумай, как следует, – произнес сенатор Норбан. – Пойми, дело не в том, что я хочу разочаровать тебя, отбить у тебя желание служить в армии. Просто ты должен знать, во что ввязываешься. Ведь есть и другие возможности.

О которых, кстати, я уже начал подумывать.

– Это какие же?

– Как ты отнесешься к тому, чтобы стать стражником? Хороший стражник всегда на вес золота. И если мне память не изменяет, ты еще в детстве умел ловко обращаться с оружием.

– Не знаю, надо подумать.

Но славы, работая стражником, себе точно не сыщешь.

– Тебе есть, где жить, Верцингеторикс?

– Я только сошел с корабля.

– У одного моего клиента в Субуре есть небольшая гостиница. Думаю, он тебя пустит пожить неделю-другую, пока ты не подыщешь себе работу. Я напишу ему письмо.

Взяв в руки стило, сенатор Норбан принялся сочинять записку. Я же с тоской представил себе свое будущее. Двадцать пять лет. Неужели есть желающие впрягаться в это ярмо?

– Ну вот. – Сенатор запечатал письмо. – Прежде чем уйти, загляни в кухню. Пусть тебя там накормят. А как только что-нибудь надумаешь, приходи снова. Я перед твоими родителями в долгу, и любая помощь тебе с моей стороны бессильна возместить этот долг сполна.

– Спасибо, сенатор.

– Кстати, о твоих родителях. – Его взгляд неожиданно сделался непроницаемым. – Надеюсь, тебе хватило ума не упоминать в разговорах их имен? Равно как и императора Домициана? Все они мертвы, по крайней мере официально, и будет лучше, если так будет и дальше.

– Да, господин.

Проклятье! Скажу честно, я рассчитывал немного воспользоваться именем моего отца. Ведь наверняка еще есть любители гладиаторских боев, которые помнят Ария Варвара. Кто знает, вдруг они помогли бы мне подыскать работенку. Но сенатор буравил меня суровым взглядом, и я был вынужден сделать невинное лицо.

– В таком случае желаю тебе удачи. – Сенатор Норбан протянул мне свиток. Я с поклоном взял его и вышел вон, не зная, что делать дальше. Если не в легионы, куда мне теперь податься? Единственный мой талант – это держать в руке меч. Других у меня просто нет.

Сабина

– Ну как, получил то, что хотел? – спросила Сабина, оторвав глаза от свитка, когда высокий юноша вернулся в атрий. Было видно, что он чем-то расстроен.

– Не похоже, – ответил он, приглаживая непокорную шевелюру, после чего подошел к бассейну и задумчиво поводил ногой по мраморному краю. – Я рассчитывал, что твой отец поможет мне получить место в армии, но теперь я не уверен, что мне самому этого хочется.

– Почему?

– Не вижу причин, почему я должен продавать ради этого душу.

– О, Рим твою душу просто так не оставит в любом случае. Или ты этого не знал? – Сабина ногтем пометила место в свитке, где кончила читать. – Впрочем, многие наверняка сочти бы это взаимовыгодной сделкой.

– Только не я.

– В таком случае попробуй податься в гладиаторы, – предложила Сабина.

Юноша нервно дернулся и пристально посмотрел на нее.

– Так ты меня действительно не помнишь?

А вот она узнала его с первого взгляда, даже спустя пять лет. Он почти не изменился: те же самые рыжеватые волосы, загорелые руки, большие ступни, широкие плечи, движения разболтанные, как будто все члены его скреплены наспех. В общем, точно такой, каким она его помнила, лишь слегка возмужал.

Он, в свою очередь, с опаской смотрел на нее.

– А я должен тебя помнить?

– Может, и нет, – ответила она, хотя в целом день был запоминающийся.

– Кто ты? – спросил он ее.

Она поднялась, отложила в сторону свиток и, шагнув к нему, встала рядом. Затем, обхватила его одной рукой за шею и, встав на цыпочки, заглянула в глаза.

– Теперь помнишь? – с улыбкой спросила она, откинув назад голову.

В его глазах мелькнул огонек узнавания.

– Сабина, – неуверенно произнес он. – Верно я говорю?

– Верно.

– Не узнал тебя без синяков, а в остальном ты почти не изменилась. – Он окинул ее глазами с головы до ног. – Ты первая, кого я поцеловал.

– Ты, Юный Варвар? Я польщена.

