К несчастью, сегодня Керис была особенно хороша, в своем темно-красном льняном платье, и ее кожа словно светилась изнутри. В соборе она разозлилась из-за суда над Полоумной Нелл, но теперь казалась разве что озабоченной, и оттого вдруг сделалась какой-то уязвимой; у Мерфина засосало под ложечкой. Керис не могла не заметить, что он всю неделю избегал смотреть ей в глаза. Но его признание будет, пожалуй, хуже всего того, что она успела себе навоображать.

Он ни с кем не разговаривал после ссоры с Гризельдой, Элфриком и Элис. Никто даже не знал, что его дверь погибла. Мерфину очень хотелось с кем-нибудь поделиться, но он сдерживался. С родителями откровенничать не было смысла: мать примется рассуждать, что да как, а отец лишь посоветует быть мужчиной. Конечно, можно было бы потолковать с братом, но после той драки с Вулфриком их отношения стали прохладнее. Мерфин считал, что Ральф повел себя недостойно, и брат это знал.

Признаваться Керис в допущенной глупости было страшно. На мгновение Мерфин задумался, в чем причина этого страха. Он вовсе не боялся того, что она может сделать, когда узнает правду. С Керис станется облить его презрением – в этом она, без сомнения, хороша, – но вряд ли скажет что-то такое, чего он сам не внушал бы себе всю неделю.

Он вдруг понял, что боится сделать ей больно. Мерфин мог стерпеть ее гнев, но причинять ей страдания было для него невыносимо.

– Ты еще любишь меня?

Юноша не ожидал такого вопроса, но ответил сразу:

– Да.

– Я тоже тебя люблю. Со всем остальным мы справимся вместе.

Как бы он хотел, чтобы Керис оказалась права. На глазах выступили слезы сожаления, и Мерфин отвернулся, чтобы Керис ничего не заметила. По мосту брела многолюдная толпа, следуя за медленно двигавшейся повозкой; ну да, Полоумную Нелл гнали кнутом к перекрестку Висельников в Новом городе. Мост и без того запрудили отъезжающие торговцы со своими повозками, и давка была неизбежна.

– Что случилось? Ты плачешь?

– Я был с Гризельдой, – резко сказал он.

Керис разинула рот.

– С Гризельдой? – с сомнением переспросила она.

– Мне очень стыдно.

– Я-то думала, с Элизабет Клерк.

– Она слишком гордая, чтобы предлагать себя.

Тут Керис задала вопрос, который смутил Мерфина:

– А, так ты пошел бы с нею, если бы она предложила?

– Я не это имел в виду!

– Гризельда! Пресвятая Дева Мария, я думала, что достойна большего.

– Конечно, достойна!

– Lupa^[29], – коротко высказалась Керис.

– Она мне даже не нравится. Это было так противно.

– По-твоему, от этого мне легче станет? Хочешь сказать, что не извинялся бы, если бы тебе понравилось?

– Да нет же!

Керис будто нарочно все истолковывала превратно, и Мерфин был близок к отчаянию.

– А что на тебя нашло?

– Она плакала.

– А, чудесно! Значит, ты теперь будешь утешать каждую девушку, которую застанешь в слезах?

– Да погоди ты! Я просто пытаюсь объяснить, как все случилось. Я сам не хотел…

Чем больше он оправдывался, тем сильнее становилось ее презрение.

– Не пори чепухи. Раз не хотел, ничего бы не было.

– Пожалуйста, послушай! – раздраженно воскликнул Мерфин. – Гризельда меня соблазняла, я отказался. Потом она заплакала, я обнял ее, чтобы успокоить, а потом…

– Будь добр, избавь меня от отвратительных подробностей. Я ничего не хочу знать.

Мерфину стало обидно. Он сознавал, что натворил дел, и ждал, что Керис рассердится, но вот презрение ранило.

– Ладно.

Мерфин умолк, но Керис его молчание не устраивало. Она сурово посмотрела на Мерфина и спросила:

– Что-то еще?

Он пожал плечами.

– Чего воздух сотрясать? Ты переиначиваешь все, что я говорю.

– Просто не хочу выслушивать жалкие оправдания. Но ты сказал мне не все.

Мерфин вздохнул.

