Приди за мной

Редактор Наталья Ермолаева

Дизайнер обложки Константин Михайлович Ганин

Иллюстратор Константин Михайлович Ганин

© Константин Михайлович Ганин, 2021

© Константин Михайлович Ганин, дизайн обложки, 2021

© Константин Михайлович Ганин, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-0053-7917-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Межкнижье

Во палатах княжеских

Смутой не тревожимый,

Без укоров вражеских

Княжич перворожденный.

Няня сыплет ласкою,

Детство – радость краткая,

Знамо, сердце царское

До соблазнов падкое.

Там, за белой горкою,

На верёвках комнатных

Веется пелёнками

Всё наследство подданных.

Бунтари не вызрели,

Не родились жёны им.

Каины да изверги

В колыбель низложены.

Кем наш Княжич вырастет?

Станет в гневе пламенным?

Птицу в небо выпустит,

Выжечь город каменный?

Или, сердцу преданный,

Добротой прославится,

От поступков ветреных

Скрыт женой – красавицей?

Будущее спрятано.

Знает только времечко,

Чем судьба запятнана,

Кем пробьётся семечка.

– Первый день нового календаря —

Солнце слишком высоко висело над Городом. Оно полыхало. Жар, от него исходящий, пропитал каждый камень. Пылали стены Кремля, башни и цветные купола. В сиянии Cветила не оставалось места даже для воздуха. Толпа, собравшаяся на площади, изнывала под этим зноем. Ещё час назад здесь всё шумело, но теперь звуки выпрели, скукожились. Редкие слова, брошенные под палящее Солнце, тут же иссыхали, осыпались прахом на раскалённую мостовую. Жизнь оставалась только во взглядах.

На площади перед толпой стоял помост с плахой. Минуту назад на него взошли люди, и толпа затаила дыхание. Она ждала. Ждала и боялась.

Что произошло с этим Городом? Куда делись фейерверки и большие экраны с ухоженными красавицами? Где затаились мирные болтуны: гуманисты и философы, поэты и шоумены? Как случилось, что, пережив расцвет, этот Город вернулся к сценам казни?

Не знаю. Но это произошло. На лобном месте снова стоял палач и белел деревянный настил. Пока ещё чистый, не запятнанный кровью. Плотный строй звероподобных машин – дворцовых Шеллов, окружал толпу.

Люди, оказавшиеся в первых рядах, упирались, сдерживали натиск тех, что сзади. Перепуганная, но жадная до новых зрелищ толпа, шевелилась и уплотнялась. Зритель ещё не знал того, что его ждёт. Не знал, но предвкушал.

Как же было жарко. Женщины в толпе задыхались, задирали вверх побледневшие лица, ловили воздух. Линялое небо не баловало их ветром. Редкие порывы, приходящие с реки, не насыщали. Кто-то стонал, кто-то пихал соседей. Но никто не уходил.

Там, впереди, на эшафоте стояли трое. Тот, что спереди, был одет в чёрную накидку. Он был худ, прям, напуган и мокр от пота. Часто утираясь, он скользил взглядом по головам людей. Время от времени оглядывался на второго участника сцены. Этот, второй, был тоже одет в чёрное, но напуганным не казался. Он выглядел безучастным. Стоял, опираясь на длинное топорище. Роль палача была ему к лицу, но не соответствовала тщедушной фигуре. Он замер, стоя чуть сзади первого, рядом с женщиной – третьей участницей сцены. Именно к ней были прикованы все взгляды.

Белый балахон скрывал её тело до пят. Большую часть времени женщина стояла неподвижно, опустив голову и не отзываясь на внимание толпы. Узел волос сбился на бок. В её позе было столько напряжения, что казалось, именно волосы тянут её к земле. Она иногда западала вперёд, рискуя упасть. В такие минуты палач подхватывал её за руку, а толпа выдыхала «Ах-х-х». Иногда балахон распахивался, показывая бледное тело, но вряд ли кто-то обращал на это внимание.

Потный служитель в очередной раз обернулся и посмотрел на палача. Тот едва заметно кивнул. Глашатай сглотнул, сделал неуверенный шаг вперёд и тоже качнулся. Толпа опять повторила «Ах-х-х».

