Катарина

Я смотрела на отражение в зеркале и не верила глазам. Я не верила, что все это со мной сотворили ужасы войны. Во время оккупации мы перестали есть как раньше, но все же не голодали и не сидели на одной немецкой похлебке. На первый взгляд я сбросила, по меньшей мере, больше десяти килограммов, и мне было страшно от одного осознания – что же от меня останется в конце войны? И останусь ли я вообще…

Из-за резкого сброса веса, постоянного напряжения и недостаточного питания, волосы выпадали с неимоверной скоростью, ногти ломались и страшно слоились, практически все девушки столкнулись с проблемами по-женски, и я молилась, чтобы хотя бы зубы не крошились и не выпадали наравне с волосами.

Я шла по длинному и мало освещенному коридору второго этажа. Половицы измученно поскрипывали под ногами, вокруг раздавалась оглушающая тишина, время от времени прерываемая стрекотанием сверчков с улицы, и только из самой дальней комнаты доносилось знакомое шушуканье.

– Тьфу, Катруся! – испуганно шепнула Оля, когда я вошла в спальню для горничных. – Ти що так пугаешь! Мы думали це фрау нам выговор влепить хотела за громкие разговоры!

Девушки лежали в кроватях в кромешной темноте, натянув тонкие одеяла до подбородка.

– Аси еще нет? – удивилась я, укладываясь в холодную кровать. – Зачем ее вызвала фройляйн Шульц?

– А нам почем знать? – тут же отозвалась Оля. – Сами лежим и гадаем.

– Может быть, фройляйн ей что-то объясняет на немецком? С нами такой возможности не было, – предположила Тата.

Я громко вздохнула, повернулась на бок и натянула одеяло до самой шеи, чтобы не продрогнуть. Весь день в голове вертелся бесконечный рой мыслей о том, как спасти Аньку. Как связаться с ней, как разузнать, куда она попала и как ее оттуда вытащить…

– Девочки, расскажите сколько вам платит фрау и когда разрешается выходить в город.

В полутьме раздалась короткая усмешка Ольги.

– Никогда. За все три месяца нас не выпускали отсюда. Если тильки при острой необходимости можно выйти в город с сопровождением фрау, но зачастую полиции, – рассказала девушка. – И обязательно с унизительной нашивкой «OST», чтобы каждый немец презирал тебя, а озлобленные немецкие подростки бросали в тебя камни и выкрикивали парочку неприличных ругательств.

– Не нагнетай, Лëлька! – укоризненно прошептала Тата. – Не все немцы такие жестокие, как в твоих рассказах.

– Тю, а що не так? Коли Кольку в больницу вели, в него разве не бросали камни эти ироды? – возмутилась Оля. – Говорят, эти изверги были из Гитлер… це як называется… Гитлерюгенда кажется. Це як у нас пионеры и комсомольцы… тильки у нас не воспитывают таких тварюк жорстоких.

– Платят нам по десять марок, но из них вычитается за проживание и питание. Поэтому до нас доходят лишь пять марок, а если провинимся, то иногда и три… – признается Татьяна, понижая голос с каждым словом.

– Марки? – удивилась я. – В Германии платят почтовыми марками?

– Нет, дурочка! – усмехнулась Лëля. – Деньги у них так называются. У нас рубли, а у них немецкие марки.

– Много это, пять марок? По сравнению с жалованием немцев, – поинтересовалась я.

– Не знаем, но судя по словам Кольки, в ихних магазинах цены далеко не для наших зарплат, – сообщила Таня, выдохнув с сожалением. – Дай боже, на буханку хлеба и зубную щетку хватает. Хлопцы умудряются еще и сигареты скупать.

– А ти що, уже мысленно тратишь обещанное фрау повышенное жалование? – с усмешкой произнесла Ольга, вероятно, намереваясь как-то поддеть меня. – Делишь шкуру неубитого медведя?

