Loe raamatut: «Страсть к отравлениям. Ты никогда не узнаешь, чем может закончиться твое чаепитие», lehekülg 6

Глава 5
Лекарство в больших дозах – это яд

В 9 утра в четверг, 24 мая 1962 года, Крэбб вошел в камеру предварительного заключения полицейского участка Харлесдена. Грэм с невозмутимым видом сидел внутри. Детектив вернул ему несколько личных вещей, конфискованных накануне.

– Я решил рассказать вам обо всем, – выпалил Грэм. – Я зависим, словно наркоман…

Крэбб поднял руку, останавливая его. Он снова зачитал Грэму его права, а потом спросил:

– Ты не хочешь сделать письменное заявление? Может, тебе бы хотелось, чтобы в этот момент рядом кто-то был, например твоя тетя или сестра?

Грэм покачал головой.

– Я сам все расскажу. Можете записывать.

Крэбб устроился в кресле, вооружившись ручкой и бумагой, и велел Грэму начинать. Заявление получилось откровенным и жестоким:

«Я заинтересовался ядами, их свойствами и действием в 11 лет. В мае прошлого, 1961 года я купил 25 граммов тартрата калия сурьмы в аптеке «Рис Лимитед» на Нисден-лейн. Через пару недель я опробовал этот яд на своем друге Джоне Уильямсе. Я дал ему около двух-трех гранов в школе. Не помню, как заставил его принять яд – наверное, отравил пирожное или кусок торта. Ему сразу стало плохо. В мае я таким же образом дал ему еще одну дозу, а в следующем месяце – еще две. Дозы не превышали двух-трех гранов, я всегда прятал их в еде. Потом я начал экспериментировать дома: добавлял по одному или три грана яда в пищу, которую ели мама, отец и сестра. Иногда я, видимо, тоже ее съедал, потому что потом меня иногда тошнило. Вся моя семья заболела. Моя мать обратилась к нашему лечащему врачу. К сентябрю прошлого года эти эксперименты стали моей навязчивой идеей. Я начал подмешивать небольшие дозы тартрата калия сурьмы в продукты. В ноябре 1961 года я купил две унции тартрата калия сурьмы и полтора грамма белладонны у фармацевта Эдгара Дэвиса на Нисден-лейн.

Однажды утром в конце ноября – это была среда – я собирался в школу. Я завтракал на кухне, а на комоде стояла чашка моей сестры с остатками молока. Я положил туда 1/16 грана белладонны, а потом ушел на уроки. Когда я вернулся вечером, мама сказала, что сестре днем стало плохо. Вечером сестра пришла домой и рассказала о симптомах болезни. Я понял, что так на нее подействовала белладонна. Мама спросила, что я об этом знаю, но я все отрицал. После этого я отдал остатки белладонны своему другу Джону [Крису] Уильямсу, он живет на Лейфилд-роуд, дом 52, Хендон. Думаю, она до сих пор где-то у него в комнате.

Помимо сурьмы, я еще купил в «Рисе» наперстянку, но не использовал ее. Я отдал ее своему другу Ричарду Хэндсу, мы учимся в одной школе. Кажется, там было шесть унций. Думаю, часть он отдал Джону Уильямсу. С начала этого года я иногда добавлял раствор и порошок тартрата калия сурьмы в продукты, которые ели мама и папа. После этого им становилось плохо. Моя мама постоянно теряла вес, поэтому где-то в феврале этого года я перестал подсыпать ей яд. И вообще перестал им пользоваться.

После смерти мамы 21 апреля 1962 года я начал добавлять тартрат калия сурьмы в домашнюю пищу, а еще в молоко и воду, которые пил отец. В результате ему стало плохо, его госпитализировали. Дома его вырвало всего раз, но в больнице это повторилось, и тогда я понял, что он серьезно отравился.

Не помню, кому еще давал яд. Отмеренные мной дозы не были смертельными, но я понимал, что поступаю неправильно. Я как будто впал в зависимость, только вот наркотики принимал не я. В двух маленьких баночках, которые вы вчера у меня нашли, содержится сульфат таллия и тартрат калия сурьмы. Эту сурьму я использовал дома, купил ее у Эдгара Дэвиса в ноябре прошлого года. Таллий я приобрел в аптеке в Уиллесдене – там, где с Дадден-Хилл-лейн можно выехать на Уиллесден-Хай-роуд. Я никому не давал таллий. Я знаю, что глупо поступил, играясь с ядами. Я все понимал с самого начала, но не мог остановиться».