– Эта женщина заслужила смерть, – крикнул глашатай. Голос его оказался звонким и надрывным. – Казнь. Четвертование, – снова крикнул он в толпу.

Люди отшатнулись. Они не поняли слов, но волна страха от этого человека передалась к ним. Глашатай снова повернулся к палачу и замер в ожидании приказа.

Палач не скрывался под колпаком или маской. Этот маленький человек с лицом не мужским и не женским холодно взирал вниз. Казалось, что происходящее там заботит его куда больше, нежели сама казнь. Палач скользил по лицам людей в толпе, читая их чувства. Когда он находил то, что искал, он взглядом или движением пальцев давал сигнал. Солдаты, снующие в толпе, выхватывали нужного человека и уводили. Толпа не видела его работы. Толпа сосала напиток, состоящий из жара и страха. Вкус этого пойла давно выветрился за беспечностью последних столетий. Люди избаловались покоем. Ещё вчера они думали, что смогут находить восторг в обретённой свободе. Они вышли из заточения, созданного их собственными машинами, и не знали ещё, что тело несёт в себе боль и страх. Толпа молчала и ждала. Неподвижность женщины на помосте пугала её. Её знал каждый горожанин, её почитали и ей подчинялись. Сейчас, застывшая и бессловесная, она пугала. Она марала этот ясный день. Ломала мир свободы, ею же созданный.

Глашатай уловил кивок, ему адресованный, утёр длинным рукавом лицо и начал читать с листа. Люди слушали и не верили сказанному. Они привыкли к карнавалам, они привыкли к развлечениям. Они не верили. Город не знал зрелища казни. Он был мирным, он был цветущим и вольным.

– Начать казнь! – взвизгнул глашатай.

И на этих словах на площадь снизошла Смерть. Толпа взвыла и отшатнулась от помоста. Но её движения и звуки уже не имели смысла. Жар и смерть уже ткали эпоху.

Так открылся Новый Календарь, давший начало центральной точке в нашей сказке.

Глава 1. Припрятанное чувство

В нашей сказке зёрнышко

Вдаль Судьба закинула.

Словно с птицы пёрышко,

Сбросила, отринула.

Княжич, род не ведая,

Жизнь имел понятную:

Рот крестил, обедая,

Чувство грел невнятное.

Был укрыт от почестей

За горами – реками.

Вёл себя по совести.

Совесть мерил мерками.

Жил, судим супругою.

Дочь любил и баловал.

Выжидал мгновение

Жизнь построить набело.

– Ярина и её жизнь —

Случись тебе, дорогой мой Читатель, оказаться босоногим мальчишкой, смог бы ты устоять, если бы мимо верхом на кабане нёсся известный тебе важный человек? Если бы друзья твои бежали ему вслед, а наездник, пролетая мимо, подмигнул тебе? А если бы, в придачу ко всему, этим человеком была полненькая женщина, перепачканная в грязи? Удержали бы тебя лужи или скользкие доски деревянного тротуара, чтобы не пуститься вслед за ней?

Чудное предположение. В нашем безымянном селе дети не думали над этими вопросами. С визгом и криками они неслись за наездницей, оседлавшей здоровенного кабана. Полубрёвна настила гудели под ударами копыт. Дети орали, забыв про недавний скучный дождь и про дела, назначенные им родителями. Вечернее солнце рябилось по лужам и окнам домов. Усиливало радость в сердцах ребятни.

Не добежав до центра площади, кабан начал забирать лапами, проскальзывать и спотыкаться. Наездница, до сих пор умудрявшаяся держаться на его спине, уловила момент и неожиданно ловко спрыгнула на настил. Впрочем, она не устояла на нём. Женщина поскользнулась, взмахнула руками и съехала одной ногой в лужу. Там она раскорячилась, оберегая неустойчивое равновесие. Кабан остановился и развернулся. Он смотрел на ребятню своими маленькими глазками и покачивался. Видимо, дорога далась ему нелегко. Когда он двинулся на мальчишек, смышлёная детвора брызнула в разные стороны.

– А ну, пошёл отсюда! – гаркнула на него наездница. Зверь тут же встал. Потом широко обогнул её и припустил в лес. – Вот ведь тупое животное, – выругалась женщина.

