Loe raamatut: «Квини»
Candice Carty-Williams
Queenie
Copyright © Candice Carty-Williams, 2019
© Дарья Ивановская, перевод на русский язык, 2020
© Livebook Publishing, оформление, 2020
Всем Квини в мире: вы молодцы. Правда.
С любовью и памятью
о Дэне О’Лоуне и Антоне Гарнисе.
Кэндис Карти-Уильямс – маркетолог, писатель и журналист. Живет в Лондоне. Родилась в 1989 году. Ее отец был таксистом с Ямайки, а мать имела индо-ямайские корни, страдала дислексией и работала секретаршей. До двадцати трех лет Кэндис работала в СМИ, потом перешла в издательское дело. В 2016 году Кэндис придумала и запустила премию за короткий рассказ the Guardian and 4th Estate BAME Short Story Prize, работала куратором Penguin Books WriteNow, регулярно пишет для Refinery29, BEAT Magazine, Guardian и i-D. «Квини» – ее первый роман. Найти автора можно в Твиттере как @CandiceC_W.
Отзывы о «Квини»
«Сексуально, сногсшибательно, злободневно; ироничный взгляд на романтику и независимость»
– Observer
«Забавно и тонко»
– Мэлори Блэкман
«Остро, доходчиво и очень выразительно»
– Дженни Колган
«В „Квини“ есть все, чего можно ожидать от дебютного романа – поразительная свежесть нового голоса, персонажи, в которых влюбляешься с первой же страницы, и такой легкий слог, что от книги практически невозможно оторваться. История оказывается потрясающе смешной и совершенно убийственной. „Квини“ – книга важная и актуальная»
– Луиза О’Нил
«Кэндис Карти-Уильямс – фантастическая новая писательница, написавшая изящно смешной, самобытный, злободневный и волнующий роман о нашем времени»
– Барнадин Эваристо
«Блестяще, актуально, весело и надрывно»
– Джоджо Мойес
«Смешно, умно и злободневно. Книга и автор, за которыми хочется наблюдать»
– Кит де Вааль
«„Квини“ – книга из тех, о которых невозможно перестать говорить, которую советуешь прочесть всем и каждому. Сперва ты от смеха прыскаешь чаем, а через секунду испытываешь глубокую печаль… Я в полном восторге»
– ЭйДжи Пирс
«Уморительно, необычно, нежно»
– Никеш Шукла
«Кэндис щедро делится радостью, болью и юмором… Книга красивая и захватывающая»
– Афуа Хирш
«Я жадно и с удовольствием проглотила книгу одним махом. „Квини“ мне понравилась, я до самого конца переживала за героиню»
– Кэти Ренценбринк
«Я увлеклась книгой, Квини мне очень понравилась – и ее юмор, и боль, и убеждения, и друзья, и семья»
– Диана Эванс
«Очень особенная книга, многое рассказывающая об идентичности чернокожих женщин, сексуальном поведении, групповых чатах и эмоциональном становлении в совершенно непринужденной форме. Грязно, забавно и глубокомысленно»
– Шарлин Тео
«Квини – та самая идеальная лучшая подруга: смешная, сообразительная и более чем уязвимая. Мне нравилось забираться в ее мысли и хотелось оставаться там подольше. Я в восхищении от романа»
– Стэйси Холлс
«Захватывающе. Непосредственно, болезненно, совершенно замечательно»
– Харриет Эванс
«Один из самых выдающихся дебютов 2019 года»
– Guardian
«Легко и с юмором рассказанная история о поисках идентичности»
– BBC News
«Коммерческая литература получила хороший стимулирующий пинок от Карти-Уильямс в виде ее честного, смешного и остроумного повествования о молодой девушке и ее тяготах, связанных с жизнью, любовью и идентичностью»
– Сара Хьюс, i newspaper
«Смешно, красноречиво и душещипательно: Карти-Уильямс – это определенно новый голос в художественной литературе… Квини – интересная, сложная и не боящаяся своих ошибок героиня, которую мы все так ждали»
– Stylist
Глава 1
Квини:
Я на кресле.
Был бы ты здесь…
Я выключила телефон и снова уставилась в потолок, но тут же его снова включила, чтобы послать вдогонку «целую». Это покажет Тому, что я не настолько бесчувственная, как ему видится.
