Loe raamatut: «Воспоминания. Победы и страсти, ошибки и поражения великосветской львицы, приближенной к европейским монархам в канун Первой мировой войны»

Font:

Вступительное слово

I

Когда Дейзи, княгиня фон Плесс, оказала мне честь, поделившись намерением написать мемуары, я отважился посоветовать ей быть предельно искренней в рассказе о себе и о других. К счастью, благодаря своим открытости и искренности она последовала моему совету – за исключением тех случаев, когда излишняя откровенность повредила бы ныне здравствующим людям. Автобиография, которая не раскрывает личность автора и его современников, написана зря.

Повествование, которое резко обрывается в ноябре 1918 года, покрывает период в 25 лет, предшествовавших Великой войне, и обладает высшим достоинством, так как основано на дневниках княгини фон Плесс и письмах, написанных и полученных ею. Читая ее мемуары, можно понять, что она чувствовала, о чем думала и о чем догадывалась в то или иное время. Читатель сталкивается с подлинными переживаниями, мыслями и знаниями, не подверженными ни влиянию последующих событий, ни перемене точки зрения. Подобная неподдельность – всегда большое достоинство воспоминаний, однако мне кажется, что они особенно драгоценны, когда известно, что их автор стал свидетелем великих исторических событий.

Княгиня фон Плесс, личность очень известная в Европе и Америке на протяжении многих лет, родилась под именем Мария Тереза Оливия Корнуоллис-Уэст из замка Ритин (Денбишир) и Ньюлендс-Мэнор (Гемпшир). Дедом полковника Корнуоллиса-Уэста был младший сын третьего графа де ла Варра. Титул барона де ла Варра восходит к 1209 году, титул барона Уэста – к 1342 году, и, хотя они стали графами лишь в 1761 году, Сэквилли, одна ветвь семьи, носили титул герцогов Дорсет с 1720 до 1843 года, когда шестой герцог и четырнадцатый граф умерли, не оставив потомства, после чего титул прекратил свое существование.

Со стороны бабушки по материнской линии, леди Оливии, дочери Томаса, второго маркиза Хедфорта, которая вышла замуж за преподобного Фредерика Фицпатрика, княгиня фон Плесс состоит в родстве с выдающимися ирландскими семьями Тейлор и Фицпатрик; среди ее родственников Максвеллы, Стэнхоупы, Черчилли, Винярды, Расселлы и много других видных семей.

В 1891 году Дейзи Корнуоллис-Уэст вышла за князя Ганса Генриха XV, старшего сына Ганса Генриха XI, владетельного князя фон Плесс. Семье невесты требовалось представить длинную родословную и бесчисленные гербы, считавшиеся необходимыми в континентальной Европе; семье Корнуоллис-Уэст все удалось без труда. Судя по документам, одним из предков невесты был король Генрих III. Родословная жениха оказалась не менее яркой – он происходил из старинного знатного рода Хохбергов. Дворянство было пожаловано Хохбергам в 1650 году; княжество Плесс принадлежит семье с 1847 года, когда граф Ганс Генрих X Хохберг получил его в приданое, став наследником последнего герцога Анхальт-Кётен-Плесского.

Княгиня вышла замуж, едва покинув классную комнату; она успела сверкнуть лишь на одном лондонском сезоне. Очень юная и совершенно неопытная девушка неожиданно стала женой наследника одного из богатейших европейских князей и тут же окунулась в придворную и общественную жизнь Германии со всеми ее сложностями. Английское воспитание, свободолюбие, любовь к природе, жизни на свежем воздухе в окружении животных и цветов в Уэльсе и Гемпшире, а также полное отсутствие опыта светской жизни отнюдь не помогали ей стать своей при дворе императора Вильгельма II, опутанном суровыми правилами этикета. Однако благодаря пылкому, храброму и, возможно, чрезмерно порывистому характеру Дейзи фон Плесс добилась большого личного успеха, ставшего почти легендарным. И хотя красота, прославившая ее во всем мире, неизбежно порождала ревность и зависть, благодаря своему огромному обаянию, искренности и простоте в общении она без труда обзавелась многочисленными друзьями.