– Спокойной ночи, девочки… – ответила я, громко выдохнув.

– Ну що, Катруся, на новом месте приснись жених невесте? – хихикнула Оля.

Я закрыла глаза, но знала, что не засну. Девушки обмолвились парочкой слов и утихли, а я еще с час ворочалась в постели, обдумывая дальнейшую жизнь. Война, смерть мамы, долгий, тяжкий, а главное принудительный переезд во враждебную страну, где вокруг незнакомая местность и люди, которым я не нужна – все это наложило определенный опечаток как на сознание, так и здоровье. Казалось, я разучилась спать. Порою мне кусок в горло не лез, а иногда пару дней подряд я ощущала голод каждую минуту. Порою глаз не могла сомкнуть несколько ночей, а бывало, что следующие пару дней меня ужасно клонило в сон на каждом шагу.

Казалось, будто организм мой сломался и отказывался функционировать в подобных ужасных условиях.

Глава 5

Перед глазами мелькало белое платьице из кружева, светлые волнистые пряди, спадающие из высокого пучка сестры, и ее заливистый смех. Я бежала за ней по чистому полю, усеянному нежными ромашками с белоснежными лучиками, пытаясь поймать за ее плечо, но она не поддавалась. В глаза ударяло яркое солнце, приятная голубая гладь невольно поднимала настроение, а высоко парящие птицы придавали уверенности и воли.

– Догони меня, Катька! – выкрикивала она, придерживая подол длинного платья, и звонко смеялась. – Я знаю, ты можешь! Ну же!

Пальцы рассекали воздух каждый раз, как только я пыталась ухватиться за края ее красивого платья, которое плавно развивалось на ветру. В ушах раздавался лишь ее голосистый девичий смех вперемешку со странным остаточным эхом.

– Я здесь! Ну же, догони! – она часто оборачивалась с широкой и озорной улыбкой. – Я верю в тебя!

Почему я приближалась к ней, но она все равно ускользала?

В какой-то момент я осознала, что топталась на месте и изо всех сил попыталась сдвинуться, но вместо этого из меня вышел лишь измученный выдох. Анька все бежала и оглядывалась, ускользая от меня с каждой секундой, и я с ужасом обнаружила, что направляется она в лапы Мюллера во враждебном офицерском кителе. Он стоял посреди поля с кровожадной улыбкой на устах, в одной руке удерживая пистолет со смертельными пулями.

Я пыталась кричать, чтобы она остановилась, но вместо крика из легких вышел весь воздух. Я пыталась махать руками, прыгать и изо всех сил топать ногами, но вместо этого продолжала стоять на мечте, как ни в чем не бывало, и просто наблюдала. Наблюдала, как родная сестра попала в лапы к зверю в немецкой форме. Одним легким движением руки он схватил ее в удушающем захвате и резко прижал к себе, приставив пистолет к виску. Я хотела сорваться к ней, я хотела спасти ее, я хотела принять пулю на себя… но какая-то неведомая сила продолжала удерживать меня на месте, не давая ни единого шанса пошевелиться.

– Катька! Спаси меня! Катька, Катя! – испуганно закричала Аня. В голубых глазах, до боли родных, скопился страх от неминуемой смерти, вперемешку с горькими слезами.

– Ты не успеешь…

Я оцепенела от его слов. Русских слов. Они были произнесены уверенно, властно, внезапно и прогремели как гром среди ясного неба. Также быстро и беспощадно, оставив после себя ледяные мурашки на коже, и неизвестность, которая пожирала внутренности похлеще парализующего страха.

– Катя, Катька, Катька!

Серые руны на черных петлицах в форме «SS», больше похожие на две молнии, ослепляли и вселяли животный ужас. Внутри все кричало, рвало и метало, но мир вокруг сузился лишь до жути спокойных синих глаз, в которых скопились предгрозовые тучи и морской шторм, угрожающие в любой момент наслать беду. Я видела лишь его идеально пропорциональное лицо: высокий лоб и ярко выраженные скулы в сочетании с беспощадными отголосками улыбки.

