Loe raamatut: «Изгнанница. Путь к свободе»
Пролог
– Дамы и господа! Событие этого года, которого вы все так ждали… – уже несколько минут надрывался в микрофон ведущий в блестящих попугаистых одеждах. – …Церемония Выбора прошла, и настало время выгнать из нашего стада паршивых овец! – На стенах одобрительно закричали и заулюлюкали. – И да начнется Большая охота!
Раздался сигнал гонга, и ведущий раскинул руки, будто дарил присутствовавшим величайшее из благ и безумно этим гордился. Широкая улыбка не сходила с его лица.
И люди на стенах взорвались овациями и одобрительными топотом и свитом.
Огромные городские ворота, которые открывали лишь в исключительных случаях, начали медленно распахиваться.
В последнее время они мне часто снились, как и дикие крики толпы, посылавшей меня и еще пятерку неудачников на смерть. Я просыпалась в холодном поту и даже плакала от облегчения, что все это мне только привиделось и никогда ничего подобного со мной не случится.
Но только на этот раз это был не сон – ворота города, за которые я никогда в жизни не выходила и которые оберегали жителей благословенного Ковчега, открывались, а стоявшие позади охотники приготовились вытолкать тех из нас, кто не поторопится выйти сам. А дальше…
…будет охота. Охота на нас.
Я гипнотизировала ворота взглядом, ожидая, когда створки откроются настолько, чтобы можно было выбежать. И все же не удержалась и обернулась.
Лекс… Когда-то мне казалось, что я влюблена в него. Что он отвечает мне взаимностью… Когда-то мне многое казалось… Сейчас же он стоял в строю тех, кто будет загонять меня, как животное, на потеху толпе.
Сейчас у меня одна надежда – выскользнуть отсюда первой и бежать! Бежать так быстро, как никогда ранее, чтобы успеть скрыться в подлеске до того, как закончатся традиционные три минуты форы. А там… Лучше уж умереть от лап чудовищ, чем от рук тех, на защиту кого полагалась всю жизнь и кто это доверие предал.
Глава 1 Утро Выбора
Вот и наступило долгожданное утро Выбора! Хотя я не столько его ждала, сколько боялась. В этот день решится моя судьба – Великий К определит, к чему у меня есть предрасположенность, и направит учиться той специальности, которая близка мне по психотипу и которая на данный момент нужна Ковчегу. Но главное – я получу подтверждение, что моя кровь чиста от мутагена. А иначе и быть не может. Иначе…
Мурашки ужаса всегда бежали по моей спине при мысли об этом «иначе».
Но я не чувствовала в себе никаких мутаций, хотя и прислушивалась очень тщательно. Именно с шестнадцати лет мутации, если они есть, и начинают проявляться. После Дня Выбора раз в год всем жителям города, кроме тех, кто еще не прошел церемонию, строго по графику делают инъекцию для защиты от возможных мутаций в будущем.
Обнаружить у себя мутаген – это самое страшное, что может произойти с человеком. Нам об этом с самого детства рассказывают и показывают ужасные картинки, во что превращается человек с мутагеном – самое настоящее чудовище, в глазах которого плещется только ненависть и желание разорвать, уничтожить.
И наши Охотники, которым приходится выходить за стены города, почти каждый раз приносят новые снимки разных тварей, которые когда-то были людьми. Правда, ходят упорные слухи, что это фото мутировавших животных, а люди в таких не превращаются. Но я в них не верила – Совет Основателей не может врать!
Именно благодаря Совету когда-то и был создан город-ковчег, который сохранил и продолжает оберегать остатки человеческой цивилизации после того, как на мир обрушилась катастрофа.
Поговаривают, что где-то еще есть такие же города-ковчеги, и что когда-то все они соединялись между собой подземными путями. Но что бы там ни говорили, сейчас эти связи уже не существуют.
– Уже встала? – улыбнулась мама, обернувшись от плиты.
– Ага, – присела я на стул, наблюдая, как она печет оладьи.
– Волнуешься?