В 1907 году, после смерти отца, князь Ганс Генрих стал владетельным князем (фюрстом) Плесса, обладателем огромного богатства и владельцем многочисленных дворцов и замков: Фюрстенштайна, загородного дворца в Силезии, где насчитывалось 600 с лишним комнат; замка Плесс, также в Силезии, с окружающими угодьями, по размерам превышавшими английское графство; замка Альбрехтсбург в Саксонии, дворца в Берлине, шато на Ривьере и нескольких замков и домов поменьше.

Став владетельной княгиней (к ней полагалось обращаться «ваша светлость») и спутницей главы княжества Плесс, княгиня вынуждена была, в силу своего положения, вести жизнь, которую прежде считала невозможной. Жители Англии, где придворные традиции сравнительно просты, а пышные церемонии проводятся лишь по самым крупным поводам, понятия не имеют о суровости и негибкости этикета и крайней церемонности, царивших до войны при дворах даже самых незначительных немецких князей. Воспитанная как простая английская сельская девушка, получив от предков в наследство валлийскую и ирландскую кровь, княгиня фон Плесс вскоре осознала, что ей душно и скучно в величественных дворцах и замках. Церемонную жизнь в течение нескольких недель в Берлине во время сезона она бы еще могла выносить; но порядок, который постоянно поддерживался в домах ее мужа, она находила нелепым и, будем откровенными, немного вульгарным!

Отдушину молодая княгиня находила в конюшнях, где содержалось свыше двухсот породистых лошадей, как скаковых, так и охотничьих. Хотя Дейзи фон Плесс не была такой несравненной наездницей, как ее сестра Констанция, герцогиня Вестминстерская, она любила ездить верхом и замечательно управлялась с лошадьми. Дейзи терпеть не могла парадных выездов с форейторами и егерями; не любила, когда ее сопровождали слуги в бешеной скачке по лесам и дорогам, и терпеть не могла трех лакеев в напудренных париках, которые днем и ночью дежурили за ее дверью. Ей ни на миг не позволялось оставаться одной; путешествовала она в сопровождении фрейлины, двух секретарей, курьера, трех горничных и горы багажа. По словам княгини, даже ее свекор, который по отношению к ней был сама доброта и баловал ее, как родную дочь, внушал ей, что по правилам молодые принцы императорской крови не имеют права садиться с ней рядом на диван в гостиной! По обычаю, такая привилегия сохранялась лишь у пожилых членов императорской семьи и у дам, равных ей по положению или у тех, кого ей особенно хотелось почтить! Она еще терпела постоянное присутствие фрейлины и трех горничных; однако находила смешным, что в любой час в ее спальне дежурили две камеристки, чьей единственной задачей было переворачивать простыни. Какое тяжелое испытание для Дейзи Корнуоллис-Уэст, которая росла настоящим сорванцом, терпеть не могла наряжаться, любила конюшню и псарню больше, чем двор и гостиные, и лазала по деревьям не хуже своего брата Джорджа! Мало того, что ее окружали егеря, телохранитель, конюший, гофмейстер, бесчисленные камердинеры, лакеи и так далее; то, что в ее спальне постоянно толпились слуги, казалось княгине невыносимым. Более того, девушку, которая больше всего любила ходить под парусом в Ньюлендсе или гулять в своем садике в Ритине, утомляли просторный парк в Фюрстенштайне в центре бескрайнего леса и обширный парк в Силезии.

Замок Плесс был заложен в XIII веке, но около 1870 года его почти полностью перестроили. Подобно Фюрстенштайну, Плесс в те дни был слишком величественным и весьма неудобным для жизни.