– Вы не могли бы подвинуть ягодицы к са-а-а-а-мому краю? – спросила врач, пока я придвигалась еще ближе к ее лицу. Не представляю, как они это выдерживают.
– Глубокий вдох, пожалуйста!
Она произнесла это излишне бодро, а затем сразу, без предупреждения, ввела в меня нечто, по ощущениям напоминавшее самый неэргономичный в мире фаллоимитатор, и стала им двигать, как джойстиком. Потом положила холодную руку на мой живот, надавливая раз в несколько секунд и поджимая губы каждый раз, когда я взвизгивала. Чтобы отвлечься от манипуляций с моими внутренностями, я проверила телефон. Не отвечает.
– Так чем вы занимаетесь… Квини? – спросила врач, заглядывая в мою медкарту.
Мало ей было того, что она и так буквально смотрела внутрь меня? Ей и правда надо было знать, где я работаю?
– Я работаю в газете, – ответила я, приподнимая голову и пытаясь смотреть ей в глаза, решив, что так будет вежливее.
– Замечательное занятие! – снова надавила она, продвигаясь глубже. – И что же именно вы делаете в газете?
– Я сотрудник The Daily Read. Отдел – ай! – культуры. Рецензии, обзоры и…
– Технический отдел? Неплохо, – сказала она.
Я приподнялась на локтях, намереваясь ее поправить, но осеклась, увидев ее обеспокоенное лицо. Я взглянула на медсестру за ее спиной, выглядевшую не менее озадаченно, а потом снова на врача. Все то же волнение. Своего лица я не видела, но думаю, и на нем читалась аналогичная тревога.
– Подождите секундочку, нам нужно… Эш, ты не могла бы позвать доктора Смита?
Медсестра поспешила из кабинета.
После долгих неприятных минут медсестра вернулась с еще одним доктором, мужчиной, столь же с виду заурядным, как и его фамилия.
– Давайте-ка посмотрим… – сказал доктор Смит, наклоняясь и заглядывая мне между ног.
– Что случилось? Вы ее не видите? – спросила я, переживая, что спираль затерялась у меня в матке, такой же страх у меня бывает насчет тампонов – иногда боюсь, что они до сих пор болтаются где-то внутри меня.
– Что скажешь, Рэй? – спросила первая врач своего коллегу.
– Я думаю, нужно пригласить доктора Элисон, – ответил доктор Смит, делая шаг назад и упирая руки в бока.
– Я там в холле встретила уборщика, который мыл полы, – может, мы и его позовем посмотреть? – спросила я всех троих сотрудников больницы, пока они рассматривали картинку на мониторе аппарата УЗИ.
– Ага! Вот и спираль! – сказала моя врач, указывая на пятно на изображении моей матки с энтузиазмом человека, только что открывшего новую планету. С облегчением я откинулась обратно на спинку кресла. – Вы не могли бы теперь одеться и подождать в приемной? Нам нужно кое-что обсудить, и мы вас снова пригласим.
– Никогда, никогда не доверяй Близнецам.
Я плюхнулась на стул рядом с тетей Мэгги.
– Держи, – сказала она, протягивая флакончик антибактериального геля. Потом выдавила немного мне на ладонь, и как только я его растерла, схватила меня за руку, чтобы придать веса своим словам. Я надеялась, что уверенная в себе Мэгги поделится со мной решительностью и спокойствием, но вместо этого она делилась лишь своим ОКР.
Я попыталась сосредоточиться на отклеивающемся от стены плакате Союза гинекологов, чтобы перестать выдергивать руку из ее хватки.
– Ты же знаешь, что я не верю в астрологию, Мэгги.
Она сжала мою руку сильнее, как мне показалось – в наказание. Я все же высвободила ладонь из ее пальцев и скрестила руки на груди, спрятав кисти под мышки, чтобы она снова не вцепилась.
– Ваше поколение вообще ни во что не верит, – отвечала тетя. – Но слушай, что я тебе говорю, это для твоего же блага. Мужчина-Близнец – потребитель. Он заберет у тебя все, опустошит тебя. Он никогда ничего тебе не даст, потому что он думает не о тебе, а всегда только о себе. Разобьет тебя вдребезги и бросит, как кучу мусора на полу. Я уже миллион раз это видела, Квини.
