Loe raamatut: «Глазопял»
Предисловие
Ох и горько-соленой стала ревность Софьи за эти шесть долгих лет. Именно столько Софья и Михаил были женаты. Имя Софье досталось от любимой бабушки, да только мудростью, вопреки его значению, особо не отличались ни бабушка, ни внучка. А посему Софья-младшая относилась к наступающей годовщине негативно, считая шестерку дьявольским числом и, как обычно, начала переживать еще задолго до «роковой» даты.
Нервозность Софьи очень усложняла жизнь ее мужу – безбородому простачку Михаилу – среднестатистическому предпринимателю средней руки, среднего достатка, среднего телосложения, но, правда, росточка выше среднего.
Михаил женился по большой любви. Будучи у жены первым мужчиной, он относился к ней с особым трепетом. Этот пикантно-тонкий факт необычайно подымал его эго. Он чтил свою семью, всегда превозносил непорочность жены и даже несколько торжествовал, ощущая щемящее сочувствие, когда его коллеги женились на разведенках с детьми. Поэтому не обращал внимания ни на истеричный характер Софочки, ни на ее колкий язык.
Вот уже и шесть лет прошло, и дурманящие крики «горько, горько» остались там, далеко, в сладком растаявшем прошлом.
Как же неосязаемо время: будто идешь по лесной тропинке, и раз – на волосах уже невидимая паутинка. Вроде стряхнул ее, а вот уже и вторая зацепилась за ухо. Так год за годом: пролетают, как солнечные вспышки, одним оставляя запечатленные в памяти тропинки, другим – вплетенные в волосы серебряные паутинки.
Глава 1. Софья и Михаил
– Жемчужина моя, жемчужина, – Миша нежно целовал шейку молодой жены, та кокетливо на него покрикивала под неодобрительные взгляды своей матери, огрубевшей то ли от возраста, то ли от бесконечного вскапывания грядок.
Впрочем, мать Софьи и сама рада была рада избавиться от родимой жемчужины.
Софа была избалована донельзя. Как только ей исполнилось восемнадцать, бабка стала гадать ей на хорошего мужа. Прогадала, наверно. Паутинки не одного лета пролетели над головой Софочки, прежде чем она встретила Мишу. А прежде-то, ой-ей-ей, все не тот, да не тот. То толстый, то бедный, то ждать не хотел. Уж сколько их промелькнуло, а все не прынц. Да и вообще, под «хорошего», достойного забрать драгоценную жемчужину из отчего дома, ни один не подходил.
Вот и толкались на одной кухне деревенского дома две хозяйки. Как же они ссорились на этой кухне!
Софа предпочитала посолонее, мать же – наоборот. Готовить любили обе, а хорошо не получалось ни у одной. Особенно у матери. Да и как тут приготовишь нормально, когда одна рука короче другой? Как-то в начале зимы уставшая от зимней темноты и разболевшихся суставов мать пришла в комнату к бабке и начала жаловаться на дочь:
– Сил уже с ней нет, двадцать пять лет мне глаза мозолит, лучше б пацан родился.
– Ну вот еще, мало их, козелин, рождается, что ль. Ты жемчужинку нашу, Галка, не трожь, – бросилась бабка на защиту любимой внучки.
Надо сказать, что «козелина» было второе бабушкино любимое слово. Причем образование его было то ли от козлины, то ли от кобелины. Для усиления эффекта оскорбления и женского всемогущества козел плюс кобелина породили в жаргонном словаре бабули полного безнадегу – «козелину», которым частенько и бросалась Софья Степановна то в деда, то в любого непонравившегося ей мужика. Особенно лихо бабка ругалась с осени по весну, когда день был короткий, а выговориться ой как хотелось.
– Да устала я от нее, все не так да не эдак. Помощи никакой, хоть бы раз помогла нам тут с грядками твоими ковыряться. Только знает, что указывает мне,– продолжала мать Софьи.
– Может, и мало принцев-то. Но Софочка наша достойна самого лучшего, – перебила ее Софья-старшая.