Тыльной стороной ладони она перекинула за спину тугую косу цвета спелой пшеницы. Попробовала вернуться на тротуар, но правая нога скользнула ещё дальше. Женщина снова замерла, балансируя руками. Нелепая поза не мешала ей выглядеть величественно. Заметив прохожих, она с обычным для неё деловым видом принялась изучать грязь под своими ногами.

Кабанья укротительница была одета в просторные кожаные штаны и потёртую куртку. Цвет одежды определить было сложно. Вероятнее всего, штаны когда-то были рыжими, а куртка синей. Хотя не ручаюсь. Грязи на ней было столько, что мои выводы не имеют описательной ценности. Надо признать, что падение в лужу уже никак не могло ей навредить. Тем не менее, она старательно выкарабкивалась.

Несколько женщин при появлении зверя благоразумно отступили в сторону, на бугорок земли. Теперь они разглядывали вновь явившуюся, весело переговариваясь между собой.

– Ярина, ну и грязи на тебе, – миролюбиво крикнула одна из селянок, обращаясь к наезднице. Это была рослая и сутуловатая женщина средних лет с коротко стриженной головой и приветливым лицом.

– Девчонки, привет, – отозвалась Яра. Она блеснула в сторону зрительниц обезоруживающей улыбкой и помахала рукой.

Окажись наша героиня в подобной ситуации впервые, среди людей, не знакомых с её характером, наверняка уже нашлись бы желающие ей помочь. Но в нашей безымянной деревне таковых точно не нашлось бы. Всякий селянин знал, что, приблизившись, он рискует попасть в какую-то историю с продолжением.

Ярина посмотрела под ноги, подтянула перепачканные штаны чуть выше и обречённо развела руками.

– Когда не надо земля землёй, – проворчала она. – Чуть дождь, бац, и грязь. Вот как это так происходит?

– Что же ты на кабане-то? – спросила её стриженая селянка.

– Что на кабане? – переспросила Яра и ругнулась вполголоса. – Да что под руки попало. А на чём ещё из этой Ильинки добраться? – Она наконец-то выбралась из грязи и переступила на настил. Принялась вытирать испачканную обувь. – Уже который год к ним дорогу пробить не можем. Пока ехала, думала, у меня пальцы больше никогда не разогнутся. Чуть уши не оторвала этому зверюге. Ну совсем неуправляемый. Ведь прёт через кусты и всё тут.

– Это да, – подтвердила долговязая собеседница. Надо сказать, что сама она на кабане никогда не ездила. Поэтому понятия не имела о том, с чем соглашалась. – Только тряско уж очень на кабане-то.

– Не поспоришь, – согласилась Ярина. Закончив пачкать настил, она сделала пару шагов в направлении своего дома. Потом замерла, словно что-то вспомнила. – Сонь, – обратилась она уже к другой селянке, – а Михаил твой канализацию доделал от крайнего ряда?

– Не успел, – отозвалась дородная женщина на сносях. Под Ярин вопрос улыбка с её лица сошла, а нижняя губа поднялась и вздулась, – дождь спугнул.

– Завтра доделать надо, – сказала Яра.

Успокоившись выданным указанием, она развернулась и зашагала к дому, по ходу шоркая ногами и выбирая из волос ветки и комочки грязи.

– Командир, – пробурчала Софья и отвернулась к ожидающим её соседкам, – Михаил ей потребовался. За семьёй бы лучше следила. По деревням носится, а дома не пойми чего, – она сдержалась от продолжения и пронесла своё тело мимо подруг.

– Это да, – вздохнула маленькая и улыбчивая женщина, которая до этого момента молчала. – Неладно у них стало. Игорь как не свой ходит.

– Мужу детей рожать надо, а не по Ильинкам мотаться.

– Зря ты Сонь. Ели бы не Яра, ты до сих пор бы воду из избы на себе таскала. И не только. Она умница. Нам её и день и ночь благодарить надо, – вмешалась рослая, увязываясь следом за Софьей.

– Благодарить, – фыркнула Софья, – если уж тебе неймётся поблагодарить, иди Игоря поблагодари. Он любой её чих до ума доводит, – сказала женщина. Она остановилась и всем телом развернулась к идущей за ней подруге. – У тебя с ним как? Не сладилось?

