Loe raamatut: «Попаданка для Наместника Смерти»
Пролог
Я с трудом разлепила глаза.
И с удивлением увидела возле себя незнакомого красивого мужчину с профилем, как у греческого бога. И мешками под глазами, как у олигарха.
А потом лениво повернула голову и увидела еще одного. Постарше.
Симпатичного. Но уже в анфас. С повязкой на лице а ля «белый ниндзя пробирается сквозь ковидные дебри».
Смотрю, мальчики предохраняются. Повязки на лице. Ну, да сейчас целоваться с незнакомцем намного опасней, чем спать с кем попало….
Я осторожно моргнула, в надежде, что они бесследно исчезнут из моей жизни и памяти. Вот это я дала!
Это что? Я так и не определилась вчера вечером? Или второго дали мне по скидке, привязанным скотч лентой к первому? Или где-то на кассе жизни продавщица Судьба спросила: «Товар по акции желаете?», предоставив на выбор мужиков с истекающим сроком годности.
Ой! Что ж так голова болит? Не могу…
– Кхе! – прокашлялся кто-то еще. Я скосила глаза и увидела третьего. Мне что? Судьба мужиками неустойку выдала за несложившуюся личную жизнь?
– ФафилияФимяФофефстфо? – послышался голос одного из мужиков. Это прозвучало слегка зловеще, словно надо мной служат черную мессу.
– Я еще не умерла… Рано меня воскрешать, – прошептала я, удивляясь тому, насколько тихим и слабым был мой голос.
Меня подбросило и снова опустило. Что ж тут так шумно? Откуда этот гул? Слабо вертя головой, я пыталась понять, кого из соседей ждут в аду в ближайшие два часа с перфоратором в заднице?
– Имя-фамилия-отчество? – шепеляво спросил первый красавец сквозь повязку.
Ничего себе! Сразу видно, что намерения серьезные! Что же я такого сделала, что тут ко мне сразу с серьезными намерениями?
– Марта Васильевна Ц…ц…цветкова, – прошептала я, удивляясь, насколько это тяжело. – Кажется, но я не … уверена…
Если честно, то я мало в чем была уверена. Например, в том, что это не часть сна. А очень может быть!
– Год рождения? – послышался голос красавца. Он что-то записывал, пока я смотрела на яркий свет.
– Не посадят, – прошептала я, пытаясь настроить четкость картинки. Но четкость куда-то пропадала.
– Родные есть? Родственники, родители, муж… Если есть, то диктуйте телефон, – послышался голос.
– Нет, никого нет, – прошептала я, пытаясь вспомнить, где мой телефон.
– Друзья, знакомые, коллеги? – навязчиво врывался в мою полудрему голос.
– Сволочи, – искренне вздохнула я, чувствуя, словно на груди лежит огромный камень.
Отмахнувшись от навязчивого голоса, я снова очутилась в уютном обволакивающем коконе без сновидений и мыслей.
– Эй! – дернули меня. Я недовольно открыла глаза: «Ну что еще?».
– Вы откуда? – спросил уставший голос.
– Из мамы! – сипло и слабо ответила я, требуя отстать от меня и оставить в покое.
Уже сквозь дремотную темноту я слышала голоса. Их было много. Все они пытались ворваться в мой уютный мирок. Мирок вращался, убаюкивая меня с каждым вращением.
– Тест положительный! Дальше по коридору! – слышался громкий женский голос. Он многократным эхом рассеивался и сливался с гулом других голосов. Непонятных, неинтересных и абсолютно бессмысленных.
– Третий этаж! – снова задребезжал голос, утонув в нарастающем гуле. – Реанимация.
Голоса были гулкими и раздражающими. Я слышала десятки ускользающих звуков. И мечтала, чтобы они наконец-то растворились в моей уютной тишине. Проклятые! Не дают отдохнуть! Я, между прочим, без выходных работала полгода! Выбрала денечек, чтобы поспать, а тут на тебе!
– Скорая помощь, здравствуйте! Записываю адрес! Сейчас выезжаем! – уставший женский голос терялся в гулком эхе. – Бригаду на Советскую! Еще один! Досиделись под орехом! Опять! Пока не … Я сказала! Бригаду на Советскую семьдесят шесть! Въезд со стороны магазина!