Дейзи не находила в огромных замках ни уюта, ни возможности уединиться, ни простоты. Удивительно ли, что молодая княгиня терпеть не могла пышность, церемонии и абсурдно непомерные расходы? Только на содержание кухонь и погребов уходило 30 тысяч фунтов стерлингов в год; что же говорить обо всем прочем! Но дальше – больше. После смерти своего отца муж Дейзи, Ганс Генрих фон Плесс, начал перестраивать, расширять и ремонтировать Фюрстенштайн. Результат свидетельствует о его великолепном вкусе. Работы затянулись на двадцать лет и обошлись князю в огромную сумму. Однако в результате дворец стал не только одним из самых больших, но и одним из самых интересных в Европе.

Судя по свидетельствам из книги, строительство не прекращалось даже во время войны! Хочется обратить внимание читателей еще на одну особенность. Судя по всему, представители высших кругов германского общества свободно и беспрепятственно говорили и писали по-английски. Почти все, с кем княгиня вела переписку, в том числе ее муж и его родственники, писали только по-английски, чего нельзя сказать о немцах, нашедших жен и мужей в Англии или во Франции!

II

Богато одаренная от природы, наделенная умом, обаянием, остроумием, чуткостью и, можно сказать, с колыбели знакомая с выдающимися и влиятельными личностями, княгиня никогда бы не могла довольствоваться простыми победами в обществе или славой самой красивой княгини в Европе. Она стремилась не просто занять выдающееся положение, но и заниматься практическими делами, что является неизбежной и потому чрезвычайно важной миссией тех, кто поистине достоин своего высокого положения. Как станет ясно из ее воспоминаний, княгиню Дейзи никогда не устраивала чисто декоративная роль. Всю свою замужнюю жизнь княгиня проявляла живейший интерес к международной политике, в которой часто играла весьма полезную роль. На протяжении многих лет она упорно предупреждала германского императора о том, как недопустимо пренебрегать Россией, тем самым толкая ее в объятия Франции, – хотя именно так он и поступал. Княгиня знала и любила Россию, была знакома с царем и царицей; многие члены императорской семьи были ее близкими друзьями. Однако больше всего ее заботили отношения Англии и Германии; снова и снова она брала на себя роль неофициального миротворца. Хорошо зная как короля Эдуарда VII, так и императора Вильгельма II и пользуясь их уважением и любовью, она не раз сглаживала их непростые отношения. Император оставался для нее добрым, покладистым и верным другом; она видела ту миролюбивую сторону его характера, о которой теперь слишком часто забывают как его враги, так и бывшие друзья. В книге читатель найдет немало писем с ценными советами, которые княгиня давала императору. Будет нелишним подчеркнуть, что император высоко ценил ее искренность, верность и правдивость.

С начала 90-х годов XIX века до 1914 года княгиня фон Плесс была одной из самых заметных фигур в общественной жизни Германии и Англии. Едва ли будет преувеличением сказать, что она была близко знакома со всеми выдающимися личностями Англии, Германии, Франции и оказывала важное и всегда умиротворяющее и благотворное влияние на англо-германские отношения. По чьей бы инициативе ни разразилась война в Европе, ее вины в том нет; задолго до начала войны она предвидела ее и страшилась ее – и делала все, что в силах женщины, чтобы избежать кровопролития.

III

Начало войны в 1914 году поставило княгиню в трудное – чтобы не сказать невыносимое – положение. Узнав, что в Силезии ее считают иностранкой и шпионкой, а ее присутствие – нежелательным, она стала сестрой милосердия в берлинском военном госпитале Темпельхоф, позже служила в военно-санитарных поездах и в сербском госпитале, где ухаживала за ранеными. Ей не доверяли, за ней постоянно следили, ее почту вскрывали. Ближе к концу войны ее старший сын отправился на фронт, и она ужасалась, думая, что он вынужден будет стрелять в ее соотечественников. Утешением ей могли служить два обстоятельства. Во-первых, она лично много помогала британским военнопленным в Германии; во-вторых, она получала сочувствие и моральную поддержку со стороны практически всех своих близких друзей – англичан, австрийцев, испанцев, американцев и немцев.