Она граничила с издевательской ухмылкой и вселяла еще больше страха.

– Катька! Катруся! Катька!

Все внутри сжалось от ее пронзительного крика. Мне хотелось плакать, реветь навзрыд от боли и угрозы одиночества, нависшей надо мною черной тучей.

Но слез все не было, а время мучительно быстро ускользало из-под пальцев…

– Катруся! Ну сколько можно спать?! Доброе утро, проснись и пой! – раздался в сознании звонкий голос Лëльки. – Уже пол шестого! Наша фрау в шесть утра уже при полном параде.

Сон. Сто был всего лишь сон. Безобидный сон, который приснился мне от усталости. Только и всего…

Я пришла в себя с учащенным сердцебиением и поморщилась, мысленно подсчитав, что поспать удалось едва ли пару часов. Нехотя распахнула глаза и обнаружила Ольгу и Татьяну за переодеванием, а пустующая и не заправленная кровать Аси указала мне, что она все же ночевала с нами.

– Подруга твоя уже умываться пошла, – констатировала Тата, приступив расчесывать блестящие как стекло густые темные волосы. – Поторапливайся. Генри не терпит опозданий. Сегодня у нас по плану поменять пастельное белье панов, постирать, накрахмалить его, протереть везде пыль, полы на кухне, в гостиной и прихожей, ну и конечно же подавать завтрак, обед, ужин и бесконечное количество чаев фрау.

– Накрахмалить белье? – недоуменно спросила я хриплым после сна голосом. Я нехотя уселась на кровати и лениво потерла глаза костяшками пальцев. А затем беззащитно укуталась в одеяло от прохлады, вызывающей неприятные мурашки.

– Да, моя дорогая, Генри уснуть не сможет, если белье не накрахмалено, – сообщила девушка, старательно вплетая в аккуратную длинную косу парочку тугих веревок.

– Ти що, забыла? Катруся же у нас нянькой малого заделалась, – попрекнула Ольга, завязав на пояснице белоснежный передник. – Небось и гувернанткой станет и будет с профессором Шмидтом соперничать за внимание малого.

– Ой, Лëлька, ну и поганый же язык у тебя! – заметила Танька, с упреком взглянув в сторону подруги. – Ну с чего вдруг обычная русская дивчина станет учить панского малого? Та еще и без знаний языка!

– Тю, а що такого? – искренне удивилась Ольга, вскинув руки. – Ти хоть сама еще вчера могла подумать, що новая дивчина вдруг с первого дня ни с того ни с сего нянькой станет?

Пропустив пустые разговоры девушек, я собрала себя в руки, не обращая внимания на нарастающую головную боль в висках, и с помощью Тани переоделась в черное платье горничной. Завтрак нас ожидал до ужаса простой, но по военным меркам воистину царский: черный чай с кубиком сахара, вареное яйцо и два куска хлеба с маслом, на каждом из которых было по тонкому ломтику наивкуснейшего немецкого сыра.

– Доброго ранку, дивчата! – вдруг раздался звонкий юношеский голос. – Приэмного апетиту.

В нашу небольшую кухоньку с деревянным столом и двумя скамейками зашли два незнакомых паренька в застиранных синих рубахах. На вид им было не больше шестнадцати и, судя по украинскому говору, приехали они вместе с Олей и Татой. Рост их был не выше моего, да и в целом они были отнюдь не здоровенными мужиками, а напротив, худощавыми мальчуганами. Я сразу предположила, что, вероятно, по этим причинам их не взяли работать на производства.

– Запизно ви, хлопци, – заметила Ольга. – У вас не больше десяти минут осталося.

– О, сестрички! Нарешти мы с вами познакомимся, а то вчера так и не успели, – воскликнул паренек, который зашел самый первый. Он уселся напротив меня, провел руками по коротким волосам пшеничного цвета, улыбнулся и уставился на меня большими голубыми глазищами. – Иван. А вас как величать?