– Есть немного, – не стала скрывать я.
– Все будет хорошо, вот увидишь! – подбодрила она меня.
– Ничего хорошего не будет, – буркнула вошедшая в кухню бабушка и посмотрела на меня тяжелым взглядом.
– Мама! Ну сколько можно?! – возмутилась моя мама. – Ты целую неделю сама не своя! Что-то увидела? Так скажи!
– Ничего ты не понимаешь! Ничего я не увидела! – кряхтя, она развернулась и покинула кухню.
Бабушка у нас вроде ясновидящей. Кто-то в это верил и даже приходил к ней узнать свое будущее, а кто-то называл шарлатанкой. Сама я не знала, как к этому относиться, потому что близким бабушка никогда не предсказывала будущее и ужасно злилась, когда ее об этом просили. В общем, проверить правдивость ее дара у меня не было возможности. Но одно то, что иногда к ней на консультацию приходили закутанные в плащи личности, из-под надвинутого капюшона которых были видны лишь глухие маски, говорило о многом. После их визитов бабушка была сама не своя.
Однажды я спросила, зачем она принимает этих людей, если после у нее так портится настроение.
– Им нельзя отказать, – нахмурилась она, а потом вспылила: – И вообще, этот мир – дрянная штука! И нечего лезть ко мне с дурацкими вопросами! – После чего впала в такое плохое расположение духа, что выгнала меня гулять на улицу. Больше я ее о таинственных визитерах не спрашивала.
С каждым годом у бабушки все больше портился характер, а предсказания становились сумбурными и малопонятными, и теперь ее все чаще называли сумасшедшей. Вчера вот взашей выгнала соседку, которая зашла к ней с каким-то вопросом о будущем. Ох и досталось же бедолаге! Давненько я не слышала, чтобы бабушка так кричала и кидалась всем, что попалось под руки. Теперь слава о ее неадекватности подкрепится.
Завтрак отчего-то праздничным не получился. Я волновалась, мама пыталась поддержать, а бабушка только зыркнула на нас недовольно и, шаркая тапками, вообще ушла в комнату, где что-то перебирала и бурчала себе под нос.
– Не обращай внимания, – мама положила руку на мою. – Просто она переживает.
– Понимаю, – улыбнулась я ей в ответ.
– Ну что, пошли одеваться? Время уже поджимает, а нам еще до Дворца Благоденствия нужно доехать.
Я пошла к себе в комнату, чтобы надеть приготовленное со вчерашнего вечера голубое платье с летящей юбкой, которое мы с мамой купили специально для этого дня, но… его на вешалке не оказалось.
Я так и застыла перед открытыми дверцами шкафа, не понимая, куда оно могло деться.
– Оно тебе не подойдет, – послышался от двери старческий надтреснутый голос, наполненный такой печалью, что я вздрогнула.
– Бабушка?
Но она лишь махнула рукой, приглашая идти за собой и направилась в ванную. Я в полном недоумении последовала за ней. Старушка, к моему удивлению, включила с хорошим напором воду, расход которой мы постоянно контролировали и не позволяли себе вот так варварски впустую ее расходовать, и, взяв меня за руку, притянула к себе и начала шептать на ухо:
– Беги к воде – она скроет следы. Следуй за зеленоглазым, не бойся. И помни: все лгут! Дар – это неплохо. Дар – это дар. А ложь душит тех, кто ею живет.
– Б-бабушка, я ничего не понимаю…
Я смотрела в ее пронзительные почти безумные глаза и отчего-то очень сильно боялась.
– Все, иди! – она внезапно притянула меня еще ближе, поцеловала в лоб и оттолкнула, взгляд ее потух, и она села на край ванны. – Иди, Мэй. И да хранит тебя Господь.
Я вздрогнула – религию в Ковчеге уже давно запретили, люди здесь могли надеяться только на себя и на отцов-основателей. По сути, они, отцы-основатели, которые жили столько, сколько существует Ковчег, и были нашей религией.
Я вывались из ванной, не зная, как на все это реагировать. В голове царил полный сумбур.