Всю жизнь, и, наверное, особенно во время войны, княгиня вела обширную переписку с представителями почти всех германских правящих домов. Через свою близкую подругу, кронпринцессу Швеции (принцессу Маргариту Коннаутскую), она узнавала о том, что происходит при шведском дворе. Отрывки из этих писем она по возможности приводит в своих воспоминаниях. Благодаря письмам читатели получают возможность рассмотреть с близкого расстояния германского кайзера, кронпринца, кронпринцессу, младшую сестру кайзера, принцессу Маргариту Прусскую – еще одну близкую подругу княгини Дейзи – его вторую сестру, Викторию Шомбург-Липпе (впоследствии фрау Зубкову), императора Карла Австрийского, великого герцога Мекленбург-Стрелицкого и многих других, обладавших не меньшей властью. Интересно, что супруга Фридриха Карла Гессенского, кронпринцесса Швеции и княгиня Плесская были тезками, и их называли «тремя Дейзи». Письма к княгине от Эйтеля Фридриха Прусского, второго сына кайзера, если бы можно было их прочесть, сами по себе давали бы полную картину войны, какой ее видели в германском Генеральном штабе. С конца 1914 года до революции в России в Плессе располагалась штаб-квартира командования Восточного фронта, и туда часто приезжали император Германской империи, молодой австрийский император Карл, правители Саксонии и Вюртемберга… по сути, правители всех германских земель: князь Генрих Прусский, германский кронпринц, царь Болгарии, турецкий наследник престола, такие видные полководцы, как Гинденбург, и такие государственные деятели, как, например, Бетман-Гольвег. Мы видим их за столом переговоров, на прогулке в парке или занятых беседой с гостеприимной хозяйкой в ее гостиной. Княгиня впервые раскрывает подлинные обстоятельства трагического самоубийства в 1918 году молодого великого герцога Адольфа Фридриха VI Мекленбург-Стрелицкого.

IV

Княгиня находилась в тесной дружбе с многими представителями правящего дома Баварии: покойный король Людвиг III был ее другом, как и кронпринц Рупрехт, герцог Луитпольд, принц Людвиг Фердинанд, его жена, Мария де ла Пас, инфанта Испанская, и их дочь, принцесса Пилар, близкая и преданная подруга княгини Дейзи. На протяжении всей войны король Людвиг очень старался создать лучшие условия для англичанки, вышедшей замуж в Германию; для княгини, как и для многих других, Бавария стала оазисом мира в пустыне ненависти.

Через трех своих сыновей, невестку, кузину, графиню Лариш, бесчисленных родственников и знакомых княгиня была связана с послевоенными поколениями аристократии в Англии, Германии, Франции, Польше, Испании, Австрии и Чехословакии. Государственные деятели и дипломаты доверяли ей сверхсекретные сведения; художники наперебой просили позволения запечатлеть ее идеальную английскую красоту. В высшей степени откровенно рассуждающая о самой себе, своей семье, своей красавице матери, миссис Корнуоллис-Уэст, и своих друзьях, княгиня Дейзи никогда не стремится кого-то принизить; легкое злорадство способствует установлению истины; ее ирландское остроумие кусает, но не ранит.

Никогда еще перед читателями не раскрывалась столь подробная картина блеска, богатства, веселья и очарования жизни высшего общества в довоенных Англии и Германии, поскольку ни одна наша современница не чувствовала себя столь непринужденно в обеих странах. Весь мир считает княгиню фон Плесс типичной английской красавицей с золотистыми волосами, роскошным цветом лица, горделивой осанкой и несравненным обаянием. Она великолепно скакала верхом, охотилась, стреляла, ходила под парусом, пела, играла на сцене и танцевала. Она выглядела сказочной принцессой. Она умела говорить. Она прислушалась к совету короля Эдуарда, который тот дал на ее свадьбе: «Выучить немецкий язык и стать верной подданной страны, в которой ей предстоит жить». Да, княгиня фон Плесс была способна на многое, но никогда не забывала о том, что она англичанка. Впрочем, последнее обстоятельство никак не помогало ей в довоенной Пруссии.