– Мам, – Галина неожиданно подошла и дернула мать здоровой рукой за вязаный рукав, – а может, ну его, самого лучшего… Погадай на мужика хорошего, чтоб не бил, не пил, деньги в дом приносил. Чай, я ее саму не от принца нарожала.
Неизвестно, привораживала ли кого Софья-старшая или нет, но скоро Софочка была приглашена на день рождения к институтской подруге Тамарке. Ушла одна, а пришла с ухажером. До калитки проводил ее скромный молодой Миша. Потом уже оказалось, что Мише почти тридцать, это выглядел худощавый, но довольно широкоплечий светленький воздыхатель Софочки юным. А его влюбленные глаза, обрамленные длинными ресницами, цвета запоздавшего осеннего листа, да еще и спрятанные за очками, придавали ему такой наивный вид, что выглядел он младше Софочки.
Как попал он к ним, на восточную окраину Валдайской возвышенности, из самой Москвы, так никто тогда и не понял. Зато всем стало ясно, что влюбился Михаил в розовощекую брюнетку без оглядки. Какая же тут оглядка – жемчужина такая редкая ему досталась.
Ухаживал красиво. Приезжал часто, цветами заваливал, на подарки не скупился. А потом одной ночью душистой замуж позвал.
Странная та ночь выдалась, как из фильма молодежного, иностранного. Софья ждала Михаила дома. Готовилась заранее, в голове план встречи уже был расписан так искрометно, что любой сценарист бы позавидовал. Разрядилась как в театр. Надушилась до кошачьего чиха. Пришлось матери все окна пооткрывать.
А началось все с простого. Целый месяц, каждое утро Софа в одно и то же время получала сообщение с пожеланиями прекрасного дня. Четыре раза они были в ресторанах, три раза ходили в кинотеатр, где Миша нежно сжимал Софину ручку. После театра долго гуляли, болтали. Он отвозил ее домой, растягивал и без того длинный маршрут, из центра Москвы до маленького городка Старицы в Тверской области, где и жила Софья.
Софа лишь догадываться могла, как сильно Михаил ждал следующей встречи. Гадая, что бы предложить любимой на этот раз – кино или ресторан?
Так и тем вечером все шло по обычному плану. На улице сильно пахло весной. Хотя нет. Весна на самом деле была в разгаре! Она дурманила миллениалов, молодила засидевшихся дома сорокалетних. Выгоняла на волю, как будто птиц из голубятни со спертым воздухом, забившиеся в головах мысли. Да непростые мысли, тайные, порой развратные донельзя. Так и у Софы таким мыслям надоело прятаться да ютиться по закромам сознания. А какие они у нее были, когда Миша нежно сжимал ее ладошку? До разврата, конечно, там далеко. Но в такие моменты будто жаром всю ее окутывало. Деться некуда от этого жара. В животе что-то сжималось, захватывая грудь, сдавливало горло. Так легко и красиво придушивало, до мурашей.
Как будто бы не с ней это происходило, а с главной героиней фильма.
Что за фильм был на том раннем вечернем сеансе, куда привез в очередной раз Софью Михаил, в дальнейшем не помнили оба.
«А может, Миша не только за руку меня возьмет», – подумала Софа, незаметно трогая своего кавалера коленочкой. А потом от таких мыслей ее неожиданно бросило в жар, да так и сидела до конца фильма, покрываясь испариной, потея и переживая, не пахнет ли от нее, как от свиньи? И злилась от того, что придется им скоро ехать в ту дыру, где, по ее мнению, она жила. А она сейчас тут сидит, держит свое счастье в руках и не может сказать ни слова, хотя продумывала, лежа в кровати, все до мелочей.
Так и молчали они какое-то время, не разжимая, как школьники, потные ладошки.
Но Миша все-таки понял ее намек. Да и как тут не понять, Софа пылала жаром, ее глаза смотрели на него жадно, с какой-то детской непосредственностью и животной страстью одновременно. А сцена с поцелуем в фильме будоражила не только его воображение, но и все остальное.
Кино наконец закончилось. Ее ладонь выскользнула из его руки, и она приобняла его за плечи.
