Проснулась я от грохота, сотрясавшего весь замок. Глухие удары, ритмичные, словно неторопливые шаги огромного великана. Пол, стены, вся мебель отзывались скрипучим и звенящим эхом.

Я открыла глаза и прислушалась. Может, показалось или приснилось? Было еще темно, спать хотелось нестерпимо, и я уже снова начала проваливаться в дрему, как новый удар, глухой и сильный, заставил меня вздрогнуть. Я села на кровати. Нет, точно не показалось.

Поднявшись, я набросила на себя халат и наскоро запахнула его. Сонное тело слушалось плохо, а потому найти пояс и завязать его удалось лишь с третьего раза. Наконец, справившись с обмундированием, я открыла дверь и вышла в коридор. И тут из-за угла со скоростью и прытью, которую довольно сложно было от него ожидать, вылетел и пронесся мимо Косой. За ним следом – трое охранников. На ходу он крикнул мне:

– Оставайся в комнате!

– Ага. – кивнула я и тихонько добавила – Сейчас же…

Дождавшись, пока последний охранник повернет за угол, я побежала следом. Я преследовала их, стараясь оставаться незамеченной, и пока мне это удавалось. На одной из развилок я чуть было не потеряла их, но вовремя успела сориентироваться. Вскоре мы вышли к огромной, шикарной по своим размерам и красоте лестнице, которая, раздваиваясь, спускалась в огромный холл первого этажа. Здесь исполинские колонны подпирали сводчатый потолок, который уходил высоко вверх, а широкий балкон на уровне второго этажа брал свое начало у одного крыла лестницы и заканчивался другим ее крылом, опоясывая весь зал. Незаметно пробравшись на этот самый балкон, я спряталась за одной из колонн.

Все жители замка собрались внизу. Они стояли напротив огромных, невероятно массивных деревянных дверей в высоту не меньше трех этажей, которые сотрясались от мощных ударов, прогибаясь и треща так, словно были сделаны из картона. Напуганные, они смотрели, как двери гнулись, стонали, но все же сдерживали натиск. Люди, их было человек тридцать, молча смотрели на происходящее, очевидно не в силах что-то сделать, и все, что они могли – это держаться друг за друга. Большие обнимали маленьких , сильные – слабых, бесстрашные – напуганных до полусмерти, изо всех сил стараясь не поддаваться панике. Храбро, как самые настоящие воины, кухарки и горничные, садовники и конюхи, вооружившись лопатами, граблями, тяжелыми чугунными сковородами и прочими средствами ближнего боя, были готовы отражать натиск невидимого врага. Никто не плакал, не кричал. Закусив губу и нахмурив брови, они ждали, когда же, наконец, не выдержат двери. Первый раз я видела толпу, которая не вела себя, как дикое, обезумевшее стадо. Все, как один, они готовы были принять бой, и, судя по всему, хотели принять свою участь с высоко поднятой головой. Я видела Ирму с растрепанными ото сна волосами, крупными локонами спадавшими по плечам и спине. Она обнимала за плечи худенькую, совсем еще молоденькую девчушку. Бледная, та дрожала так сильно, что даже отсюда мне было видно, как ходят ходуном ее кулачки. Косой подошел к ним. Удивительно, но акустика холла донесла до меня каждое слово.

– Где Лера? – спросила Ирма.

– У себя в комнате.

Она удовлетворенно кивнула и отошла с девочкой вглубь толпы.