– Она беременна.

Керис снова его удивила. Ярость сгинула бесследно. Лицо девушки, до того искаженное негодованием, вдруг сделалось умиротворенным. Во взгляде осталась лишь печаль.

– Ребенок… У Гризельды будет ребенок от тебя.

– Может, этого и не случится. Иногда…

Керис покачала головой.

– Гризельда здоровая и хорошо питается. Никаких причин для выкидыша.

– Я ей этого не желаю, – произнес Мерфин, не вполне уверенный, что говорит правду.

– Что же ты собираешься делать? Это твой ребенок. Ты будешь любить его, даже ненавидя мать.

– Мне придется жениться на ней.

Керис обомлела.

– Жениться? Но ведь это навсегда.

– Я зачал ребенка, мне и заботиться о нем.

– Но провести всю жизнь с Гризельдой!..

– Знаю.

– Нельзя этого делать. Подумай. Отец Элизабет Клерк не женился на ее матери.

– Он был епископом.

– А Мод Робертс со Слотерхаус-дич? У нее трое детей, и все знают, что их отец – Эдвард-мясник.

– Мясник уже женат, у него четверо своих детей.

– Но не всегда люди женятся. Ты можешь жить, как жил раньше.

– Нет, не могу. Элфрик вышвырнет меня.

Она задумалась.

– Ах вот как! Ты уже говорил с Элфриком.

– Говорил? – Мерфин поднес руку к опухшей щеке. – Я думал, он убьет меня.

– А что моя сестра Элис?

– Орала как резаная.

– Выходит, и она знает.

– Да. Говорит, я должен жениться на Гризельде. Твоя сестра всегда была против нас с тобой. Не знаю почему.

– Она выбрала тебя для себя, – пробормотала Керис.

«Вот так новость, – подумал Мерфин. – Чтобы надменная Элис положила глаз на какого-то подмастерье?»

– Я ничего такого не замечал.

– Потому что не глядел в ее сторону. Оттого-то она теперь такая злая. Элис вышла за Элфрика, чтобы досадить тебе. Ты разбил сердце моей сестре, а теперь разбиваешь мне.

Мерфин отвернулся. Он никогда не считал себя сердцеедом. Почему же так нелепо выходит? Керис молчала. Юноша мрачно уставился на реку и на мост.

Толпа застыла, ни вперед, ни назад. У южного конца моста застряла тяжелая повозка, груженная тюками с шерстью; наверное, колесо сломалось. Та повозка, за которой плелась Полоумная Нелл, не могла двигаться дальше. Вокруг обоих повозок мельтешили люди, кто-то залез на тюки, чтобы лучше видеть. Граф Роланд со свитой тоже пытался выбраться из города. Он сидел верхом у противоположного конца моста, но даже его присным не удавалось разогнать людей. Мерфин заметил брата Ральфа на гнедом коне с черной гривой. Приор Антоний, очевидно пришедший проводить графа, заламывал руки в полном смятении, а люди Роланда верхом теснили горожан, тщетно пытаясь проложить дорогу своему господину.

Мерфин вдруг встревожился. Что-то было не так, он это чувствовал, хотя сначала не понял, что именно. Юноша повнимательнее присмотрелся к мосту. В понедельник он заметил трещины на могучих дубовых балках, что тянулись от быка к быку и были скреплены железными скобами на местах трещин. Его самого к этой работе не привлекали, поэтому раньше Мерфин не очень-то приглядывался к скобам. Помнится, в понедельник он спросил себя, отчего продольные балки могли потрескаться. Ведь трещины появились не на крайних пролетах, как можно было ожидать, если бы дерево подгнило от времени; нет, потрескались те балки, что касались центрального быка, хотя возле него течение должно быть слабее.

Он не задумывался над этой задачей с понедельника – голова была забита иными заботами, – но теперь нашел логичное объяснение. Похоже, что основной бык не столько поддерживает балки, сколько, наоборот, тянет их вниз. Но отсюда следует, что по какой-то причине опора быка становится тоньше. Стоило это сообразить, юноша сразу догадался, как такое могло произойти. Усилившееся течение реки вымыло грунт под быком.