Женщина напротив воздела к потолку руку и согласно угукнула.
– Ты знаешь, что я держусь подальше от всех мужчин, кроме Отца нашего Небесного, потому что у меня нет на них времени с 1981 года, но поверь мне, Близнецов нужно остерегаться особо. Только свяжись с мужчиной, родившимся в июне, и будет тебе горе.
– Но Том родился в июне! – попыталась перебить ее я, о чем тут же пожалела.
– О! Вот именно! И я о том же! – воскликнула Мэгги. – А где же он, позволь узнать? – она посмотрела на меня вопросительно. – Ты вот сидишь в больнице, а его что-то не видать!
Я было открыла рот, намереваясь сообщить, что не все мужчины, родившиеся в определенное время года, являются воплощением Люцифера на Земле, но Мэгги со своим вечным желанием полнее раскрыть тему собиралась продолжать. В битком набитом коридоре она читала мне (и всем присутствующим заодно) лекцию самым выразительным своим тоном, и хотя я была слишком поглощена переживаниями о происходящем в моей матке и это мешало мне слушать внимательно, сидевшая напротив женщина увлеченно кивала и так таращилась на рыжий парик Мэгги, словно тот мог в любую минуту свалиться.
– А разве Принс был не Близнецы? – спросила я. – Я точно помню, что он родился в июне.
– Принс – упокой, Господи, его душу – это был Принс, – сказала Мэгги, глядя мне прямо в глаза. – Астрология ни тогда, ни теперь не применима к Принсу… а если ты свяжешься с Близнецами, то сильно пожалеешь. Они охотники, уж поверь мне. В погоне за женщиной их захлестывает азарт, им хорошо, им кажется, что у них в жизни есть цель. Все знают, что мужчина, который не нашел цели в жизни, считает ее бессмысленной. Но с Близнецами – совсем другая история, – продолжала Мэгги с энтузиазмом, вселявшим благоговейный ужас. – А когда женщина им, наконец, достается, они ее бросают. Бросают так, будто никогда ее даже не знали. Мужчинам-Близнецам плевать, кому они причиняют боль, кого используют и через кого переступают, потому что они этого вообще в упор не замечают.
– …ты уверена, что говоришь не о белых мужчинах, Мэгги? – спросила я, прищурившись. В очень уж характерном направлении она метила.
– Считай как хочешь, – сказала она, складывая руки и поджимая губы. – Это же ты у нас решила, что встретила своего белого спасителя. Вот смотри.
Мэгги – большая женщина. Во всех смыслах. Каждую неделю у нее новый парик, еще удивительнее предыдущего, а также она не носит черное, потому что это слишком депрессивно, а еще сочетает в одежде сразу несколько расцветок, даже если просто хлопочет по дому, потому что «Иисус хочет видеть жизнь в цвете». Одержимость цветом – отголосок ее недолгой карьеры художницы – карьеры, за которую она не создала ничего, кроме хайпа вокруг своей персоны. При всем этом Мэгги крайне религиозна, но чем меньше об этом говорить, тем лучше. Моя тетя и бабушка и так регулярно используют религию как палку для битья всех и каждого, так что я не хочу тратить ни секунды, чтобы еще дополнительно это обсуждать.
Я сидела на краешке скамейки, чтобы в этот раз сотрудники больницы не выкрикивали мое имя на всю приемную.
– Что мешает им загуглить мое имя, когда я уйду? – спросила я у Мэгги, пытаясь прервать ее демагогию. – Каковы правила?
– Кто это тебя будет гуглить? – спросила она.
– Кто-нибудь из посетителей? – тихо ответила я.
– Ты не знаменитость, Квини, – сказала Мэгги. – Перестань параноить.
– Квини Дженкинс? – прокричала та же медсестра.
Я коснулась колена Мэгги, дав понять, что мне пора, и вскочила с места; она же продолжила болтать.
Медсестра мне не улыбалась, а просто аккуратно положила руку на мое плечо и повела из приемной в кабинет, где пахло так, будто кто-то разлил там ведро хлорки.
Я нервно посмотрела на гудевший в углу аппарат УЗИ.
