Утопающий

«Совсем не знак бездушья – молчаливость.

Гремит лишь то, что пусто изнутри».

«Король Лир» Уильям Шекспир

Часть 1

Глава 1
Японская мечта

Александр Кольт не задавался вопросом, зачем сжигать мосты, если, разбираясь с прошлым, их придется заново строить. До того момента, пока не увидел во дворе своего дома, бабушкиного дома, незнакомую машину и внешность незваного гостя, выделявшуюся на фоне теперешней жизни, ставшей нормальной. Нормальной настолько, что розыгрышем на первое апреля прошлого года стал лишь поход в новую школу. В этом году Александр убедился, что ее жестокие шутки не закончились.

Одним из таких розыгрышей стал новый термин, выведенный им из слов отца.

Американская мечта. Он был знаком с ней не понаслышке, пусть она и продлилась совсем недолгую часть его жизни, но запомнилась на многие годы. Тогда, будучи пятилетним ребенком, он тоже думал, что переезд из серости асфальта, панельных домов, тусклого детского сада и нерастаявшего к апрелю снега был розыгрышем. Не могло все просто так превратиться в солнечное место с разнообразием туристов, жарким летом, теплым пляжем с деревьями, как на картинках, ненадобностью надевать в школу скучную неудобную одежду и счастливыми родителями. Тогда Кольты были запоздалым, из-за долгого прозябания в разваливающейся стране, примером американской мечты. Но все и впрямь оказалось шуткой. Солнце, туристы, говорящие на разных языках, пляж никуда не делись. Исчез один из представителей американской мечты.

Александр прожил еще половину жизни, вспоминая не о мечте, а о серой стране, солнцем в которой была мама. Однако на этот раз отец ограничился другим напоминанием о жизни в Советском Союзе. Мир. Труд. Май. Слушая его наставления по поводу очередного переезда, Александр снова думал о том, что это какая-то шутка. Отец говорил о трудолюбии, о хороших отметках, стремлению к учебе и благополучии, о скромности и принятии – всем, чего мальчик должен будет придерживаться в новой стране, где эти установки видимо и являлись мечтой. Однако мечтой Александра в Японии после жизни в России и Америке было лишь дожить до этого мая. Потому что прислушиваться к понятию отца о Японской мечте на фоне воспоминаний о громких хлопках и пули, едва не раздробившей кость, казалось чем-то неуместным и глупым.

Но идя первого апреля в новую школу, Александр попытался отогнать все остальные мысли и сосредоточиться на учебе.

– Твое имя… – замялась учительница, явно думая, что ребенок перед ней ее не понимает, и, решив даже не пытаться продолжить фразу, просто указала на мальчика.

– Саша, – отозвался он, чувствуя еще больший дискомфорт от теперь притихших и все больше пожирающих его глазами одноклассников. – И я немного знаю японский.

Он знал, что здесь будет хуже. В старых школах он хотя бы не выделялся внешностью и незнанием языка.

– Тебе будет трудно не сильно учиться, если ты знаешь его мало немного, – продолжила учительница с меньшей напряженностью, а потом подбадривающее добавила: – Но мы тебя всему научим, правда, ребята?

Из круга столпившихся двадцати шести детей послышалось пара одобрительных возгласов, Александр из-за разнообразия голосов не смог перевести их даже коряво.

Из уст учительницы Саеко полилась речь о предстоящих трудах в школе, в прочем не настолько официальная, как та, которую ученикам предстояло выслушать в актовом зале. О стремлении к учебе. О вежливости, скромности и принятии. О том, что говорил отец.

Класс 1-2 находился на третьем этаже и окнами выходил на стадион и поля перед школой, а поскольку здание располагалось на возвышении, вид ясного неба и зеленеющих пастбищ создавался еще более приятным глазу.

– С плохими глазами тебе нельзя далеко садиться, – снова обратилась к Александру учительница Саеко и оглядела класс, примечая ребят в очках.

– Но я вижу, – ответил Александр, поняв, что она говорит про его зрение. – Из-за моего роста ребята сзади будут плохо видеть.

Учительница его не послушала, и ему пришлось бросить сумку на вторую парту в центре класса. Александр успел лишь разглядеть кеды одного из его одноклассников, севшего спереди. Потертые, но импортные, у него были такие же. Но лицо мальчика он увидеть не успел, учительница Саеко снова его окликнула.

– Ты можешь подойти и рассказать немного о себе, – она указала на место рядом с собой у доски. – ***, конечно, новый для всех. Но, думаю, одноклассники много очень сейчас интересуются тобой…

– Саша, – напомнил он, осуждая решение учительницы выделить его. Первый класс средней школы действительно был новый для всех, пусть в маленьком городе большинство ребят уже были знакомы. Но это не значит, что его нужно сделать выскочкой.