Грэм подписал заявление, а инспектор Крэбб засвидетельствовал его. Признание не было чистосердечным – Грэм переврал факты и допустил несколько грубых ошибок. Его страсть к ядам зародилась гораздо раньше, чем он утверждал. Уже в восемь-девять лет он начал коллекционировать токсичные вещества и нюхать эфир. Он умолчал об инциденте с Крисом Уильямсом в Риджентс-парке и рассказал не обо всех случаях отравления еды и напитков. Более того, Грэм солгал, сказав, что никогда не использовал таллий. Огромную дозу именно этого вещества он дал своей мачехе, отчего она впоследствии умерла. Защита могла опираться лишь на одну фразу в его заявлении: «Я понимал, что поступаю неправильно… Я как будто впал в зависимость, только вот наркотики принимал не я». В этом он, по крайне мере, не соврал.

Грэму предъявили обвинение в том, что он «незаконно и умышленно» ввел «токсичное вещество с целью нанести телесные повреждения» своей сестре Уинифред. На это он ничего не ответил.

В 10:30 того же дня Грэм явился в суд Уиллесдена, где его заключили под стражу и назначили очередной допрос на 30 мая.

Фред Янг узнал об аресте сына два дня спустя:

– Уинифред и Уин многое скрывали от меня. Они подозревали Грэма в смерти Молли. Они знали о его заинтересованности в ядах и отравителях, знали, что он постоянно читает книги на эти темы, видели его странные рисунки и все такое. Они сложили два и два вместе и получили правильный ответ. Они ничего мне не рассказали, зато поделились подозрениями с врачом, а потом к делу подключилась полиция. Для Грэма все было конечно. Я тогда лежал в больнице чуть ли не на пороге смерти, и мне обо всем рассказала медсестра. Она подошла к моей койке и крайне аккуратно сообщила, что Грэма арестовали. Потом пришел детектив, ему разрешили побеседовать со мной пару минут. Он задал мне несколько вопросов, и неожиданно все встало на свои места. Впервые в жизни я понял, что все это время творил Грэм. Он был настоящим отравителем. Сильнее удара в жизни я не переживал. Не могу даже описать, что я почувствовал.

Напоследок Фред сказал детективам:

– Надеюсь, вы запрете его туда, где он больше никогда и никому не причинит вреда.

Полиция опросила сотрудников всех районных аптек, чтобы понять, как Грэму удалось собрать такую огромную коллекцию токсинов. Сильно они не преуспели. Продажа ядов мальчикам в возрасте Грэма и младше без соблюдения необходимых мер предосторожности считалась уголовным преступлением. Джеффри Рейс и Эдгар Дэвис согласились сотрудничать, но другие фармацевты либо не захотели, либо не смогли предоставить какую-либо информацию. Один провизор на Уиллесден-лейн признался, что продал сурьму «какому-то школьнику около года назад». Однако в реестре ядов тот не расписался, и провизор отказался сделать письменное заявление о факте продажи, хотя полиция не сомневалась, что яд приобрел именно Грэм. Детективы Харлесдена собрали свидетельские показания и отправили образцы Фреда Янга и флакончики Грэма в лабораторию судебной экспертизы столичной полиции. Экспертиза выявила следы сурьмы в образцах крови и мочи Фреда, а также установила токсины в бутылочках, конфискованных из комнаты Грэма.

Утром 30 мая 1962 года Грэм явился в суд по делам несовершеннолетних Уиллесдена в сопровождении адвоката. Его интересы представляла мисс Джин Саутворт из юридического агентства «Линкольн и Линкольн». На тот момент у стороны обвинения на руках еще не было доказательств из полицейской лаборатории, а свидетель, отвечавший за них, был в отъезде в Борнмуте. Тем не менее, на следующий день обвинение подвело довольно показательные итоги первого заседания:

«Судя по поведению в суде низшей инстанции, этот юноша, похоже, нисколько не сожалеет о содеянном. Однако по его внешности судить довольно сложно. Его адвокат обращалась с ним как со взрослым, разрешала ему участвовать в перекрестном допросе фармацевтов, чему молодой человек был крайне рад. В суде низшей инстанции защита не ходатайствовала о рассмотрении дела в упрощенном порядке. Впрочем, по словам секретариата, даже если бы такое ходатайство подали, судья не стал бы его рассматривать».

