Loe raamatut: «Прорицатели. Кольцо желаний»

Глава 1

Несколько лет назад я измерила расстояние от ванной до моей кровати. Получилось одиннадцать шагов. Считала просто из интереса, решив вычислить площадь квартиры таким странным способом.

Когда я ослепла, вновь начала считать шаги. От кровати до ванной – двадцать четыре, ведь шаги стали чуть меньше, осторожнее. От дверей дома до магазина – тысяча пятьдесят три. Иногда, когда мама ведет меня чуть быстрее, шагов становится меньше на три десятка.

Мне говорят, что я должна интуитивно понимать, какое расстояние нужно пройти. У меня пока не получается, поэтому я считаю абсолютно все: шаги, поднимание ложки, пока ем суп, минуты, проведенные в одиночестве. С момента, когда я потеряла зрение, мой маленький мир превратился в череду чисел.

Десять ступеней в подъезде, одиннадцать шагов до папиной машины, двадцать три минуты до большого супермаркета. Туда мы ездим почти каждые выходные, чтобы закупить все необходимое на неделю вперед: два десятка яиц, три пакета молока, семь яблок – по одному на каждое утро. На кассе мы всегда ждем, когда аппарат продавщицы пропищит на каждый штрих-код. В прошлую субботу я насчитала пятьдесят семь «пиков». Потом мы дошли сорок восемь шагов до машины и вновь добрались до дома за двадцать три минуты. Удивительно, что каждый раз мы укладываемся в одно и то же время.

Привычка считать не дает сойти с ума. Врачи почти с детства говорили, что слепота неизбежна, что нужно к этому готовиться. Я кивала и была уверена, что они говорят не обо мне. Или обо мне, но заглядывают куда-то далеко в будущее, когда я буду седой старушкой у камина и зрение будет не таким необходимым.

Уже лет в тринадцать я поняла, что мой мир слишком быстро погружается в темноту. Толщина очков увеличивалась, лица друзей и родителей становились все более размытыми. В какой-то момент я поняла, что уже не могу читать. Вместо мамы по дому ходит какое-то белое облачко, а папа и вовсе сливается с серыми стенами. Я попросила родителей одеваться ярче, чтобы я могла находить их даже в толпе.

Теперь мне это не нужно: я никогда не оказываюсь одна. Когда выхожу на улицу, мама держит меня за руку. Папа тоже наверняка приглядывает.

– Аврора, ты готова?

Ах да, лучше всего я различаю родителей по голосу. Вот сейчас меня позвала мама. У нее голос громкий, высокий. Наверное, она могла бы петь в опере, если бы ее не тошнило от классической музыки.

– Милая, ты идешь? – теперь голос приблизился. Я могу точно сказать расстояние до источника звука: пять шагов. Ровно столько от моей кровати до дверей, в которых стоит мама.

– Конечно. Извини, я дочитываю книгу. Еще семь минут.

Я говорю «дочитываю» из принципа. Теперь мне остается только слушать аудиокниги. Это тяжело: интонация читающего никогда не совпадает с моим внутренним голосом, мозг отказывается его воспринимать. Вот и сейчас: последние полчаса я слушала «Евгения Онегина», но не поняла ни строчки. Опять отвлекалась.

Встала, положила руку на стену. Так удобнее идти. Наверное, от моих прикосновений в обоях однажды протрутся полосы, и по их толщине можно будет вычислить, куда я чаще всего хожу: от спальни до кухни – часто, не меньше десятка раз за день; в ванную – поменьше, раза три. В спальню родителей я не заглядывала уже несколько недель. Даже не помню, сколько шагов до их кровати, где в детстве я так любила прыгать с подушкой наперевес.

– Я готова, мам, – дойдя до кухни, подаю голос.

– Хорошо, – одновременно ответили родители.

Здорово, что они понимают мою невысказанную просьбу. Каждый раз, появляясь в комнате, я говорю какую-нибудь ерунду: «я здесь», «что делаете?», «как дела?»

Каждый, кто находится в этой комнате, что-нибудь отвечает. Так я узнаю, кто там.

– Нам обязательно ехать? – неуверенно спрашиваю. Может, они еще передумают?

– Мы же давно об этом договаривались! – отозвался папа. Даже когда он пытается говорить нежно, получается возмущенно или даже грубо. Такой вот у него голос, как наждачная бумага.