Косой тем временем, собрав вокруг себя самых крепких, раздавал ценные указания на случай самого худшего. Его слушали очень внимательно. Никому и в голову не приходило возражать, и мне стало абсолютно понятно, что уже давным-давно никто не обращает внимания на его внешность, и то, как я восприняла его изначально, было скорее исключением, чем правилом. Мне стало бы стыдно за себя, если бы не было страшно. И все же я восхитилась тем, как непринужденно, как естественно получалось командовать у этого нескладного, несуразного человека, как беспрекословно слушали его огромные и складные мужики, на две головы выше его. И вот, готовые занять свои боевые позиции, они уже было собрались разойтись по боевым постам, как на лестнице послышались быстрые, легкие шаги. Полы снежно-белого щёлкового халата развивались, как крылья, а черные волосы торчали в разные стороны. Лицо было сердитым, а темно-синие глаза сверкали знакомой ледяной яростью. Он не был напуган, он был в бешенстве. Следом за ним, никуда не торопясь, вышагивала та самая длинноногая блондинка, с глазами из бриллиантовой крошки. Казалось, ей нет абсолютно никакого дела до происходящего, словно ее это не касалось. Она смотрела на все, словно зритель в кинотеатре, которому фильм этот наскучил еще с первых кадров. Даже сейчас, поднятая посреди ночи, она выглядела так, словно готовилась к этому моменту всю жизнь. Ночная рубашка, вышитая камнями, причудливые узоры кружева и ярко-красный шелк, струящийся по фарфоровой коже. Да я на свой выпускной не выглядела и на треть так же сногсшибательно, как эта женщина , поднятая по тревоге. Она оглядела людей, столпившихся внизу, и по лицу пробежала легкая рябь раздражения. Но на нее никто внимания не обратил. Все смотрели на Графа, который в несколько огромных прыжков оказался внизу.

Он бросился к своей свите. И тут, вместо того, чтобы гордо и бесстрашно возглавить свое маленькое войско, он перегородил им дорогу к воротам, а затем повернулся и громко крикнул:

– Что за сборище?

Все молча смотрели на него, а он буравил их взглядом, которым можно было бы обезглавить, будь на то его воля. Никому и в голову не пришло и рта раскрыть, и теперь уже было сложно понять, кто пугал их больше – тот, кто за воротами, или тот, кто перед ними. Сквозь оскаленные зубы слышалось гневное дыхание, прерываемое глухим рычанием. В злости он был прекрасен, и я в который раз, отдавая себе в этом полный отчет, залюбовалась тем, какой красивой бывает природа, воплощенная в мужчине. И дело было не столько в сильном, высоком и удивительно гармонично сложенном теле. Он горел. Он полыхал изнутри, и жар его пламени обжигал всех вокруг, заставляя его самого сиять и искрить. Вы знаете, что такое ледяное пламя? Огонь, который обжигает пронзающим холодом? Это его глаза. Они сияли, и клянусь Вам, я забыла обо всем на свете, глядя на синий пожар. Насколько грациозен бегущий гепард, как прекрасен в прыжке лев, как быстра и смертельно красива большая белая акула в момент атаки, настолько же завораживающим может быть человек, сгорающий в пламени своей ярости. Если вы никогда не видели этого собственными глазами, поверьте мне – это незабываемо.

Очередной удар, обрушившийся на двери, вырвал меня из моего очарования, и вернул к реальности, в которой весь замок содрогнулся под силой неведомого, пытавшегося ворваться в замок. Граф, словно бы тоже отрезвлённый грохотом, громко выругался. Наверное, я бы тоже была в бешенстве, если бы тридцать человек, включая десяток непомерно здоровых охранников, не смогли справиться с врагом, заставляя его светлость самолично выполнять грязную работу. Но тут он, закрыв глаза и с силой выдохнув, вдруг заговорил голосом, полным нежности. Он говорил с ними тоном, каким строгий отец ругает своего нерадивого, несмышленого, но горячо любимого ребенка.

– Что вы тут делаете, сумасшедшие?

Взгляд Графа все еще был рассерженным, но уже становился мягче и словно бы глядел с немым укором. Гром удара снова прокатился по замку, но Граф словно и не обращал на него внимания.

– Какого черта вы все тут собрались? Это что, грабли? Господи, кто дал Анюте грабли? Анюта, отдай их охране. Аккуратнее… Боже мой, да заберите их у нее, она же сейчас покалечит кого-нибудь! Ирма, ради Бога убери сковороду. – и тут лицо Графа изменилось до неузнаваемости, став нежным, почти ласковым. – Глаза б мои вас не видели… Где вы все должны быть? Что я вам говорил на такой случай?