V

Наверное, здесь уместно вставить объяснение о моей скромной роли в издании этой книги. По-моему, задача редактора заключается в том, чтобы как можно меньше мешать автору, чью книгу он редактирует. Начинающий литератор питает вполне естественную слабость: он желает войти в число писателей рука об руку с другом, пусть и скромным; мы все инстинктивно боимся тайн ремесла или реакции той части общества, о которой мы прежде не догадывались. Особые трудности связаны со сносками. В книгах такого рода их считают в лучшем случае скучной необходимостью; однако подрастает новое поколение читателей, а человеческая память коротка; поэтому нельзя избежать некоторых пояснений. По возможности я старался ограничиваться истолкованием неясностей. Все сноски сделаны мною, за исключением тех, которые принадлежат автору.

В дневниках княгини опущены места избыточные или непригодные для публикации. Княгиня трудилась необычайно усердно; остается только гадать, как у нее хватало времени, чтобы сделать даже половину того, что ею сделано. Дневник она вела всю жизнь, регулярно и достаточно подробно. Ее дневники занимают несколько толстых томов; я подсчитал, что они содержат больше полумиллиона слов – то есть почти половину того, что можно насчитать в двенадцати романах Стивенсона!

Воспоминания княгини – не только подробный портрет ее времени, но и проявление глубочайшего интереса к жизни, и яркий автопортрет. В мемуарах перед нами раскрывается душа женщины; показаны ее победы, страсти, ошибки и поражения. Читатель узнает, как она справлялась с огромными и на первый взгляд непреодолимыми трудностями и разочарованиями и как, в конце концов, она добивалась победы.

Жизнь щедро одарила ее. В день свадьбы она, среди многих других украшений, получила право носить знаменитое плесское жемчужное ожерелье, длина которого составляет семь ярдов. При одной мысли о нем задрожит любая девушка. Княгиня фон Плесс пользовалась всеми преимуществами титула, не сковывая себя утомительными правилами и ограничениями; она была невероятно богата.

Постепенно все это оказалось в прошлом. Воспоминания княгини доказывают, что дары, полученные при рождении, – здоровье, чувство юмора, способность завоевывать и сохранять любовь и дружбу, глубокая и неугасимая любовь к природе, цветам, животным, путешествиям, книгам, умение любоваться красотой и трудиться, – на самом деле единственные неистощимые источники душевного спокойствия и счастья; кроме того, княгиня всю жизнь неустанно трудилась ради общественного блага.

Майор Десмонд Чепмен-Хьюстон

Посвящается трем моим сыновьям:
Гензелю, Лекселю и Болько

Задвижку – в сторону; вставай, пойдем.
Что мы возьмем с собою? Скрипку,
Стихов побольше, в кожаный кошель
Монету или две.
То вверх, то вниз —
Красивый выйдет стих:
Ах! Весело на сердце,
Глаза, что долго плакали, смеются!
Все твои песни
И все мелодии, что скрипка пела,
Конечно, сбудутся когда-нибудь;
И мы с тобою станем королем и королевой.

Леди Маргарет Сэквилл

Глава 1
1873–1891 годы

I

Думаю, эти строки моей кузины Маргарет Сэквилл лучше, чем все, что я читала, отражают представления ребенка о жизни. «Взросление» должно открывать волшебные двери; оно служит началом многих чудесных и бесконечных путешествий, знакомством с музыкой смеха, танцев и песен. На своем пути мы должны встречать только галантных рыцарей и несравненных дам, и все, кого мы любим, непременно становятся королевами и королями; возможно, в некотором смысле все это с нами и происходит, правда, не совсем так, как нам представлялось в детстве.