– А может, поедем ко мне? – вдруг пропищал Миша и сразу же покраснел за сбившийся, как у мальчишки, голос. Потом для солидности пригладил невидимую бороду, посадил очки повыше на переносицу, собрался с духом и внимательно посмотрел на свою подружку.
– Поехали, – почти что шепотом ответила Софа и зарделась тоже.
Принцесса
В тридевятом царстве в тридесятом государстве жила-была одна дева-криворучка. Неожиданно для всего царства родила та дева принцессу.
Принцессами ведь не только рождаются, но и становятся. Это уже давно всем ясно. Куда же делся король-отец, в королевстве никто не знал, кроме девы. А та молчала, как заговоренная, даже матери своей слово не молвила. Жили они поживали, пока не повстречался принцессе черный говорящий ящик. Дева и ее мать не любили черный ящик за то, что чтобы с ним поговорить, надо было платить страшную плату – свое время. А королевство было маленькое, и время в нем на вес золота. Уходило оно у старших то на огород, то на управление хозяйством, то на работу, то на саму принцессу. А она, получается, самая богатая была в королевстве. Времени у нее больше всех. Вот и подружилась она с черным ящиком. Ящик-то умный. Потихоньку ей открывался. То «Спокойной ночи малыши», то «В мире животных» показывал… А потом раз – и «Санту Барбару» включил. А когда принцесса отдала черному ящику еще десяток лет, то дошло дело и до «Красотки».
Беда пришла в королевство. Из-за леса, из-за гор явилась злая колдунья.
– Отдавайте мне, – говорит,– треть королевства вашего, али я вам не родня?
А что тут скажешь? Родной сестрой была та колдунья из Нижнего Новгорода деве-криворучке. Много лет назад рассорились они в пух и прах из-за одного прекрасного принца. Спрятана та история в туманы лесные, укрыта слезами женскими и проклятиями. Да нет-нет, а вылезают из тумана лешие, кикиморы да бабьи слухи. Так вот, один бабай и поведал ту страшную тайну девы-криворучки, что принц-то предпочел колдунью злую, которая в ту пору была обычно волшебницей и старшей сестрой девы. Но случилось дело страшное, непоправимое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. То ли принц гулящий оказался, то ли бес его попутал, но изменил он любаве своей с ее сестрой, а та возьми и забеременей.
Принц каяться давай, что любит он только принцессу, а сгубили его демоны синие. Мать старая проклятия начала сыпать, да такие страшные, что превратилась добрая волшебница в злую колдунью, со всеми поссорилась и уехала из королевства.
И решили мать с королевой данью отдать злой колдунье треть королевства. Из казны все средства выгребли, да еще и кое-что продать пришлось, включая любимый черный ящик маленькой принцессы. Как же она горевала. Тогда-то и рассказали ей эту сказку. Принцесса успокоилась, свои выводы сделала, мол, все принцы ироды.
Дальше в королевстве все утихло, постепенно и казна пополнилась, и ящик новый черный им доставили.
Только принцесса росла с тяжкой, будто разворошили гнездо родное, крылья ей подрезали, да так и выросла она, так и не разу не взлетев…
И не началась другая сказка…
***
Софья осматривала квартиру своего кавалера.
Во-первых, это его собственная жилплощадь. Во-вторых – нигде не видно мебели из «Икеа». Для двадцатичетырехлетней Софьи это уже было показателем шика. Серо-коричневые шторы, которые одинаково грустно смотрели на нее из обеих комнат и совсем не пропускали свет, задавали этому пространству оттенок мужского одиночества. В третьей же комнате занавесок не оказалось вообще. Да и зачем они там? Михаил явно использовал ее как склад менеджера-холостяка. Пачки офисной бумаги, коробки с ношеными туфлями, хранящимися уже лет пять, наборы инструментов, купленные, потому что каждый уважающий себя мужчина должен их иметь. Оставшиеся после ремонта обои и еще какие-то скучные холостяцкие штуковины типа олдскульного зонта-трости и пары десятков роликов для снятия катушек и волосков с одежды, будто на тот случай, если в доме появится животное.