– Мы не собираемся отсиживаться в комнатах, пока это чудовище громит наш дом! – крикнул мужской голос из толпы. Граф закатил глаза и развел руками:

– А что вы можете сделать? Закопать его вот этой лопатой, или может, причесать граблями? Или надеялись, что он сам умрет от смеха, когда увидит вас и ваше вооружение? Вы же знаете, на него даже не все заклинания действуют, а собрались в бой, вооружившись зубочистками.

– Граф, что происходит?

– Почему он пытается проникнуть сюда?

– Он никогда так раньше не поступал. Он ведь даже к воротам близко не подходил?

– Что ему нужно? – вопросы сыпались один за другим, но Граф остановил их движением руки.

– Я не знаю. – сказал он, и тут я совершенно четко поняла, что он врет. Не знаю как, понятия не имею почему, но я просто знала это. Намного тише, чем говорил до этого, он сказал. – Но я знаю, что если вы сейчас не уберетесь отсюда, я вас отправлю задавать ему эти вопросы лично.

– Не сердись, милый, мы просто хотели помочь. – раздался голос Ирмы откуда-то с задних рядов.

– Ну, так помогите мне! Останьтесь в целости и сохранности. Больше от вас ничего не требуется. Амалия! – он повернулся к той самой блондинке. – Проследи, чтобы все они разошлись по своим комнатам. – потом он снова обернулся к людям и сказал. – Заприте засовы, забаррикадируйте двери всем, чем можно, и чтобы я никого из вас не видел в коридоре, пока я не разрешу.

Женщина кивнула и окинула взглядом людей. Еще какое-то время они молча стояли, терзаемые сомнениями, пока Граф не рявкнул.

– Идите!

Народ нехотя потянулся к лестнице, переговариваясь и оглядываясь на оставшихся в холле Графа и Косого. Я не смела даже пошевелиться , так и застыв в своем укрытии. Думаю, сейчас не самый лучший момент, чтобы застенчиво выйти из-за колонны и пытаться всех убедить, что на самом деле я не подслушивала, а подсматривала. Решила улизнуть, как только представится возможность. Когда Граф и Косой остались одни (по крайней мере, они так думали), Граф тихо попросил Косого принести книгу. Тот молнией кинулся по лестнице, не говоря ни слова.

Граф остался один. Вот тут-то и случилось самое интересное. За дверью наступила гробовая тишина, замок перестал содрогаться, и все стало так, будто ничего и не было. Все стихло. Граф застыл посреди холла. Он склонил голову, словно думал о чем-то, и казалось, внезапно наступившие затишье его ничуть не удивило. Словно он знал, что так будет. Словно он этого ждал. В наступившей тишине было что-то гораздо более пугающее, чем громовые раскаты и прогибающаяся под тяжестью ударов дверь. Да, это было затишье перед бурей. В воздухе чувствовалась наэлектризованность. Каким-то неведомым образом было ясно, что тот, кто стоял за дверью, никуда не ушел. Он по-прежнему был там и никуда не собирался. Более того, я знала кто там, я его чувствовала кожей, и те жуткие ощущения, который он рождал во мне, я не перепутаю ни с чем и никогда. Я знала, что это он, еще с того момента, как проснулась в своей комнате, просто знание это сидело так глубоко, что всплыв на поверхность стало откровением даже для меня самой. Это был Фос.

Граф повернулся. Он пошел к деревянным дверям медленно, задумчиво, осознавая неизбежность происходящего. Он остановился в шаге от нее и замер. Он смотрел на дверь так, словно видел того, кто за ней, будто дерево было прозрачным или вовсе не существовало, а он пытался заглянуть в глаза, того, кто был за ней, пытался прочитать в них что-то. Он поднял руку и медленно, нерешительно, словно боясь обжечься о деревянное полотно, прикоснулся к двери. В первую секунду у меня мелькнула совершенно сумасшедшая мысль – я была уверена, что сейчас Граф откроет эту чертову дверь, и огромный зверь войдет. Именно войдет, а не ворвется, медленно и вальяжно, как к себе домой, водя носом по сторонам и медленно покачивая боками. Но в следующее мгновенье эта мысль вылетела у меня из головы, потому что увидела то, что удивило меня сильнее всего за всю эту ночь. Его рука дрожала. Я глазам своим не поверила. Подалась вперед, чтобы разглядеть поближе, убедиться, что мне не показалось. Нет, не показалось. Рука ходила ходуном, и даже с такого большого расстояния я прекрасно видела, как крупная дрожь сотрясает все его тело. Боже мой, да он же боится!

