Loe raamatut: «Кольцо желаний»

Font:

* * *

Глава 1

Несколько лет назад я измерила расстояние от ванной до моей кровати. Получилось одиннадцать шагов. Считала просто из интереса, решив вычислить площадь квартиры таким странным способом.

Когда я почти полностью потеряла зрение, то вновь начала считать расстояние. От кровати до ванной – двадцать четыре, ведь шаги стали чуть меньше, осторожнее. От дверей дома до магазина – тысяча пятьдесят три. Иногда, когда мама вела меня чуть быстрее, шагов становилось меньше на три десятка.

Мне говорили, что я должна интуитивно понимать, какое расстояние нужно пройти. У меня пока не получалось, поэтому я считала всё, что только можно: сколько сделала шагов, сколько раз подняла и опустила ложку, пока ела суп, сколько минут провела в одиночестве. С момента, когда я потеряла зрение, мой маленький мир превратился в череду чисел.

Десять ступеней в подъезде, одиннадцать шагов до папиной машины, двадцать три минуты до большого супермаркета, куда мы ездили почти каждые выходные, чтобы закупиться на неделю вперёд. Два десятка яиц, три пакета молока, семь яблок – по одному на каждое утро, и другие продукты. На кассе мы всегда ждали, когда аппарат продавщицы пропищит на каждый штрих-код. В прошлую субботу я насчитала пятьдесят семь «пиков». Потом мы проходили сорок восемь шагов до машины и вновь добирались до дома за двадцать три минуты. Удивительно, что каждый раз мы укладывались в одно и то же время.

Привычка считать не давала сойти с ума. Врачи почти с детства твердили, что слепота неизбежна, что нужно к этому готовиться. Я кивала и была уверена, что они говорят не обо мне. Или обо мне, но заглядывают куда-то далеко в будущее, когда я стану седой старушкой у камина и зрение будет не так уж и необходимо.

Лет в тринадцать я заметила, что мой мир слишком быстро погружается в темноту. А затем в какой-то момент поняла, что больше не могу читать. Толщина очков увеличивалась, лица друзей и родителей становились всё более размытыми. Вместо мамы по дому ходило какое-то рыжее облачко, а папа и вовсе сливался с серыми обоями. Я попросила родителей одеваться ярче, чтобы я могла находить их даже в толпе.

Теперь мне это не требовалось: я никогда не оказывалась одна. Когда выходила на улицу, мама держала меня за руку. Папа тоже наверняка приглядывал.

– Аврора, ты готова?

Ах да, лучше всего я различала родителей по голосу. Вот сейчас, например, меня позвала мама. У неё голос громкий, высокий, даже если старается говорить спокойно. Наверное, она могла бы петь в опере, если бы её не тошнило от классической музыки.

– Милая, ты идёшь? – Теперь голос приблизился. Я могла точно сказать расстояние до источника звука: пять шагов. Ровно столько от моей кровати до дверей, в которых стояла мама.

– Конечно. Извини, я дочитываю книгу. Ещё семь минут.

Я сказала «дочитываю» из принципа. Теперь мне оставалось только слушать аудиокниги. Это тяжело: интонация читающего никогда не совпадала с моим внутренним голосом, мозг отказывался улавливать смысл. Вот и сейчас: последние полчаса я слушала «Евгения Онегина», но не поняла ни строчки. Опять отвлекалась.

Встала, положила руку на стену. Так удобнее идти. Наверное, от моих прикосновений в обоях однажды протрутся полосы, и по их толщине можно будет вычислить, куда я чаще всего ходила: от спальни до кухни часто, не меньше десятка раз за день; в ванную – поменьше, раза три. В спальню родителей я не заглядывала уже несколько недель. Даже не помнила, сколько шагов до их кровати, где в детстве я так любила прыгать с подушкой наперевес.

– Я готова, мам, – дойдя до кухни, подала голос.

– Хорошо, – одновременно ответили родители.