Понимала ли уже тогда Софа, что скоро будет жить в этой квартире, да еще и периодически гонять в ней таджичек из клининговой компании? Неизвестно. Зато точно известно, что, бегло оглядев комнату, именуемую складом, Софочка уже мысленно распланировала в ней свою гардеробную и большой туалетный столик белого цвета в стиле барокко с овальным зеркалом, который по ее велению и расположился там позднее.
Но вернемся в ту, пусть и не голливудскую, но такую душистую ночь, которая началась с безобидной экскурсии по Мишиной квартире.
***
Миша продолжал краснеть до кончиков светлых волос. Он вдруг осознал, что, хоть ему уже под тридцать, все равно как-то чуждо ему девушек домой приглашать. Отношения раньше складывались, но были быстрые и малопримечательные, как мотыльки-однодневки. Слетался с кем-то, разлетались чуть ли не на следующий день. Не до семейного гнезда ему было, все время уходило на строительство карьеры. Да и что такое свое семейное гнездо – он точно еще не понимал.
В неотесанной квартире некому было навести уют. Да что говорить, даже бокалов для шампанского у него дома нет.
Осмотрев комнаты, они дошли до кухни, где Миша хотел поставить бутылку, которую они принесли с собой, в холодильник, но Софья жестом его остановила.
– Давай выпьем еще.
– Софочка, у меня нет бокалов. – Он еле заметным движением указательного пальца пододвинул к ней обычный стакан и покраснел. Ему вдруг стало неловко, он первый раз в жизни хотел исполнить любое желания девушки, а тут такой прокол с бокалами.
– Как нет? – голос у Софочки немного треснул. – Ну, давайте что есть.
Михаил неловко засуетился и налил в такие неэстетичные, по его мнению, стаканы игристое.
Они распили бутылку, потом достали из холодильника еще одну.
Затем Софья удалилась в ванную. Ей уже стало весело и хотелось подбавить градус.
«Черт с ними, с этими стаканами», – думала она. Теплая, приятная волна деликатного ухаживания Михаила захлестнула ее с головой. Воплотить в жизнь заранее продуманный сценарий трезвой ей не хватало ни смелости, ни актерского мастерства.
«Бокалы, ха», – Софья вспомнила, как недавно хлестала пакетированное вино, сидя на пеньках около бабкиного дома со своим одноклассником, и каким безобразием это все закончилось. Решила, что так больше напиваться никогда не будет, посмотрела в зеркало на свое пылающее лицо и удовлетворенно улыбнулась. Затем достала губную помаду настолько ярко-красного цвета, что, увидев ее в темной аллее, маньяк испугался бы и убежал. Разделась до белья, посмотрела вниз на белые ноги, которые вытерпели сегодня утром ужаснейшую процедуру под сладким названием шугаринг, набрала воздуха по самую макушку, зачем-то перекрестилась и вышла, замотавшись в большое синее полотенце, заботливо оставленное Мишей в ванной.
Увидев ее полуголую в коридоре, Михаил оторопел. Волшебство, которое он несколько десятков раз себе воображал, должно было вот-вот исполниться. Он припал губами к ее ярко накрашенным губам и, перемазавшись липкой, горьковатой на вкус консистенцией, подхватил Софью на руки и понес в спальню.
Пока все шло по плану Софочки.
Михаил положил ее на кровать, дрожащими руками начал расстегивать рубашку. Софья краем глаза смотрела на него, даже не пытаясь скрыть любопытство, но когда уже его рука пробралась к ней под полотенце и жадно шарила по животу, а он сам уже был на грани, она вдруг шумно вздохнула, издав громкий и хриплый звук, и резко отстранилась от него.
– Что, что случилось? – Миша испугался и резко отдернул руку.
– Не могу, грех это, – вскрикнула Софа, театрально накрывшись подушкой.
– Ка-какой грех?
– Грех этим до замужества заниматься, ой как хочется, но грех. Невинность свою для мужа храню. Мать наказала, – Софа почти что плакала, при этом невзначай поглаживая ту часть Михаила, которая и должна была и привести к этому греху.
