Глава 36
Она сидела с прямой спиной за столом у окна и смотрела на улицу. Но стоило мне войти, как сразу же поднялась, низко опустив голову, избегая смотреть мне в глаза. Столько времени прошло, а ничего так и не изменилось. Я вздохнул. И тут заметил, что она странно себя ведёт, очень странно даже для неё, а на краю постели лежит какая-то тряпка, похожая на больничный халат… Когда вспомнил, что в нём забирал её в последний раз из клиники, едва не зарычал от злости. Какого хера она делает? Зачем достала это? Мне и так хреново! Что за спектакль?!
– Что на этот раз случилось, Элисса?
Раздражение в голосе скрыть было сложно. И судя по её дрожи, она тоже заметила его. Но молчала.
– И на хрена ты вытащила вот это? – поднял халат с постели и кинул на пол. – Нормальной одежды мало тебе?
– Я… просто…
Она продолжала мяться, когда я подошёл ближе. Собака – Эмин глухо зарычала из угла, но Элисса шикнула на пса и дала команду, хотя по интонации скорее попросила, «сидеть».
– Ты ещё будешь тут тявкать, блохастая псина! – зло рыкнул я. – Ну, что ты просто, Элисса?
– Позвольте остаться хотя бы ему? Он… воспитанный… И знает все команды. И блох у него нет…
– Плевать. Ты на мои вопросы не ответила.
– …простите… я… подумала…
– Можешь нормально говорить? У меня нет настроения играть в няньку.
Как я сейчас хотел орать. Материться. Крушить всё. А вынужден стоять тут. Зачем я вообще сюда припёрся? Вот зачем?! Не нужно было приходить! Всё рушится вокруг, а она… Она так смотрит на меня, то есть на мои ноги, будто под ними уже разверзлись врата ада, и оттуда прямиком к ней лезут черти.
За что?! За что она считает меня таким монстром?!
– Вы сказали… что… я не подхожу… и отправите меня… и та женщина… поэтому… если нужно… я переоденусь… и… только позвольте оставить… его… – эти заикания не только не усмиряли во мне ярость, а будто подливали масло в огонь.
Девочку трясло, её зубы снова стучали, а пальцы впивались в плечи. Но я не сразу понял, о чём она говорит, то есть шепчет. А потом сообразил, что услышала наш разговор с Эррин. Ах ну да. Я же изверг. Я же ублюдок. Который только и ждёт удобного случая, чтобы отказаться от неё, отправить на опыты. Ведь в это так легко поверить, несмотря на то что попытался дать ей свободу, оставил её в покое… И снова злой смех вырвался из груди.
– Вот так ты думаешь обо мне, да? Услышала обрывок разговора, и даже не спросив, решила всё за меня? Думаешь, я пришёл к тебе, чтобы вышвырнуть в лабораторию?! Чтобы отдать тебя для экспериментов? Чтобы потом приступить к созданию наследников с тобой сразу, как вернёмся домой? А может ещё в дороге? Считаешь меня чудовищем? Все ещё? Я так старался быть лучше… для тебя. Но ты же все ждёшь… Ждёшь! Ждёшь!
Щенок бросился ко мне, оскалив зубы, словно поняв заранее, что случится дальше, но я перехватил его за шкирку, как недавно Эрдана, и с силой вышвырнул из комнаты, вернувшись к ней после того, как захлопнул дверь. Она не двигалась, замерла, как всегда, всем видом показывая, что готова ко всему. Снова делает это! Снова!!
– Ты всё время предлагаешь мне поступать так же, как те мрази! Может, ты просто хочешь, чтобы я это сделал? Может, тебе нравилось то, что делали с тобой в лаборатории?! Нравилось, Элисса?!
Совсем легко толкнул её, но не удержавшись, она упала на постель, а я был так зол, в ушах шумело, внутри увеличивался ураган обиды. За что она меня так ненавидит?! Я же старался! А она видит во мне лишь чудовище! Тупого кровожадного зверя! Хотя ни разу я не сделал ничего подобного даже! Но если бы сделал, то может было бы не так обидно? Ведь хотел же…
Не помню, как оказался над ней и задрал до шеи тонкую домашнюю майку, а свободные штаны вместе с трусиками спустил до самых колен.