Снова вошла к себе в комнату и попыталась найти платье. Но если бабушка его спрятала, то найти его не удастся. Вздохнула. И что за бешеная муха ее сегодня укусила? Но хуже всего, что сама я на самом деле безумно боялась этого дня, хотя и старалась запрятать этот страх как можно глубже. И еще эти сны…
Я мотнула головой, отгоняя неуместные мысли. Нет! Все будет хорошо!
Я снова прошла к шкафу и достала единственный костюм, который еще мог подойти для столь важного дня – обтягивающие белые брючки и короткая кофточка с длинными рукавами, которая оставляла открытым участок кожи выше пояса брюк. С волосами мудрить не стала, просто расчесала их и уложила на одно плечо. Длинные, блестящие густые темные волосы были моей гордостью и украшением.
Я в последний раз посмотрела на себя в зеркало, в котором отразилась миниатюрная брюнетка с карими, почти черными глазами, в которых плескалось беспокойство, выдохнула, взяла сумочку и вышла в коридор.
Мама удивилась, когда увидела меня не в новом платье, но я не стала ей рассказывать о странном поведении бабушки, просто сказала, что так мне будет удобнее. Та лишь покачала головой, и мы отправились на остановку монорельс.
Бабушка провожать нас так и не вышла…
***
В нашем районе было еще не менее двадцати молодых людей, которые собирались проходить церемонию Выбора, и все они шли в окружении своих родственников и явно предвкушали свое взрослое будущее и были сильно возбуждены. Шли среди них и мои одноклассники. Мне же было не по себе, и в вагоне монорельса я старалась ни с кем не общаться и просто смотрела в окно на мелькавшие пейзажи Ковчега.
Наш город большой и состоит из нескольких поясов: Центрального, Делового, Рабочего и Сельскохозяйственного. Но народ их называет проще: Центр, Воротнички, Трудяги и Землеройки, хотя в последнем районе занимались и животноводством, и другими сельскохозяйственными делами, но как уж у людей прижилось.
Их все связывали между собой вот такие вот монорельсовые дороги. Автотранспорта в городе почти нет. Сам город обнесен высокой стеной, по верху которой проведено электричество. Даже представить сложно, сколько времени и ресурсов понадобилось, чтобы возвести эту стену. Но она надежно скрывает жителей Ковчега от всех превратностей мира за его пределами. А там очень страшно – все об этом знают. И как же я боялась, что после церемонии Выбора могу оказаться за этой стеной. Хотя нет, больше всего я боялась обнаружить у себя мутаген и стать чудовищем. Таким существам и правда не место среди людей.
И все же я не понимала Большую охоту, которая устраивалась отцами-основателями уже более ста лет – с самой первой церемонии Выбора. Но людям она нравится, ее ждут и обсуждают потом целый год. Словно эта жестокость примиряет их с положением дел и с тем, что они вынуждены всю жизнь прятаться за стенами города и подчиняться его законам.
Только… Почему просто не отпустить несчастных на все четыре стороны или просто безболезненно лишить жизни? Зачем обязательно так варварски убивать у всех на глазах, а потом еще несколько недель, не прекращая, крутить видео с камер на всех каналах и общественных экранах? «Радуйтесь, что вам повезло»? Или «берегитесь, это может случиться с вашим ребенком»?
Хотя нет, конечно. Отцы-основатели объясняют это просто: людей с мутагеном нужно уничтожать, чтобы они не населяли землю и за его стеной. Только тогда люди смогут жить спокойно. А делается это так демонстративно, чтобы жители не забывали о нависшей над ними опасности и были уверены, что твари мертвы.
И все же я не могла и не хотела принять эту жестокость и смотреть на охоту никогда не ходила, хотя избежать того, чтобы быть в курсе происходящего, не получалось – видео крутили повсюду.
А какой тотализатор разворачивался! Сколько минут проживет каждый бегун? Кто из охотников убьет очередную жертву и как? И еще очень много всяких ставок. Меня от этого тошнило. Наверное, потому, что я всегда представляла себя на месте несчастных, которым просто не повезло.