Я стояла и смотрела, как мужчина, еще минуту назад являвший собой образец мужества, самообладания и, просто нечеловеческой храбрости, стоял, прислушиваясь к тишине за дверью. Он не хуже меня знал, кто там, и… боялся его. Граф прислонился лбом к двери, и я услышала, как он тихо шепчет что-то. Я не разбирала слов, но интонация… Он обращался к чудовищу за дверью, и то, как он говорил, напоминало просьбу. Нет, скорее мольбу, молитву. Он уговаривал, умолял чудовище. Говорил он быстро и горячо. Шепот его лился нескончаемым потоком, словно слова, так долго копившиеся в нем, прорвали дамбу, и теперь хлынули, заливая огромный холл, неся с собой отчаянье. Граф все говорил и говорил, но вдруг оглушительный рык взорвался по ту сторону. Граф отпрянул от дверей. Я чуть не завизжала, с трудом сдерживая себя. Замок тряхнуло, да так сильно, что застонал камень в стенах. А в следующую секунду ледяной ужас пронзил меня до костей. Из-за двери послышался смех. Низкий, приглушенный, сдавленный, он лишь отдаленно напоминал человеческий, но все же это был смех. Чудовище смеялось, насколько это вообще позволяла звериная пасть, и в смехе этом было столько злорадного восторга, что я окончательно перестала понимать, что же за создание стояло по ту сторону. Слишком уж по-человечески оно ликовало. И смех этот хлыстом больно ударил по самолюбию Графа.

Гнев, вспыхнувший, в нем в одно мгновенье разогнул его спину и расправил плечи. В одну секунду он стал выше на голову. Граф поднял голову. Я не видела, каким решительным стало его лицо, как ледяной огонь вспыхнул в его глазах, а губы стали тонкими и бескровными. Он произнес короткое заклинание на непонятном мне языке, и внезапно я почувствовала, как меня сшибает с ног потоком сильного воздуха, и я едва успеваю обхватить руками колонну, стоящую рядом. Словно огромная, сильная ударная волна разлетелась от Графа в разные стороны, с легкостью проходя сквозь стены и дверь. Снова затрясло, залихорадило замок. Фос больше не смеялся.

Послышались торопливые шаги, и через несколько минут на лестнице появился Косой с книгой в руках. Удар застал его в лабиринте коридоров, и, судя по тому, как разгорался на лбу синяк, застал врасплох. Но Граф не обратил на это внимания, не было у него времени и на извинения, а может, и вовсе не было такой привычки. Он взял книгу и в буквальном смысле слова, подвесил ее в воздухе. Шепнув ей что-то, как старой подруге он, молча смотрел, как раскрывшаяся книга сама перелистывает страницы в поисках нужного места и, найдя его, останавливается. На том же совершенно непонятном и довольно странно звучащем языке Граф начинает читать сложное, запутанное заклинание, которое льется, словно музыка, из его уст, и каждое слово плавно переливается из одного в другое. И вдруг я чувствую, как воздух вокруг становится холодным и густым. Становится все плотнее и плотнее и давит на каждую клеточку моего тела. И тут уже знакомое мне до этого чувство наполняет мое тело. Ноги отрываются от земли. Ну нет, ну пожалуйста, только не это! Я схватилась руками за ускользающую от меня колонну и мертвой хваткой вцепилась в холодный гранит. Отвратительное чувство – эта невесомость, и хоть сама я накрепко прилипла к колонне, внутренности мои плавали внутри меня, как овощи в тарелке супа. И кстати, о еде. Если все это продлится дольше трех минут, нам с моим ужином придется расстаться. Дышать стало тяжело – вязкий воздух никак не хотел заходить в легкие. Я, как рыба, раскрывала рот, жадно глотая воздух, уже не беспокоясь о том, что мои хриплые, рваные вздохи могут выдать меня. Сейчас мне хотелось просто не лишиться чувств. Да и бояться было некого. Граф и Косой были полностью поглощены происходящим. Они вместе со мной поднимались в воздух в центре холла вместе с книгой, с которой Граф по-прежнему читал льющиеся водоворотом слова, сгущая воздух, топя все сущее в невесомости. Он больше не слышал, не видел, не ощущал ничего вокруг себя. Он стал частью заклинания, ретранслятором той силы, которую несли с собой слова, преобразуя то, что лилось в него из ниоткуда, в силу столь могущественную, что я чувствовала ее всем своим телом. В одну секунду я осознала себя крошечным жучком, мелкой, ничего не значащей, не имеющей веса и какого-либо смысла крупинкой из тех, что кружатся в лучах солнца в пыльной комнате. А Граф все говорил и говорил, становясь все сильнее и сильнее. Голос его звучал монотонно , но сама речь сверкала невероятными переливами, и если бы можно было превратить слова в цвет, то вся комната залилась бы сиянием цвета морской волны, переливающимся в синий, фиолетовый, белый, лазурный, бирюзовый и снова окрашивающимся в цвет морской волны, чтобы опять повторить этот круг заново.