Моя уютная тишина странно мелькала и вздрагивала. Она была то яркой, то темной.
– Порожек! Осторожней! Готовьте! Еще одна! – слышался бессмысленный голос. И моя тишина снова вздрогнула и задребезжала.
– С остановки, – послышался голос, словно отвечая на чей-то вопрос. – Плохо стало, упала, люди скорую вызвали! Где-то подхватила… Говорит плохо… Звук слабый… Приходила в себя… Назвала фамилию, имя, отчество… Никого нет…
– Вот молодежь пошла, – послышался немолодой мужской голос. – Никого не надо, а как заболеешь, никого нет… Ладно, давайте ее сюда! Девка молодая, выкарабкается….
Я надеюсь.
Глава первая. Скелеты в конвертах
– Вас привествует Тотсвет, – послышался голос, а я с легкостью открыла глаза.
Я лежала на груде каких-то бумаг, словно на мягком матрасе. И слезать не собиралась.
– Осторожней! Письма! – послышался нервный голос, а меня бесцеремонно стащили на холодный и неуютный пол.
– Эй?! – возмутилась я, пытаясь вырваться. Но меня тут же поставили на ноги и отряхнули.
Очнулась я от того, что мне руку усиленно трясут, приводя в чувства.
– Поздравляю! – раздраженно трясли меня за руку.
– Э… – немного расстерялась я. Все было вокруг мутным, словно за мокрым стеклом.
– Вы к нам надолго? Или навсегда? – слышалась скороговорка. Мою руку так и не отпускали. – Как там дела? Солнце еще не погасло? Озоновые дыры? Впрочем, наверное, все как обычно. Ничего не меняется. Мне очень жаль, что с вами так случилось! Жизнь – жестокая и несправедливая штука! Новости живых не интересуют. До свидания! Было очень приятно познакомиться!
Я трясла головой, пытаясь понять, где я нахожусь и с кем разговариваю. Передо мной стоял долговязый тип с старомодной потертой одежде. Эдакий «дядя, достань, с верхней полки». На голове у него был нелепый цилиндр, из которого торчала проволока каркаса. Цилиндр видал лучшие виды и, видимо, лучшие головы.
Меня деликатно подталкивали к старинной, закругленной двери, над которой висел колокольчик. В окне все было каким-то рыжим. Вокруг меня пламенела осень, сгорая желтыми и красными огнями листьев. Неба не было видно. Словно вместо него раскинулась огромная черная дыра.
– Я понимаю, принять тот факт, что вас больше нет, тяжело! Но вы уж как-нибудь смиритесь, что ли? Все смирились, и у вас получится! Ждите письма от живых! Да, вы умерли, собственно, как и все здесь! Но это не повод унывать, тосковать и так далее! ВСЕГО ХОРОШЕГО! Платочек вот!
С этими словами дверь открылась, а меня вытолкнули на оживленную улицу старинного города. И сунули в руки маленький платок.
Осень вовсю разукрасила его в яркие краски, оттеняя синеватую-серость старинных кирпичных кладок.
– Готовимся к Хэллоуину! Костюмы живых! Готовимся к Хэллоуину! Кто собирается собрать конфеты, пусть покупает костюмы живых! – слышался очень загадочный и интригующий голос. – Тыквы! Лучшие тыквы!
От удивления, я едва не раскрыла рот. Золото осени уходила в черную пустоту неба. Не было ни звезд, ни облаков. Только дымка и слабый свет откуда-то сверху.
Казалось, весь город был пропитан каким-то внутренним золотом осени. Люди, одетые странно, спешили куда-то не обращая на меня внимания.
– О, какая симпатяжка умерла! – подкатил ко мне молодой человек вместе с молчаливым и смущенным другом в сером шарфе. – А ты говорил, что умирают только одни некрасивые девушки! А тут вот! Ну, знакомиться будешь? Эй, стоять! Ты куда пошел! Сейчас уведут! Извините! Он у меня слегка … странный! Ты куда? А ну вернись! Еще раз извините!
И парень исчез в толпе вслед за нахмуренным другом.
Здесь никто не был похож на мертвых . Все выглядели очень живо! Никаких тебе полуразложившихся трупов, плотоядных зомби, скелетов. Все это казалось обычным сном, который иногда заставляет проснуться в растерянности.