– Эй, ты чего такая кислая? – подсела ко мне школьная подруга Фая и легонько толкнула плечом.
– Я не кислая, просто задумалась, – обозначила я улыбку.
– Да ну?! Неужели боишься, что у тебя обнаружат мутаген? – с наигранной веселостью спросила она и натужно рассмеялась.
А я посмотрела ей в глаза и внезапно поняла: она боится не меньше. И она, и все эти гомонящие вокруг подростки – все они боятся! И за напускной веселостью и бравадой стараются этот страх скрыть.
– Мы все боимся, Фая, – не стала я играть по правилам лицедейства, в которое она хотела меня втянуть.
Улыбка на мгновение слетела с ее губ, в глазах мелькнули страх и растерянность, а потом она снова слишком громко и наигранно рассмеялась:
– Придумаешь тоже! Ладно, пошла я, а то тут с тобой совсем скиснуть можно! – и, подскочив, вернулась к другим парням и девушкам.
А я поймала обеспокоенный взгляд мамы, которая общалась с родителями ребят, и отвернулась к окну.
Двери монорельса уже несколько раз открывались, впуская все новые группы людей, и скоро вагон заполнился почти до отказа.
– Привет! Вот я тебя и нашел! – Лекс протиснулся вперед и одним лишь взглядом согнал с соседнего места парнишку. Взял мою руку. – Ух! Чего такая холодная? Волнуешься?
– Есть немного, – не стала я скрывать очевидное от своего парня. – Согласись, сегодня важный день.
Мы стали встречаться совсем недавно, и я еще не успела привыкнуть, что он может вот так свободно у всех на виду брать меня за руку. Это было очень волнительно, и я все еще немного смущалась. В Ковчеге вообще открыто показывать свои чувства не принято.
– Не волнуйся. Все будет хорошо! Уверен, тебе удастся всех поразить, и Великий К отправит тебя учиться на гурию.
Парень так на меня смотрел, что я покраснела. Я и правда очень хотела стать гурией и танцевать, передавая через пластику тела эмоции, которые не могла показать и выказать обычными словами. Танец был моей страстью с самого детства, когда бабушка впервые отвела меня на занятия к нашему хореографу. Иногда мне казалось, что по-настоящему я жила только когда танцевала. И только став гурией – одной из немногих, кто будет в танце восславлять величие, дальновидность и ум отцов-основателей, я смогу посвятить свою жизнь танцу.
Я знала, что пройти туда отбор очень сложно, но я надеялась. Видео с моими выступлениями уже несколько недель назад были отосланы проверяющей комиссии, и я уже прошла собеседование, результатов которого, правда, не знала. Но окончательный вердикт в любом случае можно будет узнать только после прохождения церемонии.
– Я на это очень надеюсь.
– А меня вчера допустили к охоте! Представляешь! Я закончил курс с лучшими баллами, и сегодня стану настоящим охотником!
– Ты радуешься, что сегодня будешь убивать людей? – нахмурилась я.
Конечно, я знала, что Лекс скоро станет охотником, но как-то не проводила параллелей с тем, что он может участвовать в Большой охоте – это ведь прерогатива очень немногих. Я же видела парня самоотверженным сталкером, который будет ходить за стену, чтобы сразиться с опасными чудовищами и добыть какую-то нужную городу информацию или ингредиент. А тут…
– Мэй! – покровительственно улыбнулся он. – Бегуны – это уже не люди, и ты сама это прекрасно знаешь.
– Бегуны… – я отвернулась.
С того самого момента, как у человека обнаруживали мутаген, его переставали называть человеком, а уж если кто-то нечаянно называл его жертвой, то вполне мог сильно просесть в уровне социальной адаптации (УСА), который в Ковчеге влияет очень на многое, и в первую очередь на заработную плату.
– …Ты и правда думаешь, что за те несколько часов, в течение которых у чел… у бегуна обнаруживают мутаген, он меняется настолько, что разительно отличается от того, кем был еще утром? – я повернулась и посмотрела в глаза Лекса.