– Да, ты прав. Мне нужно общение с другими инвалидами, иначе съеду с катушек.

Наверняка они сейчас обменялись взглядами с выражением «опять дочь возмущается». Ну да, это стало моей второй натурой. Сложно, знаете ли, верить в радужный мир, если больше не можешь различать цвета.

– Ладно, простите, – я нащупала ногой стул и села. – Просто папа сам сказал, что в этом реабилитационном центре одни старики.

– Есть ребята и помоложе, – вступилась мама.

– О чем мне с ними говорить? Я помню, как приехала туда в прошлый раз. Меня посадили с какой-то теткой. Она спросила, как меня зовут и что я люблю. Я сказала, что обожаю зеленый цвет. А она даже не знает, что такое зеленый цвет и чем он отличается от розового! О чем с ней говорить?

Родители вздохнули в унисон. Конечно, им не понять меня. Кто-то из знакомых наплел им, что слепой девчонке полезно общаться с такими же, как она. Будто бы чужая жизнь должна стать для меня примером, что нельзя опускать руки.

Очнитесь! Я за несколько лет узнала, что скоро ослепну. С этой мыслью я успела переругаться, наплакаться и в конце концов смириться. Только вот родители не верят. Думаю, наверное, что я попытаюсь наложить на себя руки или еще что-нибудь. Ха! Не дождутся.

– Аврора, если хочешь, можем не ездить, – смиренно произнесла мама.

– Правда?

– Если ты думаешь, что тебе это не нужно…

– Ура! Пап, ты не против?

Мне захотелось обнять их обоих, но я только примерно знаю, где они сидят.

– Раз уж мы все равно собрались, давайте куда-нибудь выберемся, – предложил он.

Сегодня мой день! Мы выбрали поездку в торговый центр. Мама решила, что мне пора обновить гардероб. Говорит, за зиму я сильно вытянулась. Интересно, как я теперь выгляжу? Каждый раз, когда я пытаюсь вспомнить свое лицо, вижу только отдельные детали: губа с аккуратным шрамом – еще в детстве укусила собака, когда я пыталась ее поцеловать. Нос с горбинкой – стукнулась лет в десять, не заметив стену. Огромные ресницы, которым каждая знакомая женщина обязательно делает комплимент. Я свои ресницы терпеть не могу, в детстве даже обрезать хотела. Красивая рамка для невидящих глаз.

Обувь на плоской подошве, рюкзак за спиной, складная тросточка и темные очки. Так вот я выгляжу теперь.

– Мам, а давай проколем мне бровь? – предложила я, пока она обувалась.

– Это еще зачем?

– Ну, все запрещают детям прокалывать бровь, потому что от этого портится зрение. Но мне-то хуже уже не будет?

– Будет, когда надеру тебе уши! Не говори ерунды, Аврора. Нечего носить железки на лице.

Самое грустное, что без ее ведома я даже сбежать и сделать пирсинг не могу. Или татуировку. Не то чтобы мне действительно этого хотелось, но грустно осознавать собственную ограниченность.

Ступеньки в подъезде, одиннадцать шагов до машины. Папа, как всегда, вышел пораньше и подогнал ее поближе к подъезду.

– Шел дождь? – спросила я.

– Нет, но на небе тучи, – ответила мама и распахнула дверь машины. Пришлось отпустить мамину руку и забраться в авто.

Запах дождя угадываю безошибочно, как и аромат зимы.

До магазина добрались быстро. Спросила у папы – всего за тринадцать минут. К моей привычке все считать родители относятся снисходительно: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не повешалось.

– Какие джинсы хочешь?

– Черные.

Не удивлюсь, если мама давно покупает что-то на свой вкус, а цвет у меня спрашивает ради приличия. Однажды случится чудо, ко мне вернется зрение и я увижу свой гардероб: весь в розовых рюшечках и с платьишками в горошек. Фу!

Мы слонялись по торговому центру не меньше часа, изредка заходили в магазины, где приходилось что-то мерить. Шум меня забавляет. Быстрые шаги, рекламные слоганы, спокойная музыка, случайно услышанные фразочки. Мир вокруг живет!

– Ты идиот! Просто подойти к нему сзади и вытащи омен из кармана. Ты вор или нет, почему я должна тебя учить?