Я сделала шаг навстречу городу, как вдруг из складки пальто вывалилось письмо в желтом потертом конверте. Я присела и подняла его, глядя на лужу неподалеку.
Письмо, попавшее ко мне случайно, было адресовано … А, впрочем, я не могла прочитать кому. Единственное, что я смогла разобрать: «Моей маленькой лапке». Буквы прыгали и плясали в разные стороны, словно почерк был детским. Некоторые буквы были размыты, словно на них капал дождик. Я подняла глаза, но дождя не было.
– Простите! – толкнула я дверь, вслушиваясь в мелодичное звучание колокольчика. Старинная дверь едва поддалась.
– Извините, я очень занят! Если вы хотите поговорить о том, есть ли жизнь смерти, погоревать о живых и поплакать, это не ко мне! – послышался голос откуда-то сверху. По деревянной лестнице сбегали ботинки, а следом тащился мешок, полный писем! Письма высыпались, разлетались, но мешок упорно тащили в сторону огромной груды писем.
Она была огромной, словно айсберг, на который напоролись нервы владельца.
– Вам писем нет! Еще не успели написать! Вы умираете быстрее, чем люди пишут! – кивнул мне мужичок, ловя рукой цилиндр. – Ох уж эти письма! Мне что? Солить их? Куда мне их теперь?
Он взяла конверт, шмыгнул птичьим носом, и поднес его к глазам.
– Вот кому это? А хрен его знает! Надо ждать почтальона! Письма, письма, одни письма! – причитал мужичок, словно не замечая меня вовсе.
Лишь один раз он кивнул мне.
– Можете поплакать где-нибудь в уголке. Разрешаю. Учтите, дежурный платочек привязан. И я стирал его субботу. В какую, не помню! Но помню, что в субботу!– раздраженно буркнули мне, пока я мялась на пороге незваной гостьей.
– Тут письмо… Я положу его на столик. А то, мало ли… – осторожно протянула я письмо, глядя на серую тряпку на веревке и ряд стульев. – Какой-то лапке… Просто буквы размыло, но это была не я!
– Хорошо, положите его на… на… на… – замер мужичок, а потом просто махнул рукой. – Неважно «на куда!». Тут сплошные письма! Не ошибетесь!
– Хорошо, – вздохнула я, с недоумением глядя на деревянную стойку и красивую лестницу. – Вот здесь письмо для Лапки. До свидания.
– Что? Кто? – внезапно дернулся мужик, застыв с лопатой над грудой писем.
– Там написано, что для лапки. А дальше я не смогла прочитать. Видимо, письмо попало под дождь, – оправдывалась я, пытаясь подчеркнуть факт, что не имею к осадкам ни малейшего отношения. Только к душевным. И только у людей.
Я вышла со звоном колокольчика, осматривая город снова. Деревянная вывеска скрипела сама по себе. «Почта», – прочитала я надпись над стареньким конвертом.
Неизвестный город спешил по своим будничным делам. Я не знала, куда идти, что делать.
«Центр помощи недавно почившим. Добро пожаловать! Работаем круглосуточно! Без перерывов и выходных! Мы всегда вам рады!», – прочитала я скрипучую вывеску через дорогу.
Я заинтересованно направилась в сторону двери. На удивление она была закрыта. Я подергала ее, глядя на «без перерывов и выходных».
– Кто здесь? Я на вас сейчас собак спущу! – послышался подозрительный голос, намекая, что радуются посетителям только в глубине души. И виду при этом не показывают! – А ну быстро вон отсюда!
– Извините, – пожала я плечами, отходя от «круглосуточно и без выходных».
Мне сюда не надо было. Я же не умерла?
Открытки с годовщиной смерти! С днем упокоения! – милая продавщица заманивала в сторону прилавка с яркими картинками.
Я подошла, взяла одну из них с гробиком и свечками. «Поздравляю с днем упокоения! Желаю счастья, радости и любви в твоей загробной жизни! Чтобы любимые родственники как можно быстрее переехали к тебе!», – прочитала я, пробегая глазами другим открытки.
«Ты погасила свечи, загадала желание, чтоб муж к тебе переехал заранее! В день упокоения твой!», – прочитала я, очень «абсрактно» понимая, где я нахожусь . И причем здесь похороны!