Он нахмурился, и счастливая улыбка сползла с его лица:
– Это уже не человек, Мэй, это мутант, на котором просто все еще накинута человеческая шкура, которая вот-вот с него сползет. И наша задача – очищать Ковчег от этой погани. Или ты считаешь иначе?..
Как правильно он все говорит. И правда, разве можно считать иначе? Я постоянно пытаюсь поставить себя на их место, но Лекс прав – это уже не люди, и их нельзя мерить общими понятиями. Просто в душу запали когда-то очень давно подслушанные у бабушки слова, которые она произнесла после очередного показа ролика о Большой охоте:
– Человек – не человек, такой – не такой… Да какие они сами люди после этого?!
Но бабушка ведь всегда была немного не от мира сего. И почему ее слова так четко отпечатываются в моей памяти?
– Нет, конечно, нет, – ответила я парню и нервно улыбнулась. – Просто я волнуюсь. Извини, что не порадовалась за тебя. Ты и правда лучший и заслужил такое поощрение.
Губы Лекса снова растянулись в счастливой улыбке. Когда он вот так улыбается, то становится просто убийственно красивым: яркие голубые глаза так и сияют, ямочки на щеках притягивают взгляд, а светлые тщательно уложенные волосы довершают образ идеального парня. Когда мы с ним только познакомились – наша школа танцев выступала перед будущими охотниками на концерте полгода назад, – я и не думала, что лучший курсант курса и сын Главы охотников заинтересуется мной настолько, что отыщет в сети и будет искать со мной встреч. Поначалу я его побаивалась – не понимала, чего он от меня хочет. Все-таки я обычная девушка из рабочего сектора, да и он старше меня на целых три года, но, похоже, я и правда ему понравилась, и он приезжал ко мне каждое увольнение и с разрешения мамы увозил гулять в центральные парки, куда ему, в отличие от нас, всегда был открыт доступ.
Вагон остановился на нужной остановке, и все поспешили на выход. Мы с Лексом тоже.
На улице нас уже ждала мама:
– Здравствуй, Лекс. Я рада, что ты будешь рядом с Мэй в этот день. Она очень волнуется.
– Здравствуйте, госпожа Савайя. Да, я вижу, – он погладил большим пальцем мою руку, которую крепко сжимал. – Но это все зря. Уверен, Мэй получит именно то распределение, о котором мечтает.
***
Дорога до Дворца Благоденствия занимала обычно около пятнадцати минут, но сегодня мне показалось, что это время пролетело слишком быстро. Я бы предпочла вот так шагать еще минимум пару часов.
У Дворца, в который сегодня впускали только тех, кто должен пройти процедуру выбора, мама крепко меня обняла и поцеловала в лоб:
– Ты у меня такая умница и красавица выросла. Все будет хорошо! Папа тобой гордился бы, Мэй.
Я сморгнула внезапно набежавшую слезу. Я очень скучала по отцу, но полтора года назад несчастный случай на работе унес его жизнь. Крепко обняла маму в ответ и повернулась к Лексу.
– Я буду тебя ждать, – он улыбнулся и внезапно поцеловал меня в щеку.
Вот так, на виду у всех – и мамы тоже!
Я жутко смутилась и, пребывая в своих сумбурных мыслях, даже не заметила, как прошла идентификацию на входе и вышла в огромный зал, по всему периметру которого стояли кабинки, в которых нам предстояло пройти тесты от Великого К – так мы называем искусственный интеллект, которые уже более ста лет следит за каждым жителем Ковчега. Здесь же, в кабинках, у нас возьмут анализ крови на мутаген, который будет готов к тому моменту, как закончится тестирование.
– Пойдем, – меня под локоток подхватила миловидная девушка в белом халате и проводила в ближайшую свободную кабинку, благожелательно улыбнулась и оставила наедине с доктором, который тут же поинтересовался моим именем.
– Мэй Савайя, – ответила я пересохшим горлом.