Моя мать, миссис Корнуоллис-Уэст, была одной из самых красивых женщин своего времени. Обеих своих дочерей она считала дурнушками; наверное, мы и были дурнушками – по сравнению с ней. Мои гувернантки и няни всегда внушали мне, как я уродлива; у меня слишком маленькие уши, слишком большой рот и слишком вздернутый нос. Для исправления этих недостатков они постоянно тянули меня за уши, чтобы те стали больше, и щипали меня за нос, надеясь сделать его орлиным. Наверное, из-за них я стала подозревать, что красота – это проклятие; судя по всему, со временем мои детские впечатления не сильно изменились. Упреки относительно моей внешности – единственные темные пятна на радостном времени моего лучезарного детства. Мало кому довелось расти в такой счастливой, свободной и радостной обстановке, как моему брату Джорджу, моей сестре Шиле и мне. Наше детство прошло в романтическом замке Ритин на севере Уэльса и в изысканном, красивом замке Ньюлендс в Гемпшире. Впрочем, мои воспоминания хранят и несколько ужасных моментов. Я не любила, когда меня называли уродиной; никто этого не любит, даже мальчики – и даже мужчины, как я выяснила позже.

Наверное, лучше сказать несколько слов о наших предках, чтобы объяснить, кто мы. Не стану слишком глубоко вдаваться в подробности генеалогии, в которой в любом случае не слишком разбираюсь. Позже, когда я стала немецкой княгиней и должна была точно помнить, какие именно узы родства соединяют членов всех двадцати с лишним правящих германских домов и как всех рассаживать за ужином, мое незнание стало серьезным препятствием. Кроме того, майор Чепмен-Хьюстон в своем вступительном слове уже объяснил все, что необходимо. Мы решили, что лучше всего поместить объяснения там, потому что никто и никогда не читает вступлений, хотя я вполне уверена, что вступительное слово к моей книге написано хорошо. Единственный предок, к которому я в детстве питала личный интерес, – Томас, второй барон Уэст. Как говорят, в битве при Креси он подобрал корону французского короля и вручил ее Черному принцу, вежливо сказав: «Jour de ma Vie»¹, что стало нашим фамильным девизом.

Говорят, все писатели тщеславны; возможно, так и есть, но я – писатель неопытный; я не получила образования в подлинном смысле слова и не владею искусством подбирать слова, которые отлично сочетаются друг с другом. Допускаю, что критикам не понравится мой стиль, хотя я очень надеюсь, что они и все, кто читает эту книгу, полюбят меня и снисходительно отнесутся к моим литературным – и всем прочим – недостаткам. Кроме того, нельзя забывать, что дневники свои я почти всегда вела в спешке и часто писала в поездах или такой же неудобной обстановке, особенно во время войны.

Джордж, мой единственный брат, – майор Джордж Фредерик Миддлтон Корнуоллис-Уэст; в семье его называют Баззи. Мне при крещении дали имена Мэри Тереза Оливия, но все зовут меня Дейзи или, в тесном семейном кругу, Дени; я сама так называла себя, прежде чем научилась как следует говорить, и меня так называют самые мои близкие и любимые люди. Сестру мою зовут Констанс Эдвина, но родные называют ее Шила или Бидди. Отца мы называли папуля и давали ему много других ласковых прозвищ, какие только приходили нам в головы; с матерью мы обращались как с сестрой и поражали всех наших викторианских родственников, которых у нас огромное количество, тем, что называли ее Пэтси. У папы было для нее собственное «ласкательное имя» – Масси. Насколько мне известно, в наши дни почти все дети обращаются к родителям по именам. Я не вижу в этом ничего плохого, хотя должна признаться, меня озадачили два малыша, лет пяти или меньше, которые часто рассуждали о «Джейн и Джеймсе». Я думала, что они имеют в виду кукол, пони или собак, пока однажды, к собственному изумлению, не поняла, что они говорят о собственных родителях.