Из любопытства, я решила пройти вниз по оживленной улице, рассматривая прохожих. Надо мной качнулась еще одна деревянная вывеска: «Ты потерялся? Не знаешь где ты? Поздравляю! Ты умер! Тебе сюда!».
Я приоткрыла дверь, слыша женский, низковатый голос.
– Спасибо! – перебил его мужской голос. И все дружно захлопали. Я увидела круг стульчиков, на которых сидели люди.
– Итак, вы следующий! Расскажите, что последнее вы запомнили? – послышался бодренький, мужской голос.
– Я… эм… – начал какой-то мужичок, вставая и осматриваясь по сторонам. – Я помню, как мы с Валерой и Володей сидели в гараже… И тогда Володька говорит: «Смори, как я умею!». А я говорю: «Это все фигня! Смори, как я могу!». И… дальше темнота!
– Благодарю! – похлопал ведущий, повернувшись ко мне. – О! У нас новенькая! Рассказывайте, как вы умерли!
– Я? Умерла? – удивилась я. – Нет, что вы… Я живая! Живее всех живых! Мне пора! Не хочу мешать вам сходить с ума! У вас это неплохо получается!
Стоило мне только выйти, как на мое плечо легла рука. Я вздрогнула.
– Ой, это вы? – обернулась я, узнавая долговязого из «Почты».
– Я так рад! Наконец-то! – меня обхватили длинными, как веревки, руками и закружили. Не смотря на мои визгливые протесты. – Я так понимаю, вы … не там, не тут? Да? Или как бы правильней… Одной ногой здесь, а другой там? Где-то между? И ни туда, и ни сюда? Да?
Меня поставили на землю, заставив одернуть распахнутое пальто.
– Ни жива, ни мертва? – смотрели на меня с явным желанием донести важную мысль. Но, видимо, ее расплескали по дороге. – В коме?
– А я откуда знаю! – обиделась я, отряхивая рукав и большую пуговицу. Ее бы пришить не мешало бы. – Там я, или здесь.
– Пойдем! – меня тут же потащили обратно в сторону почты, пока я изо всех моральных сил упиралась.
– У меня сейчас будильник прозвенит! Сейчас сосед опять сверлить начнет! И вообще, я сплю по четыре часа! Так что сильно на меня нее рассчитывайте! – упиралась я, пока меня волоком тащили в сторону «Почты».
– Поздравляю! – трясли меня за руку, но уже очень искренне. – Вы – просто настоящая находка!
– Ну хоть не ископаемое! – обиделась я, пытаясь вытащить руку из плена чужой радости.
– Вы клад! – восторгались мной по неведомой мне причине.
– Я часто чувствую себя кладом, особенно, когда меня все ищут! – упиралась я, пытаясь быть вежливой и поскорее уйти. – Пока бухгалтерша Лора Крофт не раскопает меня в моем двухкомнатном захоронении и не заставит выйти на работу сверхурочные!
– Да вы просто… – восторгался незнакомец, улыбаясь мне изо всех сил. – Да что уж там говорить!
Меня панибратски взяли за плечи и стали расхаживать со мной по скрипучему полу.
– Живые очень тоскуют по мертвым, это не секрет, – начали издалека. – И мало кто знает, но между миром живых и мертвых есть … эм… некоторое сообщение. «Лети с приветом, вернись с ответом!». Что-то вроде того!
«Лети с приветом, вернись с ответом!» – пронеслось в моей голове. Я мысленно представляла почтового голубя, зверски забитого молотком. Бррр! Не люблю, когда мучают зверюшек!
– И… Мертвые тоже скучают по живым. Так же как и живые по мертвым, – слышала я очень убедительный голос. – Но, вот незадача! Письма живых мертвые не могут прочитать! Для них это просто бумага… Без адреса, без слов. Но … есть те, кто может читать такие письма!
– Вы хотите сказать, что это я? – удивилась я, с тоской глядя на двери.
– Да, именно вы! Те, кто завис между жизнью и смертью, те, кто ни там, ни тут… Они способны читать письма, адресованные мертвым. И читать их вслух! Представляете, сколько радости доставит письмо с того света?
– Ну как бы да… – неопределенно кивнула я, все еще мечтая уйти. Мы протоптали дорожку от стойки до груды писем.