Здорово, что они понимали мою невысказанную просьбу. Каждый раз, появляясь в комнате, я говорила какую-нибудь ерунду: «вот и я», «что делаете?», «как дела?». Каждый, кто находился в этой комнате, что-нибудь отвечал. Так я узнавала, кто здесь.

– Нам обязательно ехать? – неуверенно спросила я. Может, они ещё передумают?

– Мы же давно об этом договаривались! – отозвался папа. Даже когда он пытался говорить нежно, получалось возмущённо, а то и грубо. Такой вот у него голос, как наждачная бумага.

– Да, ты прав. Мне нужно общение с другими инвалидами, иначе съеду с катушек.

Наверняка они сейчас обменялись взглядами «опять дочь возмущается». Ну да, это стало моей второй натурой. Сложно верить в радужный мир, если больше не можешь различать цвета.

– Ладно, простите. – Я нащупала ногой стул и села. – Просто папа сам сказал, что в этом реабилитационном центре одни старики.

– Есть ребята и помоложе, – вступилась мама.

– О чём мне с ними говорить? Я помню, как приехала туда в прошлый раз. Меня посадили с какой-то тёткой. Она спросила, как меня зовут и что я люблю. Я сказала, что обожаю зелёный цвет. А она даже не знала, что такое зелёный цвет и чем он отличается от розового! О чём с ней говорить?

Родители устало вздохнули в унисон. Конечно, они не понимали меня. Кто-то из знакомых наплёл им, что слепой девчонке полезно общаться с такими же, как она. Будто бы чужая жизнь должна стать для меня примером, что нельзя опускать руки.

Очнитесь! Я несколько лет назад узнала, что скоро ослепну. С этой мыслью я успела переругаться, наплакаться и, в конце концов, смириться. Только вот родители не верили. Думали, наверное, что я попытаюсь наложить на себя руки от одиночества или сотворю ещё какую-нибудь глупость. Ха! Не дождутся.

– Аврора, если хочешь, можем не ездить, – смиренно произнесла мама.

– Правда? – Я даже не попыталась скрыть недоверия.

– Если ты думаешь, что тебе это не нужно…

– Ура! Пап, ты не против?

Мне захотелось обнять их обоих, но я только примерно понимала, где они сидят.

– Раз уж мы всё равно собрались, давайте куда-нибудь выберемся, – предложил он.

Сегодня мой день! Мы выбрали поездку в торговый центр. Мама решила, что мне пора обновить гардероб. Сказала, за зиму я сильно вытянулась. Интересно, как я теперь выглядела? Каждый раз, когда я пыталась вспомнить своё лицо, видела только отдельные детали. Нижняя губа с аккуратным шрамом – ещё в детстве укусила собака. Нос с горбинкой – стукнулась лет в десять, не заметив стену. Огромные ресницы, которым каждая знакомая женщина обязательно делала комплимент. Я свои ресницы терпеть не могла, в детстве даже обрезать хотела. Красивая рамка для невидящих глаз.

Обувь на плоской подошве, рюкзак за спиной, складная тросточка и тёмные очки – вот так я выглядела теперь.

– Мам, а давай проколем мне бровь? – предложила я, пока она обувалась.

– Это ещё зачем?

– Ну, все запрещают детям прокалывать бровь, потому что от этого портится зрение. Но мне-то хуже уже не будет?

– Будет, когда надеру тебе уши! Не говори ерунды, Аврора. Нечего носить железки на лице, – возмутилась мама.

Самое грустное, что без её ведома я даже сбежать и сделать пирсинг не могла. Или татуировку. Не то чтобы мне действительно этого хотелось, но всё равно грустно. Ничего сама не могла.

Десять ступенек в подъезде, одиннадцать шагов до машины. Папа, как всегда, вышел пораньше и подогнал её поближе ко входу.

– Шёл дождь? – спросила я.

– Нет, но на небе тучи, – ответила мама и распахнула дверцу машины. Пришлось отпустить мамину руку и забраться в авто.

