Tsitaadid raamatust «Машенька и три медведя»

мольбой тихой, и сжимается моё сердечко от жалости к ним: где же это видано, чтобы молодых парней принуждали насильно женские чресла лизать да ласкать, а самим не давали

тепло между ног становится. Тепло да горячо…

. И не знаю я, как помочь моим дорогим братцам-молодцам, моим медведям ненаглядным. Только тут я вдруг поминаю, что есть у

могу глаз отвести: девка белая всё пышнее становится, как тесто на дрожжах поспевает сдобное, словно силой и молоком наливается, вот уже кострище-пожар пылает в её дырке, просвечивает сквозь кожу ей

меют они ведьму вконец извести… Долго ли коротко ли, да вот уже петушки свой голос пробуют, месяц за лес уплывет, небо пурпуром прорастает. Слышу

вскакивает вдруг с места другой гость, подбегает к нам. – Ни один

в Марфушку, которая, нисколько не

это колокольчик, а заговорённый, и беру его и себе на шею повязываю, и

деланию-хотению, и встаёт мне его

посреди полянки терем большой да светлый.