Глава 2. Отцы-основатели
Меня вели по извилистым коридорам Дворца Благоденствия, в которых я раньше никогда не бывала, и я даже не успевала вертеть головой, чтобы внимательнее рассмотреть многочисленные картины и статуи, которые мелькали перед глазами. Такой роскоши я еще никогда не видела. А ведь это всего лишь коридоры!
Я совершенно не понимала, зачем и куда меня ведут. Но после того как у меня взяли кровь и посадили за индивидуальный тест, врач ушел, а следующим, кто зашел в мою кабинку, был вот этот молодой парень из личной гвардии отцов-основателей, который приказал следовать за ним.
В голове заметались сразу тысяча мыслей от «Все! Конец! У меня обнаружили мутаген» до «Моя мечта исполнится и меня возьмут в гурии!», и от того в ней был полный кавардак. Наконец, мы остановились у одной из дверей, и гвардеец открыл ее передо мной. После чего зашел следом, поклонился сидевшему на низком диване мужчине:
– Мэй Савайя по вашему приказу прибыла.
Я впала в глубокий ступор, потому что никак не могла поверить, что и правда вижу перед собой своего кумира, одного из отцов-основателей Ковчега! Раньше я видела его только по телевизору и могла лишь мечтать увидеть воочию! И вот он передо мной, прямо в этой комнате.
Привлекательный шатен – а в моем представлении сам небожитель – пил что-то янтарное из большого пузатого стакана и смотрел на танцующую перед ними пятерку гурий. Девушки были почти обнажены. Их тела скрывали лишь небольшие золотистые полоски в районе груди и бедер, а на головах были надеты замысловатые золотые обручи. Ноздри щекотал аромат каких-то благовоний, а царивший в комнате полумрак придавал происходящему нереальности.
Никогда прежде я не видела, чтобы гурии танцевали в таких откровенных нарядах. В Ковчеге подобный разврат считался неприемлем. А тут один из отцов-основателей нарушал свой же главный постулат: «Чистая кровь. Чистые помыслы. Чистая Земля». Но больше всего меня поразило, что рядом с ним сидели и стояли такие же гурии, одетые лишь в золотые лоскуты. Одна из них делала массаж головы, другая гладила все, до чего дотягивалась – а она дотягивалась до всего, – третья стояла позади дивана и массировала плечи, четвертая сидела в ногах и смотрела на него преданными глазами.
Я ничего не понимала. Казалось, это какое-то наваждение, которое никак не может быть правдой.
Мужчина, наконец, обратил на меня внимание, музыка стала тише, и Гардеон поманил меня к себе пальцем. Внешне он самый молодой из отцов-основателей – они словно застыли во времени и старели очень медленно.
Мои же ноги словно прилипли к полу, и я не могла себя заставить сделать даже шаг. Я не понимала, что со мной происходит. Все мои жизненные установки говорили одно, глаза видели совершенно другое, и в голове царил полный сумбур.
– Ну же, не бойся, иди сюда, – покровительственно улыбнулся Гардеон и одним движением руки отогнал от себя ласкавшую его четверку гурий. – Ты же сама хотела стать гурией, так чего же сейчас застыла?
Я? Хотела? Нет! Я точно не хотела вот этого! Это же… Это так же далеко от танца и всего, к чему я стремилась и о чем мечтала, как Земля от Солнца! Я непроизвольно замотала головой и сделала шаг назад. Улыбка мужчины тут же померкла, глаза сузились.
– Я сказал – подойди, – уже совершенно другим тоном, которого просто невозможно ослушаться, приказал он. Чувство самосохранения завопило, и я, превозмогая внутренний протест, подошла к дивану. – Садись.
Я присела на самый краешек, стараясь не смотреть в глаза отца-основателя.
– А знаешь ли ты, маленькая гурия, что в твоей крови нашли мутаген? – почти над самым ухом раздался его шепот.
Я вздрогнула, вскинула голову и встретилась с мужчиной взглядом. Он наклонился так близко, что наши глаза были вровень, и смотрел испытующе, требовательно и был совершенно серьезен.