В детстве Мерфин бродил босиком по песчаному берегу, и, когда стоял в воде, позволяя той мочить ему пальцы, набегающие волны вытягивали песок из-под ног. Это всегда приводило мальчика в восторг.

Если он прав, то основной бык не имеет опоры снизу, просто свисает с моста – отсюда и трещины. Железные скобы Элфрика не помогли – скорее напротив: усугубили положение, так как мосту теперь не обрести устойчивость заново под собственным весом.

Мерфин прикинул, что второй, парный бык, ниже по течению, еще стоит на грунте. Течение, конечно же, давит на первый, а вот второму достается куда меньше. Словом, пострадал всего один бык, остальная же конструкция кажется достаточно прочной, чтобы удерживать мост. Тут главное – не допускать перегрузок.

Но сегодня трещины показались ему шире, чем в понедельник. Понять почему, труда не составило. На мосту столпились сотни людей, их было намного больше обычного, а если еще учесть тяжело груженную тюками шерсти повозку, на которую взобрались два десятка человек…

Сердце Мерфина стиснул страх. Он осознал, что мосту не выдержать такой тяжести.

Юноша смутно различал голос Керис, но смысл ее слов не доходил до сознания, пока девушка не воскликнула:

– Ты меня даже не слушаешь!

– Будет беда, – пробормотал юноша.

– Ты о чем?

– Нужно согнать всех с моста.

– Ты спятил? Они мучают Полоумную Нелл. Даже граф Роланд не может проехать. Тебя никто не станет слушать.

– Я боюсь, что мост рухнет.

– Ой, смотри! – Керис внезапно вытянула руку. – Видишь, кто-то бежит по дороге из леса на том берегу.

«Да при чем тут это», – раздраженно подумал юноша, но проследил за направлением указующего пальца Керис. К южному концу моста бежала молодая женщина, ее волосы развевались на бегу.

– Кажется, это Гвенда, – проговорила Керис.

Женщину настигал мужчина в желтой блузе.

* * *

Никогда прежде Гвенда не испытывала такой усталости.

Она знала, что на длинных расстояниях лучше всего чередовать бег и ходьбу: двадцать шагов бегом, двадцать шагом. Полдня назад, когда заметила Сима, она поначалу двигалась именно так. На какое-то время она потеряла Сима из виду, но затем дорога вновь пошла в горку, открывая на обозрение местность позади, и Гвенда увидела, что торгаш использует тот же трюк. Миля сменялась милей, час следовал за часом, и Сим нагонял ее. Ближе к полудню девушка поняла, что при такой скорости он догонит ее раньше, чем она доберется до Кингсбриджа.

В отчаянии она свернула в лес, но далеко от дороги не отходила, боясь заблудиться. Вскоре она услышала шаги и тяжелое дыхание и сквозь деревья разглядела Сима. На ровном участке дороги он догадается об ее хитрости. Так и вышло: спустя некоторое время торгаш вернулся.

Гвенда стала углубляться в лес, каждые несколько минут останавливаясь и прислушиваясь. Ей долго удавалось ускользать, ведь Симу приходилось прочесывать лес по обе стороны дороги, чтобы убедиться, что он не пропустил какого-то укрытия. Но и сама она тоже двигалась медленно, потому что вынуждена была продираться сквозь подлесок и стараться при этом не отходить слишком далеко от дороги.

Услышав в отдалении гул множества голосов, Гвенда поняла, что город совсем близко, возвратилась к дороге и осторожно выглянула из-за кустов. Дорога пустовала в обе стороны, а в четверти мили к северу торчала башня собора.

Почти добралась.

Тут раздался знакомый лай и из придорожных кустов выскочил Скип. Девушка погладила пса, и тот весело завилял хвостом и стал лизать хозяйке руки. На глазах у нее выступили слезы.

Сима не было видно, и Гвенда отважилась выйти на дорогу. Несмотря на усталость, она возобновила прежний ритм движения: двадцать шагов бегом, двадцать – шагом. Теперь рядом бежал счастливый Скип, решивший, что это новая игра. Всякий раз, меняя шаг, девушка оборачивалась через плечо, и на третий раз увидела Сима.

Торгаш был всего в нескольких сотнях ярдов позади.

