Естественно, сын заглотил крючок и тут же ринулся доказывать обратное. Стал поспешно доедать, поперхнулся, измарал рубашку в соусе и неуклюже побежал в ванную застирывать. Одна из сущностей отца сжалась от нежности к своему непутёвому гадкому утёнку, а вторая, деловито выудив из аптечки упаковку ваты, поспешила незаметно засунуть ему сюрприз в носки ботинок.
Зыбкие границы между нормальностью и безумием начали стираться.
Важно то, что сын с молчаливым одобрением принял игру отца. Роль мученика ему явно нравилась, хотя, конечно, он никому никогда в этом не признавался. Как древняя старуха, собирающая по крупицам в неверной памяти фрагменты любовных встреч юности, так и он вспоминал все обиды, причинённые ему отцом.
Прокручивая их в мозгу, он вовсе не вынашивал план мести, как можно было бы предположить. Наоборот, представляя очередной разговор с ним, с удовольствием обдумывал, как родитель мог бы ещё поинтереснее и побольнее его ужалить.
Он никому никогда не признавался в этом странном моральном мазохизме. Даже с собой не был до конца честен. Ей же сразу рассказал, растирая свои дрожащие от усталости и боли ноги. Коснулся её: «Пожалуй, я мазохист». Она промолчала. Он поставил чайник, заварил землистого пуэра, прилёг на диван и задумался. «Всё же отличная идея с ватой»,– решил он. «Что старый безумец сотворит в следующий раз?» Потом стал обдумывать её внезапное появление и незаметно для себя самого отключился.
Разбудил звонок. Он долго выбирался из липкого теста сна, в котором бегал почему-то босиком и открывал какие-то двери, потом, ещё не проснувшись до конца, долго искал телефон, не прекращающий трезвонить.
Голос спросил:
– Разбудил?
– Уже не сплю, говорите.
– Годовщину смерти отца отметим? Собираешь народ? Завтра утром прилечу, на кладбище сразу поедем. Это дядя Женя.
Он повесил трубку. Дядя Женя был другом отца. Другом юности, хранителем таких совместных воспоминаний, которые в старости кажутся самыми яркими в жизни. Тоже активный походник-экспериментатор и любитель полётов. Тот самый, с которым неуёмный активный отец отправился в свой последний поход.
Дядя Женя обладал одной странностью. Он менял слова. Менял, везде, где их видел и слышал: напевал песни, исправляя текст, стирал буквы на табличках и подписывал свои. В метро он, конечно, стирал краску, исправляя на дверях «не прислоняться» на «не слон я», а «места для пассажиров с детьми и инвалидов» на «ест пассажиров с детьми инвалид».