Loe raamatut: «С голосом совпасть»
* * *
Ты, странный, глухой, незаметный,
растущий сквозь тьму, как зерно,
но всё же не ставший заменой
тяжёлой печали земной –
мой голос, сырой и увечный,
желавший, как шумный родник,
струиться сквозь белую вечность
в бессмертия чёрный рудник;
срывавшийся в шёпот порою
и часто – в свистящий бурун,
ты стлался тоскою перронной
и громы метал, как Перун.
Пропитанный спиртом камфорным,
ты путал вовсю полюса
и рвал за пределы комфорта
пустые мои телеса,
и вырвал, похоже что, с корнем,
сломав изумлённую пясть.
Мой голос, я верю, что скоро
смогу я с тобою совпасть
и больше не стану рядиться
за страшное право сказать
про главное это единство,
в последний впадая азарт.
* * *
Я никогда к тебе не прикоснусь,
как слово прикасается к бумаге:
на это мне не хватит нежных чувств,
сердечной глуби, бережной отваги.
Душе не хватит смертного старья –
так понял я, себя назад листая.
А ведь когда-то рядышком стоял,
впритык к тебе. Стоял-стоял и стаял.
И в горсть собрав свою немую грусть –
пустую и простую, как мычанье,
я никогда к тебе не прикоснусь,
как слово прикасается к молчанью.
* * *
Результат не проверен,
хоть решенье дано.
Этот мир не проветрен
и довольно давно.
Я доподлинно верю,
что не буду в раю.
Тихо слушаю Веню
да картофель варю.
Мне б дыханьем подкрасить
эту рыхлую пасть.
К верткой рифме подкрасться
да созвучье подкрасть.
Мне не нужно обратно
(к сим пришел я от сих).
Я сжимаю в объятьях
рук – немытых, немых —
всё, что выревет напрочь,
вырвет слёзы из глаз.
И порукой мне на ночь —
только звука алмаз.
Детское
В те времена я не начал ещё метаться,
не осушал бутылки, в воздух бросал подушки.
Слова такого не знал ещё – пигментация,
но радостный был, когда по весне – веснушки
рожу мою покрывали обильным слоем,