– Екатерина, – коротко ответила я, опустив глаза на стол.

– Анастасия… можно просто Ася, – с добродушной улыбкой отозвалась подруга, с любопытством разглядывая мальчишек.

– Цей лопоухий с зелеными глазами – Колька, – сообщил Иван с легкой ухмылкой на лице, вероятно, негласный лидер в их компании.

– Сам ти лопоухий, – обиженно отозвался Николай с каштановой шевелюрой, заедая хлеб с маслом. – Вечно ти меня при красунях позоришь.

– А ну хватит до дивчат приставати, – громко скомандовала Танька, запивая чай. – Дел по горло.

– Ася, ти лучше скажи нам, що тебя фройляйн Шульц вызывала-то среди ночи? – осторожно поинтересовалась Ольга, стреляя янтарными глазками в ее сторону.

– Рассказывала о порядке в доме, об их семье, быту, традициях. Еще сказала, что отныне я их правая рука – они будут мне обо всем сообщать, а я буду все вам переводить и потихоньку обучать немецкому, – призналась Ася. – На удивление, Амалия очень приятная девушка. Мы проболтали пол ночи, и она призналась, что ей не хватает общения со сверстниками. Оказывается, она младше меня всего на год, и совсем скоро ей исполнится восемнадцать.

– Ти що розмовляэш нимецькою мовою? – удивился Коля, округлив карие глаза, и Аська уверенно кивнула. – Вот те на…

– Да как же ж ей не хватает общения, если она ходит в какую-то школу для девушек?! – с недоумением произнесла Лëлька. – Она торчит там пять дней в неделю!

– Да, Амалия обмолвилась, что через месяц закончит школу невест Третьего рейха. Кажется, она упомянула, что эта школа готовит девушек к замужеству с членами СС. Амалия намекнула, что тамошние девочки скупы на разговоры, думают только об удачном замужестве и подбирают себе кавалеров из холостых мужчин, – невзначай сообщила Ася, будто вещала о погоде на завтра. – Вроде как в Германии, если девушка окончит эту школу, ее ждет блестящее будущее и удачное замужество. Я не вникала в подробности…

– Що?! – ужаснулась Оля, с грохотом опустив стакан с недопитым чаем на стол. Остатки темной жидкости плеснули на деревянную поверхность. – Це що же получается, она может выйти за Мюллера… Сашку чи що мого?!

– Та що ти разоралась, Лëлька? – раздраженно ответила Татьяна. – А я говорила, не возьмет он тебя замуж, и не мечтай.

– Не может быть! – воскликнул Николай, хмуря прямые как канцелярская линейка брови. – Амалька не такая. Она не выйдет за этих извергов!

– Что значит члены СС? – недоуменно отозвалась я, вспомнив сон с участием Мюллера. – Почему вы так реагируете?

– Ти що, Катька, с дуба рухнула?! – Иван выпучил на меня и без того большие голубые глаза. – Не знаешь какие зверства творят эти изверги на наших территориях? По слухам це всегда солдаты с нашивками «СС».

– Нам повезло. Похоже нашу Псковщину эта участь миновала… – тихо произнесла Ася, опустив взгляд на стол.

– Да, немцы грубо с нами обращались, иногда хихикали над тем, как мы живем, но, чтобы такие зверства вытворять… нет, – сообщила я медленно, слово за словом осознавая, насколько нам с Анькой и Асей повезло.

А потом вспомнила, как два вусмерть пьяных солдата Вермахта без суда и следствия расстреляли наших матерей…

– Офицер Мюллер, кстати, тоже в той организации состоит… или як ее там називати… – констатировала Танька, оглядев меня с подругой тепло-карими глазами. – Тильки он почему-то здесь как полицейский… мы так до конца и не поняли, какое у него звание и чем именно они в здешнем городе занимаются.