– Можете положить вещи вот сюда, – сообщила она, указывая на стул у дверей. Во второй раз – может, отчаяннее, чем в первый – я подумала, как было бы хорошо, если бы на этом стуле сидел Том, но плакаться было некогда, потому что на меня смотрела медсестра, так что я просто бросила туда сумку.
– Вы не могли бы снять колготы и белье и снова сесть в кресло? Я пока позову доктора.
– Опять? – спросила я, вскидывая голову как вздорный подросток.
– Угу. Будьте так любезны, – она вышла.
Надо было мне надеть спортивные штаны – во-первых, дай мне волю, я бы вообще из них не вылезала, а во-вторых, колготки – такой головняк. Их пока наденешь – и потанцуешь, и скрючишься, так что делать это можно всего раз в день, и чтоб никто не видел. Я достала телефон, чтобы написать лучшей подруге, которая сейчас наверняка занималась чем-то менее жутким.
Квини:
Дарси. Они хотят меня осмотреть еще раз! Эта штука побывала во мне больше раз, чем Том за последние пару недель
Врач, проворная женщина с добрыми глазами, наверняка повидавшими немало женских страхов, вошла в кабинет. Медленно и спокойно она объяснила, что должна еще раз меня осмотреть и кое-что проверить. Я села.
– Что вы ищете? – спросила я. – Вы сказали, спираль на месте.
В ответ она молча натянула латексные перчатки, так что я улеглась.
– Что ж, – произнесла она после паузы, ощупав меня снова. – Я спросила второго мнения у другого врача. И это второе мнение, оно… Скажите, есть ли вероятность, что вы были беременны, Квини?
Я снова села. У меня мышцы живота сведет, если я буду продолжать эту гимнастику в таком темпе.
– Простите, что вы имеете в виду?
– Дело вот в чем, – сказала врач, глядя в монитор, – похоже, у вас случился выкидыш.
Я резко подняла руку к губам, забыв, что в ней что-то есть. Телефон выскользнул из пальцев и упал на пол. Врач не обратила на это внимания и продолжала глядеть на экран.
– Как? – спросила я, в отчаянии ожидая, что она посмотрит на меня, поймет, что эта новость как-то отзывается во мне.
– Такое случается при использовании большинства контрацептивов, – сказала она бесстрастно, а ее глаза, показавшиеся мне добрыми, по-прежнему смотрели на монитор. – Многие женщины этого даже не замечают. Во всяком случае, у вас уже все случилось.
Я еще долго лежала в кресле, после того как она вышла из кабинета.
* * *
– О, у вас будут очень красивые дети, – сказала бабушка Тома, глядя на нас через стол. У Джойс была катаракта, но видеть будущее она, похоже, все еще могла.
– Прелестная нежная коричневая кожа, как у тебя, Квини, только чуть светлее. Будто кофе с молоком. Но не слишком темная! И зеленые глаза Тома. И твои густые волосы, Квини, темные ресницы, а нос ровненький, как у Тома, – я обвела взглядом присутствующих: посмотреть, не шокируют ли ее слова еще кого-то, но, похоже, здесь это было допустимо.
– Не думаю, что можно так просто выбрать черты, как детали фоторобота, Джойс, – сказала я, вертя в руках перцемолку.
– Да, – сказала Джойс. – А жаль.
Позже, уже в постели, я повернулась к Тому и отложила книгу в сторону.
– Что не так с моим носом?
– В каком смысле? – спросил Том, не отрываясь от какой-то технической статьи, которую читал в телефоне.
– Ну твоя бабушка. Она за обедом сказала, что у нашего будущего ребенка должен быть твой «ровненький нос».
– Не обращай внимания. Она ведет себя как все старики, – сказал Том, убирая телефон на тумбочку у кровати. – У тебя славный мягкий носик. Может, это даже моя любимая часть твоего лица.
– О. Ну спасибо, – ответила я, снова взяв книгу. – Будем надеяться, что нашим детям не достанутся мои мятые черты.
– Я сказал «мягкий», а не «мятый». И мне бы хотелось, чтобы дети были похожи на тебя, а не на меня – твоя внешность интереснее моей. И я люблю твой нос почти так же сильно, как люблю тебя всю, – сказал Том, нажимая на мой нос кончиком пальца, будто дополняя свой ответ на вопрос.