Отчаяние накрыло волной: захотелось лечь на землю и умереть, – но она уже достигла предместий, спасение совсем рядом. Гвенда заставила себя двигаться дальше, попыталась побежать быстрее, однако ноги не слушались. Лучше всего давался медленный бег вперевалку. Ноги саднило. Опустив голову, она заметила, что сквозь дырявые башмаки сочится кровь. У перекрестка Висельников Гвенда углядела впереди, на мосту, огромную толпу. Все смотрели куда-то в сторону, никто не обращал внимания на Гвенду, которая, спасая свою жизнь, бежала из последних сил. Сим-торгаш нагонял.

У нее был при себе только маленький ножик, годный разве что разрезать жареного зайца, но вряд ли способный отпугнуть сильного мужчину. Как жаль, что у нее не хватило духу вытащить тот длинный кинжал из головы Олвина. Если бы вытащила, не осталась бы беззащитной.

Гвенда двигалась вдоль ряда убогих домиков предместья, где обитали люди, не имевшие средств поселиться в городе; с другой стороны раскинулось принадлежавшее аббатству пастбище Лаверсфилд, Поле Влюбленных. За спиной слышалось хриплое, неровное дыхание Сима, такое же как и ее собственное. Страх придал девушке сил на последний рывок. Залаял Скип, но не грозно, а трусливо: пес не забыл камень, разбивший ему нос.

Перед мостом растеклась лужа липкой грязи, взбитой башмаками, копытами и колесами повозок. Гвенда перешла лужу вброд, желая всем сердцем, чтобы более тяжелый Сим увяз поглубже.

Наконец она добралась до моста, протолкалась в толпу, менее плотную с этого края. Все пялились туда, где тяжелая, груженная шерстью повозка мешала проехать другой, запряженной одиноким волом. Нужно попасть в дом Керис, до которого почти подать рукой.

– Пустите меня! – кричала Гвенда, протискиваясь вперед.

Кажется, ее расслышал всего один человек. Он повернул голову на ее крик, и она узнала своего брата Филемона. Обеспокоенный брат раскрыл рот в беззвучном крике, попробовал пробиться ей навстречу, но тщетно – толпа не пускала их обоих.

Гвенда попыталась проскользнуть мимо пары волов, впряженных в повозку с шерстью, но один вол тряхнул могучей башкой и девушку откинуло в сторону. Она потеряла равновесие, и в этот миг большая рука больно схватила ее за плечо. Она поняла, что попалась.

– Я поймал тебя, дрянь, – выдохнул Сим, притянул девушку к себе и сильно ударил по лицу. У нее не осталось сил сопротивляться. Скип слабо цапнул Сима за пятку. – Больше тебе от меня не уйти.

Гвенду захлестнуло отчаяние. Все оказалось зря: совращение Олвина, убийство, много миль бегом. Она снова очутилась там, откуда бежала, – в плену у Сима.

Тут мост как будто шевельнулся.

13

Мерфин увидел, как мост рушится.

У ближнего быка посередине полотно моста вдруг осело, будто лошадь, которой переломили хребет. Люди, что мучили Полоумную Нелл, внезапно перестали ощущать под ногами привычную твердь. Все зашатались, принялись хвататься за соседей. Кто-то упал через перила в воду, за ним последовал другой, потом еще. Свист и улюлюканье, выпавшие на долю Нелл, быстро потонули в окриках, божбе и воплях ужаса.

– О нет! – выдохнул Мерфин.

– Что происходит? – недоуменно воскликнула Керис.

«Все эти люди, – хотелось ответить Мерфину, – все те, с кем мы выросли: женщины, которые были к нам добры; мужчины, которых мы ненавидим; дети, которые нами восхищаются; матери и сыновья; дядья и племянники; жестокие наставники; заклятые враги и страстные любовники – все они сейчас погибнут». Однако юноша не мог произнести ни слова.

На какой-то миг – короче вздоха – он понадеялся, что мостовая конструкция после оседания закрепится в новом положении, но надежда не сбылась. Мост снова просел. Скрепленные скобами балки начали вырываться из пазов. Доски полотна, на которых стояли люди, вздыбливались; выламывались поперечные крепления, что поддерживали проезжую часть моста; падали в воду железные скобы, прибитые Элфриком поверх трещин.