А потом все исчезло. Не стало ни потолка, ни пола, ни стен, ни колонны, за которую я держалась, ни неба, ни земли, ни луны, висящей высоко в небе. Вокруг стало темно, холодно и безвоздушно. Я задержала дыхание, понимая, что надолго меня не хватит, и огляделась. Мы словно висели в космосе, с той лишь разницей, что не было ни звезд, ни солнца, а единственным источником света в кромешной мгле было раскаленное от волшебства тело Графа, льющее ровный ярко-голубой свет, но и его было достаточно, чтобы увидеть, как зависли в невесомости четыре фигуры. Я посмотрела на плывущего в пустоте Косого, пытающегося удержаться на плаву, стройную, вытянутую фигуру Графа, а потом посмотрела туда, где еще секундой раньше были двери. Там был Фос. Замер в хищном оскале. Огромный, тяжелый зверь все еще был в полной боевой готовности. Невесомость застала его врасплох. Тяжелые лапы , не чувствуя опоры, ощетинились длинными, как лезвия, когтями, а белые, острые клыки, сверкавшие в оскале (или улыбке?), разомкнулись , пытаясь вдохнуть кислород, которого не было. Я увидела лишь, как сверкнули его черные, как капля чернил, глаза в ненависти, переходящей в недоумение, как вдруг выяснилось, что невесомость держала не всех. Ошарашенный, сбитый с толку зверь начал медленно проваливаться вниз. Для него гравитация существовала и упрямо тянула его на дно. Он буквально тонул в плотном киселе, задыхаясь и барахтаясь. Глаза округлились, огромные лапы заметались в поисках земли, пасть открывалась и закрывалась, а тело неестественно вывернулось, пытаясь поймать баланс. В это же время заныли мои легкие. Я метнула взгляд на Косого – тому тоже было нехорошо. Он был белее мела, но взгляд его не выдавал ни паники, ни смятения, лишь полная сосредоточенность и готовность в любой момент сделать все, что от него потребуется. Граф был в трансе, но при этом дышал он спокойно и ровно. Одному Богу известно, откуда он брал кислород. У меня закружилась голова, а перед глазами все поплыло, но Фосу было гораздо хуже. Он вертелся, как уж на сковороде, все ниже и ниже погружаясь во мрак. Его растерянность сменилась гневом и перед тем, как пропасть поглотила его, он издал громкий, вибрирующий рык, который утонул вместе с ним в темноте. И тут все закончилось.

Реальность вспыхнула вокруг меня и ослепила так же, как ослепляет резкий яркий свет, зажжённый в темной комнате. Замок, во всем его великолепии, воплотился вокруг, оглушая меня светом, запахами и гравитацией. Последняя, кстати, довольно болезненно напомнила о себе, пнув меня по заднице мраморным полом. Приземлилась я неудачно, больно ударившись не только задом, но и спиной, и, по-моему, что-то хрустнуло либо там, либо там. Зато воздух, сладкий как никогда, хлынул в легкие, разгоняя мрак в голове. Я лежала на полу и дышала, наслаждаясь тем, что могу это делать. Понимание того, как прекрасно, просто иметь возможность дышать, становится ясным лишь после того, как у тебя эту возможность забирают. Я лежала и вспоминала Влада. Почему именно сейчас? Его слова о том, что Фос – не волк, звенели в моей голове, как колокола. Фос и правда, не был волком. Фос был огромным черным медведем.