– Этого ты хотела? Так тебе нравилось?!
Я хотел убить её сейчас. Впиться в её шею зубами, растерзать, уничтожить, чтобы её больше не было. Чтобы не смела смотреть на меня вот так, как смотрела только что. Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Она не сопротивлялась, только сжимала кулачки и губы, и все же болезненный вскрик вырвался, когда я сжал одной рукой худое бледное бедро, а другой тонкую талию с впалым животиком и прижался к ней уже каменным стояком. Её застывшее подо мной тело, едва сдерживаемые всхлипы, смирение и волна отчаянной безысходности заставляли ярость клокотать, требовать наказать её ещё, но тут моя рука оказалась рядом с её, когда я опирался на кровать, чтобы не придавить её сверху, и она вцепилась в неё своей ручкой и уткнулась красным от слёз носом в моё запястье, продолжая сжимать веки, из-под которых уже показались крупные капли.
Я вдруг понял, что она неосознанно ищет защиты у меня, даже понимая, что я делаю с ней… Но стоило мне опустить её талию и двинуться над ней чуть назад, наблюдая, как на бледной коже вспыхивают красные пятна от моих касаний, как она снова судорожно всхлипнула, наверное, решив, что я тоже собираюсь раздеваться, и крепко зажала себе рот ладошкой, продолжая вдыхать мой запах и… дышать… как я её учил каждый раз… Вдох, выыыдох. Медленный глубокий вдох и снова выыыдох…
Я не любил Элиссу, даже не испытывал к ней особенной привязанности, (лишь жалость, умиление порой, иногда раздражение).
До этого момента.
То, как она искала у меня защиты от меня же что-то поменяло. Я не мог объяснить, но внутри бушевал уже совсем другой ураган…
Когда всё же отстранился полностью, она даже не пошевелилась. Лежала так, как положил. И продолжала дышать… Лишь руку убрала с моей, наверное, чтобы не мешать её переставить, если захочу…
– Элисса, – позвал зачем-то, уже умирая от осознания ужаса своего поступка, ведь мне нечего было ей сказать.
Она не откликнулась, продолжая смирно лежать, вздрагивать и закрывать свой рот, вжимая ладонь в лицо до белых следов на коже. Не делала попыток прикрыться, попросить прекратить или отползти дальше… Может потому, что не верила, что это поможет? Наверное, она сейчас хотела кричать. Наверное, ей было не только физически больно, но и морально, ведь скорее всего, несмотря на свои предположения она считала, что я не стану причинять вред намеренно… А может надеялась, что буду нежным, если и соглашусь однажды принять то, что предлагала мне прежде…
Не в силах смотреть на неё, бледную, задыхающуюся в тихой истерике, на наливающиеся синяки от моих лап, натянул на неё штаны и вернул на место скомканную на шее майку. За дверью выла и скреблась её собака.
– Прости, – прошептал и ушёл, впустив к ней прихрамывающего пса.
Тот бросился сразу к ней на постель и принялся лизать плотно сомкнутые веки. Я дошёл до кабинета и опустился в кресло, глядя в пустоту перед собой. Что я только что едва не сделал? А что сделал? Она же теперь…
Горло перехватила ледяная рука ужаса. Закашлялся и сполз на пол. Я же её почти…
Вскочил на ноги, намереваясь бежать обратно, гладить её, обнимать, клясться, что больше никогда не поступлю так. И тут снова перед глазами всплыл образ крошечной полураздетой девочки, зажимающей свой рот, чтобы не кричать, когда стану… Схватился за сердце и вновь осел по стене вниз. Вряд ли моё присутствие сейчас её успокоит.
Чувствуя себя опустошённым, будто все силы выпило разом, доковылял до рабочего стола и открыл камеры. Впервые за это время. А что ещё я мог сделать прямо сейчас?
Хотелось удавиться.