Мисс Саутворт заявила, что Грэма необходимо привлечь к ответственности за нарушение раздела 24 Закона о преступлениях против личности 1861 года, то есть за злонамеренное применение яда или ядовитого вещества с целью навредить или досадить иному лицу. Обвинение с этим не согласилось:

– Судя по тому, что 14-летний мальчик осознавал последствия своих поступков, его дело явно относится к разделу 25.

Обвинение по этому пункту было более серьезным – злонамеренное применение яда или ядовитого вещества, угрожающее жизни иного лица. Очередное заседание назначили на 6 июня 1962 года. На суд для дачи показаний вызвали всех свидетелей, включая Грэма, к этому времени также ожидали результатов лабораторных исследований.

В кратком изложении итогов обвинение отмечало:

«Очевидно, что это особенное дело. Главную трудность представляют меры в отношении мальчика. Они станут главным предметом беспокойства судьи…»

Краткое изложение доказательств по делу Грэма составил инспектор Крэбб. В сопроводительном письме он добавил:

«Справедливости ради, Янг хоть и признался в применении яда в виде тартрата калия сурьмы в отношении своей мачехи, на данный момент нет никаких доказательств, что он каким-либо образом ответственен за ее смерть. Это подтвердил доктор Тир».

Крэбб заявил, что в деле «достаточно фактов», чтобы доказать отравление Грэмом его сестры, а также «доказательств в поддержку дальнейших обвинений против Янга в применении ядов (сурьмы и тартрата калия сурьмы) против Кристофера Джона Уильямса и его отца Фредерика Чарльза Янга». Он предложил выдвинуть Грэму дополнительные обвинения в этих преступлениях, когда он снова предстанет перед судом. Крэбб сослался на свидетельские показания и допрос Фреда Янга в больнице общего профиля Уиллесдена, после чего еще раз отметил:

«Очевидно, что доказательств в поддержку дальнейших обвинений против Янга в применении токсичных веществ в отношении Кристофера Джона Уильямса и мистера Фредерика Чарльза Янга более чем достаточно».

Крэбб снова сослался на обстоятельства смерти Молли Янг, отметив, что Грэм «признался, что давал ей яд несколько раз. Несомненно, именно это привело к ее госпитализации в больнице общего профиля Уиллесдена 5 августа 1961 года и пребыванию там до 15 августа 1961 года. Однако доктор Тир совершенно уверен, что его выводы на основании вскрытия верны. Поскольку тело было кремировано, углубляться в этот вопрос нет смысла».

Затем Крэбб охарактеризовал Грэма как «очень умного молодого человека, у которого, очевидно, развился страстный интерес к ядам»:

– Его знания о токсичных веществах необычайны. В своем заявлении он пишет, что применение ядов в отношении членов семьи стало его навязчивой идеей. Янг ранее не попадал в поле зрения полиции, и, насколько нам известно, в его истории болезни нет психической нестабильности. Его домашние условия удовлетворительные. На данный момент я не вижу причин, которые бы побудили его травить членов своей семьи.

Главным оставался вопрос, почему 14-летний мальчик с интеллектом выше среднего и явной привязанностью, если не искренней любовью к своей семье, неоднократно испытывал желание причинять им такие страдания.

В течение следующего месяца психиатры будут изо всех сил биться над загадкой Грэма Янга. Доктору Кристоферу Фишу, старшему медицинскому сотруднику следственного изолятора Эшфорда в одноименном городе графства Мидлесекс, поручили ежедневно наблюдать за мальчиком. Грэм прибыл в изолятор 3 июня 1962 года. Три дня спустя он вернулся в полицейский участок Харлесдена, где ему предъявили обвинение в еще двух преступлениях – в отношении его отца и Криса Уильямса. Грэм ничего не ответил. В два часа дня в здании суда в Уиллесдене началось разбирательство. Грэм был в числе 14 свидетелей, дававших показания в ходе перекрестного допроса. Столкнувшись лицом к лицу со своей семьей, друзьями, врачами, провизорами и полицейскими в одном небольшом помещении, он держался поразительно невозмутимо.