Запах дождя я всегда угадывала безошибочно, как и аромат зимы.

До торгового центра добрались быстро. Уточнила у папы – всего за тринадцать минут. К моей привычке всё считать родители относились снисходительно: чем бы дитя ни тешилось.

– Какие джинсы хочешь? – поинтересовалась мама.

– Чёрные.

Не удивлюсь, если она давно покупала что-то на свой вкус, а цвет у меня спрашивала ради приличия. Однажды случится чудо, ко мне вернётся зрение, и я увижу свой гардероб: весь в розовых рюшечках и с платьишками в горошек. Фу!

Мы слонялись по торговому центру не меньше часа, изредка заходили в магазины, где приходилось что-то мерить. Шум меня забавлял. Быстрые шаги, рекламные слоганы, спокойная музыка, случайно услышанные фразочки. Мир вокруг жил! Я шла, держа маму за руку, и прислушивалась ко всему, до чего могла дотянуться.

– Ты идиот! Просто подойти к нему сзади и вытащи омен из кармана. Ты вор или нет? Почему я должна тебя учить?

Фраза, выхваченная из общего шума, заставила меня замереть. Мама, ведущая меня за руку, тоже остановилась.

– Аврора, всё нормально?

– Да, просто учуяла вкусный запах.

– Мы как раз возле фудкорта, хочешь что-нибудь?

Я кивнула. Я ненавидела фастфуд: вечно пачкалась, жуя бургеры, и выглядела, должно быть, очень нелепо. Но если это поможет мне задержаться здесь…

– Ты простая, как табуретка! Омены повышают внимание, сама знаешь. Если такая умная, пойди и вытащи сама! – громко возмущался парень. Кажется, они спорили уже давно.

А вот девушка отвечала спокойно:

– Я не могу. Прорицателям нельзя брать омены без спроса. Я нашла его хозяина, а ты должен достать амулет.

– У тебя бы определённо получилось, Анька, потому что доставать ты точно умеешь! Меня, например!

– Идиот, – не выдержала девушка.

– Курица!

– Как ты меня назвал?!

– Да нет же, тот мужик возле аниматора-курицы! Пошли к нему, бегом!

Возмущённая парочка исчезла из моей зоны слышимости.

Неужели я действительно подслушала, как ругались воришки? Забавно, что никто другой не обратил на них внимания.

Мама продвинула меня на два шага. Похоже, мы стояли в очереди: впереди пробивали заказ, со всех сторон обсуждали, что выбрать. Ещё и этот запах картошки фри! С тех пор как я лишилась зрения, у меня обострились все оставшиеся чувства. Справляться с голодом стало значительно сложнее.

Мама выбрала какую-то еду и усадила меня на пустое место. Я ощупала границы стола – небольшой, круглый. В середине коробочка с салфетками: сразу вытащила пять штук. Сложно есть аккуратно, если не видишь, что подносишь ко рту.

– Он ничего и не заметил!

Я чуть не подпрыгнула от радости. Это голос того парня-воришки, они вернулись! Хотя бы перекус не будет таким скучным, как обычно.

Парочка расположилась за соседним столиком, шагах в пяти. Мне даже не пришлось прислушиваться, чтобы различить их голоса из десятка других.

– Так для кого, говоришь, этот омен? – поинтересовался воришка.

– Просто отнесём в Антиквар, там уже решат, что с ним делать. Дай посмотрю!

Что-то звякнуло. Почему-то я представила металлический ремешок наручных часов. В детстве я часто таскала у папы такие часы и бесконечно отсчитывала секунды.

– Рэм, ты чувствуешь что-нибудь, когда берёшь в руки омен? – спросила девушка. Вроде бы он называл её Аней.

– Ничего особенного. А ты?

– Это сложно описать. Каждый раз, когда я касаюсь чужого омена, у меня дрожь по всему телу. Как если бы я была почти закончившейся батарейкой, и тут кто-то подключил меня к аккумулятору. Энергия бежит по венам. Ощущение, будто я могу всё на свете!