Фраза, выхваченная из общего шума, заставила меня замереть. Мама, ведущая меня за руку, тоже остановилась.

– Аврора, все нормально?

– Да, просто учуяла вкусный запах.

– Мы как раз возле фаст-фуда, хочешь что-нибудь?

Я кивнула. Ненавижу фаст-фуд, но если это поможет мне задержаться здесь…

– Ты простая, как табуретка! Омены повышают внимание, сама знаешь. Если такая умная, пойди и вытащи сама!

– Я не могу, ты и сам знаешь. Прорицатели не могут брать омены без спроса. Я нашла его хозяина, а ты должен достать амулет.

– У тебя бы точно получилось, Анька, потому что доставать ты точно умеешь! Меня, например!

– Идиот.

– Курица!

– Что ты сказал?

– Да нет же, тот мужик возле аниматора-курицы! Пошли к нему, бегом!

Возмущенная парочка вышла из моей зоны слышимости.

Неужели я действительно подслушала, как ругаются воришки? Забавно, что никто другой не обратил на них внимания.

Мама продвинула меня на два шага. Похоже, мы стоим в очереди: впереди пробивают заказ, со всех сторон обсуждают еду. Еще и этот запах жареной картошки фри! С тех пор как я лишилась зрения, у меня обострились все оставшиеся чувства. Переживать голод стало значительно сложнее.

Мама выбрала для меня какую-то еду и усадила на пустое место. Я ощупала границы стола – небольшой, круглый. В середине коробочка с салфетками: сразу вытащила пять штук. Сложно есть аккуратно, если не видишь, что подносишь ко рту.

– Он ничего и не заметил!

Я чуть не подпрыгнула от радости! Это голос того парня-воришки, они вернулись! Хотя бы перекус не будет таким скучным, как обычно.

Парочка уселась за соседним столиком, шагах в трех. Мне даже не пришлось прислушиваться, чтобы различать их голоса из сотен других.

– Так для кого, говоришь, этот омен? – спросил воришка.

– Просто отнесем в антиквар, там уже решат, что с ним делать. Дай посмотрю!

Что-то звякнуло. Почему-то я представила металлический ремешок наручных часов. В детстве я часто таскала у папы такие часы и бесконечно отсчитывала секунды.

– Рэм, ты чувствуешь что-нибудь, когда берешь в руки омен? – спросила девушка. Кажется, он называл ее Аней.

– Ничего особенного. А ты?

– Это сложно описать. Каждый раз, когда я касаюсь чужого омена, у меня дрожь по всему телу. Как если бы я была почти закончившейся батарейкой, и тут кто-то подключил меня к аккумулятору. Энергия бежит по всему телу. Кажется, будто я могу все на свете!

– Ань, ты вроде на электрика учишься?

– Это к делу не относится! Я тебе душу раскрываю, а ты…

Я невольно хихикнула. Ссорятся как два болвана.

Сигнал на телефоне. Парочка мгновенно перестала ругаться.

– Пришел приказ. Омен отдадим прямо сейчас.

Это сказала девушка. Звук двух отодвигающихся стульев – и парочка исчезла. Зато подошла мама и поставила передо мной поднос с едой.

Подслушивая чужие истории, даже маленькие частички чужой жизни, я отвлекаюсь от своей – унылой и темной. Воришка с девушкой ушли, и чувство радости вместе с ними. Мне осталось быстро доесть безвкусную пищу и спросить:

– Где папа? Уже домой хочется.

Мама тут же позвонила ему. Мы встретились в середине торгового центра и вместе отправились к машине. Я держалась за маму: не хочется доставать трость и привлекать внимание. Темных очков, которые не снимаю даже в помещении, вполне достаточно. К тому же я пока не очень хорошо управляюсь с тростью.

Интересно, сколько шагов от эскалатора до парковки? Один, два, три…

– Ир, гляди, что нашел, – папина фраза сбила счет. Мы остановились. Что-то звякнуло в его руке.

– Надо отдать в гардероб, вдруг кто-то будет искать, – сказала мама.

– Это старье? Ты посмотри на них, они же явно никакой ценности не представляют. Не работают даже.

Что же он нашел?

– Пап, что это?

Он взял меня за руку и вложил в ладонь что-то холодное, металлическое. Браслет?