– А при чём тут я? – чуть слышно ответила та и попыталась пройти мимо.

– Так ты же сохла по нему одно время, – Софья грубовато хмыкнула и попыталась перехватить взгляд женщины.

– Я одна что ли? – ещё тише проговорила та. Обойдя грузную подругу, она поспешила. Пошла не оглядываясь.

– А он бы мог поддаться, – громко добавила ей вслед Софья. – Пока дочка рядом, может и поерипенится, а потом мог бы. Уж я – командир, а Яра мне фору даст. Алька подрастёт да замуж выскочит, и что дальше с ним будет? Ты бы ему нарожала детишек, раз твой не умеет.

Софья увидела, как спина её подруги вздрогнула и ещё больше ссутулилась. Это зрелище, кажется, доставило ей удовольствие. Не пытаясь догнать ушедшую, женщина остановилась. Она с придохом вздохнула и обернулась к оставшейся спутнице. Та замерла в десятке шагов позади. Уже не улыбалась, смотрела на Софью с упрёком. Потом покачала головой, развернулась и пошла в обратную сторону.

Деревня, в которой жили Ярина и Игорь, была расположена на новом, не обжитом в прежние времена месте. Названия своего она ещё не имела. Жители соседних поселений называли её Ярино, но сама Ярина восставала против этого. Каждый раз, когда заходила речь о выборе названия, она призывала своих селян придумать их посёлку другое имя. То не складывалось. Да и поселение постоянно меняло свой статус: кто-то называл его деревней, кто-то – посёлком, а кто-то возвышал до уровня городка.

Лесные пожары и ураганы обходили это место стороной, и потому Ярино строилось не по уму, а по соображениям красоты. Деревня раскинулась на двух высоких утёсах по обеим сторонам реки. Берега мостом не соединялись, а местный флот состоял из единственного плота, курсирующего вдоль каната. Речушка в этом месте была неширокой – на полтора полёта камня. Называлась Стремительная, таковой и была.

Улицы расходились от площадок утёсов полукругом. Гостю, не посвящённому в историю этого края, могло бы показаться, что река здесь возникла уже позже, расколов село надвое, прямо по центру. Селяне нет да нет поговаривали о том, что пора бы сделать два самостоятельных села. И в самом деле, на каждом берегу была своя полукруглая площадь, свой костровый дом. Последние появились недавно и служили местом сходов и совместных праздников.

Вот в таком месте, на самом краю села и обосновались наши герои.

Ещё не подойдя к дому, Ярина увидела, как с их двора один за другим выскользнули два пацана. Рыжий пёс по кличке Лис оставил их уход без внимания. Видимо, эти гости были здесь частыми, сходили за своих. Приход Яры был совсем другим делом. Лис едва не уронил её, путаясь в ногах и запрыгивая на грудь. Ругаясь и грозно пшикая, женщина вошла в дом. Ногой выпроводила пса и притворила за собой дверь.

Дом у них был непохожий на остальные дома в селе. Игорь построил его без сеней, с коридором прямо на кухне. Эта совмещённая комната была просторной и светлой, но Ярине такая архитектура не нравилась – «Вся грязь в доме». Большое окно, обращённое на запад, был занавешено цветастой занавеской, купленной в соседней деревне к какому-то празднику.

Заходящее солнце подкрашивало белые стены и струганую мебель в приятные красноватые тона. Посреди кухни суетилась дочка. У неё были бы все шансы считаться красавицей, если бы не излишняя полнота. Полноты этой было даже чуть больше, чем я здесь написал. Но в четырнадцать-то лет с кем такое не случается? Девочка часто слышала за спиной: «Вот Алька израстётся, эх и жару задаст парням!». Но пока этого не произошло. Впрочем, саму девочку такое положение вещей ни капли не смущало. Уверенности и энергии в ней было на троих. Наверное, от Ярины унаследовала.

Не обращая внимания на приход матери, Алька водружала массивный табурет на крышку стола. Готовилась к мытью полов.

– Подожди убирать, – сказала Яра от порога, – с меня сыпется, напачкаю.