– Ань, ты вроде на электрика учишься?

– Это к делу не относится! Я тебе душу раскрываю, а ты…

Я невольно хихикнула. Ссорились, как два болвана.

Раздался сигнал телефона. Парочка мгновенно перестала ругаться.

– Пришёл приказ. Омен отдадим прямо сейчас.

Это сказала девушка. Звук двух отодвигающихся стульев – и парочка исчезла. Зато подошла мама и поставила передо мной поднос с едой.

Подслушивая чужие истории, даже маленькие частички чужой жизни, я отвлекалась от своей, унылой и тёмной. Воришка с девушкой ушли, и чувство радости вместе с ними. Мне оставалось только быстро доесть безвкусную пищу и спросить:

– Где папа? Уже домой хочется.

Мама тут же позвонила ему. Мы встретились в середине торгового центра и вместе отправились к машине. Я держалась за маму: не хотелось доставать трость и привлекать внимание. Тёмных очков, которые не снимала даже в помещении, вполне достаточно. К тому же я пока не очень хорошо управлялась с тростью.

Интересно, сколько шагов от эскалатора до парковки? Один, два, три…

– Ир, гляди, что нашёл. – Папина фраза сбила со счёта. Мы остановились. Что-то звякнуло в его руке.

– Надо отдать в гардероб, вдруг кто-то будет искать, – сказала мама.

– Это старьё? Ты посмотри на них, они же явно никакой ценности не представляют. Не работают даже.

Находка звенела в руках папы, словно он перебирал какие-то болтики. Что же он нашёл?

– Пап, что это?

Он взял меня за руку и вложил в ладонь что-то холодное, металлическое. Браслет?

– Это часы, Аврора. Старые, у моего деда были похожие. Только они не работают. Хотя нет, я вспомнил! Их нужно заводить. Вот, смотри, тут сбоку есть механизм.

Папа направил мои пальцы на маленькое ребристое колёсико. Я провернула его несколько раз с тихим потрескиванием, будто старую шкатулку завела, и приложила часы к уху, чтобы убедиться: идут. Мерно отсчитывают секунды.

– Работают. Круто! – восхитилась я. В моих руках подрагивал и потрескивал живой организм. Ремешок на этих часах состоял из десятка холодных пластинок, звук от их соприкосновений такой же, как я слышала у тех воришек в руках!

– И всё же нужно вернуть их хозяину, – неуверенно настаивала мама.

– Хорошо, – согласился папа, но часы у меня не забрал. – Только оставлять я их никому не буду. Подойду к администрации, дам свой номер. Если кто-то будет искать, пусть позвонит мне и опишет часы. Аврора, поверни-ка их обратной стороной, вдруг есть гравировка?

Я протянула руку. Не уверена, повернула ли часы нужной стороной. Папа хмыкнул.

– Их владелец какой-то сумасшедший.

– Почему? Что там написано?

– Тут написано «собственность Немой Жрицы», – прочитал он. – Может, сектанты?

– Собственность Немой Жрицы попала в руки слепой девчонке. – Я улыбнулась своему открытию и сжала часы в руках. Настроение почему-то улучшилось. Мне даже показалось, что я чувствовала биение часового сердца в кулаке. Неужели это секундная стрелка так сильно дёргалась?

Папа ушёл к администратору, а мама медленно повела меня к машине.

Тук-тук-тук. Я слышала каждый маленький удар часов, и это биение совпадало с моими шагами. Двадцать пять, двадцать шесть…

Мы вышли на парковку. Я поняла это по шуму заведённых двигателей и прохладному ветерку. Под торговым центром находилась огромная парковка, и в детстве мне казалось, что здоровенное здание однажды рухнет на крыши автомобилей. Сейчас чувство тревоги тоже не отступало, но по другой причине: здесь опасно. Если в магазине мама могла ненадолго оставить меня, пока выбирала продукты, то здесь как будто не было безопасных мест.

Тридцать три, тридцать четыре… часы перестали биться.