– Это часы, Аврора. Старые, у моего деда такие же были. Еще и не работают. Хотя нет, я вспомнил! Их нужно заводить. Вот, смотри, тут сбоку есть механизм.

Папа направил мои пальцы на маленькое ребристое колесико. Я провернула его несколько раз с тихим потрескивающим звуком, будто старую шкатулку завела, и приложила часы к уху, чтобы убедиться: идут. Мерно отсчитывают секунды.

– Работают. Круто! – восхитилась я. В моих руках подрагивал и потрескивал живой организм. А еще ремешок на этих часах состоит из десятка холодных пластинок. Звук от их соприкосновений такой же, как я слышала у той пары воришек!

– И все же нужно вернуть их хозяину, – неуверенно сказала мама.

– Хорошо, – согласился папа, но отбирать у меня часы не стал. – Только отдавать я их никому не буду, знаю я их. В лучшем случае закинут в дальнюю коробку, а в худшем – себе заберут. Подойду к администрации, оставлю свой номер. Если кто будет искать, пусть позвонит мне и опишет часы. Аврора, поверни-ка их обратной стороной, вдруг есть гравировка?

Я протянула руку. Не уверена, повернула ли часы нужной стороной. Папа хмыкнул.

– Их владелец какой-то псих.

– Почему? Что там написано?

– Тут написано «собственность Немой Жрицы», – прочитал папа. – Может, сектанты?

– Собственность Немой Жрицы попала в руки слепой девчонке, – я улыбнулась собственному открытию и сжала часы в руках. Настроение почему-то улучшилось. Мне даже показалось, что я чувствую биение часового сердца в кулаке. Неужели это секундная стрелка так сильно дергается?

Папа ушел оставлять номер администратору, а мама медленно повела меня к машине.

Тук-тук-тук. Я слышу каждый маленький удар часов, и это биение совпадает с моими шагами. Двадцать пять, двадцать шесть…

Мы уже вышли на парковку. Я чувствовала это по реву заведенных двигателей и прохладному ветерку. Под нашим торговым центром огромная парковка. В детстве мне казалось, что здоровенное здание однажды рухнет на крыши автомобилей. Сейчас чувство тревоги тоже не отступало, но уже по другой причине.

Тридцать три, тридцать четыре… часы перестали биться.

– Мам, стой! – я дернула ее так резко, что сама испугалась.

Звук тормозов рядом. Едкий запах выхлопного газа ударил в нос. Я закашлялась. Мама вцепилась в мою руку.

– Аврора! Ты в порядке?

Мама начала меня ощупывать, словно проверяя, все ли конечности на месте. Мне показалось, что она всхлипнула.

– Ты чего, мам?

– Ты меня спасла! Машина выскочила, а я…

Она судорожно меня обнимала, а я все не могла понять: как я ее спасла? Неужели мама не видела этой машины? Да и при чем тут я? Я всего лишь отвлеклась на остановившиеся часы. Хотела их опять завести и уж точно не собиралась никого спасать.

– Ира, тебя не задело?

У папы взволнованный голос. Он подбежал и начал успокаивать маму. Наверное, он шел как раз за нами и все видел. Я оказалась в центре событий, но даже ничего не почувствовала! Только глаза слезятся от дыма выхлопной трубы.

Мама повела меня к машине торопливо, будто боялась, что опять внезапно выскочит безумный водитель. Только когда мы оказались на заднем сиденье, она облегченно вздохнула. Я чувствовала, как у нее трясутся руки. Папа сел за руль, но мы почему-то не двигались.

– Пап?

– Да. Сейчас. Просто дай прийти в себя…

Он завел машину, но мы все еще не двигались.

– Я вас обеих чуть не потерял. Вот бы притормозил этот урод, я бы ему…

Папа сдержался и не продолжил.

Я ощупывала часы. Все дело в них. Они остановились, я явно это почувствовала. Только из-за них я остановилась сама и дернула маму.

Наверное, заряд закончился, потому и стрелка перестала двигаться? Только вот теперь она вновь бежала вперед, давая мне чувствовать ее движение.

Но ведь я не успела завести часы! Они заработали сами?