Паника затопила меня удушливой волной, кровь отлила от лица.
– О, я вижу, ты осознала свое положение, – произнес он и придвинулся еще ближе, отчего наши дыхания почти смешивались, и в его я почувствовала запах алкоголя. – Но я могу сделать так, что мутаген не превратит тебя в монстра. Хочешь?
Я смотрела в его серые, чуть водянистые глаза, которые на многочисленных снимках казались мне осколками метеорита, а сейчас…я еле сдерживала дрожь отвращения. Почему он это сказал? Неужели есть надежда? Тогда почему отцы-основатели не лечат всех несчастных? Неужели препарат такой дорогой и редкий, что потратить его могут далеко не на каждого? Тогда почему я? И чем мне придется расплачиваться?
– Хочу… Но зачем это вам?
Мужчина склонил голову набок, будто заново оценивая меня:
– А ты задаешь правильные вопросы, маленькая гурия. Видишь ли… Дар твоей бабки крайне редок, а ты явно его переняла. Мы тщательно отслеживали ее генетическую линию. И я бы хотел, чтобы этот дар служил мне и Ковчегу в полную силу. А твоя бабка, уж прости, та еще грымза, уже умом тронулась. Да и недолго ей осталось.
– Она еще и вас переживет, – тихо, но уверенно возразила я, сама от себя такого не ожидая.
Мужчина сначала рассмеялся, откинувшись на спинку дивана, но резко прекратил и снова оказался ко мне нос к носу. Переход был таким внезапным, что мне стало жутко.
– Это твое предсказание? – он пристально вглядывался мне в глаза, и я видела, как нервно дергается его веко.
– Что? – не ожидала я такого вопроса.
– Значит, нет… – пришел он к какому-то выводу и залепил мне такую оплеуху, что я свалилась с дивана. – Ах ты дрянь! – зашипел этот ненормальный, нависая надо мной.
Я же в ужасе прижимала руку к щеке, готовая к очередному удару, но его не последовало – Гардеон сдержался и лишь сжимал и разжимал руку.
Девушки, которые только что танцевали перед Гардеоном, сбились в кучку, но в их глазах я не заметила ни сочувствия, ни удивления. Лишь безразличие и страх, что гнев мужчины может пасть и на них. О помощи с их стороны не могло быть и речи.
Я шла на церемонию Выбора, надеясь обрести свою место в Ковчеге, а оказалось, что повелась на картинку, и сейчас передо мной раскрывалось истинное предназначение, которое определили гуриям отцы-основатели.
Меня начало трясти. Внутренняя дрожь оказалась такой сильной, что это стало заметно и уже явно пришедшему в себя Гардеону.
– Что с тобой? Вставай.
Я снова перевела с него взгляд на безучастные лица гурий, чьи брови, ресницы и губы были окрашены в позолоту, как и их куцые костюмы, и меня затрясло еще сильнее.
Неужели и мне суждено стать такой же? Куклой на потеху Гардеона или тех, кто этого пожелает?
Зубы уже застучали. Организм явно не мог преодолеть нарастающий внутренний протест, столкнувшийся с догмами, привитыми с самого детства. Все, что было основой моей жизни, все мои надежды и мечты, все рушилось под стальной дланью Гардеона.
Он проследил за моим взглядом:
– Вон! – Одно слово – и девушек в комнате не стало. – Да что с тобой такое?! – Он подхватил меня под локти, но я рванулась прочь. Вернее, попробовала, но его хватка была железной. – Да чтоб тебя!
И он дал мне еще одну оплеуху. Не такую мощную, как предыдущую, но она будто что-то переключила в моем мировосприятии. Для меня все вдруг стало предельно просто и ясно.
Монстры за стеной… Нашла кого бояться. Те монстры могут искалечить и уничтожить лишь тело. А монстр, сидящий напротив меня…
– Ну что, успокоилась? На, выпей, – и протянул мне бокал с той самой янтарной жидкостью.