Он подвинулся так, чтобы я смогла уткнуться в него, и, хотя я не из тех людей, которые часто чувствуют себя в безопасности, но у меня было именно это ощущение, правда, всего лишь на секунду.
– Значит, ты уже думал об этом? – спросила я, глядя на него снизу вверх.
– О твоем носе? Конечно, у тебя прелестный носик, – он прижался подбородком к моему лбу.
– Нет, о детях. О наших будущих.
– Да, я уже все продумал. Через шесть лет, когда у нас будет дом, и я, наконец, затащу тебя к алтарю, у нас будут дети, – сказал Том с улыбкой. – Трое в самый раз.
– Трое?
– Один – вырастет эгоистом, двое – значит, они постоянно будут соревноваться между собой, а трое детей уже смогут присматривать друг за другом, как только старшему исполнится восемь.
– Ладно, ладно. Трое детей цвета кофе. Но с молоком, да? Как бабушка и заказывала.
* * *
Квини:
Том, ответь
Квини:
Ты видишь мои сообщения?
Квини:
Я позвоню, когда поеду домой
Квини:
Мне еще надо в аптеку за таблетками
Квини:
Напиши, если нужно что-то купить
Я сидела в коридоре, уставившись в разбитый экран телефона, и ждала ответа Тома. Прошло несколько минут, и я, наконец, двинулась в сторону приемной. Чем ближе я подходила, тем громе слышался голос Мэгги.
– Однажды, много лет назад, мой бывший муж сказал, что должен сгонять за бензином, и знаешь что? Его не было пятнадцать часов! А когда он вернулся, я спросила: «Теренс, ты где покупал бензин, в Шотландии?» – она сделала паузу для пущего эффекта. – После такого я велела ему убираться. Мне надо было заниматься ребенком, оплачивать счета, а разбираться с мужской глупостью мне было недосуг. – Мэгги сделала паузу, чтобы поправить грудь. – А на следующий день после его ухода я пошла к доктору и сказала: «Слушайте, завяжите мне узлом эти трубы, и больше никаких детей!» Серьезно. Моей дочке сейчас пятнадцать, и с ней одни проблемы. Только макияж, и мальчики, и накладные ресницы, и съемка видео для Ютьюба. Не для этого моя мать приехала с Ямайки – не для того, чтобы ее внучка плюнула на образование, – Мэгги сложила руки и потом снова опустила. – Я хожу в церковь и молюсь, молюсь за себя, и за свою дочь, и за племянницу. Я могу только надеяться, что Он слышит меня, Марина.
Как так получилось, что моя тетя и эта незнакомка уже называют друг друга по имени? Я не так долго отсутствовала. Я уселась рядом с тетей. Сидевшая напротив Марина продолжала рьяно кивать, хотя Мэгги уже ничего не говорила.
– И что сказали? – спросила Мэгги, снова доставая гель для рук.
Я ушла от ответа.
– Да ничего. Так, проблемы по-женски.
– Какие проблемы по-женски? – Мэгги – ямайская иммигрантка в первом поколении, так что считает себя вправе вызнавать о других все, что захочется.
– Просто проблемы по-женски! – сказала я, выжимая из себя улыбку, которая казалась мне убедительной.
Мы с Мэгги стояли у больницы на автобусной остановке. Она что-то говорила, но я не особо внимательно слушала, потому что смотрела вверх на три гигантских здания напротив, таких высоких, что их вершины почти терялись в темных облаках. Я запрокинула голову, надеясь, что если продержусь так достаточно долго, то слезы, застилавшие мне глаза, не прольются наружу.
– Квини, так что сказала врач? – тетя сделала большие глаза. – Я на эту чушь о «проблемах по-женски» не куплюсь. Мне из тебя ответ силой вытягивать?
И почему я решила, что мы закрыли эту тему?
– Она хотела взглянуть на шейку матки, Мэгги, – ответила я в надежде, что теперь она от меня отстанет. – Какое-то там сужение.
Она посмотрела на меня, и ее лицо исказилось сначала от раздражения, а потом от шока.
– Что? Обязательно меня смущать? – оглядываясь, процедила она сквозь зубы. – Не надо на людях произносить слово на «в».