– Девушки, фрау Шульц дожидается вас в лиловой гостиной, – предупредила Гертруда – повар семейства Шульц.

Женщина преклонного возраста с седовласой шевелюрой внезапно вошла в помещение в самый разгар нашего разговора, завязывая застиранный поварской фартук.

– Мы уже идем, – тут же последовал ответ от Аси.

– Фрау вызывает нас в такую рань тильки когда спешит сообщить новину какую или раздать не совсем повседневные поручения, – рассказала Ольга, подорвавшись с места.

– Идем, живо! – скомандовала Тата, на ходу поправив белоснежный фартук. – Посуду потом перемоем.

Фрау ожидала нас в гостиной на втором этаже, которая находится через стенку от ее спальни. В небольшом помещении имелись такие же высокие белоснежные потолки, на которых красовалась старинная лепнина. Стены были украшены лиловой краской, под стать тому яркому и необычному цвету была и небольшая софа, парочка старинных кресел и даже шторы на двух просторных окнах. Генриетта сидела за широким столом из дорогого красного дуба в окружении бумаг, и нетерпеливо листала нечто, наподобие журнала. Заметив нас, она аккуратно поправила уложенные в низкий пучок волосы, опустила тонкие очки с позолоченной оправой на переносицу, и устало оглядела каждую нас. Мы выстроились перед ней в одну шеренгу, ожидая указаний.

– Доброе утро, дамы, – коротко произнесла она, тяжело выдохнув, и мы как по команде кивнули. – Прежде всего хочу извиниться перед вами за свое вчерашнее поведение. Мне ужасно стыдно, ведь ранее я не позволяла себе подобного. Но… произошло то, о чем я молила Господа каждый день – мой мальчик заговорил, и я…— фрау сняла очки, громко вздохнула и подняла глаза вверх, в надежде смахнуть подступающие слезы. – Мое материнское сердце не выдержало, и я поддалась эмоциям. Но впредь, обещаю вам, больше такого не повторится.

Девушки послушно кивнули, а я мельком оглядела их, с надеждой поймать взгляд хоть одной и понять, о чем же говорила Генриетта. Но они продолжали жадно поглощать каждое слово помещицы, не обращая на меня внимания. Среди них я была белой вороной и той единственной, кто ничего не смыслил в немецкой речи. Тогда меня настиг невероятный стыд и злоба на саму себя и свое невежество. Ровно с того момента я была решительно настроена выучить немецкий язык в ближайшие месяцы, хотя бы для того, чтобы понимать каждого члена семьи Шульц.

– Буду кратка. Китти, дорогая, с этого дня ты не являешься горничной и становишься полноценной няней для Áртура, – твердо сообщила фрау. – Я очень рада, что ты согласилась и вошла в наше положение. Надеюсь, ваше общение пойдет Артуру на пользу.

Она оперлась руками об стол и медленно поднялась с кресла с идеальной осанкой, что дало шанс получше рассмотреть ее безумно красивое синее платье из плотной ткани, которое так удачно подчеркивало тонкую талию. Подобная ослиная талия являлась настоящей редкостью для советских женщин ее возраста. Было видно невооруженным глазом, что Генриетта продолжала ухаживать за собой, даже пересекая сорокалетний рубеж и родив троих детей. Ухаживать за собой даже в подобных тяжких условиях, когда супруг и сын ушли на фронт, и она один на один осталась с большим хозяйством и двумя несовершеннолетними детьми… то ли из-за многолетней привычки, то ли чтобы сохранить хоть что-то, что связывало ее с прежней жизнью…

– Китти? – переспросила она, вопросительно взглянув на меня после долгого молчания, чем вырвала из размышлений. – Ася, переведи, будь добра.

После краткого перевода подруги, я коротко кивнула.

– Но как же… ведь я совсем не знаю языка, – опешила я. – Как же мы будем общаться?