– Да бросьте вы! – восторженно продолжал долговязый. – Вы согласны? Вам же все равно делать нечего? Ни там, ни сям. А тут вам предлагают хорошую работу! И жилье! Посмотрите, сколько у меня мешков писем! Они такие мягкие! Вам будет очень удобно! Мы можем сразу вас поощрить!
От меня на секунду отлипли, а я бочком стала двигаться к двери. С пыльного стенда: «Наши лучшие сотрудники» смели паутину, показывая на пустое место.
– Ну подумайте, я вас не тороплю! – меня поймали и потащили к стойке, где тут же появился договор.
Я не успела прочитать договор. Но собиралась. Мне самой было интересно, что в нем написано.
– Ни в коем случае на вас не давлю! – вложили мне в руки перо и показали пальцем на место для подписи.
Но я вырвалась и стала читать договор очень внимательно. «Я, имя фамилия, дата рождения, дата смерти…».
– Ну здесь мы пока ставим прочерк, – заметил голос, пока я читала дальше. Не понравилось мне слово «пока».
«Обязуюсь разнести и прочитать сотню писем, чтобы получить шанс снова вернуться в мир живых!», – дочитала я, глядя на мешки. – «Если хотя бы одно письмо не будет доставлено адресату, не будет прочтено с согласия адресата, то вы останетесь в мире мертвых. И день окончания данного контракта будет считаться официальным днем вашей смерти».
– Вам дают второй шанс! Понимаете? – послышался голос, пока я раздумывала. – Всего лишь сотня писем, и вы снова живы! Не такая уж и высокая цена!
Я раздумывала. Это все начинало казаться явью. Но я все еще не теряла надежды, что это – просто сон. Если это сон, я ничем не рискую. Если это – правда, то второй шанс дается не каждому?
Стойте! Прекратите на меня давить! Я вам что? Прыщ!
Я закрыла глаза, усиленно пытаясь проснуться. И, кажется, у меня это даже слегка получилось! Я слышала гул и неразборчивые голоса.
– Родственникам сообщили? – спросил уставший немолодой голос. – Ах, я забыл. Родственников у нее нет. Ладно, пусть лежит. Если нет родственников, то через тридцать дней нам придется тебя отключить, девочка? Слышишь меня? Отключить! Так что давай, карабкайся, девочка, карабкайся! Освобождай агрегат! Рано тебе еще на тот свет! Послушай меня, старика. Тебе еще замуж выходить, детей рожать… Вся жизнь впереди! Ладно, я домой. Дежурному скажите… О! Сходил домой! Еще подвезли! Некуда! Куда я их дену? На лоб себе? Куда…
Я снова открыла глаза, видя знакомый потертый прилавок и груды писем, небрежными стопками нависающие над совестью.
Голос становился тише. И казалось, что я его придумала себе. Уж больно странно он звучал в этой пыльной и уютной комнате.
– Тридцать дней, – повторила я. – Что значит…. Тридцать дней? И через тридцать дней я … тю-тю? То есть, я еще не тю-тю. Но скоро, возможно, тю-тю?
Ладно! Решение принято! Возможно, я потом пожалею об этом. Или посмеюсь с утра со словами: «Приснится же такое!». Но если это правда, то…
– Где подписать? – спросила я, видя точку кляксы. Моя роспись осталась сохнуть на документе.
– И пока вы здесь, вы сможете сделать счастливыми столько людей! – заметило начальство.
– Особенно меня, – послышался звон колокольчика.
На почту ввалился почтальон. Он растянулся на полу, прижимая рукой клок штанов. И шустро пополз в нашу сторону.
– Проклятые бабки, проклятые собаки, проклятые кошки! – стонал он, напоминая настоящего зомби.
Внезапно он вцепился в меня, глядя страшными глазами:
– Бойся! Это чудовище! Бойся его!
К-к-какое чудовище? К-к-кого бояться?
– Хомяка… – послышался слабый голос и почтальон, видимо, сомлел.
Однажды, когда мне было семь лет, я разбила коленку и лоб. Видимо, кто-то много лет назад пытался меня предупредить об этом дне!
Я начинала жалеть о своем решении. И хотела схватить договор, чтобы разорвать его, но договор исчез.