Почувствовав, как его руки потянулась к ее талии, она сделала шаг назад.

– Все римские девушки были без ума от Юного Варвара. В тот год ты совершал свои подвиги на арене Колизея. Твое взятое в сердечко имя украшало собой двери всех римских школ. Когда я говорила своим подругам, что знакома с тобой, они мне не верили.

– А ты сказала им, что я тебя целовал? – Он с хитрой улыбкой сделал шаг ей навстречу.

– Вообще-то это я поцеловала тебя. – Сабина вновь взяла в руки свиток и опустилась на мраморную скамью. – И что теперь? Если не легионы, тогда что?

– В любом случае не арена. Туда я ни ногой. – С этими словами юноша прислонился к колонне и, гордо вскинув подбородок, с вызовом сложил на груди руки. – А ты наверняка уже замужем? – спросил он.

– Только не это.

В прошлом году ей исполнилось семнадцать. На день рождения отец подарил ей жемчужное ожерелье и пообещал, что она вольна в выборе супруга. Это обещание было дня нее куда более дорогим подарком, нежели жемчуг.

– Я подумал, что это твой малыш.

– Нет, только не Лин. Он и Фаустина – дети Кальпурнии. Это моя мачеха.

Сабина вновь взяла в руки свиток. Ей не терпелось насладиться последними строчками, в которых Улисс разделался с женихами, досаждавшими его верной жене. Она с упоением читала строки Гомера, одновременно досадуя на слепого грека за то, что он почти ничего не написал о том, как провела Пенелопа без мужа все эти годы.

Увы, большие, обутые в сандалии ноги даже не сдвинулись с места, продолжая стоять перед ней каменными колоннами. Сабина вновь подняла глаза на рослого, рыжеволосого юношу и подумала, что в тихом, увитом виноградными лозами атрии он смотрится не совсем к месту. Между тем уголки его рта растянулись веселой улыбкой, и Сабина рассмеялась в ответ.

– Да сопутствует тебе Фортуна, Верцингеторикс, – сказала она.

– Да я уж как-нибудь сам о себе позабочусь, – гордо бросил он.

– Вот как? Что ж, значит, тебе можно только позавидовать.

Держа свиток в руках, она отошла прочь, нашла место, на котором остановилась, и на ходу вновь погрузилась в чтение. Викс проводил ее взглядом. Сабина почувствовала это, даже не поворачивая головы.

Викс

Гостиница, в которую меня направил сенатор Норбан, оказалась неплоха. Конечно, ее владелец был далеко не в восторге от того, что должен бесплатно поселить меня на целую неделю. Однако, увидев на записке сенаторскую печать, был вынужден уступить.

– Может, ты взамен хотя бы чем-то поможешь? – буркнул он. – Для такого сильного парня, как ты, работенка всегда найдется. Например, ты мог бы в поздний час сопровождать моих клиентов домой. Они были бы только рады, зная, что их провожает кто-то сильный и с кинжалом.

– А платят за это прилично?

– Еще как! А еще лучше, если они отказываются от телохранителя, и тогда их можно ограбить в темном переулке.

– Половина меня устроит, – произнес я, выразительно выгнув бровь.

– Десятая часть.

– Десятая часть в первую неделю. Треть, как только я начну оплачивать комнату.

– Договорились.

Комната кишела блохами, Но по крайней мере в ней стояла кровать, которая не ходила ходуном туда-сюда, как подвесной мост. Я с размаху плюхнулся на нее, а в следующий момент заметил, как по скрипучей внешней лестнице спускается горничная. Прыщавая, зато грудь – как две дыни. Проходя мимо с корзиной белья, она с интересом покосилась в мою сторону.

Может, день, в конце концов все-таки удался?

Сабину я успел выбросить из головы. Да и какой мне толк о ней думать? Самовлюбленная патрицианка, которую я вряд ли увижу снова после того, как она демонстративно ушла в дом с книгой в руках. Такие девушки, как она, – не для меня. В любом случае грудь у нее крошечная. Даже не яблоки, а фиги. Я же предпочитал яблоки, а еще лучше дыни. Я окинул взглядом сырой коридор, в котором скрылась служанка.

Эх, знай я в тот день, какие неприятности мне светят из-за этой цацы-патрицианки с ее малюсенькой грудью, клянусь, я бы придушил ее своими собственными руками прямо тогда, в атрии. Она же, как ни в чем не бывало, ушла в дом.