– Мам, стой! – Я дёрнула её так резко, что сама испугалась.

Звук тормозов. Едкий запах выхлопного газа ударил в нос. Я закашлялась. Мама вцепилась в мою руку.

– Аврора! Ты в порядке?

Она начала меня ощупывать, словно проверяя, все ли конечности на месте. Мне показалось, что она даже всхлипнула.

– Ты чего, мам?

– Н-ничего… Идём, Аврора. Всё в порядке.

Я услышала, как сзади открылась автомобильная дверца, и мужской голос закричал на нас, а потом спешно сел обратно и с визгом колёс уехал.

«На дорогу смотрите, овцы!» – Это я разобрала из его возмущений. Ой. Так нас что, чуть не задавили?!

Мама судорожно обнимала меня, а я всё не могла понять: что случилось-то? В нас чуть не врезалась машина? Впрочем, неудивительно, что мама даже не стала об этом говорить, наверное, так она берегла меня от плохого. Хорошо, что я остановилась завести часы. Похоже, нас это спасло.

– Ира, тебя не задело?

Взволнованный голос папы. Он подбежал и начал успокаивать маму. Наверное, он шёл как раз за нами и всё видел. Я оказалась в центре событий, но мне про них решили не рассказывать. Будто сама не догадаюсь по их реакции!

Мама торопливо подвела меня к машине, словно боялась, что опять внезапно выскочит безумный водитель. Только когда мы оказались на заднем сиденье, она облегчённо вздохнула. Я чувствовала, как у неё тряслись руки. Папа сел за руль, но мы почему-то не двигались.

– Пап?

– Да. Сейчас. Просто дай мне прийти в себя…

Он завёл машину, но мы всё ещё не двигались.

– Вот бы притормозил этот урод, я бы ему… – Папа сдержался и не продолжил.

Я ощупывала часы. Всё дело в них. Они остановились, я явно это почувствовала. Только из-за них я замерла сама и дёрнула маму.

Сейчас секундная стрелка вновь бежала вперёд, позволяя мне чувствовать её движение.

Но ведь я не успела завести часы! Они заработали сами?

Глава 2

Остаток дня прошёл как обычно. Папа осмотрел часы и даже нашёл их модель в интернете. Сказал, такие во времена СССР делали, в Беларуси. С фиолетовым циферблатом и золотыми цифрами и стрелками.

«Хотя это, наверное, латунь», – поправил сам себя папа, описывая часы.

Мне нравилось, что теперь не нужно было отсчитывать секунды самостоятельно – часы делали это за меня. Секундная стрелка трещала, быстро и шумно пробегая по циферблату. Когда сдвигалась минутная, часы аж содрогались! Интересно, неужели все наручные часы такие громкие или просто мои чувства настолько сильно обострились? Я слышала тиканье, даже когда не подносила циферблат к самому уху.

– Аврора, ты училась сегодня? – прозвучал строгий голос мамы.

Она вечно изображала из себя серьёзного педагога, но зря. Даже если прямо сейчас я сказала бы ей «не хочу учиться, хочу жениться!», мама только ахнула бы и убежала просить помощи папы.

Впрочем, я так не говорю.

– Училась. Читала. И считала, и писала! – ответила я.

Уроки были сделаны давно. Монотонный голос в аудиоучебнике надоел. Я вертела в руках кнопочный плеер, параллельно пытаясь вспомнить, куда подевала карандаш. Вроде бы сунула в органайзер?

Нащупала крутящуюся подставку. Нужно попросить папу, чтобы он сделал её неподвижной. Линейка, холодный металл ножниц, шуршащий набор скрепок. Всё это мне больше не понадобится, надо было выбросить, но я никак не могла настроиться, чтобы избавиться от хлама. Раньше мне нравилось рисовать или делать что-нибудь руками, но теперь приходилось искать другие развлечения.

Карандаш! Шестигранная поверхность, резинка на конце, отломленная до металлического ободка. Этот скол я успела выучить на ощупь, и свой карандаш отличила бы от тысячи похожих.