Долговязое начальство собирало письма в кривую стопку и пыталось засунуть на полку. Ему показалось, что на полке еще осталось местечко для писем, как вдруг…
– Все, – с ноги распахнулась дверь. Письма из стопки разлетелись по всей комнате. Мы вздрогнули.
– Я здесь больше не работаю!!!
В комнату вошел джазовой походкой один самонадеянный и интересный тип. Он посыпал себя дождем из писем, скрутил одно на манер сигары и дерзко ударил рукой по столу.
– Еще немного, и меня здесь уже не будет! – потертая фуражка самонадеянного и интересного типа упала на пол и была растоптана беспощадной ногой. – А вы останетесь здесь, трупики! Ха!
– Опять реанимируют? – слабо спросил «ползун», слабо открывая глаза и садясь на полу.
– И на этот раз успешно! – заметил самонадеянный тип, подмигнув мне. – О! О! Ну все! Я пошел! Да здравствует жизнь! Прощайте, дохляки! Оревуар, жмурики!
– Не обращай внимания. Его уже шестой раз пытаются откачать! Он у нас очень важная птица. Вот и откачивают, – вздохнул помятый почтальон, доставая иголку и нитку.
Он кое-как зашивал штаны. И мне показалось, его слова прозвучали не без зависти.
Неужели?
Кто-нибудь! Объясните моей зависти, что тут нечему завидовать! А как не завидовать любящей семье, готовой бороться до победного за тебя? Как можно такому не завидовать, когда у тебя в важных номерах начальник, бухгалтерия, маникюр и доставка еды на дом?
– А разве так можно? – спросила я негромко. Самонадеянный и интересный тип пинал мешки с письмами, пританцовывал и рвал на себе униформу.
– Можно. Разнеся нужное количество писем, ты получаешь шанс. Шанс вернуться туда самостоятельно! Внезапно открыть глаза и… – мечтательным голосом заметил помятый почтальон. – Но нужно, чтобы ты успел, пока твое тело еще живое! Потом будет уже некуда возвращаться… Поэтому, мне некогда тут рассиживаться! У меня осталось еще тридцать шесть писем!
– А этот что? Все письма разнес? – спросила я, глядя на беспредельщика.
– Его просто откачивают… Кредиторы! – мгновенно задушил гадюку моей зависти помятый почтальон. Он расправил штаны, пересчитал заплатки и стал натягивать их обратно.
– Аааа! – протянула я, следя глазами за «счастливчиком».
– Прощайте, дохляки! Меня впереди ждет целая жизнь! – с грохотом закрылась дверь, прозвенев прощальным колокольчиком.
– И почему я еще здесь? – спросила я у самой себя, глядя на зашитые следы гостеприимства на штанине помятого коллеги.
– По правилам этого мира, как только ты умрешь, ты можешь появиться в любом месте! Абсолютно! При мне в ресторане упал прямо на стол свежеприбывший! – вздохнул помятый, пытаясь привести себя в товарный вид. – И везде есть одна инструкция, как себя вести в случае, если такое произо…
– Я не об этом! – отмахнулась я, расстроившись неимоверно.
– Ну не все так плохо! – добродушным голосом заметило долговязое начальство, доставая откуда-то форму и выдавая ее мне. – Так, рабочие моменты! Введи ее в курс дела. А я пойду разгребать … письма!
Помятый встал, надел фуражку набекрень и махнул рукой в сторону кучи.
– Подойди к ней и узнаешь, сколько писем тебе нужно разнести и прочитать адресатам. У кого-то одно, но очень важное, – вздохнул помятый. Вид у него был самый, что ни на есть почтальонский. Усы, лучики морщинок и легка проседь.
Я осторожно подошла к куче. Итак, у меня есть тридцать дней. И я должна успеть разнести…
– Сто писем? – увидела я цифру «100».
Вместо нулей были черепа. Цифра таяла в воздухе, оставляя дымчатый след.
– Сто – это не так уж и много! Для тридцати дней! Да я могу и за день управиться! А я переживала… Я сейчас мигом все разнесу и «здравствуйте, я иду на поправку!», – внезапно обрадовалась я, придумав заранее себе миллионы писем. И расстроившись. Тоже заранее.