Центральная часть моста накренилась к воде той стороной, что была ближней для Мерфина, стороной вверх по течению. Повозка с шерстью заскользила вниз, с нее кубарем посыпались те, кто совсем недавно радовался, забираясь на тюки. Огромные бревна вылетали из креплений и падали, губя всякого, кто не успел отскочить. Перила не удержали, и повозка медленно подползла к краю; беспомощные волы в постромках громко ревели от страха. Неторопливо, словно в страшном сне, повозка перевалилась через край и с оглушительным плеском ударилась о воду. Десятки людей очутились в воде, кто упал, кто спрыгнул сам, и их становилось все больше. На тех, кто барахтался в реке, сверху сыпались человеческие тела и вывороченные бревна, крупные и поменьше. Падали верховые лошади, с седоками и без, а следом летели повозки.

Первая мысль Мерфина была о родителях. Они вряд ли ходили на судилище над Нелл и вряд ли отправились смотреть на казнь: мать считала посещение подобных зрелищ ниже своего достоинства, а отца мало интересовала расправа с жалкой сумасшедшей. Вместо того они пошли в аббатство, чтобы попрощаться с Ральфом.

Однако сам Ральф сейчас на мосту.

Мерфин присмотрелся и различил фигуру брата: тот пытался обуздать своего Гриффа, который встал на дыбы и бил по воздуху передними копытами.

– Ральф! – крикнул юноша. Бесполезно, не слышит. Тут доски под задними копытами Гриффа полетели в воду. Конь и всадник скрылись под водой. – Нет, нет!

Взгляд Мерфина будто сам собою переместился на другой конец моста, туда, где Керис заметила Гвенду, и юноша разглядел, как Гвенда дерется с мужчиной в желтой блузе. Затем доски с бревнами разошлись, и рухнувшая середина затянула в воду оба края моста.

Поверхность реки усеивали отчаянно барахтавшиеся люди, обезумевшие от страха лошади, расколотые бревна, раздавленные повозки и окровавленные тела. Мерфин вдруг сообразил, что Керис уже нет рядом: она торопилась к мосту, пробиралась по камням, пускалась бегом по склизкому берегу. Девушка обернулась и крикнула:

– Скорей! Чего ты встал? Надо помочь!

* * *

«Так, наверное, бывает на полях сражений, – думал Ральф. – Истошные крики, безудержное насилие вокруг, люди валятся как подкошенные, лошади заходятся в безумном ржании». Это была его последняя мысль перед тем, как он словно провалился в какую-то яму.

На мгновение сердце стиснул ледяной холод. Ральф никак не мог понять, что же произошло. Только что мост был под ним, под копытами его коня, а потом внезапно исчез, и они с конем рухнули в пропасть. Затем и привычные на ощупь бока Гриффа выдернулись из-под бедер, и спустя миг Ральф погрузился в холодную воду.

Он поспешно задержал дыхание. Приступ ужаса миновал, ему было по-прежнему страшно, однако он отчасти успокоился. В детстве ему доводилось играть на морском берегу – среди владений отца было одно приморское селение, – и Ральф знал, что рано или поздно вынырнет на поверхность, пусть и не сразу. Промокшая одежда для верховой езды и меч тянули вниз. Будь на нем доспехи, он наверняка остался бы на дне навсегда. А так – голова сквайра показалась над водой, и он жадно глотнул воздуха.

Мальчишкой он много плавал, но это было давно. Впрочем, тело само вспомнило необходимые движения, и у Ральфа получилось удерживать голову над водой. Он стал пробираться сквозь обломки и тела к северному берегу. Рядом мелькнули рыжий круп и черная грива Гриффа; конь тоже плыл к ближнему берегу.

Вот Грифф вскинул голову, и Ральф понял, что конь нащупал опору под копытами. Сквайр попробовал опустить ноги и обнаружил, что достает до дна. Тогда он побрел к берегу. Илистое дно затягивало, течение норовило оттащить обратно на середину реки. Грифф выбрался на узкую полоску суши под стенами аббатства, и Ральф последовал за конем.