Раз уж мы перешли на личности, что тоже наверняка оскорбит викторианцев, добавлю, что мой брат Джордж в полной мере унаследовал фамильную красоту, и женщины никогда не стеснялись показывать ему, что они так и считают. Шилу я всегда считала гораздо красивее себя. Она обладательница красивейших больших, глубоких, темных, загадочных глаз, каштановых волос, как у нашей матери, которые очень красиво седеют, великолепной фигуры и превосходного «уэстовского» цвета лица. Благодаря голубым глазам и густым золотистым волосам меня с детства называли «типичной английской красавицей», и мне никак не удавалось избавиться от этого ярлыка. Мы с Шилой одного роста; хотя я всегда лучше танцевала, я не умела так же хорошо, как она, ездить верхом и кататься на коньках. Я люблю лошадей и верховую езду, но Шила – несравненная наездница. Она умнее меня, она превосходный организатор и способная деловая женщина. Мы обе способны вести большой дом, точнее, любое количество больших домов; впрочем, по-моему, Шиле это нравится гораздо больше, чем мне. Нам обеим не раз приходилось принимать огромное количество гостей, ей в Гровенор-Хаус и в Итоне, где славились ее домашние приемы, партии в поло и скачки, а мне – в Плессе и Фюрстенштайне.

Может быть, Шила и не сходится с людьми так же быстро, как я, поскольку ее более сильная воля и глубокий характер – не для мелких созданий. Я более впечатлительна, застенчива и склонна к излишней тревожности. Шила более уравновешенна и выдержанна. Однако мы обе унаследовали щедрую долю ирландско-валлийского темперамента; хотя со стороны мы кажемся хладнокровными, часто кипим внутри: должна признаться, что мы обе пылки и с нами бывает непросто. Временами мне слишком нравится поступать по-своему, и я не всегда предвижу, что плата за своеволие иногда бывает непомерной.

Здесь не буду больше писать о Пэтси, папуле, Шиле, Джордже и себе, так как читатель больше узнает о нас впоследствии. Надеюсь, чтение окажется интересным, потому что, хотя за и против нашей семьи можно сказать многое, нас точно нельзя назвать скучными или заурядными. Более того, нас часто обвиняли в излишней живости. Король Эдуард, который нас всех любил, прозвал нас «Шоу Дикого Запада» и однажды послал телеграмму, адресованную «Шоу Дикого Запада, Нью-Форест». Телеграмма благополучно дошла до нас. В другом случае письмо моей матери он адресовал «Королеве Ирландии, Гемпшир»; оно также дошло без помех. Мы жили весело и безмятежно; оглядываясь назад, я благодарю Господа за все счастливые минуты. Разделившие нас годы, полные трагедии и горя, лишь делают те далекие дни более драгоценными; и я всегда лелею воспоминания о весело смеющихся матери и отце и молюсь: пусть там, где они сейчас, они смеются. Из-за наших ощущений потери и одиночества мы всегда отождествляем следующую жизнь с болью и мраком. Но, какой бы она ни была, она не такая; мы либо просто уснем, либо будем исполнены безмятежной и тихой радости.

Глупо притворяться, будто с возрастом я не поняла, что унаследовала красоту от родителей. Иначе и быть не могло! Мой отец обладал великолепной внешностью; когда я стала старше, родные и знакомые не скрывали, что они думают о моей внешности. Так как Шила была брюнеткой, а я блондинкой, между нами никогда не было и речи о ревности или соперничестве.

Ритин, который находится на самом севере Уэльса, в красивой долине Клуид, – настоящий замок или крепость, не такой, как в Германии, где каждое здание под крышей, которое явно не служит фермой, называют словом Schloss, или замок. Ритин заложили в 1400 году; он служил оборонительным сооружением от шотландцев, когда те спускались с гор и нападали на Уэльс. Все мои детские представления о древней истории Англии ассоциировались с шотландцами, которые как будто всегда «спускались с гор» и на кого-нибудь нападали. В прежние времена они время от времени возвращались домой с добычей; теперь они всегда остаются и поглощают ее на глазах у беззащитных жертв. Конечно, Ритин окружал ров с водой, который защищал замок от шотландских завоевателей. Как мы любили играть в прятки в темницах и старых развалинах! Их как будто создали сказочные короли специально для наших игр; более того, для ребенка само слово «ров» кажется наполненным блеском и волшебством.