Глава 2

Остаток дня прошел как обычно. Папа осмотрел часы и даже нашел их модель в интернете. Говорит, такие во времена СССР делали. Мне нравилось, что теперь не нужно отсчитывать секунды самостоятельно – теперь часы делают это за меня. Секундная стрелка трещит, быстро и шумно пробегая по циферблату. Когда сдвигается минутная, часы аж содрогаются! Интересно, неужели все наручные часы так сильно реагируют на смещение времени или просто мои чувства так сильно обострились? В любом случае я слышу тиканье, даже когда не прислоняю часы к самому уху.

– Аврора, ты училась сегодня? – строгий голос мамы.

Она изображает из себя серьезного педагога, но зря. Даже если я прямо сейчас скажу ей «не хочу учиться, хочу жениться!», мама только ахнет и убежит просить помощи папы.

Впрочем, я так делать не буду.

– Училась. Читала. И считала, и писала! – ответила я.

Уроки сделаны давно. Монотонный голос в аудиоучебнике надоел. Я вертела в руках телефон, по пути пытаясь вспомнить, куда подевала карандаш. Кажется, сунула в органайзер?

Нащупала руками вертящуюся подставку. Нужно попросить папу, чтобы он сделал ее неподвижной. Линейка, холодный металл ножниц (на них родители надели колпачки), шуршащий набор скрепок. Все это мне больше не понадобится, надо их выбросить, но никак рука не поднимается. Раньше мне нравилось рисовать или делать что-нибудь руками. Теперь приходится искать другие развлечения.

Карандаш! Шестигранная поверхность, резинка на конце, отломленная до металлического обруча. Этот скол я успела выучить на ощупь, свой карандаш отличу от тысячи похожих.

В наушниках побежала череда звуков, коротких и длинных:

Ти-ти-тааа-ти, тааа-ти-тааа-тааа…

Эту задумку мы с папой исполнили недавно. Когда я более-менее изучила шрифт Брайля, этого оказалось мало. Принтер, печатающий этим шрифтом, стоит слишком дорого, а учебников или книг для слепых и вовсе не найти. Разве что в специальных библиотеках, куда ездить у меня никак не получится.

Тогда-то мы и решили, что Брайль – не единственный вариант. Папа нашел для меня программу, которая любой текст диктует азбукой Морзе. Поначалу в голове была каша из коротких и длинных сигналов. Самоучитель едва помогал, а заниматься со мной никто из родителей не мог – они и сами азбуку Морзе не знают.

Но пара месяцев усердных занятий – и вот я уже без труда понимаю короткие тексты. Пока что слушаю русские народные сказки. Получается гораздо дольше, чем если бы их читал роботизированный голос, так что учиться с помощью азбуки Морзе было бы очень глупо, но сам процесс мне нравился. «Переводчик» в голове сам превращает сигналы в буквы, не приходится даже напрягаться. А главное – нет этого занудного дикторского голоса, как в аудиокнигах!

Жаль, что я самостоятельно не могу загружать нужные тексты в телефон, приходится просить папу. Да и большие тексы в таком формате слушать неудобно, голова начинает болеть.

«Жили они долго и счастливо», – это предложение морзянка передавала секунд двадцать. Дослушивать я не стала – все сказки оканчиваются одинаково хорошо, аж тошнит. Все у героев здорово, все счастливы. Принцесса съедает волшебную грушу и излечивается от смертельной болезни. Я вот даже не умираю, так где же моя груша? Где принц, который меня спасет, и верные слуги?

Я отложила плеер и вышла из-за стола. Два шага до кровати, еще три до двери.

Я давно смирилась, что жизнь – это не сказка. Уж не моя точно. Надеялась, что врачи ошиблись с диагнозом – дистрофия сетчатки. Верила, что точно не попаду в ничтожный процент людей, которые полностью теряют зрение. Когда это произошло, молилась, что родители найдут выход и вылечат меня. Каждый раз чуда не случалось.

Привычно коснулась рукой дверного косяка, повернула налево. До кухни десять шагов по коридору и еще пять после поворота. Этот участок я прохожу свободно, даже за стену держаться не нужно.

Пару месяцев назад мама заговорила со мной. Сказала, что мою болезнь начали лечить, но пока это только эксперименты заграницей. Чтобы их оплатить, понадобилось бы продать квартиру – и еще не хватило бы.

– Зато поиски уже начаты! Ты не до конца жизни останешься без зрения! Потом эти операции будут дешевле, мы с отцом успеем накопить… – тогда мама очень воодушевилась. Я кивала, конечно. Пыталась улыбаться. Только я лучше всех знаю, что мне не избежать вечной темноты.