– Невинность? Ты что… – Михаил запнулся, проглатывая это не самое подходящее к такой ситуации слово. – Девственница? – наконец подобрал он.
– Да, – Софочка бурно зарыдала, при этом учащая движение рукой… Внезапно остановилась, села на кровати. – Нет, не могу.
Миша недоумевал. Его правый глаз задергался. Он пожалел о том, что снял очки, и так зажмурился, что длинные светлые ресницы едва стали видны из-под складок век, а внезапно осенившая его мысль, родившаяся непонятно в какой из двух голов, выскользнула наружу, пробежалась по его мужскому достоинству, которое дернулось и радостно ее поддержало.
Странный всхлип любимой девушки напомнил ему один случай из детства.
Кудрявая Любочка – девчонка из общего с Мишей 3 «Г» класса – крутилась на карусели возле его дома. Мишка с ребятами на той же площадке на лавочке лузгал семечки и неотрывно на нее смотрел. Она нравилась ему уже давным-давно, целый год. И вот тот особый момент настал. Как будто в забытьи, он вдруг встал и направился к ней с твердым намерением пригласить погулять. Кое-как, сбивчиво рассказав ей о своем желании, проклиная свой предательски дергающийся от волнения глаз, пригласил на прогулку. Любочка расхохоталась, дерзко на него взглянула и произнесла:
– Покрути меня на карусельке, пойду с тобой гулять.
Она явно знала, о чем просит. Раскручивать девчонку на карусели в Мишкиной пацанской компании третьеклассников считалось унизительным занятием. Он оглянулся на ребят. Красное лицо Петьки уже расплылось в ехидной улыбке, Димон почесывал выгоревшие за лето волосы и хитро щурил и без того узкие карие глаза, а лучший друг Ванька смотрел сквозь толстые стекла очков грустно-грустно, будто уже сожалея о потерянном друге.
– Вот еще, обойдешься, – бросил Мишка Любочке, чьи кучеряшки еще долго снились ему в пылких снах.
Мужскую честь он не уронил. Любочка скоро переехала в другой город, оставив после себя облупившуюся карусель, где вскоре мальчишки безжалостно раскручивали девочек, позабыв, что пару месяцев назад это у них считалось непристойным занятием.
Кучерявая Любочка промелькнула, как картинка в калейдоскопе, и Михаил вернулся к ситуации, которая снова заставила дергаться его глаз столько лет спустя.
Мысль, рассыпавшаяся на миллион эмоциональных фрагментов, в следующую секунду облачилась в слова, которые мечтают услышать все девочки мира:
– Софочка, выходи за меня, – почти выкрикнул Михаил.
Карусель из детства скрипнула и рассеялась в тумане душистой ночи.
***
Что связывает наши судьбы? Любовь? Когда мы задыхаемся в аромате нашего партнера и желаем видеть, осязать и обонять его круглосуточно ближайший десяток лет?
Одиночество? Когда мы устаем ждать и находим близкого по духу человека, который вносит в нашу жизнь новые звуки, краски и радости теплого человеческого тела рядом?
Обязательства, наложенные традициями, долгом, чувством вины? Нас связывает то, что мы в какой-то момент нашей жизни что-то роняем, наклоняемся и, приподняв голову, случайно встречаемся взглядами с таким же… что-то оборонившим. А потом… А потом мы начинаем идти одной дорогой, отбрасывая всякие дурацкие вопросы «зачем» и «почему».
Так и Михаил, нашедший на перекрестке судеб свою жемчужину, решил идти с ней в одном направлении. А Софа нашла себе новое королевство и принца в придачу, точнее, того, кем она наконец-то сможет повелевать, пусть всего лишь в небольшой двушке на третьем транспортном.
Глава 2. Кризисный сюрприз
Хорошо живется тем, кто осознает свою особенность и заставляет ее работать на себя! Если ты простоват, не беда, особенность – штука не только врожденная, но и наживная.
Открой страничку любого блоггера – сразу научишься, как ее отыскать. А дальше – пользуйся на здоровье. Главное – самому поверить, там и другие подхватят.