Моя пара всё так же лежала на постели, не обращая внимания на собаку, глядя пустым взглядом перед собой в стену. Она больше не рыдала, но по её щекам катились прозрачные капельки, которые она машинально слизывала с губ и иногда шмыгала носом. Моя маленькая… Крошечная… Беззащитная…
Я всё не мог оторвать глаз от экрана, когда она встала и как-то механически, без эмоций отправилась в душ. Собака последовала за ней. Но Элисса не смотрела на неё.
Отсчитывал минуты, пока она была в ванной. Наблюдать за ней там было неправильным. Особенно после того, как я сегодня с ней поступил. Но снова боялся, что она что-то сделает с собой. Вернулась спустя минут пятнадцать, может двадцать, и села на самый край кровати, глядя на дверь. Не сразу сообразил, что ждёт, что я вернусь… И что? Что, она думает, я сделаю дальше?
Вызвал домоправительницу из другого крыла дома и попросил передать Элиссе, что я не собирался её никуда отвозить, а сейчас уехал из дома. Не хотел, чтобы она боялась продолжения. Та выполнила всё в точности. В ответ девочка лишь безразлично кивнула ей и села вновь в своё прежнее положение, продолжая гипнотизировать дверь. Не поверила? Или… Или что?
Она просидела так всю ночь, задремав лишь на несколько часов, и я вместе с ней, только по эту сторону монитора. Её голова мотнулась вниз, и Элисса вскочила на ноги, со страхом глядя на дверь. Я же сказал, что уехал… Почему она…хотя бы не заперлась на ключ тогда, если не поверила?
За окном только-только начало светать, щенок в её ногах скулил, может просил еды? Она погладила его по голове, шепнув что-то в волнистое длинное ухо, потрогала повреждённую лапу, осмотрела, снова погладила и затем несмело, то и дело оглядываясь, отправилась на кухню.
Медленно, как на казнь, пошёл туда же. Сил не было не делать ничего. Хотя и что теперь делать я тоже не знал. Понимал, что не она виновата в том, что все мои мечты рухнули, а уж тем более в том, что привыкла ждать подвоха, но наказал-то в итоге её… Ублюдок. Я-таки стал тем, кем она меня считала.
Когда неслышно вошёл, увидел, как сгорбившись, она стояла у раковины и машинально терла бок уже давно чистой кружки губкой. Один, десять, двадцать раз, и, кажется, не планировала останавливаться. Может была всё ещё в шоке или пыталась так успокоиться. Вроде даже не плакала.
Я подошёл ближе, забыв, что она не услышит приближения, ведь её слух отличается от моего.
– Элисса, – позвал тихонько, но всё равно испугал.
Чашка вылетела и разбилась вдребезги. Девочка начала трястись как перед припадком, и я подскочил ближе.
– Тише, тише, это я, не бойся.
Что я несу? Именно меня она сейчас и боится!
– Прости меня, прости, слышишь? – осторожно держал её за плечи. – Я не причиню вреда! Обещаю, маленькая, я не стану делать ничего плохого.
Девочка начала задыхаться, и я вновь и вновь просил её дышать и смотреть на меня, умолял простить и не бояться, хотя и понимал, что если не верила мне прежде, то теперь не поверит тем более. И всё же она немного успокоилась спустя некоторое время. Тогда-то и попросил:
– Скажи хоть что-нибудь. Пожалуйста.
Меня пугало до чёртиков её молчание. Сейчас все остальные мои проблемы казались неважной мелочью. А вот её трясущееся тельце, с которым я повёл себя так грубо и страшно…
И вдруг:
– Мне не нравилось.
– Что?
– Мне не нравилось, что со мной делали там, – выдавила она, а я побледнел.
В груди снова защемило. Она запомнила мои злые слова. И сейчас говорила это так… Лучше бы боялась меня, обвиняла, ненавидела, но не так…
– Элисса, я знаю и не думал так, сказал это от злости и раздражения, прости…
– Мне не нравилось, – повторила она. – Я не смогу так больше. Если Вы… Если Вы отдадите меня…
– Я НЕ ОТДАМ!
– Если отдадите, я умру.
Она продолжала смотреть мне в грудь, не поднимая свой взгляд, наполненный страхом и отчаянием.
– Элисса… девочка моя… я не отдам тебя. Никогда, понимаешь?