Шесть шагов, семь… привычно вытягиваю руку в сторону, чтобы коснуться стены.

От неожиданности я даже остановилась. Неужели так сильно задумалась, что сбилась со счета? Стены справа не оказалось.

Еще два шага. Три. Четыре. Стен нет! Ни справа, ни слева.

– Мам!

Ноги затряслись. Я опустилась на колени и поползла вперед, выставляя вперед руку, чтобы не стукнуться. Под коленями – гладкий пол, будто по стеклу ползу. И это вместо привычного бабушкиного ковра, который лежит в коридоре!

– Мама! Папа! – голос дрожал.

Я сменила направление и поползла в другую сторону, но невидимые стены словно убегали от меня.

Позади я услышала мамин голос. Она не спешила ко мне на помощь, да и вообще будто меня не слышала. Говорила о чем-то тихо, шепотом. Я поднялась и пошла на голос, выставив руки вперед. Часы на запястье стучали медленно, раз в десять секунд.

– Конечно, все будет хорошо, милая, – я наконец смогла различить голос мамы.

– Ай!

Запнулась обо что-то! Это даже обрадовало: наконец хоть какой-то предмет в мире без стен. Я наклонилась и нащупала деревянную тумбу. Нет, сундук! Такой был у меня в детстве, там хранились все игрушки.

– Тебе нужно носить эти очки, пока доктор не решит, что с тобой делать, – сказала мама.

Странное ощущение дежавю, будто я уже слышала эту фразу. Да и с чего бы ей говорить это?

– Мам, ты чего? Что происходит?

Она не откликалась. Зато я услышала противный писк.

– Я в очках некрасивая! – какой ужасный голос. Черт, это же я говорю! Маленькая я!

Уселась на сундук, чтобы не упасть. Это странный розыгрыш? Или сон? Или я все-таки сошла с ума? Только этого для полного счастья не хватало!

– Аврора, ты красавица! И очки подберем такие, чтобы тебе нравились. Хочешь быть похожа на того мальчика-волшебника из фильма? Можем купить круглые очки.

– Не хочу!

– Может быть, с толстой оправой, как у вашей учительницы?

– Ужасно!

Я сидела и слушала, как капризная девчонка спорит с мамой. Капризная – только со стороны. На самом деле в тот день мне было очень страшно. И из-за зрения, которое внезапно оказалось хуже, чем у одноклассников, и из-за перспективы носить некрасивые очки. Детские страхи, несоизмеримые с настоящей паникой от потери зрения, которая случилась гораздо позже. Этот диалог я прекрасно помнила, хоть он и произошел, когда я едва пошла в первый класс. Только почему я слышу его вновь? И страшнее всего – я же сижу на сундуке для игрушек, который мы продали лет пять назад. Получается, я даже собственным ощущениям не могу доверять.

Хотя тот ли это сундук? Я пошарила по крышке. Круглая, выпуклая. Сидеть на ней в детстве было неудобно, а сейчас тем более. Декоративный замочек здесь искусственный, что не мешало мне пытаться его взломать: то карандашом, то шаловливым пальчиком.

Удачнее всего получилось вилкой. Когда-то я сковырнула замок и погнула его. Уверена, это они подделать не могли! Кто «они» – не так важно.

Я торопливо нащупала место замка. Ага! Прямой, без единой неровности! Ощущая необъяснимое чувство победы, я рассмеялась.

– А замок-то – ненастоящий! И сундук ваш. И воспоминание мое!

Сама не знаю, почему я это сказала. Зато в ответ на мои слова сразу замолчали искусственная мама и маленькая Аврорка. Часы забились быстрее, словно своими словами я запустила их механическое сердце.

– Аврора, что с тобой?

Затопал папа и рывком поднял меня с колен. Я ощупала его, добралась до лица – щетина. Небритый, как обычно. Наверняка настоящий.

– Ты упала? Ушиблась? – тут же подбежала обеспокоенная мама. – Игорь, я же говорила, убери эту чертову табуретку с прохода!

– Все нормально.

Мои слова сделали только хуже. Мама схватила меня за руку и увела в спальню, где уложила на кровать. Папа тут же примчался следом, чем заработал возмущение мамы:

– Ты обалдел? Зачем ей градусник?