Софья же, осознавая свою, драгоценную в наши дни, особенность, подаренную Михаилу, частенько испытывала терпение мужа на прочность.
Они пережили кризис трех лет, затем пяти; и вот подступило шестилетие.
На годовщину Миша решил сделать Софочке сюрприз и приобрел семейную путевку в Тайланд, где они должны провести с женой целый месяц, вкушая заморские фрукты и наслаждаясь райским морским побережьем.
***
«Им, кобелям, хоть глаза завязывай! Уж сколько лет, а так и лезет, глазопял, к чужим бабам», – частенько слышала маленькая Софочка ругань своей деревенской бабки, которая постоянно чихвостила своего и так уже полуживого деда.
А когда дед отправился на тот свет, то бабка бегала и кричала, что поделом ему, развратнику, может, хоть там верность блюсти будет. Правда, был ли дед на самом деле гулякой, Софья узнать и не пыталась. Хотя нет. На похоронах она подошла к деду, который как живой лежал в гробу на столе в центре комнаты, и начала внимательно его изучать. Мать крестилась, думая, что Софа ищет в нем признаки жизни, та же пыталась найти зловещие черты невиданного глазопяла, но вместо этого увидела восковую полуулыбку, которую она замечала и при жизни, когда дед тайком возвращался из чулана, смешно грозя Софе узловатым пальцем.
Но Софа всегда поддерживала бабку и сразу же докладывала ей о походах деда в чулан, за что, наверно, и достался ей по наследству ген тотальной ревнивицы, который она чтила и лелеяла вместо того, чтоб вырвать из себя, как сорняк, чтоб любящий муж наконец-то спокойно вздохнуть мог.
Глазопялом теперь был Михаил. Выгуливая жену, он наловчился смотреть куда-то в пол. Даже отправляясь в театр или, что еще хуже, на балет, он, чтоб не травмировать Софочку, умудрялся сидеть вполоборота к сцене, разглядывая родинку на щеке жены и сохраняя безучастное выражение лица к постановке, ни в коем случае не комментируя ни замечательную игру актрис, ни шикарные пачки балерин. Если вдруг его заинтересованность переползала на недопустимый уровень по шкале, находившейся в голове у Софочки, сразу же раздавалось злобное шипящее: «Глазопял». И Михаил стыдливо и понуро опускал взгляд, дабы не разжечь семейный скандал.
***
Так и в этот раз, Софья громко шуршала по откидному столику подносом, разворачивая еду, предоставленную авиакомпанией.
Михаил решил тихонько оглядеться. Внезапный отпуск он уже вдыхал полной грудью и после взлета чувствовал, как опостылевший офис остается все дальше и дальше. Вокруг не было серых пиджаков, замученных лиц коллег и одинаково одетых, почему-то сплошь, как одна, в черные костюмы тучных женщин. В его компании дресс-код как таковой отсутствовал, но женщины все поголовно ходили в черном, будто каждое утро собирались не на работу, а на кладбище. Люди в самолете были веселые, кто-то уже начал отмечать свою поездку на море, кто-то с увлечением болтал с соседом, обсуждая степень отвратительности еды, которая, кстати, была не так плоха. Внезапный толчок в спину отвлек Михаила от интересных наблюдений, и он рефлекторно обернулся.
– Стас, сядь наконец спокойно. – Мягкий женский голос явно кого-то одергивал.
На него уставилась пара темных пытливых глаз довольно рослого шести-семилетнего мальчика, ерзающего на своем месте.
– Мам, ну я ничего не сделал, – мальчик повернулся и снова, не рассчитав расстояние до стоящего впереди кресла, двинул по нему коленкой.
– Простите, – обратилась к Михаилу мама мальчика. – Он так быстро вырос за прошлое лето, что не понимает, что ноги у него уже не как у младенца и что не надо ими колотить впереди стоящее кресло и причинять дяде неудобство.
Последние две фразы женщина явно произнесла своему сыну, продолжая в упор смотреть на Михаила.