В наушниках побежала череда звуков, коротких и длинных.

Ти-ти-тааа-ти, тааа-ти-тааа-тааа…

Эту задумку мы с папой исполнили недавно. Когда я более-менее изучила шрифт Брайля, этого оказалось мало. Принтер, печатающий этим шрифтом, стоил слишком дорого, а учебников или книг для слепых и вовсе невозможно было найти. Разве что в специальных библиотеках, куда ездить у меня никак не получалось. Некоторых книг, которые меня интересовали, не было в аудиоформате. Можно было, конечно, озвучивать через программу, но мне настолько не нравился неживой машинный голос, что я мгновенно теряла интерес.

Тогда-то мы и решили, что Брайль – не единственный вариант. Папа нашёл для меня программу, которая любой текст диктовала азбукой Морзе. Поначалу в голове была каша из коротких и длинных сигналов, самоучитель едва помогал, а заниматься со мной никто из родителей не мог – они сами азбуку Морзе не знали. Но пара месяцев усердных занятий – и вот я уже без труда понимала короткие тексты.

Пока что слушала русские народные сказки. «Переводчик» в голове превращал сигналы в буквы, не приходилось даже напрягаться. А главное – не было этого занудного дикторского голоса, как в аудиокнигах!

Жаль, что я не могла самостоятельно загружать нужные книги в плеер, приходилось просить папу. Да и большие тексты в таком формате слушать неудобно, голова начинала болеть. Со временем я привыкла и к программному роботизированному голосу, но иногда слушала что-нибудь на Морзе – просто так, ради интереса.

«Жили они долго и счастливо», – это предложение морзянка передавала секунд двадцать. Дослушивать я не стала – все сказки заканчивались одинаково хорошо, аж тошнит. Всё у героев здорово, все счастливы. Принцесса съела волшебную грушу и излечилась от смертельной болезни. Я вот даже не умирала, так где же моя груша? Где принц, который меня спасёт? Где верные слуги?

Я отложила плеер и вышла из-за стола. Два шага до кровати, ещё три до двери.

Я давно смирилась, что жизнь – это не сказка. Моя уж точно. Надеялась, что врачи ошиблись с диагнозом – дистрофия сетчатки, – верила, что обязательно попаду в ничтожный процент людей, которые теряли зрение не полностью. Когда это всё же не произошло, молилась, что родители найдут выход и вылечат меня. Каждый раз чуда не случалось.

Привычно коснулась рукой дверного косяка и повернула налево. До кухни десять шагов по коридору и ещё пять после поворота. Этот участок я проходила свободно, даже за стену не держалась.

Пару месяцев назад мама в очередной раз аккуратно заговорила о моей болезни. Наверное, они с папой постоянно мониторили новости, а со мной делились только самым важным и позитивным, чтобы я поверила в светлое будущее. Мама рассказала, что людей с моим диагнозом начали лечить, но пока только проводились эксперименты за границей. Чтобы их оплатить, понадобилось бы продать квартиру – и денег всё равно не хватило бы.

– Зато поиски уже начаты! Ты не до конца жизни останешься без зрения! Потом эти операции будут дешевле, мы с отцом успеем накопить… – Тогда мама очень воодушевилась. Я кивала и пыталась улыбаться. Только я лучше всех знала, что мне не выбраться из вечной темноты.

Шесть шагов, семь… привычно вытянула руку в сторону, чтобы коснуться стены. Стены справа не оказалось.

От неожиданности я даже остановилась. Неужели так сильно задумалась, что сбилась со счёта?

Ещё два шага. Три. Четыре. Стен не было! Ни справа, ни слева.

– Мам!

Ноги затряслись. Я опустилась на колени и поползла по коридору, выставляя вперёд руку, чтобы не стукнуться. Под коленями – гладкий пол, будто по стеклу ползла. И это вместо привычного бабушкиного ковра!

– Мама! Папа! – Голос дрожал.