Фред Янг описал суду адские страдания, которые ему причинил Грэм, но все же отметил, что последние несколько лет сын прекрасно вел себя дома:

– С его 11 лет у нас никогда не было проблем. Мы не испытываем неприязни друг к другу.

Уинифред вторила словам отца:

– Мы с братом всегда хорошо ладили.

Клайв Криджер, Ричард Хэндс и даже Крис Уильямс назвали себя «хорошими друзьями» обвиняемого. Тем не менее, позже в разговоре с репортером газеты «Дейли Миррор» Крис заявил:

– Детектив сказал моей маме, что мне повезло остаться в живых. Думаю, так оно и есть.

Во вторник, 19 июня, врач с Харли-стрит, психиатр-консультант доктор Дональд Блэр приехал в следственный изолятор Эшфорда. Он должен был оценить адекватность Грэма для дачи показаний в суде. Эта и следующая встреча спустя четыре дня состояли из «длительных бесед», параллельно Блэр «проводил тщательный психиатрический анализ». По итогам двух встреч доктор описал Грэма как «адекватного, спокойного и искренне открытого к сотрудничеству» молодого человека. Второе мнение запросили у доктора Джеймса Кэмерона из больницы Модсли и доктора Кристофера Фиша, которые в течение некоторого времени наблюдали Грэма в следственном изоляторе Эшфорда.

В совокупности отчеты врачей складываются в убийственную картинку молодого разума в состоянии войны с самим собой и одержимости ядами, которая затмила собой все, включая семейные узы. Доктор Блэр диагностировал у Грэма достаточно тяжелое по характеру и степени психическое расстройство. Его оказалось достаточно, чтобы рекомендовать обвиняемого к заключению в охраняемой психиатрической лечебнице, где ему смогут оказать необходимую медицинскую помощь.

Вот как Грэма описывал доктор Блэр:

«Высокий уровень его интеллекта очевиден, однако его эмоциональные реакции замедлены. Не проявляет ни малейшего сочувствия, рассказывая о попытках отравления своей семьи и друзей. Действительно испытывает эмоциональное удовлетворение от своих поступков, любит хвастаться своими познаниями в токсикологии и различных ядах. Неадекватно воспринимает реальность, считает, что не совершил ничего, заслуживающего серьезного наказания. Рассказывает о страсти к ядовитым веществам и их эффектам, но не может объяснить причину этого интереса».

Грэм подробно рассказал доктору Блэру, как много лет брал книги о криминалистике и ядах в библиотеке. Он был счастлив, что у него появился внимательный слушатель, и выложил ему имена преступников, которыми восхищался больше всего: Палмер, Притчард и Джордж Чапмэн, «который в период с 1897 по 1903 годы отравил трех своих жен сурьмой».

Доктор Блэр отмечал:

«Обвиняемый упомянул преступника, который начинил кантаридином кокосовый лед – так он хотел заставить свою девушку принять афродизиак. Однако доза оказалась смертельной. Девушка и ее приятель съели кокосовый лед и умерли. Того человека судили за убийство по неосторожности. Грэм также слышал об Армстронге, который убил свою жену мышьяком, и миссис Меррифилд, которая предпочитала фосфор».

Грэм также детально рассказал доктору Блэру о собственном опыте применения ядов и «с совсем небольшими неточностями описал симптомы, вызванные отравлением различными веществами, которые он применял».

Доктор размышлял:

«Он ввел своей матери такое количество сурьмы, что невозможно не задаться вопросом, как именно это повлияло на состояние ее позвоночника и не привело ли в итоге к смерти. Впрочем, прямых доказательств нет».

По просьбе доктора Блэра Грэм вернулся к истокам своей ядовитой истории и рассказал, как «травил насекомых и иногда мышей. Он признался, что покупал в аптеках наперстянку, аконит, свинец, морфий [морфин] и другие токсичные вещества». Когда доктор спросил Грэма о мотиве и предположил, что он, возможно, хотел «убедиться в правдивости или неточности прочитанных книг», Грэм это опроверг. В отчете доктор Блэр отметил:

«Он не сомневался в точности информации, прочитанной в книгах. Он не мог объяснить, почему занимался всем этим, только отметил, что это доставляло ему удовольствие. По его словам, он не испытывает ненависти ни к друзьям, ни к родственникам и действительно очень их любит. Они просто попались ему под руку».