– Я не говорила «влагалище», я сказала «шейка матки», – ответила я.
Она сжала губы.
– А вот и автобус.
Сто тридцать шестой полз по Льюишам Хай-стрит, и за каждый метр пути Мэгги успевала произнести по сотне слов.
– В те времена, когда мама переехала, черным женщинам вставляли импланты и спирали без их ведома, чтобы мы не беременели, – она кивнула головой. – Чтобы мы не размножались! Это чистая правда! – она подняла брови. – Знаешь мамину подругу, Глинду, которая все подчистую съедает в доме, когда заходит в гости? Так вот, она не могла забеременеть много лет и понятия не имела, почему. Так что не надо было тебе вообще связываться с этой штукой, ни по политическим причинам, ни по физиологическим. Ты даже не знаешь, что она с тобой делает.
Она так лихорадочно говорила, что ее огромные пластиковые серьги отстукивали саундтрек к потоку ее слов.
– Тело черной женщины плохо принимает такие штуки. Ты что, не читала? Химический дисбаланс, поглощение меланина – а это влияет на гипофиз и эпифиз. Отеки, опять же.
Мэгги прекратила болтать, чтобы позвонить Диане, так что я попыталась набрать Тома. Первые три раза я послушала гудки, а теперь включилась голосовая почта. Уже шесть, так что он наверняка вышел с работы.
– Все еще не отвечает? – спросила Мэгги.
– А? – я посмотрела в окно. – Кто, Том? Да, он прислал сообщение, что будет ждать меня дома.
Она знала, что я вру, но мы подъезжали к моей остановке, так что дальше допрашивать меня она не могла.
– Ты точно не хочешь пойти со мной в церковь в воскресенье? Двери открыты для всех. Даже для тебя, с твоей спиралью, – она посмотрела на меня краем глаза. – Господь спасет даже самых беспутных…
Я закатила глаза и встала.
– Завтра позвоню, – сказала я и стала выбираться из автобуса, пытаясь никого и ничего не коснуться руками, затем вышла.
Я стояла и махала тете на прощание, пока двери не закрылись и автобус не тронулся. Это у нас семейный обычай. Раздражающий и отнимающий время.
Когда я вернулась домой, в квартире было холодно. Я наполнила ванну и выбралась из одежды. Я сморщилась от вида геля для УЗИ, присохшего к ластовице трусов, и забросила их в корзину для грязного белья. Согнувшись пополам, я уселась на край ванны. Кровотечение прекратилось, а спазмы – еще нет.
Я обернула волосы шарфом и забралась в ванну. Сидя в воде, я ощупывала свой живот и поскуливала, задевая особо чувствительные точки. Почему так вышло? Мне было двадцать пять, и я не собиралась рожать. Очевидно. Но было бы неплохо самой сделать выбор. Что ж, то, что я поместила в свое тело контрацептив, абсолютно точно значило, что я не собиралась заводить ребенка, так что да – я бы выбрала не вынашивать дитя и не растить его потом, но дело не в этом.
«Была ли я готова?» – я спросила себя вслух, поглаживая живот. Маме было двадцать пять, когда она забеременела мной. Полагаю, это многое говорит о том, насколько я была бы не готова. Я лежала, и онемение окутывало мое тело, пока горячая вода омывала холодную кожу.
Полночь, а Тома все еще не было. Спать я не могла, потому что матка будто пыталась выбраться из меня наружу, так что я достала несколько коробок и начала упаковывать мою часть вещей из гостиной, чтобы все выглядело так, будто я куда-то собираюсь в скором времени. Снежный шар из Парижа, из нашего первого общего с Томом отпуска; до смешного уродливый фарфоровый ослик из Испании, из второй совместной поездки, и турецкая висюлька в форме глаза – из третьей. Я аккуратно упаковала все эти воспоминания о наших отношениях, перекладывая их слоями бумаги и заклеивая скотчем. Потом я перешла к тарелкам, потом к чашкам, а потом остановилась, чтобы достать из коробки ослика. Я развернула его и водрузила обратно на полку. Если уж оставлять Тому напоминание о нашем романе, то пусть это будет такой предмет, который мне на новом месте не понадобится. Я упаковывала и упаковывала, пока не впала в совершенное неистовство бумаги и скотча, остановившись лишь тогда, когда наткнулась на две чашки на сушилке для посуды. На одной была рельефная буква «Т», на другой – «К».