– Мы с Амалией уже сообщили Артуру твою легенду, – убедительно произнесла Генриетта, сложив руки на уровне солнечного сплетения. – Она довольно проста для восприятия и не должна вызвать у него вопросы. Все четыре года отсутствия ты прожила у своих дальних родственников в России, из-за чего позабыла немецкий. Полагаю, в ходе вашего общения, ты будешь практиковать немецкий и через пару месяцев уже сможешь понимать его. Отныне твои обязанности это: находиться с мальчиком весь день, хотя бы приблизительно следить за распорядком дня, не пропускать занятия с профессором Шмидтом, сопровождать его во время прогулок по окрестностям и по городу, а также организовывать его досуг. И самое главное – ни словом, ни делом не показывай, что ты его нянька, чтобы не вызвать подозрений. Ты продолжаешь оставаться его троюродной кузиной и с этих пор жить в нашем доме. У тебя будут некоторые привилегии, в отличие от твоих соотечественниц – тебе будут полагаться один-два выходных раз в две недели, более высокое жалование, также будет дозволено пару раз в месяц выходить в город самостоятельно, но это уже на мое усмотрение. Если Артур будет от тебя в восторге, а также в том случае, если я увижу значительный прогресс в его развитии. И да, запомни, когда будешь выходить с ним на прогулку в город – никаких нашивок «OST». Никто не должен видеть, что мой сын ходит с остарбайтером. Я сниму с тебя мерки и в ателье сошьют тебе парочку парадных платьев на случай приезда высокопоставленных лиц или выходов в город. Также Амалия научит тебя парочке причесок, без которых у нас не принято выходить из дома. И кстати, волосы до пояса у нас уже давно не в моде… поэтому если хочешь оставить их, то, будь добра, прячь их в высокие прически. Как только тебе сообщат о прибытии гостей, ты будешь обязана переодеться в божеский вид и, в случае чего, представляться его кузиной Китти Штольц. Тата подробно расскажет тебе про распорядок дня у Артура. Все понятно? Остались ли у тебя вопросы?

Я терпеливо дожидалась, когда Аська разжует и переведет мне каждое слово фрау Шульц. И хоть до конца еще не успела переварить все, что мне только что сказали, коротко ответила:

– Я все поняла.

Но на тот момент я ничего не понимала. Почему вдруг стала нянькой незнакомому мальчишке именно я, которая из всех четверых горничных знает по-немецки лишь несколько слов, а сказать и вовсе может лишь парочку. Как такое возможно, что Артур узнал свою кузину именно во мне, а не в других? Я не осознавала, что вообще происходит, в каком городе нахожусь, где искать Аньку и когда мы уже вернемся домой…

– Только прошу тебя, будь с ним помягче… – беспокойно отозвалась женщина, поджав и без того тонкие бледные губы. Ее безумно красивые светло-голубые глаза метнулись в мою сторону. – Обещаю, вы подружитесь. Он необычный мальчик.

Ее лицо озарила сдержанная, едва уловимая улыбка, и я медленно кивнула в ответ.

– Хельга, теперь что касается тебя… – задумчиво произнесла фрау, и девушка тут же сделала шаг вперед с широкой улыбкой на устах. – Отныне ты будешь ухаживать за скотом и по надобности помогать мальчикам на поле. Ники пару дней назад обмолвился, что им не хватает рабочих рук, а Иван подтвердил, что через месяц у нас будет переизбыток урожая.

Я хлопала ресницами и искренне недоумевала кого упоминает в разговоре фрау Шульц. Неужто тех парней, с которыми мы едва успели познакомиться за завтраком?

– Но фрау Шульц, я… – растерянно пролепетала Ольга. Она тут же оглянулась на Асю. – Скажи ей… скажи, що работа горничной меня устраивает. У чому я провинилася? Я же…

После перевода подруги, фрау укоризненно покачала головой и отвела строгий взгляд в сторону просторного светлого окна, обрамленного длинными лиловыми шторками.