– Привет, – ответила ей Алька. – А я и не слышу, что ты пришла.

– Что так? – усмехнулась Ярина. – Свиль с Никитой слышали, а ты нет?

– Кто? – спросила девочка и словно бы удивилась. Её и без того большие глаза стали огромными. Она ловко, материнским жестом, перекинула за плечо русую косу и тыльной стороной ладони почесала нос.

– Плохо ты друзей своих строишь. Что же они ушли и тебе не сказали?

Алька фыркнула, отвернулась и с шумом забросила на стол очередной табурет.

– А отец-то где? – поинтересовалась мать.

– В лесу. Ещё утром ушёл.

– На Бунаровой избе?

– Быстрей бы уж построили, – деланно проворчала девочка. – Надоело уже убирать за ними.

– Ты тише с такими выступлениями, – одёрнула её Яра. – Отец забор так и не поправил?

– Не знаю.

– Зато я знаю. Вчера же сказала, – отчитала Яра отсутствующего мужа. – Дочь, принеси мне чистое в баню.

– Папа вечером ругался, что ты его не дождалась.

– Мог бы и пораньше явиться, – буркнула Ярина.

Девочка вспыхнула в непонятной обиде за отца. Стала шуметь чуть громче, чем требовалось. При каждом таком разговоре она злилась на мать. Та всегда и во всём была права. Она всегда вела себя так, словно одна знала «как» и «что» нужно делать. И хуже всего было то, что так оно и было. В отличие от неё, дочка с отцом постоянно попадали в ситуацию под названием «Я же вам говорила». Да, мама никогда не совершала ошибок. Сделать что-то под настроение, а потом переживать – было только Алькино и папино. Мама всегда судила и наставляла, а они были другими. Они всё прощали друг другу и ей. Искренне и навсегда, без извинений и долгих объяснений. «Ну и ворчи. Всё равно, папка хороший, – подумала девочка, не слушая, о чём говорит мать. – Только очень уж грустный последнее время».

– Дочь, ты где? – донеслось до неё.

Алька плюхнула тряпку в ведро с водой. На неё вдруг накатило желание обидеться.

– Ты можешь мне объяснить, что с тобой? – поинтересовалась мать. Она подалась вперёд и заглянула в глаза дочери.

Алька не отозвалась. Потребность выразить обиду усилилась в ней. «Ты можешь мне объяснить?» – про себя передразнила она мать. Девочка была совершенно согласна с отцом: «Почему всё и всегда надо кому-то объяснять? Почему мама сама не объясняет им? Ну, например, зачем она приготовила вчера эту дурацкую тыквенную кашу? Ведь знает, что они её не любят. Она липкая и гадкая. А между тем, ни она, ни отец ни разу не сказали: „Ты можешь мне объяснить?“. Наоборот, он даже похвалил её. Сказал, что „это самая вкусная каша в этом году“ и он „готов потерпеть пару лет, но когда она снова её приготовит, чтобы была точно такая же“. А если нет, то лучше вообще никакая».

– Аля, – снова позвала мать.

– Если бы ты его подождала, то он бы лошадь взял и отвёз, – вслух огрызнулась дочка.

– Ты из-за отца что ли вдруг брыкаться стала? Мне некогда было, – ответила Яра мирно. – Я на кабане доехала.

– А грязная, как будто на тебе ехали, – Алька сердито смахнула волосы с лица. – Мам, ну что ты делаешь? Ну, не мусори. Сейчас принесу, – окрикнула она мать, собирающуюся пройти в спальню. – Иди уже в баню. Домою и принесу тебе чистое.

– О том, что за порогом —

Пара, с осени прижившаяся в доме Ярины и Игоря, была не похожей на остальных селян. Мужчину звали Бунар. Был он человеком неопределённого возраста. До прихода в их село жил в деревне старого уклада, поэтому волосы заплетал, а ярко рыжую бороду стриг прямо и коротко. Ростом Бунар не вышел, но нос держал высоко, отчего и казался заносчивым и всезнающим. Он пришёл в их деревню сразу после уборочной. Явился один, если не брать в учёт его кобеля по кличке Лис – лохматой охотничьей псины такой же рыжей масти, как и хозяин. Как выяснилось позже, Бунар пришёл с конкретной целью – сосватать Вареньку.