* * *
– Зачем тебе столько барахла? – спросил Том, оперевшись на картонную коробку с надписью «Разное 7» и вытирая пот со лба. – У меня всего несколько худи и две пары носков.
– Не знаю, может, я незаметно для себя превратилась в барахольщицу? – ответила я, обняв его лицо ладонями. – Но раз ты хотел жить со мной, то придется жить и со всем этим.
– Да ладно, я не жалею, – сказал Том, целуя меня в лоб. – Квини, у тебя слишком сухой лобик для человека, которому по идее нужно таскать коробки.
– Да, наверное, но мое дело – упорядочивать, а не таскать, – ответила я. – Я слежу, чтобы коробки с надписью «кухня» оказались в кухне.
– Раз уж ты собралась в кухню, может, хотя бы сделаешь чаю?
– Да, и если на то пошло, то твоя умная девушка как раз нашла коробку с чайником, а по пути сюда купила молоко и чай, – сказала я. – Но я не знаю, где чашки.
– Глянь в моем рюкзаке. Моя мама купила нам чашки. Сказала, что это подарок к новоселью.
Я нашла рюкзак Тома в прихожей и, когда открыла, обнаружила там две подарочных коробки, а в каждой лежала белая чашка. Я вымыла их и заварила нам чай, вытаскивая горячие пакетики пальцами за неимением ложки.
– Как ты так пальцы не обжигаешь? – спросил Том, входя в кухню с коробкой под мышкой.
– Обжигаю, просто не признаюсь, – сказала я, подавая ему горячую чашку. – Такие стильные, где она их взяла?
– Понятия не имею, – ответил Том, отхлебывая.
– Ой, погоди, у тебя чашка с буквой «К», – заметила я, намереваясь ее забрать.
– Теперь она моя, – сказал он, отодвигаясь с чашкой подальше. – Как и ты – моя, – добавил Том, обнимая меня одной рукой.
– Знаешь, – сказала я, – каким тоном это ни произнеси, звучит жутковато и по-собственнически.
– Жутковато и по-собственнически, – Том снова глотнул чаю и рассмеялся. – Именно эти мои качества и привлекли тебя в первую очередь, правда?
* * *
Я собирала вещи, пока не вымоталась окончательно и не уснула на диване в окружении бесполезного барахла, которое мне, наверное, не стоило дальше тащить по жизни. Когда я утром проснулась от навязчивого чирикания будильника из спальни, Тома все еще не было. Я села в метро и поехала на работу, сгибаясь пополам от режущей боли в животе. Какая-то женщина протянула мне пластиковый пакет, сказав: «Если вас вдруг стошнит, то не могли бы вы хотя бы сделать это аккуратно? Никому не хочется наблюдать ваши брызги с утра пораньше».
Я опоздала, прокралась на рабочее место, включила компьютер и нацепила утреннюю фальшивую улыбку. Телепрограмма перепуталась с клубными анонсами, и я попросила Ли все исправить, пока не заметила Джина, наша шефиня. Однажды он обязательно заявит мне, чтобы я сама делала свою работу, но пока я выслушиваю подробные рассказы о вялотекущей диджейской карьере его бойфренда Дона, мне довольно многое сходит с рук.
В середине дня я подошла к столу Дарси, серому металлическому модулю в дальнем углу офиса, который она делила с Тихой Джин, та была древнейшим в мире редактором отдела и дольше всех работала в The Daily Read. Эта бледная, как призрак, тощая женщина, совершенно не вписывалась в эстетику яркого новостного издания, и, как мне казалось, ненавидела меня, хотя ни разу и словом со мной не обмолвилась. Как, впрочем, ни с кем другим.
– Доброе утро, Джин, – сказала я, кланяясь.
Она неодобрительно хмыкнула и слегка качнула головой, надевая свои на удивление понтовые наушники. Я прикоснулась руками к голове Дарси и начала заплетать ее густые и тяжелые каштановые волосы – это занятие, к счастью, приносило ей такое же удовольствие, как и мне, так что в отдел кадров из-за нарушения этики меня не вызывали.