На берегу он оглянулся. В воде, как ему показалось, было несколько сотен человек, кто в крови, кто звал на помощь, а рядом плавали бездыханные тела. Неподалеку от кромки воды лежал на отмели лицом вниз мужчина в черно-красной ливрее графа Ширинга. Ральф спустился обратно, схватил мужчину за пояс и выволок на берег.

Когда он перевернул тяжелое тело, сердце стиснула горечь: это оказался его друг Стивен. На лице ни царапины, но грудь словно вдавлена. В широко раскрытых глазах никаких признаков жизни, дыхание не ощущалось. Тело было настолько искалечено, что ловить на слух биение сердца представлялось бессмысленным. «Совсем недавно я ему завидовал, – подумал Ральф, – а теперь посудите, кто из нас счастливчик».

Испытывая непонятное чувство вины, он закрыл Стивену глаза.

Что с родителями? Всего несколько минут назад они расстались у конюшни. Даже если родители пошли за ним, то вряд ли успели дойти до моста. Выходит, с ними все должно быть в порядке.

А где леди Филиппа? Ральф постарался восстановить в памяти мгновения перед крушением моста. Лорд Уильям и его супруга ехали в хвосте графской свиты и не успели добраться до моста.

Зато граф добрался.

Перед мысленным взором возникла четкая картина: граф Роланд находился чуть позади и нетерпеливо посылал своего коня Виктори в те прорехи в толпе, какие удавалось расчистить Ральфу со Стивеном. Значит, граф должен был упасть недалеко от Ральфа.

Сквайр будто наяву услышал голос отца: «Будь начеку, не упусти случая угодить графу». «Возможно, это и есть тот самый случай показать себя, – подумалось Ральфу. – Может, не придется ждать войны; может, удастся отличиться сегодня». Он спасет графа Роланда – или хотя бы Виктори.

Мысль придала сил. Ральф оглядел реку. Граф сегодня облачился в багрянец и накинул черный бархатный плащ. Увы, в скоплении тел на воде, живых и мертвых, было трудно что-либо разобрать, но все-таки Ральф высмотрел черного жеребца с характерным белым пятном над глазом, и сердце подпрыгнуло в груди: это был конь графа. Виктори отчаянно бился в воде и почему-то не плыл к берегу: наверное, сломал ногу, а то и не одну.

Рядом плыла мужская фигура в багреце.

Вот и случай угодить.

Ральф скинул верхнюю одежду – та мешала плыть, – в одних подштанниках нырнул обратно в реку и поплыл к графу. Пришлось продираться сквозь скопище мужчин, женщин и детей. Многие норовили ухватиться за него и замедляли его продвижение. Он безжалостно отпихивал тонущих и не скупился на оплеухи.

Наконец он доплыл до Виктори. Тот перестал дрыгаться, на мгновение замер, а потом начал тонуть. Когда его голова ушла под воду, конь встрепенулся и вновь забился.

– Ничего, дружок, ничего, – прошептал Ральф коню в ухо, будучи уверен, что животное обречено.

Роланд плавал на спине, глаза его были закрыты; граф то ли потерял сознание, то ли распрощался с жизнью. Одна нога застряла в стремени – наверное, именно поэтому он не пошел ко дну. Шапка слетела, макушка представляла собой кровавое месиво. «После такого никто не выживет, – подумал Ральф, но он не собирался оставлять своего господина. – За тело наверняка полагается награда, если это тело графа».

Сквайр попытался высвободить ногу Роланда из стремени, но сообразил, что стопу крепко зажал перекрученный ремень. Он потянулся за ножом, но вспомнил, что тот висел на поясе, а значит, остался на берегу вместе с одеждой. Ладно, воспользуемся графским. Ральф на ощупь вытащил из ножен кинжал Роланда.

Судороги Виктори мешали перерезать ремень. Стоило схватиться за стремя, как гибнущий конь дергался и вырывал ремень из рук, прежде чем удавалось поднести кинжал к полоске кожи. Ральф даже ухитрился порезать ладонь, но в конце концов он уперся обеими ногами в круп Виктори и в этом положении сумел-таки рассечь ремень.