Он взглянул на женщину. Скорее всего, она старше его жены, кожа на ее лице отливала каким-то благородным блеском, выравнивая изнутри морщинки, а глаза были точь-в-точь как у сына, темные и пронизывающие. Пшенично-воздушные волосы забавно пушились на макушке. Она вдруг улыбнулась ему и взмахнула головой, отгоняя от глаз длинную челку. Пшеничное облако приподнялось, и волосы послушно приняли нужную форму, повинуясь невидимому женскому волшебству.
На секунду Михаилу показалось, что он ее где-то видел. Он замешкался, ему стало вдруг неловко и одновременно так тепло от такой открытой улыбки женщины, что он попытался пробубнить в ответ что-то типа: «Ничего страшного», – как внезапный сильный толчок в бок со стороны жены в тот же миг рассеял возникшую магию.
– Тебе чего не сидится, глазопял? – Софа тяжело дышала и сжимала губы в трубочку, всасывая со свистом воздух, как разъяренный бык.
– Еще не успели сесть в самолет, как ты за свое? Кобелина проклятый! – громко добавила она, словно втыкая пластмассовую вилку в мужа.
Кобелина проклятый, с обязательным ударением на о, было выражением, тоже доставшимся Софье от ее бабки. Михаил осознал, что брань жены слышат даже соседние ряды, неодобрительно косившиеся на него, и тем более женщина, сидевшая позади. Он вжался в свое кресло, как отруганная собака. Его лицо стало пунцовым. Жена смотрела на него и, удовлетворившись тем, что ее слова достигли цели и муж ведет себя примерно, принялась собирать разбросанные по столику салфетки и пакетики из-под еды.
Постепенно возня позади затихла – видимо, мальчик заснул, как и большинство пассажиров. Михаил, получивший от жены еще пару колких фразочек, уже мирно обсуждал с ней планы на отдых.
***
Он изо всех сил пытался проползти к морю, миролюбиво шелестевшему за огромными ногами его жены, но каждый раз десятиметровая Софочка пинала его, как мяч. Он летел назад, кувыркался, в бессилии захлебываясь слезами, и каждый раз в полете доносился ее раскатистый смех и протяжное: «Куда собрался, Глазопял?». Пинки становились все сильнее, жена надвигалась на него все ближе, явно собираясь раздавить его, как таракана, и тут Михаил в ужасе открыл глаза…
Софья пихала его в ногу, пытаясь разбудить. Ей надо было в туалет, о чем она, не стесняясь в выражениях, кричала ему в ухо. Он встал, выпуская ее. Софья, протиснувшись между кресел, торжественно прошествовала в уборную, приподняв полы плиссированной юбки, из-под которой виднелись далеко не утонченные, да еще и отекшие от длительного перелета лодыжки. Михаил вздохнул, еще раз отгоняя видение огромной пытающейся его прикончить жены, и мельком глянул на располагавшийся за ним ряд.
Мальчик сладко спал, свернувшись в кресле, а женщину явно разбудила шумная Софья. Она поставила ноги на краешек своего сиденья, и ее острые колени выскочили из дырок модно прорезанных джинсов. Женщина вдруг резко выпрямилась, быстро залезла в сумочку и достала визитку. Михаил машинально протянул руку и взял ее. На визитке было написано: «Мария Росс. Семейный психолог».
***
Отдых пошел насмарку. Софочка так и не смогла забыть ту блондинку. Придумала себе в голове подробности жесточайшей измены и каждый день в красках описывала свои фантазии мужу, дорисовывая все больше деталей.
Ни райские фрукты, ни заморские пейзажи ее не останавливали. Подробности жены, надо сказать, отличались богатым воображением с примесью плесневелой нелепости. Во время перелета муж изменил ей, по ее подсчетам, раз пять. Софью даже не задумывалась о том, что муж практически не вставал с кресла. Каждый день, начиная с завтрака, она доводила сама себя до истерики, истошно кричала и обзывала прилюдно супруга, пока в очередной раз Михаил не встал из-за стола и не вышел из пригостиничного ресторана.