– Прошу, не останавливайся. Это невероятно расслабляет, – сказала она. Я посмотрела на ее монитор и стала вслух читать письмо, которое она как раз писала.
– «Саймон, и не надейся, что я изменю свои желания и потребности тебе в угоду. Ты знаешь, что моя жизнь сейчас отличается от твоей и, вместо понимания, используешь это как оружие…»
Тихая Джин взглянула на нас и вздохнула неожиданно громко как человек, редко пользующийся голосовыми связками.
– Квини! Это личное! – рявкнула Дарси, оборачиваясь ко мне. Ее ярко-голубые глаза смотрели прямо в мои темно-карие.
– Ой-ой. Что-то не так? – спросила она.
– Да все, – простонала я, стукаясь головой о перегородку так громко, что Тихая Джин подскочила на стуле.
– Ясно. Пошли! – прощебетала она, виновато взглянув на Джин и утаскивая меня прочь. Несмотря на то, что с Дарси мы знакомы не так долго, как с остальными моими ближайшими подругами, по интуиции она превосходит их всех. Вот уже три с половиной года мы работали вместе и проводили в разговорах все будни, а это значит, что каждая из нас знала другую лучше, чем саму себя.
Она очень красивая, у нее светлая кожа и такие же светлые убеждения, она выглядит как типичная девушка военных лет, фотографию которой муж на фронте целует перед сном. Трудно представить, чтобы такая эстетика была уместна в современном мире, но она умело ее использует.
Дарси втолкнула меня в лифт, и из-за нее я наступила на ногу какому-то мужчине. На нем был твидовый пиджак и очки, слишком крупные для лица, которое я сочла бы красивым, если бы мой мозг не был так зациклен на разбитом сердце. Он взглянул на меня и открыл было рот, чтобы возмутиться, но посмотрел молча, а потом уткнулся в телефон.
– Все будет в порядке, Квини, – прошептала Дарси, кладя руку мне на плечо.
– Ты даже не знаешь, что именно сейчас не в порядке, – прошептала я в ответ. – Так что не говори этого.
Лифт приехал на первый этаж, мы выскочили, и слова о печали, предательстве и одиночестве повалили из моего рта со скоростью сто миль в час.
– Я не знаю, что делать! У нас уже так давно все плохо, Дарси. Без передышки, – сказала я, шагая тем быстрее, чем сильнее раздражалась. – Мы каждый день ругаемся, по любому поводу, постоянно, он даже начал оставаться на выходные у родителей, а когда становится совсем невмоготу, он уезжает к ним на всю неделю и на работу тоже оттуда ездит! Из Питерборо! А в эти выходные мы серьезно поссорились, и он сказал, что ему нужен перерыв и что, по его мнению, мне стоит съехать.
– Блин! – воскликнула Дарси. – Это он серьезно? Или так, со злости?
– Дарси, я нихрена не поняла. Мы всю ночь разговаривали, грызлись, и я согласилась уехать на три месяца, а потом мы попробуем все еще раз обдумать.
– А почему съезжать должна именно ты, раз уж он может пожить у родителей? У тебя-то нет такого варианта, – Дарси подхватила меня под руку.
– Он сказал, что вполне может себе позволить остаться в этой квартире, потому что я получаю как новичок без опыта работы, а он большой мальчик, мой доход – фигня в сравнении с его охренительной зарплатой веб-разработчика.
– Это дословная цитата? – в ужасе спросила Дарси.
– Он всегда так относился к деньгам, вот я и не удивляюсь, что он использует их против меня, – Дарси сильнее прижалась к моей руке. – Я просто не понимаю, зачем он так. Он знает, что я его люблю, – надулась я. – Какого хера он этого не видит?
Мои резкие формулировки звучали неуместно в столовой, так что Дарси вытолкала меня оттуда и потащила в маленький парк возле офиса. Думаю, это место можно называть парком, хотя там сплошной бетон и лишь по периметру – клочки вязкой земли с голыми ветками, но все равно приятно, что в центре Лондона есть хоть какое-то подобие зеленого уголка. Мы пытались укрыться от студеного октябрьского ветра, прижавшись друг к дружке на деревянной скамейке, которая то и дело угрожающе шаталась, особенно когда я принималась активно жестикулировать, будто проверяя ее на прочность.