– В списке другое имя, – немного неловко объяснила учительница, снова переходя на тон человека, общающегося с ребенком пяти лет.

– Александр, – кивнул мальчик. – Оно сокращается как Саша.

– Са-ща, – произнесла учительница членораздельно.

– Алекс? – предложил он, так его называли намного чаще.

Но при повторе учительницей этой вариации имени в конце добавилось свойственное азиатам «ы». Александр услышал, как в классе тоже начинают пытаться произнести шепотом его имя, и поморщился.

– Значит, большое имя Ал… Но в Японии все равно принято называть друг друга по фамилии, – учительница Саеко дружелюбно улыбнулась с явным облегчением. – Ты приехал к нам из Америки, Корито-кун?

Он кивнул, надеясь, что она не заметила, как дрогнули уголки его губ, а он сдержался, чтобы не скривиться. Корито – действительно фамилия. Необычная, но японская. И не его. Несмотря на то, что она принадлежала бабушке до замужества, вся семья носила ее европейский по звучанию аналог, имеющий определенный ироничный смысл. Александр был Кольтом.

– Как захватывающе, – произнесла Саеко, либо не заметив, либо проигнорировав изменения в его лице. – Твои родители ехали по работе?

– Да, – тихо ответил Александр, все еще стоя у парты, уставившись в свои ботинки и стараясь не слушать то настигающей класс тишины, то шепот, похожий на шум в вечно заедающих телевизорах.

Сколько же нужно было рассказать, чтобы объяснить его переезды, не только из Америки, но и в Америку. Из России в Штаты, из Штатов обратно в Россию, потом обратно в Америку, потом сюда – в Японию. И родители участвовали только в одном из этих переездов. Но Александр не собирался рассказывать об этом классу, если не мог во всех подробностях даже бабушке рассказать, поэтому сел за парту и затих. Учительница настаивать не стала.

– Ну как, Корито-кун, не тревожно в новой обстановке? – после урока к нему подошла девочка с нелепой косичкой и ее подруга.

– Давно ты приехал? – спросила вторая.

– А тебя привезли родители или сам ***? – подошло еще несколько ребят.

Лиц было слишком много, и они все сливались. Если рассматривать каждого, можно было понять, что человек отличается от всех, индивидуален. А если слушать каждого, можно было сосредоточиться на переводе и ответить. Но какая-то легкая паника и несобранность слишком сбивали с толку.

Александр не думал, что с новым языком будет так трудно. Бабушка учила его понемногу всю жизнь, но он никогда не жил с ней раньше, говорили по телефону они недостаточно часто и долго, чтобы научиться японскому так же, как двум языкам, выученным с рождения.

– Я не все понимаю, поэтому мне немного нелегко, – начал отвечать он медленно. Удивительно, но это помогло для того, чтобы его начали слушать. – Приехал месяц назад с папой. Мамы у меня нет.

– Точно, извини.

– Мне мама говорила, что твой папа коммивояжер.

Александр выучил это слово заранее, поэтому согласно кивнул. Однако осведомленность незнакомых людей о жизни или работе его родителей не отозвалась чем-то приятным. Раньше он имел лишь отдаленное представление, насколько хорошо по маленьким городкам расползаются слухи.

– Он в поездках по работе часто бывает, поэтому мне лучше пожить пока у бабушки, – добавил мальчик.

– В ***.

Говорила девочка в гетрах с челкой, как в новомодных подростковых сериалах. Александр начал запоминать ее лицо, так как слышал ее голос уже не в первый раз. Что она сказала, он не понял, но поспешно кивнул. Это слово он раньше не понял от учительницы. Надо будет спросить перевод у бабушки.

– А где он сейчас?

Александр начал различать и группу мальчиков слева от него. Потому что один из них был крупного телосложения, второй – маленьким, а третий – высоким и худым.

– Папа? – переспросил мальчик у худого. – В Сан-Франциско по работе уехал.

На деле, он не знал, где сейчас отец, но надо было соответствовать легенде, что это он часто ездит с места на место, а не Александр.

– Ого.

– А там жарко?

– А ты там был?

– Я живу… жил в Сакраменто, – поправился Александр. – Это рядом с Сан-Франциско. Летом там не жарче, чем здесь, но зимой снега нет.

– Совсем?

– Ну и мы ближе к северу Японии живем.