И тут заметил, как из её сжатого кулачка капает кровь. Осколок! Она сжимает осколок!
– Разожми руку! Ну же! Что ты делаешь?!
Элисса подняла всё же на меня огромные, полные боли глаза, и не известно, от чего именно было ей больнее, от раны или нашего разговора.
– …не могу…не получается…
Видимо, очередной спазм.
– Я помогу, не бойся, ладно?
Взял её руку в свою и начал разжимать крошечные пальчики, уже полностью покрытые её кровью. Когда удалось, то сам промыл ладонь под водой и… обработал тем, что было рядом. Своей слюной. Так заживёт быстрее. Она не сопротивлялась, позволив мне водить по её раскрытой теперь ладошке с глубокими порезами влажным пальцем.
– Прости меня, я больше никогда не скажу таких ужасных слов. И не поступлю так, как вчера. Обещаю.
Она кивнула. Хотя не поверила. Как не верила и прежде. Я поднял её лицо, заставляя смотреть в глаза.
– Прости. Я ненавижу себя за то, как поступил с тобой.
Но не увидел злости или обиды. Только та же нескончаемая боль, которую я чувствовал, как свою. Погладил большим пальцем её щечку. Она никак не отреагировала. Смирилась.
Лишь показалось, что качнулась мне навстречу, но тут же отступила дальше на несколько шагов. Сама разрывая наш контакт. Мы стояли друг напротив друга и молчали. Элисса была растеряна и кусала нижнюю губу, стараясь делать это незаметно. Ей наверняка было страшно и неуютно рядом со мной…
– Если хочешь, то можешь уйти. Не бойся, что я приду в твою комнату. Я не приду.
Развернувшись на пятках, она быстро скользнула к лестнице и вверх. А забежав к себе, заперла дверь на ключ. Я слышал это. И хотелось зверем реветь от её боли и страха.
Глава 37
Вернувшись в кабинет, вновь откинул крышку ноутбука. Мне хотелось скулить у неё под дверью, как недавно Эмин-младший, а не быть так далеко после всего, но моя близость теперь будет пугать её ещё больше. Заметил, что она стоит возле зеркала в полный рост, у шкафа, приподняв свитер и что-то рассматривает там. Стоило ей чуть повернуться, как понял, что именно, и покрылся испариной.
На её талии виднелось тёмное пятно синяка от моей руки. Огромное по соотношению с её комплекцией. И наверняка причиняющее боль… Это сделал с ней я. И нет мне оправдания, объяснения, сколько угодно можно твердить, что ещё довольно долго был терпелив, что с истинными парами мы бываем порой и ещё более несдержанными из-за звериных инстинктов – это верно, но ведь не с Элиссой же…
Стиснул кулак так, что косточки хрустнули. Но продолжал смотреть.
Она нерешительно коснулась повреждённого места кончиками пальцев и… погладила… Что значил этот её жест? Она так жалеет себя? Успокаивает? Что она делает? Я мог установить камеры по всему дому, хоть в каждом углу, но это не помогло мне залезть ей в голову и понять хоть что-то. Вернув одежду на место, девочка подошла к двери, проверила, что та заперта, огляделась, как воровка, будто собиралась сделать что-то неправильное, запретное, и приблизилась к постели, вынув из-под подушки нечто тёмное. Какую-то тряпку. Погладила и её. А потом посадила рядом щенка, свернулась калачиком и улеглась щёчкой на эту странную вещь, баюкая свою порезанную ладонь.
Я видел, что она плачет, но уже не в истерике, а как раньше, от безысходности, смирившись, но гладит то свою собаку, то моток тёмной ткани. Мне захотелось пойти прямо сейчас и узнать у неё, что это такое. Но я теперь вообще не имел права ничего у неё спрашивать.
Решившись, перемотал запись на день назад. Потом на неделю. Потом на месяц. И ещё дальше… Сорвался. И весь день только и занимался тем, что следил, как прошло то время у Элиссы, пока мы не общались вовсе.