– Ты отлично справляешься со своей работой, Хельга, – отстраненно произнесла Генриетта. – Но ребятам нужны рабочие руки, или ты хочешь, чтобы они ночами напролет проводили на двадцати гектарах земли? К тому же, Тата более опытна в хозяйстве и уже понимает немецкую речь, а Ася, благодаря отличному знанию языка, отныне будет моей правой рукой. У меня накопилось много бумажной работы и бухгалтерского учета, и лишняя помощь не помешает.

Помещица с гордостью взглянула в сторону Аськи, и та расплылась в смущенной улыбке. А вот Оля стояла с поникшим лицом, глядя куда-то перед собой, и огонек в ее янтарных озорных глазах мигом погас.

– Я правильно понимаю, теперь вся работа по дому на мне? – осторожно спросила Татьяна.

– Верно, но ты всегда можешь обратиться за помощью к Китти и Асе, если, конечно, они относительно свободны и могут отлучиться, – объяснила фрау Шульц.

– Це що же получается, я теперь буду жить в бараке с хлопцами и с остальной прислугой? – растерянно спросила Лëлька.

– Ты можешь остаться жить в комнате с девочками, но если вдруг захочешь…

– Найн, найн! – воскликнула Оля, вскинув ладони.

– Вот и хорошо. Теперь за работу! – строго воскликнула фрау, хлопнув в ладоши. – Ася, дорогая, пошли за Амалией, мне нужно с ней кое-что обсудить.

Все мы вышли из кабинета фрау Шульц с потерянными лицами, будто само приведение увидали. Ася первая пришла в себя, молча махнула нам рукой на прощание и быстрым шагом последовала в сторону спальни фройляйн Шульц.

– Тьфу! – громко выдохнула Ольга, всплеснув руками. – Так и знала, що она меня с первого дня невзлюбила. Карга старая, а! Це надо же надо такому случиться!

– Не гневи бога, Лëлька, – упрекнула Тата, деловито переплетая руки на груди. – Лучше переодягнися и на допомогу до хлопцев ступай.

Девушка злобно цокнула и, раздраженно выдохнув, направилась на первый этаж.

– Ну а ты що стоишь? – спросила Танька, взглянув на меня карими глазами, и зашагала вперед по длинному коридору, усеянному портретами членов семьи. – Пойдем покажу, где комната малого. В восемь утра у хлопчика завтрак, он ест без мамки. Все время до обеда проводит с профессором Шмидтом в беседке за учебниками. Обед около часу пополудни, иногда в два, тут он ест уже с матерью. После обеда либо дневной сон, либо прогулка на свежем воздухе в поле или в городе, по его желанию. Затем небольшой полдник, который Гертруда – наша повариха – всегда оставляет в панской столовой. До самого ужина он играет в комнате или же на заднем дворе. Ужин всегда строго со всей семьей в восемь вечера. Отбой строго в девять. За гигиеной молодого пана фрау следит сама, здесь, я думаю, твоя помощь не понадобится. Единственное, он ненавидит чистить зубы по утрам, а фрау очень строга к вопросам гигиены, поэтому здесь тебе придется его как-то уговаривать, ее он в этом вопросе не слухает, – Таня обхватила пальцами ручку двери и обернулась. – Если що я всегда в доме, подскажу чем смогу. Может Аська как-то будет помогать с переводом.

– Спасибо.

Я благодарно кивнула и вступила в комнату Áртура с полной уверенностью, что справлюсь с обыкновенным мальчишкой. В нашей деревне мне не раз приходилось оставаться с соседскими детьми от совсем грудничков, до семилетних оболтусов. Бывало, оставалась и с двумя, и с тремя одновременно и ко всем удавалось найти подход. Но, ступая в просторную детскую комнату, я даже и представить не могла с кем мне предстояло столкнуться…