Я сменила направление и поползла в другую сторону, но невидимые стены словно убегали от меня.

Позади раздался мамин голос. Она не спешила ко мне на помощь, да и вообще будто меня не слышала. Говорила о чём-то тихо, шёпотом. Я поднялась и пошла на голос, выставив руки вперёд. Часы на запястье стучали медленно, раз в десять секунд.

– Конечно, всё будет хорошо, милая. – Я наконец смогла различить мамины слова.

– Ай!

Я запнулась обо что-то. Это даже обрадовало: наконец хоть какой-то предмет в мире без стен. Я наклонилась и нащупала деревянную тумбу. Нет, сундук! Такой был у меня в детстве, там хранились все игрушки.

– Тебе нужно носить эти очки, пока доктор не решит, что с тобой делать, – проговорила мама.

Странное дежавю, будто я уже слышала эту фразу. Да и с чего бы маме говорить это?

– Мам, ты чего? Что происходит?

Она не откликалась. Я услышала противный писк.

– Я в очках некрасивая! – Какой ужасный голос. Чёрт, это же я говорила! Маленькая я!

Я уселась на сундук, чтобы не упасть. Это розыгрыш? Или сон? Или я всё-таки сошла с ума? Только этого для полного счастья не хватало!

– Аврора, ты красавица! И очки подберём такие, чтобы тебе нравились. Хочешь быть похожа на того мальчика-волшебника из фильма? Можем купить круглые очки.

– Не хочу!

– Может быть, с толстой оправой, как у вашей учительницы?

– Ужасно!

Я сидела и слушала, как капризная девчонка спорила с мамой. Капризная – только со стороны. На самом деле в тот день мне было очень страшно. И из-за зрения, которое внезапно оказалось хуже, чем у одноклассников, и из-за перспективы носить некрасивые очки. Детские страхи, несоизмеримые с настоящей паникой от потери зрения, которая случилась гораздо позже. Этот диалог я прекрасно помнила, хоть он и произошёл, когда я пошла в первый класс. Почему я слышала его вновь? А страшнее всего – я сидела на сундуке для игрушек, который мы продали лет пять назад. Получается, я даже собственным ощущениям не могла доверять.

Хотя тот ли это сундук? Я пошарила рукой по крышке. Круглая, выпуклая. Сидеть на ней в детстве было неудобно, а сейчас тем более. Замочек здесь декоративный, что не мешало мне пытаться его взломать: то карандашом, то отвёрткой, которую я стащила у папы. Удачнее всего получилось вилкой – я сковырнула замок и погнула его.

Уверена, это они подделать не могли! Кто «они» – не так важно. Кто-то, кто сейчас надо мной подшучивал.

Я торопливо нащупала замок. Ага! Прямой, ровный, без единой царапины! Ощущая необъяснимое чувство победы, я рассмеялась.

– А замок-то ненастоящий! И сундук ваш. И воспоминание моё!

Сама не знаю, почему я сказала это вслух. Зато в ответ на мои слова сразу замолчали искусственная мама и маленькая Аврора. Часы забились быстрее, будто своей фразой я запустила их механическое сердце.

– Аврора, что с тобой?

Затопал папа и рывком поднял меня с колен. Я ощупала его, добралась до лица – щетина. Небритый, как обычно. Наверняка настоящий.

– Ты упала? Ушиблась? – подбежала обеспокоенная мама. – Игорь, я же говорила, убери эту чёртову табуретку с прохода!

– Всё нормально.

Мои слова сделали только хуже. Мама схватила меня за руку и увела в спальню, уложила на кровать. Папа тут же примчался следом и заработал возмущение мамы:

– Ты обалдел? Зачем ей градусник?

Суетливое мельтешение родителей не подделать – это точно были они. Но что же со мной случилось? Я ведь слышала тот разговор, чувствовала поддельный сундук…

Через пять минут суеты родители сошлись на том, что я запнулась и упала, потеряв сознание. Мама говорила так уверенно, что я сама почти поверила. Действительно, ничего более логичного на ум не приходило.