Видел, как в самом начале она каждый вечер в одно и то же время приходила в гостиную, садясь на край дивана, складывая руки на колени и бросая взгляды на мою часть. Ждала долго, иногда по несколько часов. Потом, низко опустив голову, уходила. Так и знал, что не поверила моим словам, что больше этого делать не стоит, и продолжала.
По утрам неизменно готовила на кухне и оставляла завтрак на середине стола, накрыв салфеточкой. Да, я видел иногда её старания. Но почти перестал завтракать вовсе. А ещё что-то внутри скребло, когда замечал это. Ведь знал, что она не хотела бы это делать, просто считает себя обязанной. Это причиняло мне боль, которую тщательно пытался скрыть. Поэтому обычно её блюдо оставалось нетронутым. Иногда его убирала горничная, чаще выбрасывая, иногда Элисса вечером приподнимала салфеточку за край и смотрела на нетронутую еду, растерянно замирала и… тоже выбрасывала.
А утром готовила снова.
Порой я срывался и съедал то, что она сделала. Элисса очень вкусно готовила. Но еще больше мне нравилось, что она готовила для меня…И в те дни, видя пустую тарелку или её отсутствие, она приходила в гостиную раньше и сидела немного дольше. Может думала, раз принял от неё завтрак, то и туда приду? Но я не приходил.
Это был какой-то нескончаемый месяцами ритуал. Утром готовить мне еду, вечером ждать в гостиной. Она до сих пор не перестала приходить туда, пропустив всего лишь несколько дней, в которые плакала в комнате, как сегодня. А потом возвращалась к привычному распорядку.
В другое время она рисовала. Однажды мне показалось, что на её холсте был мой портрет… Но это вряд ли. С чего бы ей рисовать меня? Наверное, с этого ракурса я просто неправильно увидел, или выдаю желаемое за действительное.
Пару раз выхватил на записи момент, как она подходит к моему кабинету и заносит кулачок, чтобы постучать. Но потом опускает его, начинает дрожать и вновь убегает прочь, оглядываясь, будто стану догонять. Зачем она приходила? Если ей было что-то нужно, просила домоправительницу обычно.
В день, когда Эрдан был в моём доме в последний раз, они и правда столкнулись в коридоре. Он что-то сказал ей и улыбнулся, она обхватила себя за плечи руками и убежала, не ответив, но затаилась за поворотом, а потом… Элисса подслушала наш разговор… Она стояла за дверью, глядя в дерево и почти не дышала. Наверное, я был слишком занят выяснением отношений, что не заметил её присутствия. А теперь с ужасом пытался вспомнить, что мог сказать в ярости племяннику о ней. Ведь мы совершенно точно говорили о ней…
В момент, когда за дверью раздался шум, наверное, когда я ударил Эрдана, она закрыла себе рот ладошкой и быстро ушла прочь. А потом… это был один из вечеров, когда она не приходила в гостиную и не ждала меня, а плакала в комнате…
И этим же вечером наблюдала за моим разговором с Эррин… Слышала то, как я отзывался о ней, какие страшные вещи говорил, иронизируя, и приняла всё за чистую монету… Она убито вошла в комнату, достала трясущимися руками с нижней полки шкафа халат, положив его на край постели, хотела переодеться сразу, но почему-то передумала, погладив край своей домашней майки ладошкой словно это было что-то живое и очень нравилось ей. Затем присела к щенку и шепнула что-то вроде, что попросит за него и ей очень жаль, и просто ждала, когда я приду, запрокидывая голову, чтобы не текли слёзы. Решила, что верну её в лабораторию, которой нет, позволю ставить над ней эксперименты, а потом… Я попытался смочить пересохшее горло слюной. Не вышло. Язык прилипал к нёбу от кошмара содеянного.