В класс зашла учительница, и Александр заметил, что мальчика в кедах, сидящего перед ним, заслонили одноклассники, постоянно случайно толкая, но тот и не думал их остановить. Сидел на своем месте и прислушивался.

– А город твой большой? – спросила девочка с косичкой, стоящая рядом с той, что была в гетрах.

– Большой, – кивнул Александр. – Больше Хигашиюри точно.

– Живем в *** каком-то.

Он не был уверен, означает это слово «село» или «деревню», или какое-нибудь ругательство.

– Делить много маленьких ***.

Услышать мелодичный японский школьный звонок было неожиданно приятно. Приятнее, чем слушать снова ставшие непонятными предложения. Но по-настоящему непонятно оказалось на уроке. Он мог говорить на японском, но писать его не учили никогда. Александр знал только кандзи его фамилии. Ребенок, правда и Большая медведица. Кто-то из девочек даже попытался предложить помощь после урока, но он отказался.

Нужно стремиться к учебе.

Но ему просто было стыдно за то, что он не сможет понять даже их объяснений.

А может, ему наоборот стоит меньше беспокоиться об учебе? Наплевать на слова отца? Если его все же когда-нибудь убьют, оценки не помогут. Отец печется об учебе как нормальный строгий родитель ровно до того момента, как настигает какая-то более значимая проблема. Разве что бабушка расстроится.

Александр махнул головой, но с каждым разом становившееся более отчетливым осознание и воспоминание того, из-за чего он переехал из столицы Калифорнии в японский городок, за месяц не сотрешь, если сотрешь когда-нибудь вообще. О том, из-за чего он переехал из столицы Калифорнии обратно на полуостров на окраине России несколько лет назад, вот, не стерлось.

Физкультура проходила на улице. Она не сильно отличалась от той, что была в американских или русских школах. Александр не любил их все. Смысла бегать, если за ним никто не гонится, не видел.

– Не до конца прошел врача ***, значит.

Учитель сначала прошелся глазами по списку, потом и по мальчику.

– Я только недавно приехал, – пояснил Александр. – Не успел.

– Можешь в класс тогда пойти… Хотя нет, стой. Лучше вам не разбегаться. Юри-кун, станет нехорошо, тоже на лавку сядешь, ладно?

Учитель обратился к одному из одноклассников, а Александр направился к покрашенным синей облупившейся краской лавкам у стадиона. Ему было невообразимо скучно. Наблюдать за двадцатью шестью одноклассниками в одинаковой форме, наворачивающими круги по школьному стадиону для бега, было неинтересно.

Через пару кругов один из мальчиков, тот, что бежал предпоследним, подошел сначала к учителю, а потом и к Александру, точнее, к его лавке. Кольт с удивлением понял, что запомнил не только кеды, сменившиеся сейчас на белые кроссовки, но и лицо их обладателя.

– Тебе плохо? – поинтересовался Александр, с некоторым непониманием глядя на раскрасневшееся лицо нового одноклассника.

Тот мотнул головой и присел рядом, явно чувствуя себя неловко. Александр чувствовал себя не лучше, он припрятал блокнот, в котором пытался что-то нарисовать, но заметил, что книжечку сопровождают любопытным взглядом.

– У меня ***.

Александр даже предположить не мог, о чем тот, но переспросить не успел.

– А можно посмотреть? – спросил мальчик.

Надо быть вежливым. Завести друзей.

– Ну да, – Александр протянул блокнот.

Пока он не ходил в школу, кроме как рисованием, заняться ему было не чем. К тому же одним из немногочисленных плюсов этой страны оказался источник вдохновения в многочисленных комиксах – манги, откуда-то завалявшейся у бабушки дома в дальней комнате.

– Красиво, – протянул мальчик. – О, это тоже ты рисовал?

Александр глянул в свой блокнот. Рисунок на этой странице отличался от остальных своей нечеткостью линий и не точным копированием персонажей, похожей больше на стилизацию.

– Это папа рисовал, – Александр улыбнулся, вспоминая, как отец, заметив, за чем сын коротает будни, пока он носится по всяким администрациям, накалякал черепашку Рафаэля на одной из страниц. – Остальное – я.

Улыбка сползла с лица Александра. Рисунок – это было лучшее, что отец мог сделать, когда мальчик отчетливо понял статус «временного опекуна», перекочевавший через пару лет от дяди к бабушке.

Новый знакомый воспринял перемену в его лице по-своему.

– Знаешь, а наши бабушки знакомы, – немного сковано начал он. – Моя бабушка говорила, что твой папа привез тебя, помог разобраться с документами и ***, а потом уехал.

– Здорово, – равнодушно бросил Александр. – Юри-кун, да?