– Ну и как представление? Понравилось? – прозвучал за спиной знакомый бархат низкого, властного голоса, полного холода и плохо скрываемой злобы.

***

Мы сидели в кабинете Графа и молчали. Наверное, мне следовало бы начать разговор первой, но я не находила нужных слов, кроме тех, что сказала еще в холле и повторила по дороге сюда – я не специально и я не собираюсь никому ничего рассказывать. Я, чуть было, не ляпнула крылатое "я – могила", но вовремя спохватилась, испугавшись, что Граф может понять эти слова буквально. Я честно пыталась найти подходящие слова, но все они куда-то разбежались и попрятались. Да и что вообще можно сказать, когда тебя застукали за шпионажем? Правильно, ничего. Но молчание затягивалось, становясь неловким.

Граф всеми силами пытался сдерживать свой гнев, но получалось у него не очень. Раскаленное железо кипело внутри него, и это было видно по частому дыханию и вздутой жилке на шее. Но, несмотря на это он пытался изобразить хладнокровие, а я не смотреть ему в глаза.

Я прекрасно понимала, что привело его в бешенство. Наверное, я бы тоже, мягко сказать, разозлилась бы, если бы кто-то увидел, как я прошу милостыню у своего врага. Но как еще я могла объяснить, что у меня и в мыслях не было становиться свидетелем подобного. Все из-за любопытства, будь оно не ладно. Но кто в это поверит? Я бы не поверила. Да-а-а… Как-то не заладилось наше общение с Графом.

Я мельком бросила не него быстрый взгляд. Он сидел за огромным столом, такой же большой и значительный, раздутый от злобы и собственного уязвленного эго. Он усиленно тер переносицу большим и указательным пальцами левой руки, да так усердно, что я побоялась, что он сломает себе нос. Наконец, он тяжело вздохнул и поднялся. Он подошел к окну. Там ночь неохотно уступала место предрассветным сумеркам. Он заговорил нарочито тихо, словно боялся, что любое неосторожно сказанное слово, может разорвать тонкую нить, с огромным трудом сдерживающую его гнев.

– Ты нашла своего друга?

Этого вопроса я не ожидала, а потому слегка оторопела.

– Простите, я не поняла?

– А тебе и не надо ничего понимать! Тебе нужно отвечать на вопросы, которые я задаю!

Я совсем растерялась. Все монологи, что я готовила в своей голове, к этому вопросу не подходили.

– Нет. А причем тут…

– Откуда ты пришла?

Я вообще перестала что-либо понимать. Он повернулся ко мне, и вот тут-то мне стало по-настоящему жутко. На каменном лице темно-синим огнем полыхали глаза. Гримаса ледяной злобы напоминала лицо статуи с живыми глазами, пытающимися пронзить меня насквозь. Он не просто злился, он ненавидел меня, и я никак не могла понять – за что. Нет, я понимаю, что сегодняшний инцидент сложно причислить к списку моих хороших поступков, но и ненавидеть из-за этого просто не имело смысла. В конце концов, ничего настолько страшного не произошло. Все живы и здоровы, кроме Фоса, возможно. Так что же НАСТОЛЬКО злит Графа, что я начинаю мелко дрожать под его взглядом. Поймите, есть огромная разница, между злобой и ненавистью, и я ее вижу. У злости, какой бы сильной она ни была, есть предел. Ненависть может быть безгранична.

– Как ты оказалась в моем лесу? – процедил он сквозь зубы.

– Я уже говорила Вам…

– Тогда где твой друг? Можешь показать мне его дом?

– Я не знаю, я не нашла…

– Ты не нашла его лишь потому, что это все вранье! От первого до последнего слова!