Я замотала головой, но он сунул мне его в самые губы, и я выпила. Внутренности словно обожгло жидким пламенем, я судорожно вдохнула, стараясь протолкнуть внутрь воздух.
– Вот, дыши давай. А то устроила тут непонятно что, – раздраженно рычал Гардеон. Он поправил ворот длинной верхней рубахи своего замысловатого наряда. – Так что, моя маленькая гурия, будем договариваться?
– О чем?
Мужчина насмешливо изогнул бровь:
– О том, на каких условиях я сохраню тебе жизнь. И заметь, именно я, а не кто-то другой из отцов-основателей.
– То есть вы не боитесь, что я в любой момент могу превратиться в монстра?
– Я же сказал, что проблема решаема, но все зависит от тебя. Так как? – его явно сильно раздражал этот разговор, но он сдерживался.
Действительно, кто я, а кто он, чтобы тратить на меня свое драгоценное время.
– Нет, – тихо ответила я, ощущая, как легко становится в голове от выпитого.
– Что нет?
– Я не буду с вами договариваться.
Гардеон недобро сощурился:
– То есть ты готова стать бегуньей?
– Я не готова стать рабыней.
Мужчина расхохотался почти до слез и даже промокнул пальцами кончики глаз:
– Наивная дурочка, – он снова сощурился: – Я даю тебе последний шанс согласиться. Тебе понравится работать на меня. У тебя будет все, что пожелаешь. Хочешь – будешь танцевать. Хочешь – не будешь. Твоя задача будет другой.
– Предсказывать будущее? – мне это казалось абсурдом.
– И не только. Прошлое, знаешь ли, иногда предопределяет будущее.
– Я смогу и это?
– Твоя бабка может, – дернул он плечом.
Согласиться? И стать… кем?
Не согласиться? И… умереть.
– Гардеон, Гардеон, – раздалось укоризненное от двери, и в помещение неспешно вошел Берган – пепельноволосый мужчина, который выглядел не старше сорока лет – еще один отец-основатель Ковчега. Он оглядел перепуганную меня, державшуюся за щеку, и остановил взгляд на Гардеоне. – Как всегда, нетерпелив и поспешен.
При виде вошедшего я подскочила с дивана и уставилась на него во все глаза.
– Я просто привык действовать, – развалился на диване шатен.
– И к чему привели эти действия? Смотри, как ты напугал бедную девочку.
– Ей еще не так предстоит испугаться, если она не примет мое предложение, – холодно парировал Гардеон.
– Ничему-то тебя жизнь не учит, – покачал головой пепельноволосый и обратился ко мне: – Дитя, ты согласна принять предложение этого оболтуса?..
Я покосилась на мужчину, которому уже давно далеко за сто лет, но которого только что назвали оболтусом. Тот лишь фыркнул и тоже посмотрел на меня.
– …Ну же, дитя, – Берган смотрел на меня с такой понимающей отеческой улыбкой, что я с трудом сдержала слезы, увидев в лице этого отца-основателя островок своего привычного мира, который только что трещал по швам.
Глядя в его добрые глаза, я поверила, что уж он-то настоящий – не выдуманная картинка, в которую превратился образ Гардеона. И он мне обязательно поможет.
– Отец Берган, я не понимаю, что происходит. Но служить ни гурией, ни кем-то еще отцу Гардеану я не хочу.
Берган сочувственно покачал головой и повернулся к другу:
– Вот видишь, она не хочет, – и тут же отрывисто кого-то позвал. – Лейван! – В комнату вошел тот самый гвардеец, который привел меня сюда. – У девушки обнаружили мутаген. Отведи ее к бегунам, – и отвернулся, мазнув по мне ничего не выражающим взглядом.
Меня будто кипятком обдали. Я е ничего не понимала и лишь смотрела на подошедшего к вазе с фруктами Бергана.
Гвардеец схватил меня за руку и потащил к выходу, а я никак не могла отвести взгляда от Бергана и поверить, что мое доверие только что походя растоптали.