Мальчик, обрадованный тем, что его фамилию запомнили, кивнул.

– А ты где живешь? – нехотя, но цепляясь за возможность поговорить с кем-то, не прося при этом помощи с уроками, спросил Александр. – Рядом с моим домом? Знаешь, где это?

– Нет, вы же прямо у рынка, да? – похоже, Юри тоже оживился. – А я в Иэносите.

Александр замялся.

– А это где?

Спросить «а это что?» было бы слишком неловко.

– Ну, – для Юри это явно было очевидной вещью, не требующей объяснений. – Ты вроде в Редзинси живешь, если рядом с рынком. Я в Иэносите.

– А, район типа?

Александр все же понял, о чем они говорят, но название районного распределения, кроме префектур, не знал.

Юри первую секунду выглядел озадачено, а потом улыбнулся.

– Ну, пусть будет район.

Александру стало неловко и приятно одновременно.

– Хочешь, вместе домой пойдем? Если твой район по пути.

Он закусил губу, боясь, что его отошьют, а про себя думал, что в чем-то отец был прав. У бабушки безопасно. Значит, надо этим пользоваться. Ходить в школу, завести друзей. Даже скрипя сердцем.

Юри скованно кивнул.

Жил он дальше Александра, тот вообще не был уверен, что кто-то из его школы живет так близко к ней, а на его улице соседями были только бабушки с дедушками и семья с маленьким ребенком. И Александр был доволен этим фактом до того момента, как понял, что чтобы дойти до дома, ему придется преодолеть рынок, где продавала овощи его бабушка. А идти домой с ней как младшеклассник, пока мимо едут на велосипедах ребята из школы, он не хотел.

Но еще меньше он хотел наткнуться на бабушку Юри, поэтому успел сто раз пожалеть о том, что предложил ему идти вместе.

– Как тебя зовут? – уточнила бабушка Юри, когда мальчики поздоровались, а Александр чуть не забыл поклониться. Глупая традиция.

– Ал, – начал он с сокращения.

– А твоя бабушка зовет тебя Саща, – бабушка Юри подняла брови и повернулась к внуку. – А ты, Юдзу?

– Ал. Это сокращение от…

– Александр, – новому однокласснику удалось выговорить его полное имя почти правильно.

– Тогда зови и Юдзу по имени, – бабушка Юри наконец улыбнулась, и повела внука домой.

Александр испытал облегчение, а про себя подумал о том, что по именам тут называют друг друга только друзья.

Его бабушка ждала его на детской площадке. В поношенном кардигане, с авоськой, от которой так и не отвыкла после долгих лет, прожитых в СССР. От нее странно повеяло теплом, словно Александр только сейчас приехал и увидел ее после долгой разлуки, а не прожил уже месяц.

– Давай я возьму, – предложил мальчик на русском.

– Тебе стоит говорить на Японском, чтобы тренироваться, – она передала сетчатую сумку внуку в руки и направилась в сторону дома. – Мы же не в России.

Александр почти никогда не слышал от бабушки русской речи. Рожденная в Японии и переехавшая после войны в СССР до смерти своего мужа, она учила и своих детей, и внука японскому, потому что знание языков – это полезно. Александр бы так и не увидел от этого пользы, если бы не переехал к ней.

– Да, я помню, – бросил мальчик нетерпеливо. Он хотел рассказать о том, как прошел день.

– Много не понимал сегодня? – поинтересовалась бабушка, поворачивая на их улицу.

– Слегка, – уклончиво ответил Александр.

По лицу бабушки сразу стало понятно, что она сарказм уловила, и выражение говорило что-то вроде "тяжело тебе будет", но сказала она противоположное:

– Ну, ничего. Это не такая трудность, с которой не справишься. Научишься.

Александр вздохнул, чтобы начать рассказывать бабушке о школе, но вдруг почувствовал, словно сдувается как воздушный шарик. В голову все же ворвалась непрошенная мысль. Школа – правда не такая трудность, как другие, которые его окружали. Все блекло на фоне документа со словами «временный опекун»; на едва затянувшемся шраме, о котором бабушке Александр с отцом дружно соврали, сославшись на то, что мальчик лазил по заброшенному зданию и напоролся плечом на арматуру, а не пулю. А при разговоре о таких трудностях, отец сказал, что пора взрослеть, ведь Александр закатил истерику из-за того, что тот снова разделил их. А если повзрослеть и не ныть, сказать о сегодняшнем обычном дне было нечего.

Солнце, светящее сквозь поднятые жалюзи, заставляло щуриться. Моргнув, мальчик широко раскрыл глаза и уставился перед собой.