Они ушли на кухню ужинать. У меня аппетита не было, поэтому я осталась в спальне. Только дверь прикрыла, чтобы не слышать шум телевизора.

Голова болела. Непонятно: я правда ударилась или это из-за того, что я не могла разгадать странную загадку с воспоминанием? Решила послушать пресловутую аудиокнигу, чтобы хоть немного отвлечься.

Раздался стук в окно. Поначалу я даже не сдвинулась с места, надеялась, что показалось. Но стук повторился, на этот раз настойчиво.

Два шага до окна. Поворот пластиковой ручки, свежий весенний ветер в лицо.

– Эй, ты! – услышала снизу голос, как у парня-подростка. – Покажи правую руку, срочно!

Не знаю, почему я решила послушаться. Вытянула руку в окно и тут же ударилась об решётку костяшками пальцев.

– Ай!

– Часы всё ещё работают! А я-то боялся, что опоздал! – Голос чуть подрагивал, говорящий явно волновался.

Другой человек, наверное, на это не обратил бы внимания, но раз уж я не видела выражения лица, хотя бы интонации старалась различать.

Я решила блефовать. Как в фильмах, когда герой не знает, что происходит, и несёт чушь, а она внезапно оказывается правдой.

– Ты опоздал. Со мной кое-что случилось.

– Чёрт, только не говори, что ты попала в эфир?

– Какой эфир? Я вообще телевизор не смотрю!

– Да я не про то! Ты видела что-нибудь странное? Что-то, чего не могло быть на самом деле? Типа галлюцинаций, иллюзий…

Я постаралась опустить голову, наугад направляя взгляд. Я знаю, как жутко это выглядит со стороны, когда слепой человек смотрит на тебя. Когда понимаешь, что его глаза не видят ничего, кроме пустоты.

– Ой… прости… я забыл, что ты…

– Слепая. Не стесняйся говорить это слово, я привыкла. Так что за эфир? Что за иллюзии? При чём тут мои часы?

Парень громко вздохнул.

– Слушай, я не могу сейчас говорить. Ты ведь дома не одна?

– Родители на кухне, – подтвердила я.

– Не хочу получить по шее от твоего бати. Понимаешь, незнакомый парень в комнате одинокой девушки, всё такое. Я приду завтра, часа в четыре. Они будут на работе?

– Да.

– Отлично! А пока отдай мне часы.

Я прижала руку к груди. Не знаю почему, но я не могла отдать их.

– Ещё чего. Зачем они тебе?

– Время узнать, блин! – раздражённо выпалил парень. – Я просто не хочу, чтобы на тебя опять напали!

– Я не отдам часы.

– Если твой омен потеряет силу, мне оторвут голову. Уже третий раз за месяц!

– Боюсь представить, сколько у тебя голов. Но часы я не отдам. Говоришь, я попала в какой-то там эфир? Значит, я благополучно из него выбралась – без чьей-либо помощи!

Парень усмехнулся.

– Это невозможно! Этому обучаются долгие месяцы. Мне говорили, что нужно защищать слабых девчонок, но про хвастливых никто не предупреждал. Хочешь, чтобы тебя склевали вороны – удачи! Я приду завтра. Если только к тому времени никто не стащит часы.

Я услышала хруст веток. Парень уходил.

– Подожди! Скажи хотя бы, как тебя зовут!

Хруст смолк.

– Я – Рэм. Чтоб ты не переспрашивала: Революция, Энгельс, Маркс. Рэм. А ты?

– Аврора. Чтоб ты не переспрашивал: ни за что не пой при мне песню «Что тебе снится, крейсер Аврора»!

Я вновь услышала шаги. Возможно, он помахал напоследок. Мне нравилось представлять, что люди не думают о моей слепоте.

– Аврора, с кем ты говорила? – донёсся крик с кухни.

Я захлопнула окно и коснулась часов. Что же будет завтра?