Теперь требовалось вытащить неподвижное тело графа на берег. Ральф был не слишком опытным пловцом и уже начал задыхаться от усталости. Кроме того, его нос был сломан, дышать приходилось только ртом, и в горло постоянно попадала речная вода. Он постарался восстановить дыхание, опираясь на несчастного Виктори, но тело графа, лишившись опоры, стало погружаться в воду, и Ральф понял, что отдыхать некогда.

Правой рукой он схватил Роланда за лодыжку и погреб к берегу. Теперь, когда свободной оставалась всего одна рука, плыть стало намного сложнее. Ральф не оглядывался на Роланда: пускай голова графа скрылась под водой, тут ничего не поделаешь. Сердце бешено колотилось, дыхание сделалось прерывистым, руки и ноги болели.

К такому его не готовили. Молодой и сильный, он всю жизнь проводил в охотах и на турнирах, бился на мечах, мог целый день просидеть в седле, а вечером одержать победу в кулачном поединке. Но теперь обстоятельства вынуждали полагаться на мышцы, которые он прежде не разрабатывал. От необходимости удерживать голову над водой разболелась шея. Он постоянно глотал воду, кашлял и давился, бешено колотил по воде левой рукой – и едва ухитрялся оставаться на плаву. Увесистое тело графа еще больше отяжелело от промокшей одежды. К берегу Ральф приближался нестерпимо медленно.

Наконец он оказался достаточно близко для того, чтобы нащупать ногами дно. Жадно хватая ртом воздух и продолжая тянуть за собой Роланда, Ральф двинулся по отмели. Когда воды стало по бедра, он повернулся, поднял графа на руки и преодолел последние несколько шагов до суши.

Опустив тело наземь и обессиленно рухнув рядом, предельным усилием он заставил себя припасть ухом к груди Роланда. Сердце графа громко стучало.

Роланд был жив.

* * *

Обрушение моста заставило Гвенду замереть в ужасе. Мгновение спустя внезапное погружение в холодную воду привело ее в чувство.

Когда ее голова вынырнула на поверхность, девушка поняла, что очутилась в окружении истошно вопивших и бранившихся людей. Кому-то удалось подыскать себе тот или иной деревянный обломок и плавать уже на нем, однако едва ли не каждый второй держался на поверхности, повиснув на соседе. Те, на ком висли, чувствовали, разумеется, что тонут, и отчаянно отбивались, норовя вырваться. Многие удары приходились в пустоту, а на те, что достигали цели, обычно следовал ответ, и все происходящее напоминало ночную драку у кингсбриджской таверны. Было бы смешно, если бы вокруг не гибли люди.

Гвенда набрала воздуха и скрылась под водой. Плавать она не умела.

Когда она снова вынырнула, то обомлела, увидев прямо перед собою Сима-торгаша. Тот выпустил изо рта струю воды – точно фонтан забил – и стал погружаться, поскольку, судя по всему, тоже не умел плавать. Спасая свою жизнь, он ухватился за плечо Гвенды и попытался опереться на девушку. Она сразу же ушла вниз. Сим осознал, что такая опора его не спасет, и отпустил Гвенду.

Оставаясь под водой, задерживая дыхание и стараясь справиться со страхом, девушка думала, что будет очень обидно утонуть после всего, что ей пришлось вынести.

Снова оказавшись на поверхности, она ощутила мощный тычок и заметила боковым зрением вола, того самого, что пихнул ее в сторону за миг до крушения моста. По всей видимости, вол ничуть не пострадал и теперь уверенно двигался к берегу. Гвенда вытянула руку, дергая ногами изо всех сил, и уцепилась за рог животного. Это ее движение чуть наклонило воловью башку к воде, но вол распрямил могучую шею и снова вскинул голову.

Гвенде удалось-таки удержаться.

Рядом откуда-то появился Скип. Пес плыл легко и поскуливал от радости, что хозяйка рядом.

Вол двигался к тому берегу, где располагалось предместье. Гвенда цеплялась за рог, хотя пальцы то и дело норовили соскользнуть.

Кто-то схватился за нее, она обернулась через плечо и вновь увидела перед собою Сима. Торгаш опять потянул ее под воду, желая выплыть. Гвенда, не выпуская из пальцев воловий рог, свободной рукой отпихнула Сима. Тот отстал, его голова оказалась недалеко от ног Гвенды. Девушка изловчилась и изо всех сил ударила его в лицо. Сим вскрикнул от боли, но крик быстро стих, ибо торгаш с головой скрылся под водой.