– Боже, сына, ты как будто напуган. И подожди глаза открывать, пока мама закончит, звонок прозвенит.

Последняя фраза отдалась чем-то тревожным в животе.

– Мам, мы так опоздаем.

Она вошла в гостиную. В синем платье, которое не надел бы никто из соседей, считая обычный чуть приталенный фасон излишней роскошью. Никто в США, где мальчик в первый раз пойдет в школу, не считал нужным наряжаться сегодня. Он и сам чувствовал себя неуютно в обычной водолазке с футболкой поверх, жёлтый цвет которой слишком бросался в глаза.

– Скорее это мы будем тебя ждать, котенок.

Она села рядом, приобняв сына за плечо.

– И все же не нравится мне так. В рубашечке бы был, в брючках.

– Мам, – протянул мальчик и упер взгляд перед собой.

– Зато на желтом не будет видно, как он вспотел от страха.

– Мирон, – осадила его жена.

– Я не боюсь!

– Ну что, готовы? – папа пригнулся, поднося к глазам фотоаппарат. – Надеюсь, засветов не будет. Ни черта не вижу.

– Выпрями спину, – шепнула мама, сжав сыну плечо.

Мальчик выпрямился и отчего-то заулыбался. Вспышка ослепила глаза, на них навернулись слезы. Он поморгал и широко распахнул их. Мама встала с дивана и подошла к папе, машущему снимком полароида.

– Уже видно? – мальчик заболтал ногами, а потом, не в силах больше ждать, подбежал к родителям.

– Вот, – папа вытянул руку с фотографией, на которой черными силуэтами начали проступать его жена с сыном. – Красотки мои.

– Я не красотка, – запротестовал мальчик, вставая на носочки, чтобы лучше видеть. – Я красавец.

– Конечно, красавец. Ещё бы пиджачок. Все, все, я шучу, – мама заулыбалась, подходя к окну. – Едет твой автобус.

– Ой все, – мальчик сам не заметил, как это вырвалось изо рта, он не хотел показывать страх.

– Ой все, – передразнил его папа, наблюдая, как сын скрывается от позора в коридоре. – Спину прямо, грудь выпятил и вперед.

Мальчик натянул кроссовки, подумав о том, что его новым одноклассникам этого делать не надо. Это так странно – не снимать обувь дома.

– Мам, а в школе ребята как с утра встают с кровати, ботинки сразу надевают и так идут потом?

Папа передал тяжёлый рюкзак с твердой спинкой. Мальчик поежился – теперь он не сможет сгорбиться, а ведь под тяжестью сумки так хотелось это сделать.

– Думаю, у них не одна обувь на все случаи жизни, – мама посмеялась и наклонилась, чтобы его поцеловать. – Все, удачи, котенок. Мы заедем за тобой после уроков.

Мальчик прижался к цепляющейся синей ткани и к ее волосам, которые она всегда поливала лаком, но пахла все равно кремом для рук.

– А вы почему наряднее меня, если в школу не идете?

Мама снова засмеялась.

– Сына, я в этой рубашке на работу каждый день хожу, – усмехнулся папа.

– Просто я тебя не вижу. Ой, поставь!

Мальчик засмеялся – папа поднял его за руки, чтобы обнять, но отпустил на секунду и подхватил только за рюкзак.

– Ты его так удушишь, – предупредила мама.

Она была права – лямки рюкзака больно впились в тело, но мальчик продолжал висеть, смеясь.

– Зато не будет тянуть время. Ой, без тебя поехали.

– Где?!

Мальчик выскочил из дома и прыгнул в автобус. Только там понял, что машина не тронулась и что папа его обманул.

Отец соврал и когда говорил о Японской мечте, которая его ждет. Александр мог цепляться за нее, но в итоге все выйдет, как в тот раз, когда он так же вынуждено вернулся пусть не в СССР, а в Россию пожить у дяди. Отец заберет его, посчитав, что в Штатах снова безопасно, и Александр, сколько бы ему не врали, насколько бы он не повзрослел, отказать не сможет. Но был еще второй, менее приятный вариант: отец ошибется, и дома снова окажется небезопасно. И тогда лезвие ножа или пуля настигнут кого-то из них окончательно.

Александр не забывал об этом весь следующий год, пока жил у бабушки. И все же смог добиться Японской мечты: получал неплохие отметки, завел друга, был вежлив и терпим – окончательно стал Алом. Но проснувшись под конец зимы, понял, что жизнь в этом году воспользовалась днем розыгрышей еще до начала весны. Мир и труд закончились в феврале, когда он услышал утробное рычание автомобильного мотора во дворе своего нового дома.