У отца имелся охотничий домик, который назывался Лланармон; он находился в его имении Лланармон Диффрин в горах; когда он отправлялся туда, мне казалось, что он уехал очень далеко, как на Северный полюс. Скопирую раннее недатированное письмо, которое я послала ему, пока он охотился в горах. По-моему, я написала его в 1880 году, когда отец баллотировался в парламент от Западного Чешира. Судя по всему, тогда я учила французский, потому что письмо очень напоминает перевод; я употребляю английские эквиваленты для таких фраз, как mon vieux и ta petite:

«Замок Ритин, Северный Уэльс

Милый старенький папуля!

Я думаю о том, как должно быть ужасно в диких горах среди валлийцев, и решила написать тебе небольшое послание, чтобы утешить тебя. Меня учили, что не бывает роз без шипов, и я уверена, что шипы для тех, кто стремится попасть в парламент, очень колючие… Сегодня в Ритине очень жарко… Береги себя, милый папочка, и скорее возвращайся домой к твоим цыпляткам, которые шлют тебе много поцелуев и объятий.

Твоя любящая малышка Дейзи».

Тогда отец не прошел в парламент, но в 1885 году его избрали депутатом от Денбишира, который он представлял до 1892 года, сначала как либеральный юнионист, а позже – как консерватор; они с Гладстоном разошлись в вопросе о гомруле.

Моя мать, как я уже сказала, была признанной красавицей. Их с отцом разница в возрасте составляла двадцать лет. Мама обладала такой жизненной силой, над которой, как казалось, не властна сама смерть. Она не любила заниматься маленькими детьми и хотела свободно жить своей жизнью. Поэтому нас часто предоставляли самим себе и гувернанткам.

Если красавицу мать я боготворила на расстоянии, то отца обожала. Он был не только лучшим представителем старинного типа английского джентльмена, но и настоящим другом и товарищем для своих детей.

В должный срок мы получили «последнюю» гувернантку, которую звали мисс Кларк или как-то в этом роде. По-моему, название «последняя гувернантка» очень печально, ведь оно знаменует окончание наших детских фантазий. Мисс Кларк имела обыкновение мазать лицо вишневой зубной пастой, а брови подводить жженой пробкой; лиф ее платья был усыпан золотыми пуговицами. Помню, она пыталась обучить меня грамотно говорить по-английски, что ей так и не удалось.

Однако, как я говорила, у нас имелись и свои радости. Мы любили подвижные игры и спорт. Больше всего нам нравилось играть в цирк. У нас был старый конь по имени Джимми Джонс, и мы пробовали скакать на нем, стоя в седле. Оказалось, что ничего не получается: как только Джимми Джонс трогался вперед, мы падали! Нам нравилось, когда Джордж был клоуном, но он терпеть не мог эту роль, потому что хотел быть хозяином цирка и щелкать хлыстом. Тогда Шила придумала еще кое-что. Каким-то образом она привязала Джимми Джонса к деревянному ящику, в котором сидела я, изображая знатную леди, которая читала «Ламмермурскую невесту». Всю мою жизнь все настаивали на том, что я леди, хотя мне всегда хотелось быть только сорванцом. Иногда, если Джимми Джонс брал в галоп (если его бег заслуживает такого названия), канат рвался, и мы носились туда и обратно по улице. Мы с Шилой нисколько не боялись упасть, и нам не было больно; я задирала юбку и не обращала внимания на песок и камешки, которые попадали в ящик. Помню по сей день, как трудно было изображать романтичность, как у Ламмермурской невесты, и держаться с достоинством и выдержкой, как подобает леди (с закрытыми ногами), в то время как колени у меня были грязными и кровоточили оттого, что я то и дело падала на гравий.

1.День моей жизни (фр.).