Варенька – девушка, за которой явился Бунар, была значительно моложе своего суженого. К своим семнадцати годам она сложилась долговязой, была не красивой, но миленькой. Такая же рыжая, как и Бунар, всегда приветливая и светящаяся одной ей понятной радостью, она была любима односельчанами. Однако ровесников сторонилась и интересом у ребят не пользовалась. С приходом чужака Варенька как-то незаметно преобразилась. Молодые селяне запоздало поняли упущенный ими шанс.

Никто не знал, какими путями судьба привела сюда Бунара. Никто не знал, почему он искал именно Варю. Путаясь в сплетнях и шутках о чудачествах рыжих людей, односельчане сходились в одном: в их деревне Бунар впервые появился именно из-за неё. Посватался он к ней сразу, с дороги, едва обмолвившись со своей невестой на глазах у соседей. В дом родителей они вошли уже вместе. Те были настолько обескуражены их обоюдным влечением, что рядили всю ночь.

Родители дали своё согласие ещё до восхода, но с условием, что молодые жить будут в их деревне. Бунар согласился. Им была предложена дальняя комната в родительском доме, но жить у невесты Бунар не захотел. С этими новостями отец Вареньки и вывел их к общему костру на следующий вечер.

Обман в их мире ещё не прижился, поэтому такие дела не принято было откладывать. Судьба молодых решилась прямо у костра между шутками и расспросами нового поселенца о планах на жизнь. Дом Ярины был предложен им как самый просторный и малодетный. Ни гости, ни хозяева не были против такого соседства. Сразу после костра и состоялось переселение, которое незаметно переросло в затяжной праздник. Через неделю, когда гости наконец-то устали от хозяев, быт наладился. Молодые вошли в ритм жизни чужого дома. К удовольствию обеих сторон, обнаружилось, что жить сообща не так уж и сложно. Отношения у мужчин заладились сразу, а Варенька, зная характер Ярины, сдалась под власть хозяйки без боя. Девушка с готовностью подхватывала домашнюю работу, молчала, когда её не спрашивали, и улыбалась, когда не знала, как себя вести. Так они и прожили вместе всю зиму.

По весне молодым заложили большой дом, и в те дни, когда погода не пускала к земле, свободная часть мужского населения была занята стройкой. Как и большинство хороших людей, молодая пара создавала в доме Ярины атмосферу уюта уже только своим присутствием. Слов красивых не говорилось, поступков в адрес хозяев не совершалось, но Игорь начал приходить домой пораньше. Ярина тоже старалась быть дома к ужину. Она находила удовольствие в том, чтобы оказаться за общим столом и смотреть, с каким заразительным аппетитом ест их квартирант. Конечно, порою случались и сцены ревности, и неприкрытые манипуляции. Однако на общей атмосфере всё это отражалось несильно.

В тот вечер, когда Ярина вернулась в деревню на кабане, она привела себя в порядок и занялась готовкой.

Мужчины вернулись уже затемно. Они с порога заполнили дом разговорами о стройке, как всегда не заметили женских дел и приготовлений.

– Бунар, – сказала Яра и с прищуром улыбнулась, – вот ты на меня не обижайся, только я твою псину опять в сарай заперла.

– Хулиганил? – спросил Бунар равнодушно.

– Я не знаю, что делать с его тягой к курям, – сказала хозяйка. Тема была всем известная, и Алька загодя прыснула от смеха. Яра тоже с трудом удержалась, а для того ещё сильнее нахмурилась. – Глазом моргнуть не успела, влетел за мной в сарай и началось: куры разлетаются, перья разлетаются, у твоего пса уши разлетаются. Бунар, ты слышишь? Всё вокруг твоего пса разлетается, – Ярина не глядя махнула рукой и задела кувшин с водой. Вода плюхнула, кувшин завис на углу стола, а потом опрокинулся и гулко ухнул об пол.

– Кувшины разлетаются, – добавил Игорь почти без паузы. Он сказал это так ровно и невозмутимо, что дочка снова засмеялась.