Суетливое мельтешение родителей не подделать – это точно они.

Но действительно, что же со мной случилось? Я ведь слышала тот разговор, чувствовала поддельный сундук…

Через пять минут мельтешения родители сошлись на том, что я запнулась и упала, потеряв сознание. Мама говорила так уверенно, что я и сама почти поверила. Действительно, ничего более логичного на ум не приходит.

Они ушли на кухню ужинать. У меня аппетита не было, поэтому я осталась в спальне. Только дверь прикрыла, чтобы не слышать шум телевизора.

Голова болит. Непонятно: я действительно ударилась или это из-за того, что я не могу разгадать странную загадку с воспоминанием? Все-таки послушаю пресловутую аудиокнигу. Хоть немного отвлекусь.

Я услышала стук в окно. Поначалу, сидя на кровати, я даже не сдвинулась с места. Надеялась, что показалось. Но стук повторился, на этот раз настойчиво.

Два шага до окна. Поворот пластиковой ручки – свежий весенний ветер в лицо.

– Эй, ты! – услышала молодой мужской голос снизу. – Покажи правую руку, срочно!

Не знаю, почему я решила послушаться. Вытянула руку в окно и тут же ударилась об решетку костяшками пальцев.

– Часы все еще работают! А я-то боялся, что опоздал!

Говорящий явно волновался. Голос чуть подрагивал. Другой человек, наверное, на это и не обратил бы внимания, но, раз уж я не вижу выражения лица, хотя бы интонации могу различать.

Я решила блефовать. Как в фильмах, когда герой не знает, что происходит, несет чушь, а она внезапно оказывается правдой.

– Ты опоздал. Со мной кое-что случилось.

– Черт, только не говори, что ты попала в эфир?

– Какой эфир? Я вообще телевизор не смотрю!

– Да я не про то! Ты видела что-нибудь странное? Что-то, чего не могло быть на самом деле? Типа галлюцинаций, иллюзий…

Я постаралась опустить голову, наугад направляя взгляд. Я знаю, как жутко это выглядит со стороны, когда слепой человек смотрит на тебя. Когда понимаешь, что его глаза не видят ничего, кроме пустоты.

– Ой… прости… я забыл, что ты…

– Слепая. Не стесняйся говорить это слово, я привыкла. Как ты догадался, я никакой эфир не видела. Что это, кстати? Что за иллюзии? При чем тут мои часы?

Парень громко вздохнул.

– Слушай, я не могу сейчас говорить. Ты ведь дома не одна?

– Родители на кухне, – подтвердила я.

– Не хочу получить по шее от твоего бати. Понимаешь, парень в комнате одинокой девушки, все такое. Я приду завтра, часа в четыре. Они будут на работе?

– Да.

– Отлично! А пока отдай мне часы.

Я прижала руку к груди. Не знаю почему, но я не могу отдать их!

– Еще чего. Зачем они тебе?

– Время узнать, блин! – раздраженно ответил паренек. – Я просто не хочу, чтобы на тебя опять напали!

– Я не отдам часы.

– Если твой омен потеряет силу, мне оторвут голову. Уже третий раз за месяц!

– Боюсь представить, сколько у тебя голов. Но часы я не отдам. Говоришь, я попала в какой-то там эфир? Значит, я благополучно из него выбралась – без чьей-либо помощи!

Парень усмехнулся.

– Это невозможно! Этому обучаются долгие месяцы. Мне говорили, что нужно защищать слабых девчонок, но про хвастливых никто не предупреждал! Хочешь, чтобы тебя склевали вороны – удачи! Я приду завтра. Если только к тому времени никто не стащит часы.

Я услышала хруст веток. Он уходит!

– Подожди! Скажи хотя бы, как тебя зовут!

Хруст смолк.

– Я – Рэм. Чтоб ты не переспрашивала – Революция, Энгельс, Маркс. Рэм. А ты?

– Аврора. Чтоб ты не переспрашивал: услышу песню «что тебе снится, крейсер Аврора» – прибью.

Я вновь услышала шаги. Возможно, он помахал напоследок. Мне нравится представлять, что люди не думают о моей слепоте.

– Аврора, с кем ты говорила? – донесся крик с кухни.

– Сама с собой, мам, как обычно.

Я захлопнула окно и коснулась часов. Что же будет завтра?