По мнению доктора Блэра, Грэм не страдал «приступами, галлюцинациями или психическим заболеванием». Тем не менее, у него были признаки «определенного шизоидного и интровертного темперамента». Грэм и сам признавался, что за последние годы его эмоции «значительно притупились». Позже одна из медсестер следственного изолятора Эшфорда сообщила доктору Блэру, что Грэм «рассказывал другому заключенному, который пытался убить свою тещу, о ядах и их действии».

Окончательный диагноз Блэра звучал так:

«Несмотря на высокий интеллект, у обвиняемого наличествует врожденный дефект личности или, другими словами, психопатическая личность. По логике, именно этот дефект должен был превратить его в нарцисса и объяснить его необычайную апатию и непонимание социальных и этических последствий применения ядов, которыми он травил родственников и друзей. В обвиняемом прослеживается определенная отстраненность от реальности и прогрессирующее ослабление эмоциональных реакций, что, возможно, указывает на зарождающуюся шизофрению, хотя в настоящее время других признаков явной шизофрении не обнаружено».

Доктор Блэр изо всех сил старался подчеркнуть, что Грэм представляет «очень серьезную опасность для других людей. Его страстный, навязчивый и исключительный интерес к ядам и их действию вряд ли исчезнет, и обвиняемый вполне может вернуться к отравлениям в любой момент». Он счел Грэма непригодным для лечения в обычной психиатрической больнице и рекомендовал «специальное учреждение для наблюдения и психиатрического лечения преступников, например Бродмур. Прогноз в его случае сомнителен, но, судя по имеющимся доказательствам, на данный момент кажется крайне негативным». Последнее примечание он добавил от руки: «На мой взгляд, обвиняемый готов признать себя виновным и предстать перед судом».

Доктор Фиш несколько раз беседовал с Грэмом за время его пребывания в Эшфорде. Он также поговорил с дядей Грэма Джеком и директором школы Генри Меркелем, а также школьным психологом. В итоге в распоряжении доктора Фиша оказалось несколько отчетов: один – от доктора Блэра, другой – от психолога эшфордского следственного изолятора и третий – от социального работника, который опросил родственников Грэма, включая Уин.

Доктор Фиш выявил у Грэма недостаток морали и чувства ответственности. Его выводы совпали с мнением доктора Блэра в том, что Грэм страдает психопатическим расстройством, которое требует лечения в психиатрической больнице с высоким уровнем безопасности. Его отчет стоит прочесть полностью, так как в нем дается полная клиническая оценка состояния Грэма до его суда в 1962 году:

«При осмотре:

Спокойный, хорошо воспитан. Опрятный и приятный внешний вид, нейтральная одежда. Разговаривает свободно, охотно и осмысленно отвечает на все вопросы. Провалов в памяти не наблюдается. Не проявляет никаких отклонений в выражении своих мыслей, признаков бреда или галлюцинаций не обнаружено. Результаты тестирования на уровень интеллекта – значительно выше среднего.

Обвиняемый определенно обожает обсуждать яды и свои эксперименты с ними. Без всякой сдержанности рассказывает о токсичных дозах, которые давал своим родственникам и друзьям.

Судя по всему, родственники стали жертвами его экспериментов исключительно из-за близости к обвиняемому. Он признает это сам. Похоже, никакой враждебности по отношению к жертвам не испытывает. Описывает их отравления так, как взрослый говорил бы о безопасном лабораторном эксперименте. Симптомы своих жертв описывает свободно, с интересом, но без эмоций. Его дядя в личной беседе отметил, что обвиняемый с таким же воодушевлением говорил о симптомах своего больного отца.