Ярина на какое-то время замерла, разглядывая осколки у своих ног, а потом как ни в чём ни бывало продолжила:

– И вот куры орут, а он сел передо мной – вся морда в перьях, я вся в перьях. Эдакий радостный монстр. Честное слово, такой счастливой морды, как у этого пса, я в жизни не видела, – она наклонилась, стряхнула с юбки брызги воды. Затем присела и стала собирать черепки. – Даже злиться на этого мерзавца не получается, – добавила она снизу.

– Я его обязательно накажу, – пообещал Бунар и подмигнул Альке, та снова захихикала.

– Даже не сомневаюсь, – сказала Яра и взглядом показала дочери на ведро и тряпку у порога. Аля скривилась, но вылезла из-за стола. – Только не обижайся, Бунар, если я как-нибудь не выдержу и отведу твоего пса куда подальше.

– А я его обратно приведу, – вмешалась Аля, сердито бросая тряпку в ведро и направляясь к матери. – Куры тупые, а с Лисом весело.

Ярина нахмурилась, но промолчала. Спор с дочерью мог увести в неизвестном направлении. Она вынесла черепки во двор. Вернулась и дала девочке несколько ценных указаний о том, как правильно вытирать пол. Через пять минут суета улеглась, и все снова разместились за столом.

– Игорь, вот я всё-таки не могу понять, как же вы с Ярой столько времени прожили внутри машины? – спросил Бунар и подмигнул Альке. Он знал, как она любит эти разговоры. – Ведь безвылазно столько лет? Я себе этого даже представить не могу.

Игорь понял затеянную гостем игру и усмехнулся. Склонившись над своей тарелкой ещё ниже, он молча орудовал ложкой.

– Пап, ну, расскажи, – попросила его дочка.

Алька улеглась с руками на стол и смотрела, как отец ест. Она любила смотреть на него. И вообще, она любила его. Ну, во-первых, он был абсолютно красивым, как это иногда случается с отцами. Во-вторых, он был сильным, но не «здоровенным». То есть не пузатым, как некоторые отцы у её друзей. Пусть вся деревня считала его молчуном и человеком закрытым. Пускай при каждом удобном случае каждый из них пускался в расспросы и пересуды на тему «Почему твой отец с остальными у костра не сидит?», «Он что, летать разучился?», «Может, что случилось, может, помочь?» девочка знала, что с ней и только с ней отец был самым открытым и самым добрым человеком в этом мире. Когда она смотрела в его глаза, то мечтала о том, чтобы в придачу к их шоколадному цвету ей по наследству достались бы их тепло, их озорство, их ласковость. Таким взглядом отец смотрел только на неё и больше ни на кого. Даже на маму он так не смотрел. Почему-то этот факт с недавнего времени стал важен для девочки. Она гордилась этим знанием, но никому в том не признавалась.

В отличие от остальных мужчин в их деревне, Игорь каждый день брил усы и бороду и оттого казался моложе своих сверстников чуть ли не вдвое. С причёской дела обстояли хуже. Постригала его мама и делала она это ужасно. Уж не знаю, какими предрассудками она пользовалась на этот случай. Даже Алька получала решительный отпор, когда посягала на тронутую сединой копну его волос.

В этот раз отец, как видно, не собирался рассказывать про Город.

– Ну, пап, – снова попросила Алька и жалостливо заглянула ему в глаза.

Хозяин дома укоризненно посмотрел на рыжего гостя. Тот только невинно улыбнулся.

– Сто раз уже всё рассказано, – буркнул Игорь. – Машина как машина. Живешь в ней как в доме, а она по городу гуляет. Как здесь, только печки нет. И рыжие болтуны внутри неё не шастают.

– Так ведь с тоски же сдохнешь? – улыбнулся Бунар и снова подмигнул Альке.

– Там некогда тосковать, там экран есть. По нему чудеса разные показывают, – ответил Игорь.

– У тебя же кошка была серебряная, да, пап? – спросила Аля, которая готова была бесконечно слушать их с матерью рассказы про Город.

– И кошка была, и медведь был, – подтвердил отец. – Кошка, конечно, покомфортнее. Новее.

– И все в своей норе сидят всю жизнь, – вставила недовольно Яра и украдкой посмотрела на дочь. – Ни нарядов, ни друзей. В чём мать родила с детства и до смерти.