– Неправда.

– Не смей врать мне! – закричал он, да так громко, что хрустальный бокал на столе завибрировал, отзываясь тонким звоном, а огонь в камине взвился, словно в него подлили масла.

Я замолчала. Граф, дыша, словно разъярённый дикий зверь, прошагал к противоположной стене, где огромный стеллаж с бессчётным количеством книг возвышался до самого потолка, потом развернулся и вернулся на прежнее место. Потом он проделал это еще раз. И еще. Пока он метался по комнате, я судорожно соображала, почему мы снова говорим о Владе, а не о моем подлом (будем называть вещи своими именами) поступке. И что мне теперь со всем этим делать? Положение мое безрадостное, как ни посмотри. Ведь если объективно, то получается сущее безумие. Влада я не нашла, а потому логично предположить, что он – лишь плод моего воображения, кроме того, я бессовестно подглядывала, и была в этом уличена. Но, с другой стороны, все, что произошло сегодня в холле, случилось так быстро, что у меня не было времени на то, чтобы благородно выйти из тени. Но я-то знаю, что Влада я не выдумала, и будь у меня возможность, не стала бы бессовестно подглядывать. Вот только как это доказать? На моей стороне только слова, пустые и ничего не значащие.

– Послушайте, не было у меня коварных замыслов. Я правда…

Но тут Граф остановился и, повернувшись ко мне, буквально взорвался.

– ЗАМОЛЧИ! – зарычал он. – ТЫ ОБМАНУЛА МЕНЯ! – кричал он, да так громко и зло, что сердце мое зашлось и полетело вскачь. Я посмотрела на него и остолбенела. Его глаза, полные ненависти, предательски заблестели. Не веря своим глазам, я открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова. Я была напугана, но еще больше я была удивлена. Граф увидел это, прочитал на моем лице мое замешательство, удивление и понял, как в сотые доли секунды стал беззащитен передо мной. Стена его величия рухнула, и ничто больше не отделяло нас друг от друга. Это и стало последней каплей. Он взревел, как раненый зверь, схватил со стола бокал, что было сил, метнул его в стену. Тот взорвался сотней мелких осколков, с мелодичным звоном разлетаясь в разные стороны.

– ВОН! – заорал он, нечеловеческим голосом. – ВО-О-ОН!!!

Я подскочила, а в следующую секунду, вслед за бокалом полетела чернильница, кувыркаясь в воздухе и очерчивая выливающимися чернилами круги вокруг себя. Рванув к двери что было сил, я краем глаза увидела, как поднялись в воздух книги, словно их подбросило взрывной волной, как взлетели со стола бумаги. Услышала треск дерева за своей спиной и звериное рычание, от которого меня бросило в пот:

– УБИРАЙСЯ!!!

Я летела к двери, не чувствуя ног и секунды, что понадобились мне, чтобы преодолеть расстояние от софы до двери, застыли, превращаясь в смолу. А за спиной у меня трещало дерево, звенело стекло, рвалась и горела бумага, и все, что было не прибито к чему-либо, воспарило в воздухе в жуткой пляске магии и ненависти. Я слышала проклятья и чувствовала, как вибрирует воздух от вспышек волшебных заклинаний, проносящихся мимо меня, озаряя полутьму кабинета.

Вылетев за дверь, я понеслась во весь опор, боясь даже обернуться. Успеть бы унести ноги, пока какое-нибудь заклинание не отрикошетило мне в спину. Бежала я так быстро, что не успела опомниться, как оказалась у крошечной деревянной двери, той самой, которая вела к спасительному выходу. Я схватилась за ручку и рванула дверь на себя. Оказавшись в коридоре, я не забыла захлопнуть за собой дверь, чтобы быть уверенной, что между мной и хаосом, сотворенным из пустяка и дурного характера, есть надежное укрытие в виде старого, ссохшегося куска дерева. Я побежала вниз по ступенькам, даже не понимая, куда бегу. Но сейчас перспектива заблудиться пугала меня куда меньше, чем быть испепеленной в порыве гнева. Очутившись в коридоре, я все еще не могла заставить себя остановиться, и бежала, наугад выбирая направление в развилках бесконечно одинаковых коридоров. Сердце, как сумасшедшее, колотило ребра, а воздух свистел, входя и выходя из легких, но ноги все никак не могли остановиться. И лишь когда мне показалось, что я вот-вот упаду в обморок, я остановилась, облокотилась спиной о стену и сползла вниз, усевшись на прохладном полу. Пять минут я просто дышала. Перед глазами плавали круги, но я всеми силами держала свое сознание при себе.