Ясно дает понять, что считает себя чрезвычайно осведомленным о действии ядов, клинических симптомах отравления и дозировках, которые могут привести к летальному исходу. Временами почти покровительственно относился ко мне в этой связи: поправлял меня, не признавал, что сам может ошибаться. Однажды я поинтересовался его мнением о симптомах отца. Он описал их во всех подробностях, включая сильную боль. Я спросил, не переживал ли он из-за этого, не думал ли о том, что пора остановиться. Он не проявил ни сожаления, ни сочувствия, ни других эмоций, подобающих ситуации. От применения ядов испытывает невыразимое удовольствие, которое не осознает сам. Они пробуждают в нем чувство власти.

В его эмоциональных реакциях нет отклонений, кроме отсутствия искренних чувств по отношению к окружающим, включая отравленных им родственников. Проявляет поверхностные, инфантильные эмоции в отношении тех, кто заботится о нем и может быть ему полезен. Как отмечалось выше, не испытывает сожаления из-за страданий, которые причинил отцу, мачехе и друзьям (сестре и школьному другу) в ходе своих экспериментов. Хотя он полностью осознает, что своими действиями нарушил закон, судя по всему, не терзается угрызениями совести.

Мнение:

Неспособность к морали, отсутствие искренних эмоций по отношению к окружающим. Нет доказательств того, что это состояние вызвано психическим заболеванием или недостатком воспитания. На мой взгляд, причиной безответственного поведения стало расстройство психики, которое, согласно Закону о психическом здоровье 1959 года, можно назвать «психопатическим расстройством».

Заключение:

Обвиняемый нуждается в уходе, наблюдении и лечении в специализированной психиатрической больнице. Учитывая опасный характер его поведения и отсутствие у него нравственности и морали, рекомендую больницу с усиленной охраной.

Подтверждаю, что обвиняемый готов признать свою вину и предстать перед судом».

28 июня доктор Фиш сообщил прокурору, что Бродмур готов принять Грэма и еще одного заключенного, если суд вынесет обвинительный приговор. На тот момент больница Модсли уже отказалась от лечения Грэма, потому что он был «слишком опасен».

Как оказалось, Грэм представлял угрозу не только для окружающих, но и для самого себя. Он рассказал инспектору Крэббу, что во флакончике, который нашли у него при аресте, содержалась его «выходная доза» на случай разоблачения. В материалах дела отмечается, что во время пребывания в Эшфорде он дважды пытался покончить с собой. В первый раз он выпил яд, который ему удалось спрятать во время полицейского обыска, а во второй раз смастерил из галстука петлю. Узнав о второй попытке суицида Грэма, Уин упала в обморок.

Несмотря на попытки суицида, Грэма сочли годным для дачи показаний в том же зале, где судили нескольких его героев-отравителей – зале № 1 Олд-Бейли. На обложке уголовного дела с пометкой «Корона против Янга», которое сейчас хранится в Национальном архиве, до сих пор сохранилась заметка адвоката защиты: «Мы признаем себя виновными по всем пунктам обвинения. Никто никогда не хотел причинить вреда ни Уильямсу, ни отцу обвиняемого, ни его сестре. Мы не вызываем свидетелей в этом суде и оставляем за собой право на защиту».

На вершине купола Олд-Бейли возвышается 12-футовая статуя Фемиды³⁷. В отличие от большинства скульптур, у этой не завязаны глаза – она всегда смотрит в оба. По задумке, бдительность Фемиды должна была положительно влиять на каждое решение, принятое в здании суда у ее ног. Вынося Грэму Янгу приговор, судья Мелфорд Стивенсон рассчитывал защитить общественность на достаточно долгое время, в течение которого мальчику окажут надлежащую помощь и только потом выпустят обратно в общество.

Семья Грэма была не согласна с решением суда. Покинув суд в тот июльский день 1962 года, они не могли поверить, что Пудинга – их брата, племянника, двоюродного брата и сына – отправили в Бродмур в нежном возрасте 14 лет. Десять лет спустя отец Грэма Фред вспоминал тот момент:

– Когда его увели, я вышел из Олд-Бейли и решил, что с ним покончено навсегда. Я не сомневался, что он снова начнет травить, если ему выпадет такой шанс.

Все еще «желтый, как канарейка, страдающая желтухой», Фред, тем не менее, не потерял жажды жизни, которую неоднократно пытался отнять его сын:

– За несколько месяцев я лишился всего, что было мне дорого. Когда-то у меня были дом, жена и семья. Молли не стало. А Грэма отправили в Бродмур.