– Что, действительно, всю жизнь голый? Все так и сидят внутри машины? – спросил Бунар и с сомнением поморщился.

– Там все так живут, – ответил Игорь.

– Ну, там же, наверное, не видно ничего? – неуверенно поинтересовалась Варя, родители которой никогда не обсуждали эту тему.

– Видно, видно, – усмехнулась Яра и опять бросила быстрый взгляд на дочь. – Там так принято, через экран друг на друга глядеть. Когда с детства так, то и не удивляет. Но хорошего мало.

– Смогли сейчас обратно так жить? – спросил Бунар у хозяев.

Ярина и Игорь поочерёдно посмотрели на дочь, которая как зачарованная ждала их ответа.

– Здесь не в пример лучше, – сказала Ярина как можно увереннее.

– Посмотреть бы, – сказала Алька и закусила губу, ожидая обычной маминой вспышки на подобные заявления. Но Яра в этот раз смолчала.

– Там всё по-другому, – уклончиво ответил Игорь. – Ярин, чай будем сегодня пить?

Яра с излишней поспешностью подхватилась и начала рассказывать о соседней деревне, уводя дочь от опасной темы. Потихоньку разговор снова вернулся в нужное русло. Опустошив стол и оставив после себя кисло-терпкий запах древесины и пота, мужчины унесли беседу на крыльцо. Ярина и Варенька задержались в доме, но спустя некоторое время тоже вышли на воздух. Аля, как всегда, осталась наводить порядок.

Было время собираться к деревенскому костру. Весной костры устраивались редко – забот хватало, да и ночи была короткими.

– Аля с нами не пойдёт? – поинтересовалась Варя так, чтобы девочка её не услышала.

– Рано ей ещё, – ответила Яра. – Как замуж отдадим, так и решат вместе: надо им летать по ночам или обычной жизни хватит.

– Хорошая она у вас, – улыбнулась девушка. – И уже такой взрослой кажется. Я в её возрасте совсем ребёнком была.

Она не лукавила, девочка и в самом деле казалась старше своих сверстниц. Алька терпела подруг, всегда была в компании мальчишек, но и там послабления не давала. Снисходительный взгляд её карих глаз и острый язык были причиной не одной бессонной ночи в их деревне. От матери она переняла лёгкость в общении и деловитость. Шутки о том, что женщины из их дома поделили между собой власть в деревне, доходили до Игоря всё чаще. Яра правила взрослыми, Алька же царствовала среди молодёжи.

Ярина, выйдя на крыльцо, некоторое время наблюдала, как её муж устраивается на ступенях. В конце концов она не выдержала и, срываясь в голосе, окликнула Игоря.

– Я так понимаю, что ты и сегодня не пойдёшь?

– Устал я, идите без меня, – спокойно отозвался тот. – Я здесь, у дома, посижу.

– Тогда и я не пойду, – возмутилась Яра.

– Ты иди, – всё так же спокойно сказал Игорь, – тебе надо.

– А ты хоть помнишь, когда последний раз там был? – спросила Ярина. Понимая, что ответа не будет, она зашла обратно в дом.

Дверь за ней глухо хлопнула. В возродившейся тишине снова стал слышен треск кузнечиков. Варенька проводила Яру взглядом и провела рукой по плечу мужа, подталкивая его к разговору с Игорем. После чего тоже ушла в дом.

Бунар некоторое время помялся на ногах за спиной товарища, затем перешагнул через пару ступеней, сдвинул в сторону обувь и присел.

Дом, в котором они жили, стоял на самом краю села. Окнами был обращён к деревне, а крыльцом выходил на откос просторной низины. По весне этот буерак наполнялся талой водой и разливался до русла реки. Потом вода в реке опускалась, а озеро стояло до середины лета. Привлекало прогретой водой стайки детворы и тучи комаров. Годы шли, деревня разрасталась, но в комариную пойму селиться никто не хотел. Так и оставалась она открытая с крыльца и тихая.

Игорь сидел, мял натруженные за день ладони и думал о чём-то своём. Ночь была лунной. Краски сошли, но тьмы не было. Воздух был прозрачным и свежим. Пойма парила, отдавая взятое днём тепло.