Наконец, сердце успокоилось, а руки перестали трястись. Я облизнула пересохшие губы. Водички бы. Ну да ладно. Сейчас меня радует уже то, что над головой не свистят пули. Я оглянулась, чтобы понять, куда меня занесло.

Прямо передо мной возвышались исполинские, метра четыре в высоту и почти столько же в ширину, резные, деревянные двери. Неземной красоты узоры, причудливо сплетались между собой, с легкой руки мастера, открывая взору, совершенно невероятные, по тонкости исполнения, узоры. Тут были и единороги, и феи, фавны, странные, но очень красивые, птицы, со стрекозиными крыльями и манящие серены. Две огромные и, наверняка, очень тяжелые, дверные ручки были отлиты в виде огромных распустившихся лилий. Почему-то у меня не возникло абсолютно никаких сомнений. Я поднялась и подошла к двери. Положив руку на медную ручку, я почувствовала холод металла, запах дерева и лака, и, потянув дверь на себя, ни секунды не сомневалась, что там меня ждет что-то прекрасное. И не ошиблась.

Тяжелые двери неохотно поддались, с лёгким недоверием открывая мне то, что прятали. Что это была за комната, я поняла еще до того, как увидела ее. По запаху, когда воздух, немного душный, но такой узнаваемый, коснулся моего лица. Этот запах вы знаете и, так же как и я, ни с чем не спутаете его. Сухой, ненавязчивый, но пряный, со своим неповторимым оттенком, он отливает золотом, и не похож ни на что другое на свете. Вдохните поглубже. Чувствуете аромат? Старая бумага, картон и кожа, типографская краска, пыль и солнечный свет, нагревающий деревянные стеллажи. Это аромат фантазии, смелой и безграничной, желания, неистового и необузданного, это непередаваемая атмосфера предвкушения чего-то неземного, настолько свободного от всего, что нельзя, чего не существует, не бывает, невозможно. Это лёгкий шлейф волшебства и тонкий оттенок вседозволенности, как бы странно это ни звучало для тех, кому не знакома эта магия. Те, кто ни разу здесь не был или был так давно, что уже и не вспомнит этого места, знайте, что все самые смелые идеи и самые отчаянные личности обитают именно здесь. Здесь, в этой комнате, все возможно, все разрешено и все может быть. Именно тут живут самые смелые путешественники и бесстрашные покорители далеких галактик , отсюда стартуют космические корабли на Марс и Венеру, здесь обитают ужасные твари, живущие в морской глубине, там, где нет ни крупинки света, и именно тут любят великие, умирают и снова возрождаются бесстрашные, и жизнь предстает пред вами такой, какой ВЫ хотите ее видеть. Здесь ваша фантазия унесет Вас туда, куда вы пожелаете, и ничего невозможного нет. Порталы в бумажных переплетах откроют перед вами миры, о которых вы боялись мечтать. Они заставят Вас смеяться и плакать, любить и ненавидеть, переживать и, нервно кусая губы, нетерпеливо перелистывать страницу за страницей, глядя, как перед Вами разворачивается целая вселенная со своими запахами, звуками, красками. Вы полюбите людей, живущих в этих мирах, будете плакать, прощаясь, и уже никогда, НИКОГДА не сможете их забыть. Здесь на полках дремлет магия слова, сонно потягиваясь пушистыми лапами, в ожидании Вас, и Вы всегда сможете найти ее здесь. Она никого не оставит равнодушным, если Вы сумеете ее разглядеть. Своенравная и нежная, всегда нетерпеливая, но такая ручная и податливая, она станет для Вас тем, кем вы захотите. Нужно всего лишь захотеть. Лишь захотеть.