– Добиться согласия открыть конверт и прочитать письмо вслух. До конца! Ничего не утаив! Для мертвых – это просто чистая бумага в чистом конверте. Только тот, кто между жизнью и смертью может прочитать его, – продолжал голос, пока я украдкой считала, сколько писем в день мне нужно разносить, чтобы побыстрее вернуться в мир живых.
– А если мертвый отказывается…, – наставляли меня, сбивая со счета.
– Что значит отказывается? – удивилась я. – Это же письма от родных, друзей, близких… Как можно отказаться читать их? В самом деле!
– То тебе придется найти способ… Не перебивай меня, а то мне пора спешить! – с укором посмотрели на меня.
Да, да, да. Я слушаю очень внимательно! Я превращаюсь в одно сплошное внимание! Сто писем за тридцать дней! Сто писем! Тридцать дней! Я думаю, что каждый бы испытывал что-то вроде: «Бежать! Быстрее! Делать!».
– Тебе придется найти способ прочитать письмо. Значит, смерти важно, чтобы адресат его услышал! Тайну письма нельзя никому рассказывать! Это чужие секреты! Ты не должна сбиться, пока читаешь это письмо! Не должна показывать эмоции. Ты – просто почтальон! – менторским тоном наставляли меня. А у меня коленка тряслась так, словно сейчас кто-то скажет: «На старт! Внимание! Марш!».
– А посылки будут? – опасливо спросила я, прикидывая свою грузоподъемность.
– Будут! Еще как будут! Посылок будет много! Иди ты! Да пошел ты! Брысь отсюда! – вздохнул бедолага. – Не всем охота читать письма с того света, бередить старые раны. Но если смерть решила, что это важно. Значит, это важно! Только смотри! Если ты умрешь окончательно тут, то потеряешь свой шанс там. И никогда не вернешься в тот мир. Никогда.
Он открыл котомку, словно желая мне что-то показать, как вдруг поднялся вихрь из писем. И письма стали залетать в сумку.
– Потом берешь письмо, – продолжал бедолага, вытаскивая письмо. Оно засветилось в руках и полетело в сторону двери. – Письмо само приведет тебя к адресату! Все! Я побежал! Иначе письмо потеряется!
Дверь прозвенела и закрылась.
Я стала рассматривать униформу. На ней были следи когтей во всю спину, жеваный рукав и дырки, словно от пуль на штанинах. Фуражка была разрублена на две части.
Все это было аккуратно зашито и заштопано. Но ни капельки не утешало.
– Тридцать дней! Сто писем! – повторила я себе, надевая котомку через плечо.
Колокольчик двери нежно прозвонил. Дверь скрипнула, а я услышала тихие шаги. Обернувшись, я увидела того самого наглого типа, который расшвыривал письма ногами. Сейчас он выглядел вовсе не наглым и интересным. А скорее, жалким и побитым. Он молча поднял с пола растоптанную фуражку, отряхнул ее об себя и приладил на голову. Крадучись, он направился к сброшенной сумке и повесил ее на плечо.
– Извините, пожалуйста, – шепотом закивали мне, поглядывая на лестницу. – Неловко получилось! Немного преждевременная радость! Так что давайте знакомится, если что-то нужно, я…
– Спасибо, не надо, – ответила я, видя, как побитая мышка перетряхивает сумку.
Я открыла сумку, затаив дыхание. Вихрь писем поднялся и закрутил меня. Письма, словно ласточки, влетали в сумку, пока я пыталась сосчитать их, но сбилась на пятом или шестом. Они ловко юркнули и притаились, пока вокруг меня шел дождь из писем.
– Сто писем? Да не вопрос! – подбадривала я себя. – Нет, ну не тысяча же! Итак, первое письмо у нас… Ой!
Я решила достать письмо наугад. Моя рука нырнула в сумку. Долго вороша письма, я достала мятый желтый конверт.
– Маркизу? – удивленно прочитала я красивый ровный почерк. – Но адреса нет… Интересно, а где живет маркиз? Наверняка в каком-нибудь старинном поместье! Только где мне его искать!
Не успела я договорить, как вдруг письмо задрожало. Я испугано выпустила его. Письмо взмыло вверх, заставив отшатнуться. Оно вспыхнуло пламенем и … полетело! Само! Юркнув в дверную щель, оно исчезло за дверью.