Почти каждую ночь, Элисса долго сидела на своей постели, глядя на дверь. И судя по тому, что к ней в это время никто не заходил, то наверняка думала, что я не сдержу слова и завалюсь к ней пьяным снова. А может просто ждала меня… Надежда всколыхнулась внутри, и погасла. Вряд ли её ожидание было приятным, даже если и правда ждала…
А вот дальше… Её кошмары вернулись к ней почти сразу, как я перестал проверять записи камер. Она задыхалась от истерики, тихо вскрикивала и выгибалась на кровати, как было до появления щенка. Тот пытался лизать её лицо, руки, скулил, но это не помогало. Только проснувшись, она гладила его и плакала… Наверное, вспоминала свои кошмары… А я…
Я бросил её наедине с этим всем… Одну…
Её кошмары стали реже после того, как однажды она украдкой притащила откуда-то и положила под подушку ту самую тёмную вещь. Я не понимал, где она взяла её, и что это вообще такое. Но по ночам, так же как сейчас, проверив, закрыта ли дверь, она гладила её осторожно, как и собаку, и клала рядом с собой. Не знаю, что это, но если это помогает ей успокоиться, то надо притаранить ей вагон этих тряпок.
Переключил запись на «онлайн», пропуская всего одни сегодняшние сутки, ведь сил смотреть на себя со стороны просто не было, и вцепился глазами в худенькую фигурку, сжавшуюся на постели в полутьме. Выходит, провёл весь день за просмотром видео. Эррин звонила несколько раз, но я сбрасывал. Сейчас самым важным было другое.
Элисса уже убрала ту вещь, наверное, снова спрятала куда-то, вроде спала, и вдруг… из её губ вырвался глухой хрип, а телом завладели судороги, судя по тому, как неестественно откинута её голова. Схватив из ящика ключ, я бросился к ней, даже не думая, что будет, если она проснётся и увидит меня.
Вошёл и сразу же кинулся к ней, начав гладить по влажным от холодного пота волосам, шептать, что всё хорошо и ей не нужно бояться. Эмин, сначала зарычал, а потом наблюдая, как аккуратно пытаюсь помочь, лег рядом, не спуская глаз. Я видел утром, что он ещё хромает. Наверное, ударился, когда я вышвырнул его.
– Прости, друг, мне очень стыдно, – извинился перед собакой.
Пес не ответил, только прищурился и приоткрыл пасть, показывая мне, что не посмотрит на извинение, если я начну делать что-то плохое с крошечной, только-только переставшей трястись девочкой. Она, как вчера, уткнулась в мою руку носом и тихо сопела, иногда вздрагивая и стискивая губы, будто хотела кричать, но не делала этого. Её белокурая с кудряшками макушка оказалась совсем рядом, и я тихонько поцеловал, не удержавшись, вдыхая знакомый аромат, по которому безумно скучал.
Да, я поступил как редкостный мудак. Решил дать ей свободу, а по факту бросил одну справляться со своими проблемами. Может она подходила к моему кабинету, чтобы… поговорить со мной? Просто поговорить… Я даже не подумал, что она не общается ни с кем, кроме собаки. Что перестав видеться с ней, лишил её единственного, с кем она хоть как-то говорила, оставил в полной изоляции… Как же ей было одиноко. И страшно. В чужом ей доме, где хозяин ведёт себя отстранённо. Ведь она могла подумать, что я захочу избавиться от неё, раз не принимаю ничего в качестве оплаты за заботу и кров, хоть и сказал обратное.
И эти её слова сегодня… про то, что не нравилось… Как я мог вообще сказать ей такое?! Кажется, это даже хуже чем то, что сделал. Правда. Я попытался взять силой её тело, но этими словами… вонзил клинок прямо в душу, а потом ещё и наплевал туда.
Сквозь сон Элисса завозилась, сжала кулачки и, прижавшись к моей ладони, прошептала неразборчиво:
– Не отдавайте… меня…только… не… отдавайте…
Какой же я урод. Она даже во сне говорит только со мной. Просит защиты. А я… отдал. Отдал её ночным кошмарам. Одиночеству. Страхам…
– Я не отдам больше, слышишь? Обещаю. Подохну, но не отдам, моя маленькая…
Весь день я вновь называл её так, а ещё… чувствовал что-то странное внутри. Что-то, что тянуло к ней сильнее, чем наша связь. Что заставляло думать только о ней. Разглядывать её сейчас, подмечая, что она не поправилась ни на грамм. Что её щёчки остались такими же бледными, как и были… Но черты лица теперь казались другими… Я никогда прежде не замечал, что Элисса очень красивая…