Вол нащупал дно, отряхнулся и, тяжело сопя, выбрался на сушу. Гвенда отпустила животное, едва коснувшись ногами дна.

Скип вдруг испуганно залаял, и девушка настороженно обернулась. На берегу Сима не было. Она оглядела реку, высматривая среди тел и деревянных обломков желтую блузу.

Вон он, держится за бревно, сучит ногами и плывет прямиком к ней.

Бежать не было возможности. Силы иссякли, платье промокло насквозь и отяжелело. Спрятаться на этой стороне реки было негде, а на другую теперь, когда моста нет, уже не перебраться.

Но так просто она не дастся!

Гвенда видела, что Симу трудно, и это ее ободрило. Пожалуй, он бы благополучно плыл себе дальше, деревяшка не позволила бы ему утонуть, но он все старался добраться до берега, и собственные старания его топили. Сим заползал на бревно, приподнимался, пытался грести руками и ногами – потом срывался, и его голова погружалась в воду. Похоже, до берега ему не доплыть.

Тут Гвенда поняла, что нужно сделать, чтобы от него избавиться.

Она поспешно осмотрелась. В воде было полным-полно обломков – от огромных опорных бревен до мелких щепок. На глаза попалась крепкая деревяшка около ярда в длину. Девушка зашла обратно в воду и поймала эту палку, а потом двинулась дальше по отмели навстречу недавнему хозяину.

Ей доставил удовольствие страх, промелькнувший в его взгляде.

Сим бросил грести. Перед ним была женщина, которую он пытался сделать товаром, разъяренная, решительная, с дубиной в руках. А позади лежала пучина, сулившая гибель.

Он выбрал то, что ожидало впереди.

Гвенда стояла по пояс в воде и ждала.

Вот Сим вновь остановился, и по его движениям стало понятно, что он пытается нащупать ногами дно.

Сейчас или никогда.

Гвенда занесла деревяшку над головой и шагнула вперед. Сим догадался, что у нее на уме, и заработал конечностями, чтобы отплыть подальше, но Гвенда застала его врасплох – он не мог ни уплыть, ни убежать, а увернуться попросту не имел возможности. Девушка со всего размаха опустила свою дубину на его голову.

Глаза Сима закатились, и он сполз по бревну, лишившись чувств.

Гвенда вцепилась в его желтую блузу. Нет, она не позволит ему уплыть, этот мерзавец запросто может выжить. Она подтащила Сима ближе, взялась обеими руками за его голову – и погрузила под воду.

Удерживать его под водой было труднее, чем она думала, пусть даже он оставался без сознания. Его сальные волосы оказались скользкими. Пришлось зажать его голову под мышкой и оттолкнуться ногами ото дна, чтобы своим весом притопить торгаша.

Начало казаться, что она справилась. Сколько нужно времени, чтобы утопить человека? Этого Гвенда не знала. Наверное, легкие Сима уже заполнились водой. Как понять, когда можно отпускать?

Вдруг Сим задрыгался. Гвенда крепче стиснула его голову. Целое мгновение она была вынуждена держать его так. Не знала, то ли он приходит в себя, то ли это предсмертные судороги. Он дергался сильно, но как-то суматошно. Ноги Гвенды снова коснулись дна, и она встала, продолжая стискивать голову Сима.

Девушка огляделась. Как будто на нее никто не смотрел, все думали лишь о том, как бы выжить самим.

Спустя несколько мгновений движения Сима сделались вялыми, а вскоре и вовсе затихли. Постепенно Гвенда ослабила хватку. Торгаш медленно пошел ко дну.

Больше он не всплывал.

Тяжело дыша, Гвенда добрела до берега, устало уселась на склизкую землю, ощупала пояс, гадая, на месте ли кошель. Тот никуда не делся: разбойники на него почему-то не позарились, и она сумела сохранить кошель во всех испытаниях. Внутри лежало бесценное приворотное зелье, приготовленное знахаркой Мэтти. Гвенда открыла кошель, желая в том удостовериться, и увидела глиняные осколки. Флакончик с зельем разбился.

29. Потаскуха (лат.).