В воздухе стоял запах сладко-перченой Азии. Миша принюхался и, к своему удивлению, в этой совершенно чужой стране уловил знакомые с детства нотки манящего аромата печеных яблок.
***
Как часто мы перестаем обращать внимания на запахи? Чаще, чем кажется.
Бытовуха превращает нас из щепетильных надушенных принцев и принцесс в разгильдяев, а порой и в первоклассных вонючек. Теряя романтичность, мы теряем способность ловить невероятные ароматы и становимся способны унюхать только запах протухшей колбасы в холодильнике или свеженаложенную кучу кота или собаки.
Смена места – отличный способ возвратить былой нюх. Так Михаил в арбузном аромате Тайланда с примесью пряностей и теплоты вдруг почуял давно забытый запах под названием «свобода».
– Я пойду прогуляюсь, – неожиданно кинул он фразу ворчащей жене и быстро настолько, насколько мог тридцатипятилетний мужчина, давно не посещавший спортивный клуб, выбежал на улицу.
Воздух был пропитан морской солью, свежестью и вновь приобретенной минутной волей.
Голова болела, в ушах еще стоял вечерний ор супруги. Михаил уходил все дальше от отеля, шаг постепенно замедлялся. Сделав еще один, понял, что отошел уже максимально далеко, надышался и радовался своей неожиданной прогулке.
Он развернулся было пойти назад, как его привлекла неоновая вывеска. На ней из сине-зеленых волн выскакивала узкоглазая блондинка в бикини, еле натянутым на выдающиеся формы, с огромным стаканом, наполненным светящейся оранжевой жидкостью. Тут уже пахло пивом и ананасами. Тайские девушки жадно зазывали проходящих мимо туристов, сверкая разноцветными блестящими шортиками.
«Какого черта я не могу туда зайти? Да пусть уже думает, что хочет…» – Михаилу вдруг вспомнились пренеприятнейшие козлиные сравнения жены, и он еще быстрее поспешил завернуть в бар. Там было шумно и жарко, пиво было почему-то теплое, но он наконец-то почувствовал, что отдыхает. Девушки подходили к нему, просили купить им коктейль, затем второй. Мише было не жалко…
Тонкие ручки тайки нежно обнимали его за спину. Она бесцеремонно задирала на нем футболку, трогала его белое пузико, удивлялась его росту, комично показывая, какой он высокий. Хихикала, как маленькая, потом на ломаном английском пригласила его куда-то наверх. «Какого черта?..» – еще раз подумал он. Образ полукозла-полусобаки или получеловека мелькнул было снова, но так же быстро растворился, когда тонкие девичьи загорелые лодыжки вдруг затмили его непорочный брак, оказавшись где-то около его лица. «Кокосовое масло, это запах кокосового масла…» – Миша шумно потянул носом воздух и закрыл глаза…
– Где ты шлялся, кобелина проклятый?
«Ничего нового придумать не смогла?» – неожиданно для себя ехидно подумал Михаил, протирая запотевшие очки.
– Милая, я просто прогулялся, – кротко ответил он и пошел спать.
Рот жены извергал ругательства, но чем больше она кричала и пыталась его уличить, тем большее удовлетворение он испытывал. В голове крутилась единственная мысль, что наконец-то на него орут по заслугам!
Он будто исполнил заветную мечту своей жены. Теперь ее подозрения обрели некую физическую форму. Именно об эту крепкую форму ее ругательства сразу же и разбивались. Словно этой железобетонной формы давно не хватало для поддержки их браку, который определенно стал счастливее. Подкрепляя эту мысль, Михаил каждый день находил предлоги уйти из дома – то за фруктами, то за забытым полотенцем на пляже. Вместо этого он бежал в бар с неоновой блондинкой на входе, где рьяно исполнял все желания своей жены.
Самое интересное случилось уже по возвращению в родной город. Софья, конечно же, чувствовала: эта дьявольская годовщина рушит ее королевство. Муж почему-то слабо реагировал на ее претензии, да и вообще на нее. Это увеличило подозрительность Софьи, и, сопоставляя все подробности последних недель, она нашла главного виновника.
